25. В ГОСТЯХ У МАШИ И АРТЁМА
После очередной репетиции Артём остановился в фойе со Смиби, и они стали разговаривать.
– О Смиби! Меня в последнее время терзает одна мысль.
– Какая?
– Моё актёрское призвание страдает оттого, как мало зрителей ходит в театр.
– Ну что тут поделаешь, Шашкин? Наш зальчик рассчитан как раз на сто человек.
– Это ты так говоришь, потому что твои меркантильные порывы находят выход! О-о-о! Для тебя важнее всего набить кошелёк, и у тебя это прекрасно получается. Играешь много ролей, даже больше, чем Вышегредский, устроился администратором, да ещё и за перенос декораций ухитрился оттяпать приличную сумму. О-о-о! Никто, кроме тебя, не получает денег за перенос декораций. Я даже не спрашиваю, как тебе это удалось. Ответ прост: ты Смиби! Такие, как ты, живут себе и в ус не дуют.
– Что ты хочешь? – подмигивая, развёл руками Смиби. – Я не виноват, что в тебе нет деловой хватки и в том, что она есть во мне.
– О-о-о! Мне нет дела до денег! Лишь бы зрители ходили на меня смотреть!
– Знаешь, Артём, честно говоря, я и сам думаю уже, что маловат у нас зальчик. Будь он побольше, можно было бы больше зарабатывать. Я этим займусь.
– Да можно ли быть таким, как ты, о Смиби? У тебя хоть иногда бывает мысль не про деньги? Впрочем, оставайся таким. У каждого своя роль, которую мы играем по жизни.
– Ну вот, развёл тут Шекспира. «Весь мир театр, а люди в нём актёры» и всё такое.
– Совершенно верно! – таинственно подтвердил Артём.
В этот момент к ним подошёл Виктор Сутуев.
– Так, ребяточки, – сказал он, – на следующей неделе вы даже не представляете, кто придёт Гамлета смотреть. Одно могу сказать: если подкачаете, своими руками прибью.
Весь день Артём был сам не свой. Он страшно волновался, что кто-то очень важный придёт смотреть его, и волнение было приятным. Он не подкачает. Он сыграет так, что никакой Станиславский не посмел бы сказать «Не верю!» Он покажет себя, покажет свои актёрские умения!
Через несколько дней, когда Артём был на репетиции, Вика забежала на пару часиков к Маше.
– Маш, я оказалась рядом и решила зайти. Не помешала?
– Вообще-то я планировала поработать, но заходи, раз пришла. Рада тебя видеть. Как раз сейчас обеденное время, пообедаем вместе. А где Шуберт?
– Он пошёл на очередное собеседование, его Рябчиков всё на какую-то работу устраивает, я плохо в этих делах разбираюсь.
– Здорово живёте, нечего сказать… – покачала головой Маша.
– А как Артём поживает?
– Он сам не свой, впрочем, как всегда. Но сейчас вообще и есть отказывался, говорил, что Гамлет должен быть в наилучшей форме.
– Да куда же ему лучше? Он и так худой.
– Худой-то худой, да не подтянутый. Ему надо не худеть, а подкачаться хотя бы немного. У него руки висят, как верёвки.
– Ну и сравнение! – расхохоталась Вика. – Как ты беспощадна!
– Это не жестокость, это констатация факта. Я ему сказала, что ему надо качаться, он собрался гантели покупать.
– Но перекачаться тоже опасно, будет как Шварценегер…
– Не будет. Я проконтролирую процесс. Всё равно без меня он не справится.
– А есть-то стал?
– Конечно.
– Ты здорово влияешь на него, Маша!
– Ну кто-то же должен на него влиять. Пока ты с ним была, Вика, ты слишком сильно обращала внимание на его концерты, а его это только раззадоривает. С ним надо построже.
– Эх, Машка… Не умею я быть строгой… – мечтательно улыбнулась Вика. – Машка, если бы ты знала, как я счастлива, что к Шуберту вернулась память!
– Это должно было рано или поздно случиться, – улыбнулась Маша.
– Я так его люблю, если бы ты знала!
– Знаю. Я ведь тоже люблю Артёма.
– Но ты сама говоришь, что с ним надо строже. А я вот не могу быть строгой с любимым человеком. Когда я рядом с Шубертом, когда я вижу его, мне хочется заобнимать его до смерти!
– Ну я так полагаю, это желание взаимно, – снова улыбнулась Маша.
– Да… – восторженным шёпотом ответила Вика.
– Ну я тоже не всегда проявляю строгость к Артёму, но во всём должна быть мера, иначе он разбалуется, мы ведь пока что даже не женаты. Но я тоже позволяю себе его приголубить, – призналась старшая сестра.
– Не бойся, Маша, он не разбалуется!
– Откуда ты знаешь?
