ЕЩЁ НЕ РАЗ ВЫ ВСПОМНИТЕ МЕНЯ…
Слова - Н. Гумилёв
Музыка - В. Круглите
Еще не раз вы вспомните меня
И весь мой мир волнующий и странный,
Нелепый мир из песен и огня,
Но меж других единый необманный.
Он мог стать вашим тоже и не стал,
Его вам было мало или много,
Должно быть, плохо я стихи писал
И вас неправедно просил у Бога.
Но каждый раз вы склонитесь без сил
И скажете: «Я вспоминать не смею.
Ведь мир иной меня обворожил
Простой и грубой прелестью своею».
Текст романса написан Николаем Степановичем Гумилёвым (1886 – 1921) в Париже в 1917 году, когда он был прикомандирован в особый экспедиционный корпус русской армии. Боевой офицер, владеющий французским языком, выполнял специальные задания за рубежом, и не только российского командования, но и готовил документы для мобилизационного отдела штаба союзнических войск в Париже. В это же время там переводчицей-секретарём работала Елена Дю Буше. Первая же их встреча стала роковой для Гумилева, в то время женатого на Анне Горенко (Ахматовой, 1889 - 1966):
Я вырван был из жизни тесной,
Из жизни скудной и простой,
Твоей мучительной, чудесной,
Неотвратимой красотой.
Она же в это время была помолвлена с капитаном американской армии Вальтером Ловелем (1884 – 1937), но это не стало преградой развитию их страстного романа:
Посмотри, он идет опять
И целует руку твою...
Но могу ли я ревновать,-
Я, который слишком люблю?..
Отец Елены, Чарльз Дю-Буше, внук американских эмигрантов обратной волны, родился в Париже в 1868 году. Во время учебы в университете Сорбонна, он знакомится со студенткой из Одессы Людмилой Орловой - дочерью одного из организаторов Одесской консерватории. В 1889 году они женятся. Возможно в 1896 г. родилась Елена.
В 1897 году семья Дю-Буше переезжает в Одессу. Чарльз Дю-Буше начинает работать в городской больнице хирургического отделения. Он ординатор, жена - медсестра. Будучи американским подданным, Дю-Буше на протяжении некоторого времени выполнял и функции вице-консула США в Одессе. При первой же возможности Чарльз выходил в море на яхте и привил эту страсть к парусному спорту своей дочери.
Сочувствовал большевикам, а его жена Людмила Васильевна организовала хранение в клинике изданий Искры и принимала участие в их распространении.
В 1905 году у Чарльза Дю-Буше оказался револьвер, на который не было разрешения (семейнная американская традиция иметь дома огнестрельное оружие).
В декабре того же года Чарльз Дю-Буше тайно отправляет жену с детьми в Женеву. В 1908 году, после ареста и последующего выдворении из России, Дю-Буше забирает свою семью из Женевы и переезжает в Париж, где становится знаменитым хирургом. Он лечил многих русских эмигрантов, в том числе и родственников В.И. Ленина. Во время Второй мировой войны уехал в Америку.
Роман Николая и Елены был бурным:
Ты повторяла: «Я страдаю»,
Но что же делать мне, когда
Я наконец так сладко знаю,
Что ты - лишь синяя звезда.
Но это была классическая игра в любовь, как с его, так и с ее стороны, причем ни малейших сомнений на этот счет ни она, ни он не испытывают. Как выражался в подобных случаях Л.Н. Толстой, «он знал, что она знает, что он знает…». И действительно, если отбросить этот «игровой» момент, то Гумилев предстает здесь обычным прелюбодеем, совращающим чужую невесту. Но и Елена Карловна (Чарльзовна), в отсутствие жениха, свадьба с которым для нее дело решенное, не считает предосудительным флиртовать с заезжим русским поэтом, рассказывая ему в интимных беседах:
Все, что может девушка придумать
О еще неведомой любви.
Гумилев понимает (и от того невыносимо страдает) всю пагубность своего влечения к Елене:
Моя душа осаждена
Безумно странными грехами,
Она - как древняя жена
Перед своими женихами.
Она должна в чертогах прясть,
Склоняя взоры все суровей,
Чтоб победить глухую страсть,
Смирить мятежность буйной крови.
Судьба решает за них положить конец невыносимым, но сладостным страданиям. Гумилев вынужден был уехать в Лондон, Елена же вышла замуж за своего жениха и спустя некоторое время с мужем переехала в США, где работала журналисткой. В 1934 году она пыталась встретиться с Анной Ахматовой в Ленинграде, но их встреча не состоялась.
