Николай Витальевич Прянишников прислушался. " — Запаздывает! — " Он уже привык жить в доме. Хотя сначала казалось, что выросшему в квартире к таким вещам не привыкнуть. Там всё слышно — и шаги сверху, и говор снизу, и звяк кастрюль сбоку. А грохот мусора, улетающего в последний путь, шум льющейся воды, стоны в батареях — так это и глухой проснётся. Если же ремонт… Впрочем, не надо о плохом.
Одиночный дом — это всегда первый этаж. Иногда второй. Поневоле ждёшь чего плохого, улица слишком близко. Рукой подать. На более высокие этажи — это надо сначала пройти в подъезд, потом в карман, потом в дверь. А первый-второй — вот окна, вот балкон. И потом — в доме в комнатах по три-четыре окна. И на виду весь. И мысль о заборе как-то не успокаивает. А как просто выйти во двор! Никакого лифта, спуска по лестнице. В квартире сразу за дверью начинается общая собственность. А здесь до самого забора — твоё. И поболтать не с кем.
Николай Витальевич стал прислушиваться. С каких пор он прислушивается? А главное — чего ждёт? Ждать-то некого. Но до чего же въедливо ожидание!
Автобус приходит по расписанию, если не сломается и не опоздает. Звук отсюда хорошо слышно. Конечная. И после каждого прихода Прянишников ждёт голоса у калитки. Но никто не зовёт. А кому звать? Кому приезжать? Проходят и легковые машины, и слышно далеко. Но либо мимо, либо останавливаются у соседей. Из ближних дворов слышны голоса. Но у калитки никто не останавливается.
Вот на квартире было по-другому. Там по улице постоянно шли трамваи, троллейбусы, автобусы. А у подъезда останавливались машины. Доносились шаги с лестницы, гудел поднимающийся лифт. Шаги и гул уходят выше. Иногда заканчиваются рядом, на площадке. Звонок у соседей, хлопает дверь. Голоса...
Тогда подобное ожидание было неприятным — никого не хотелось видеть, и говорить. А вот теперь молчание угнетает. Звук автобуса — пришёл с опозданием. И сразу — в обратный путь. Тишина. С остановки ведь надо ещё дойти. Но тишина затягивается. Опять никого...