– Он пару дней назад пришёл к нам с Шубертом, мы стали о чём-то разговаривать, он в основном всё про Гамлета говорил. А потом я пошла на кухню за печеньками, я забыла, куда их положила, стала долго искать и вдруг услышала их разговор из комнаты. Артём старался говорить тише, но он же не умеет тише, и я знаешь что услышала?
– Что?
– Он бил себя кулаком в грудь, что он девственник и что ему жаль было бы когда-либо отдать свою девственность. Так что не переживай, он не разбалуется.
– Больше слушай его! – усмехнулась Маша. – Каким бы он ни был, он мужчина.
– Он не мужчина, Машка. Он актёр.
– В таком случае твой Шуберт не мужчина. Он поэт.
– А ты не женщина! Ты сплошная рациональность и систематичность, где нет места для импровизации и порыву. Просто незапланированному порыву! – Вика сорвалась, не допив чай, и убежала.
Шуберт сразу увидел, что его жена чем-то расстроена, и спросил, что случилось. Вика передала ему весь разговор с Машей. Шуберт очень смеялся над её словами про него самого и хотел было взяться за бумагу, чтобы написать новый стих, но Вика стала теребить его свитер и спрашивать, что ей делать.
– Шуберт, я погорячилась! Не надо было ссориться с Машкой. Что же мне теперь делать?
– Да просто помирись – и всего делов! – ответил поэт, одарив жену лучезарным взглядом. – Она просто обиделась за твои слова про Артёма, вот и всё. Хотя нет, это же ты обиделась за её слова про меня!
– Но я боюсь, Шуберт! Я, кажется, сильно нахамила ей.
– Да нет, Викуль. Мне кажется, рациональность и систематичность – это для неё если не лучшие, то во всяком случае комплименты точно.
– А какие для неё лучшие комплименты?
– Такие же, как и для всякой женщины, – улыбнулся Шуберт.
– И какие же? – улыбнулась в ответ Вика, мечтательно закатывая глаза.
– Ну представь, что ты Маша, а я Артём.
Вика сильно выпрямилась и приняла строгое выражение лица, хотя её разбирал смех. Шуберт сел рядом с ней и нежно обнял.
– Дорогая моя, ты самая красивая, нежная и милая на свете. Я живу для тебя, чтобы видеть тебя, слышать твой голос. Если бы вдруг я потерял тебя, я бы просто не вынес этого. Ты думаешь, что солнце светит по утрам? Нет, это светит твоя улыбка. Как я люблю твои блондинистые волосы…
– Маша брюнетка… – прошептала Вика, глядя на Шуберта мокрыми от слёз глазами, и они поцеловались.
Вскоре они вместе поехали к Маше, а по дороге Вика сказала:
– Ой, Шуберт, я совсем забыла спросить, как прошло собеседование? Тебя берут на работу?
– Да вроде да. Рябчиков постарался.
– А что ты должен будешь делать?
– Да вроде за печеньками для шефа ходить.
– Отличная работа!
– Хорошо бы, если бы там парк был рядом, можно было бы гулять, – мечтательно ответил Шуберт.
– Ты везде найдёшь парк, Шуберт! – засмеялась Вика.
Они приехали к Маше, и Вика помирилась с ней, а вскоре пришёл и Артём, очень взволнованный.
– О мой юный лирик! Я как чувствовал, что увижу тебя сегодня! Иначе и быть не могло, я так нуждаюсь в тебе, когда до спектакля остаётся два дня! – Артём припал к груди Шуберта и заплакал.
– Да всё хорошо пройдёт, Артём! Ты же так здорово играешь Гамлета! Сутуев как раз тебя захотел показать этому шишке, я уверен!
– О, если бы так и было! Но мне во всём видится подвох. О мой юный лирик, один ты для меня свет и утешение!
– А чернокрылой голубицы для тебя больше не существует? – спросила Маша.
– О-о-о, она меня ревнует… – торжественно прошептал Шашкин и упал на колени перед Машей, которая тут же заставила его подняться и не ломать комедию.
– Дай мне веры в себя, о моя чернокрылая голубица! – восклицал Артём. – Мне не хватает уверенности, мне кажется, я завалю спектакль!
– Да с чего ты его завалишь? До сих пор играл и сейчас сыграешь.
– Но меня придёт смотреть этот господин!
– Ты даже не знаешь, что это за господин, и так волнуешься.
– Но это очень важный господин!
– Поэтому кончай устраивать свои представления и иди репетировать.
Артём повиновался, ушёл в комнату, откуда стали доноситься крики «Бедный Йорик!», Маша налила ещё кофе Шуберту и Вике, которые посидели ещё немного и вскоре ушли.
– Крепись, Маш, – сказала на пороге Вика, услышав, что крики Шашкина из комнаты становились всё более и более истеричными.
– Ты была права, Вика. Он актёр.