35. БЛУДНЫЙ ПОПУГАЙ
– С Новым годом тебя, блудный попугай! – с этими словами Маруся встретила Артёма на пороге.
– С Новым годом, о лазоревая иволга!
– Ну как, видел свою голубицу?
– О-о-о! Она самая жестокая и каменносердная голубица в мире! Я примчался к ней, предложил свою любовь, а она… О-о-о!
– И правильно сделала, должна я тебе сказать.
– Что-о-о? – взвыл Артём.
– Правильно делает, что не принимает такого эгоиста, как ты. Эх, мне бы взять с неё пример, да я не могу… Я же…
– Что? Что ты?
– Ничего! – и Маруся ушла к себе в комнату.
– Здравствуй, Артём! – встретил актёра Геннадий Юрьевич. – Рад тебя снова видеть. Через неделю ты Монте-Кристо играешь.
– Помню, Геннадий Юрьевич, и без промедлений принимаюсь за репетицию.
Популярность Артёма Шашкина всё росла и росла. Через месяц Геннадий Юрьевич сказал ему наедине:
– Артём, можно поговорить с тобой откровенно?
– Конечно!
– Моя дочка без ума от тебя. Но я ничего не требую от тебя, для меня будет ужасно, если ты уйдёшь из моего театра. Да я и не вправе требовать ничего личного от тебя. Но, пожалуйста, если это в твоих силах, сделай что-нибудь, чтобы Маруся не так страдала по тебе, если ты не хочешь ответить на её чувства.
– Дайте мне ещё съездить на неделю в Москву, Геннадий Юрьевич!
– Конечно, Артём! Я буду ждать тебя.
Шашкин приехал в Москву и помчался к Маше. Запыхавшись от бега, он позвонил в её дверь. Она открыла, он упал на колени.
– Встань, – холодно велела девушка, и Артём покорно поднялся.
– О моя чернокрылая голубица! Прости, прости меня, умоляю! Неужели я обречён всю жизнь расплачиваться за мою ошибку? О-о-о!
– Артём, тебе не ясно было, что я тебе сказала на Новом году? После твоего поступка между нами больше ничего не будет. Уходи немедленно, и чтобы я тебя больше не видела.
– Не уйду! – крикнул Артём и упал на пол.
И вдруг из комнаты вышел Рябчиков. Артём тут же поднялся.
– Рябчиков… – пробормотал он. – Что он тут делает?
– Эй, Шашкин, убирайся-ка отсюда, не то с лестницы спущу, – сказал Рябчиков. – Мы с Машей сейчас собирались уходить, так что хорошо бы, если бы ты не особо тут задерживался.
Рябчиков взял машино пальто и галантно помог ей надеть его, а затем снова угрожающе посмотрел на Шашкина.
– Ты слышал? С лестницы спущу! – сквозь зубы повторил Рябчиков, начавший тяжело дышать, как зверь, готовящийся к нападению.
– Я ухожу, я ухожу… – пробормотал Шашкин и с диким трагическим воплем побежал прочь, спрятавшись на улице за деревьями и наблюдая.
Рябчиков с Машей вышли на улицу. Маша держала Рябчикова под руку. Рябчиков открыл перед Машей дверцу в автомобиль, и они уехали. Артём закрыл лицо руками. Вечером он набрал машин номер.
– Я тебя слушаю, – раздался её голос из трубки.
– О Маша! Любимая моя! Единственная! Свет моих очей! Прошу тебя, вернись ко мне! Зачем, зачем ты поехала сегодня куда-то с Рябчиковым? Неужели ты променяла меня на него? О-о-о!!! Ведь я не вынесу этого! Ты хочешь моей смерти или чего? Скажи, скажи мне, жестокая голубица! Ведь я люблю тебя, люблю смертельной любовью! Люблю и умираю! Спаси меня! Одна ты можешь спасти меня одним благосклонным взглядом, одним ласковым словом, пусть даже сказанным из жалости! Я не смею молить о чём-то кроме жалости после того, как провинился! О-о-о! Но если бы ты знала, как я мечтаю обнять и поцеловать тебя!
– Ты закончил? – спросила Маша, выслушав его тираду.
– О, не будь такой жестокой и холодной! Я знаю, что ты любишь меня!
– Я не люблю тебя.
– Любишь! Любишь! Любишь! Знаю, что любишь! А знаешь что? Хочешь, я всё брошу? Брошу питерский театр и вернусь в Москву навсегда? Я даже могу бросить московский театр. Мне ничего не надо, лишь бы быть с тобой!
– Ну брось, – насмешливо ответила Маша.
Артём опешил. Он не ожидал такой реакции. Он надеялся разжалобить Машу. Он ждал, что она скажет ему не бросать театр, но вернётся к нему.
– Но Маша… Ведь ты же знаешь, как много значит для меня театр.
– Ты только что сказал, что бросишь всё. Бросай.
Артём отключил телефон и провёл дрожащей рукой по мокрому от пота лбу. Он вернулся в Питер, где его все уже с нетерпением ждали, особенно Маруся, которая прикладывала все усилия, чтобы очаровать его.
– Нет, Маруся, я принадлежу навеки одной лишь чернокрылой голубице!
Однако он позволял себе играть её волосами и целовать кончики пальцев. Но всё это было с таким трагическим видом, что Маруся вздыхала и уходила к себе, страдая при мысли, что Артём по-прежнему страдал по чернокрылой голубице. Она просто не поняла, что Шашкин вообще нуждался в страданиях и всегда нашёл бы повод пострадать, не из-за чего-то одного, так из-за другого.