Узнав о её замужестве, Николай Степанович запишет:
Вот девушка с газельими глазами
Выходит замуж за американца.
Зачем Колумб Америку открыл?!
В последний раз они встретились в апреле 1918-го года, когда Гумилев плыл на пароходе из Лондона в Мурманск, с короткой остановкой в Гавре:
Я скажу ей: «Хочешь, мы уедем
К небесам, не белым - к голубым,
Ничего не скажем мы соседям,
Ни твоим, царевна, ни моим».
Она уже замужем, чувства остыли, он морально и физически обессилен:
И теперь мне ничего не надо,
Ни тебя, ни счастья не хочу …
Лишь одно бы принял я не споря
Тихий, тихий золотой покой
Да 12 тысяч футов моря
Над моей пробитой головой.
В этой поездке Гумилева сопровождал поэт В.Д. Гартнер (1880 – 1956), который вспоминал:
До Мурманска двенадцать суток
Мы шли под страхом субмарин,
Предательских подводных «уток»,
Злокозненных плавучих мин.
Лимоном в тяжкую минуту
Смягчал мне муки Гумилев
Со мной он занимал каюту,
Деля и штиль, и шторма рев.
Из воспоминаний М.Ф. Ларионова (1881 – 1964):
«Мы с Николаем Степановичем прогуливались почти каждый вечер в Jardin des Tuileries. В Париже, знаете, помните, недалеко от Parc de Carrousel, на дорожке, чуть-чуть вбок от большой аллеи, стояла статуя голой женщины - с поднятыми и сплетенными над головой руками, образующими овал.
Я, проходя мимо статуи, спросил у Н. С., нравится ли ему эта скульптура? Он меня отвел немного в сторону и сказал:
- Вот отсюда.
- Почему, - спросил я, - ведь это не самая интересная сторона?
Он поднял руку и указал мне на звезду, которая с этого места как раз приходилась в центре овала переплетенных рук.
- Но это не имеет отношения к скульптуре.
- Да! Но ко всему, что я пишу сейчас в Париже «под голубой звездой».»
М. Д. Эльзон (1945 – 2006) в комментариях к «Стихотворениям и поэмам» Гумилева утверждает, что подлинное авторское название книги стихов, известной сейчас как книга «К синей звезде» - «Посредине странствия земного».
Из воспоминаний сына Гумилева О.Н. Высотского (1913 – 1983)[1]:
«Хотя прежде Гумилев не бывал в Орлеане, судьбу Орлеанской Девы он знал, как мало кто другой, и увлек свою новую знакомую необычайно красочным рассказом о Жанне. Он не замечал окружающего, видя только Елену, радуясь брошенной ему улыбке, ревнуя, когда она разговаривала не с ним. Они бродили по городу, заходили в большой гулкий собор, кормили на площади воркующих голубей. Вечером, когда утомленные, и притихшие возвращались поездом в Париж, Гумилев был точно в тумане. Он чувствовал, что произошло что-то большое, радостное и одновременно страшное. Тетрадь, в которую он записывал стихи, теперь начнет заполняться быстро. Первое стихотворение, навеянное новой страстью, появилось в ту же ночь, к рассвету:
Из букета целого сирени
Мне досталась лишь одна сирень,
И всю ночь я думал об Елене,
А потом томился целый день.
Все казалось мне, что в белой пене
Исчезает милая земля,
Расцветают влажные сирени
За кормой большого корабля.
И за огненными небесами
Обо мне задумалась она,
Девушка с газельими глазами
Моего любимейшего сна.
Сердце прыгало, как детский мячик,
Я, как брату, верил кораблю,
Оттого, что мне нельзя иначе,
Оттого, что я ее люблю.
Вечером они были на балете. В вечернем платье Елена казалась особенно прелестной. Потом он провожал ее по ночным улицам «к тупику близ улицы Декамп» и долго прощался у массивной входной двери с бронзовыми ручками. Условились в ближайшее воскресенье совершить прогулку в Версаль.
Жизнь раскололась надвое: выполнение противных обязанностей у комиссара Раппа, звонки по телефону, поездки в военные лагеря – и постоянное радостное ожидание новой встречи с Еленой, которая держалась с ним дружески - просто, свободно, как принято во Франции. А он весь горел и писал в тетради:
Как ты любишь, девушка, ответь,
По каким тоскуешь ты истомам?
Неужель ты можешь не гореть
Тайным пламенем, тебе знакомым?
Если ты могла явиться мне
Молнией слепительной Господней,
И отныне я горю в огне,
Вставшем до небес из преисподней?
При встрече Гумилев читал ей стихи, написанные накануне, стараясь по выражению лица угадать ее отношение – не к стихам, к любовным признаниям. Она слушала с улыбкой, говорила, что любовь всегда свободна, и от ее слов Гумилев терзался еще сильнее:
…Нет, любовь не это!
Как пожар в лесу, любовь – в судьбе,
Потому что даже без ответа
Я отныне обречен тебе.
Странными были их отношения. Встречаясь с Еленой уже несколько недель, он все не решался открыто с нею объясниться. Мысли о будущем его не тяготили, а прекратить свидания с Еленой было выше его сил. <…>
Гумилев смотрел на нее с восторгом и нежностью и страдал все сильнее. После свиданий Елена вдруг исчезала на целую неделю, не отвечая ни на письма, ни на телефонные звонки. <…>
Однажды, даже не предупредив по телефону, она пришла в отель, где он жил, – даже по меркам французов такое считалось неудобным. Николай Степанович понял, что пришло время объясняться. <…>
После этой встречи ему пришлось, даже не успев предупредить Елену, уехать в лагерь почти на три недели. Возвратившись в Париж, он поспешил на улицу Декамп с надеждой на свидание. Консьержка сказала, что мадемуазель десять дней назад уехала, а когда вернется, неизвестно. <…>
Елена позвонила только через неделю. Они встретились в кафе; она объявила, что их отношения зашли слишком далеко и это не приведет ни к чему хорошему. Нужно думать о будущем. Возвращение в Россию для нее невозможно. Надо устраивать свою жизнь. Гумилев растерялся: отвечать ей было нечего. Впервые в жизни он почувствовал неуверенность. <…>
Шел октябрь, зарядили холодные дожди. Свидания прекратились, все разладилось. Стало ясно – роман окончен. <…>
Решение было принято, точка поставлена. Он больше не искал встреч, не звонил, старался задерживаться на службе, чтобы отвлечься от воспоминаний. Однако в конце октября Елена позвонила и каким-то жалким голосом попросила с ней встретиться.»
«Синяя Звезда» ушла с небосвода Гумилева, оставив след лишь в смутных воспоминаниях и надежду на встречу за «чертой»:
На путях зеленых и земных
Горько счастлив темной я судьбою.
А стихи? Ведь ты мне шепчешь их,
Тайно наклоняясь надо мною.
Ты была безумием моим
Или дивной мудростью моею,
Так когда-то грозный серафим
Говорил тоскующему змею:
«Тьмы тысячелетий протекут,
И ты будешь биться в клетке тесной,
Прежде чем настанет Страшный суд,
Сын придет и Дух придет Небесный.
Это выше нас, и лишь когда
Протекут назначенные сроки,
Утренняя, грешная звезда,
Ты придешь к нам, брат печальноокий.
Нежный брат мой, вновь крылатый брат,
Бывший то властителем, то нищим,
За стенами рая новый сад,
Лучший сад с тобою мы отыщем.
Там, где плещет сладкая вода,
Вновь соединим мы наши руки,
Утренняя, милая звезда,
Мы не вспомним о былой разлуке».
Творческое озарение Гумилева было предопределено его судьбой.
Он учился поэзии в знаменитом Царскосельском лицее, где дух Пушкина не оставлял его без внимания до такой степени, что привел его на Черную речку, где Гумилев стрелялся с Максимилианом Волошиным (1887 – 1932). Благо у Волошина два раза подряд пистолет дал осечку. Гумилев настаивал на третьем выстреле, но секунданты запретили дальнейшее проведение дуэли.
Во время его учебы в лицее его директором был И.Ф. Анненский (1855 – 1909), который в 1909 году написал стихотворение, так же в последствие ставшее романсом:
Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя…
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной ищу ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.
И когда Гумилев встретил Елену Дю Буше, у него не было и минуты сомнения, что это именно его «Звезда» которую он так долго искал «среди миров».
Но не только эти строки стали лейтмотивом знаменитого романса, но и душевные переживания поэтессы Е.П. Ростопчиной (1811 – 1858) её романа с А.Н. Карамзиным (1814 – 1854), младшим сыном известного историографа. Когда чувства Андрея Николаевича остыли, не смотря на то, что Ростопчина родила от него двух дочерей будучи в браке, она пишет ему прощальное письмо:
Вы вспомните меня когда-нибудь… но поздно!
Когда в своих степях далёко буду я.
Когда надолго мы, навеки будем розно —
Тогда поймете вы и вспомните меня!
Проехав иногда пред домом опустелым.
Где вас всегда встречал радушный мой привет.
Вы грустно спросите: «Так здесь ее уж нет?» —
И, мимо торопясь, махнув султаном белым.
Вы вспомните меня!..
Вы вспомните меня не раз, – когда другая.
Кокетством хитрым вас коварно увлечет.
И, не любя, в любви вас ложно уверяя.
Тщеславью своему вас в жертву принесет!
Когда уста ее, на клятвы тароваты.
Обеты льстивые вам станут расточать.
Чтоб скоро бросить вас и нагло осмеять…
С ней первый сердца цвет утратив без возврата.
Вы вспомните меня!..
Вы вспомните меня, мечтая одиноко.
Под вечер, в сумерки, в таинственной тиши.
И сердце вам шепнет: «Как жаль! она далёко, —
Здесь не с кем разделить ни мысли, ни души!..»
Когда гостиных мир вам станет пуст и тесен.
Наскучит вам острить средь модных львиц и львов.
И жаждать станете незаученных слов.
И чувств невычурных, и томных женских песен, —
Вы вспомните меня!..
Лицейские годы Гумилёва отзывались в его душе спустя много лет и строками Лермонтова посвящённые Е.А. Сушковой (в замужестве Хвостова; 1812 - 1868 ):
Вверху одна
Горит звезда,
Мой ум она
Манит всегда,
Мои мечты
Она влечёт
И с высоты
Меня зовёт.
Таков же был
Тот нежный взор,
Что я любил
Судьбе в укор;
Мук никогда
Он зреть не мог,
Как та звезда,
Он был далёк;
Усталых вежд
Я не смыкал,
Я без надежд
К нему взирал.
1831 г.
Светись, светись, далёкая звезда,
Чтоб я в ночи встречал тебя всегда;
Твой слабый луч, сражаясь с темнотой,
Несёт мечты душе моей больной;
Она к тебе летает высоко;
И груди сей свободно и легко....
Я видел взгляд, исполненный огня
(Уж он давно закрылся для меня),
Но как к тебе к нему ещё лечу;
И хоть нельзя, - смотреть его хочу...
1830 г.
Баратынского Е.А.:
Взгляни на звезды: много звёзд
В безмолвии ночном
Горит, блестит кругом луны
На небе голубом.
Взгляни на звезды: между них
Милее всех одна!
За что же? Ранее встаёт,
Ярчей горит она?
Нет! утешает свет её
Расставшихся друзей:
Их взоры, в синей вышине,
Встречаются на ней.
Она на небе чуть видна,
Но с думою глядит,
Но взору шлёт ответный взор
И нежностью горит.
С неё в лазоревую ночь
Не сводим мы очес,
И провожаем мы её
На небо и с небес.
Себе звезду избрал ли ты?
В безмолвии ночном
Их много блещет и горит
На небе голубом.
Не первой вставшей сердце вверь
И, суетный в любви,
Не лучезарнейшую всех
Своею назови.
Ту назови своей звездой,
Что с думою глядит,
И взору шлет ответный взор,
И нежностью горит.
1824 г.
Полежаева А.И.:
Она взошла, моя звезда,
Моя Венера золотая;
Она блестит, как молодая
В уборе брачном красота!
Пустынник мира безотрадный,
С её таинственных лучей
Я не свожу моих очей
В тоске мучительной и хладной.
Моей бездейственной души
Не оживляя вдохновеньем,
Она небесным утешеньем
Её дарит в ночной тиши.
Какой-то силою волшебной
Она влечёт меня к себе
И, перекорствуя судьбе,
Врачует грусть мечтой целебной.
Предавшись ей, я вижу вновь
Мои потерянные годы,
Дни счастья, дружбы и свободы,
И помню первую любовь.
1832 год.
Глинки Ф.Н.:
Ты не спрашивай, друг!
Как мой долгий досуг
В тишине провожу:
Я сижу и гляжу
Далеко в высоту;
День пришёл и исчез,
И покатость небес
В голубую тафту,
Мне неведомо, кто одевает,
И на той высоте,
В голубой пустоте
Бриллиант одинокий сияет:
Он дрожит и горит,
Он меня веселит,
Он меня в свой эдем зазывает.
И к нему я парю
И ему говорю:
"О! светочь дивная годины полуночной!
Кто ты? Цветок в невидимом венце,
Алмаз в святом небес кольце,
Иль искра вечности бессрочной?
Мне говорят: ты плавающий мир;
Твои моря - лазурь; твой океан - эфир..
О божья дочь! ты выше бед и рока,
Ты выше смерти и скорбей:
И не дойдет дыхание порока
До голубых твоих зыбей!
И что тебе земные наши годы?
Ты скольких царств судьбу пережила!
Как искры, вихрились и гаснули народы,
А ты, как жизнь бессмертная, цела!"
Так с звездой говорю,
И дрожу, и горю
В непонятном души упоенье;
И весь полон я дум,
И не слышен мне шум,
Ни раздор, ни земное волненье...
Там мечами звенят,
И народы кипят,
И везде мятежи и движенья;
Бодро, легкой стопой,
Непробитой тропой,
Молодые спешат поколенья, -
Огневые глаза
И в устах их гроза;
Они рвут ослабевшие звенья
Связей ветхих, земных,
И желают иных
Наслаждений, и мук, и деяний.
И разбит и забыт
Праотеческий быт,
И обломков былого - преданий
Жадно ищет поэт...
Ускорился полет
И событий и лет,
Всякий смотрит и ждет...
Невозможного нет:
Обновляется свет
Средь тоски и неясных желаний...
Но я тихо сижу,
Я судьбы не сужу
И на небо гляжу
До поры, как мечты и надежды,
Зароясь с вышины,
Обаяньем полны,
Закрывают мне томные вежды.
1839 год.
Ростопчиной Е.П.:
Ye stars, the poetry of Heaven!..
«Childe-Harold»*
Кому блестите вы, о звезды полуночи?
Чей взор прикован к вам с участьем и мечтой,
Кто вами восхищён?.. Кто к вам подымет очи,
Не засорённые землей!
Не хладный астроном, упитанный наукой,
Не мистик-астролог вас могут понимать!..
Нет!.. для изящного их дума близорука.
Тот испытает вас, тот хочет разгадать.
Поэт, один поэт с восторженной душою,
С воображением и страстным и живым,
Пусть наслаждается бессмертной красотою
И вдохновением пусть вас почтит своим!
Да женщина ещё — мятежное созданье,
Рождённое мечтать, сочувствовать, любить,—
На небеса глядит, чтоб свет и упованье
В душе пугливой пробудить.
* Вы, звезды, поэзия небес!.. «Чайльд-Гарольд», Байрон (англ.).
Август 1840, Село Вороново
Так Байроновская тема звезды раскрытая им в «Еврейской мелодии», развиваясь по спирали, выплеснулась гением Гумилёва в великолепном русском романсе «Ещё не раз Вы вспомните меня…».
Байрон "Еврейская мелодия"
В переводе Лермонтова
Я видал иногда, как ночная звезда
В зеркальном заливе блестит;
Как трепещет в струях, и серебряный прах
От нее, рассыпаясь, бежит.
Но поймать ты не льстись и ловить не берись:
Обманчивы луч и волна.
Мрак тени твоей только ляжет на ней –
Отойди ж – и заблещет она.
Светлой радости так беспокойный призрак
Нас манит под хладною мглой;
Ты схватить – он шутя убежит от тебя!
Ты обманут – он вновь пред тобой.
В переводе Фета
О, солнце глаз бессонных– звездный луч,
Как слезно ты дрожишь меж дальних туч!
Сопутник мглы, блестящий страж ночной,
Как по былом тоска сходна с тобой!
Так светит нам блаженство давних лет:
Горит, а все не греет этот свет;
Подруга дум воздушная видна,
Но далеко,– ясна, но холодна.
В переводе Алексея Толстого
Неспящих солнце! Грустная звезда!
Как слезно луч мерцает твой всегда!
Как темнота при нем еще темней!
Как он похож на радость прежних дней!
Так светит прошлое нам в жизненной ночи,
Но уж не греют нас бессильные лучи;
Звезда минувшего так в горе мне видна;
Видна, но далека, – светла, но холодна!
Последний перевод наиболее созвучен романсу "Ещё не раз ..."
Каких либо сведений о композиторе В. Круглите к сожалению найти не удалось.
[1] Внебрачный сын Николая Гумилёва и актрисы театра Мейерхольда Ольги Николаевны Высотской (1885 — 1966). Они познакомились 13 января 1912 года, во время празднования 25-летия литературной деятельности К.Д. Бальмонта. Роман был бурным но не продолжительным. О рождении сына Гумилёв узнал только летом 1914 года на кануне войны. В 1924 году при оформлении документов на сына в качестве отца был записан Ольгин дядя Николай Высотский, его крёстный отец. О своем настоящем отце Орест узнал от Богдановой-Бельской П.О. в 1937 году. Тогда же узнал и о брате Льве Николаевиче Гумилёве. В 1939 году оба брата случайно встретились в "Крестах". Оба умерли в один год - 1992, с интервалом в 2,5 месяца, сначала Лев - 15 июня, а затем Орест - 1 сентября.