Оглушительный взрыв, где-то неподалеку, раздался эхом в ушах. Мир перевернулся, голова закружилась и небо поменялось местами с землей.
- Держи, держи…! – хрипло кричал Рязенский.
Рыжеволосая девчонка испуганно зажмурилась. Она плохо говорила по-русски, но сейчас все было куда более понятно.
- St;ngdina ;gon!* (прим.автора «Закрой глаза!» швед.) – прокричала девочка, обращаясь к своей младшей сестре и ринулась помогать доктору.
- Вот тут держи, малая. Да крепко. Поняла? – вопил Рязенский, зажимая руками брюшную рану, кричащего от боли солдата.
- Jagser… понимать! – на ломаном русском сказала рыжеволосая и бросилась к мужчине.
Темные грязные волосы безымянного солдата небрежно лежали на его сером лице. Глаза бешено смотрели на девочку… казалось, они вопили вместе с его ртом.
- Давай же! Держи и не отпускай! – орал доктор, стараясь перекричать шум толпы в лазарете и взрывы за его пределами.
Рязенский убрал руки от живота солдата и девочка увидела, как из огромной дыры хлещет кровь. Превозмогая отвращение, она подошла ближе и закрыв ладошками рану, почувствовала теплую жидкость на пальцах. Ощущение страха пронеслось тошнотворной волной по всему телу, в глазах потемнело.
- Tittainte, Martha! Tittainte! (прим.автора «Не смотри, Марта! Не смотри!» швед.) – молила девочка, обращаясь к сестре.
ГЛАВА 1
Королевство Швеция. Стокгольм. 1921 год от Рождества Христова.
Я бежала что есть силы, игнорируя холодные порывы ветра и ветви хлещущие оголенные ноги. Подол шифонового платья порвался, туфли-лодочки заплыли в грязи и мхе. Правый бок беспощадно колол, но я продолжала бежать, слыша тяжелое дыхание за спиной.
- Попалась! - кто-то схватил меня за талию и повалил на мокрый мох.
На меня смотрели лукавые глаза, совсем такие же, как у Астрид Линд. Если бы не они, то никто бы и не подумал, что моя тетушка являлась матерью этого сорванца. Темно-шоколадные кудрявые волосы, карие глаза и острые черты лица юноши были будто срисованы с образа Расмуса Хольберга, супруга Астрид.
- Петер! - возмущенно воскликнула я, вырываясь из объятий кузена.
Мальчишка только недовольно фыркал, удерживая меня в сильных руках.
- Снова проиграла, - шептал он мне на ухо отчего по телу пробегали мурашки.
Тогда я еще не понимала того, что Петер, мальчишка, с которым я росла в одном доме, был влюблен в меня искренне и безответно. Кузен ходил за мной по пятам, словно хвостик, интересуясь всем, чем интересовалась я. Его не останавливала ни аллергия на травы, которые я собирала для лавки тетушки, ни страх перед лошадьми, к которым я питала бесконечную любовь.
- Нам пора идти, - отталкивая кузена, произнесла я.
Юное лицо Петера было слишком близко от моего и в какой-то момент мне стало не по себе. Как бы мне не хотелось этого признавать, но наша детская игра в догонялки все больше и больше походила на ухаживания со стороны кузена. Тот все время норовил дотронуться до меня, схватить за руку, приобнять за талию.
- Только не говори, что ты стала слишком взрослой для игры в догонялки, - хмыкнул Петер и поднялся с земли, протягивая мне руку.
- Мы оба стали слишком взрослыми, - принимая помощь кузена произнесла я.
И я была права. В сентябре 1921 мне исполнилось двадцать два года, которые, как говорила соседка миссис Юнссон, превратили меня в старую деву. Возможно в ее словах и была доля правды, так как все мои подруги давно вышли замуж и ждали своего первенца. Вот только я не видела себя в роли примерной супруги и образцовой матери.
- Эта рыжая ведьма плохо на тебя влияет, - все время твердил Аксель Нюберг, шестидесятилетний старик, которому я, каждые две недели приносила травяные настойки.
- Никакая она не ведьма, - отвечала я, защищая тетушку Астрид.
- Ты, милое нежное дитя, которого портит колдунья своими сладкими речами и страшными замыслами, - шептал мистер Нюберг, принимая лекарства, сделанные так не любимой им ведьмой.
- Моя тетушка тут не причем, - перечила я. - Мы живем в двадцатом веке, мистер, в эпохе, где женщина наделена такими же правами, как и мужчина. Сам король не видит греха в том, что слабый пол готов посвятить себя не только домашним обязанностям, но и науке с политикой.
- Жаль пропадать такой красоте... - не унимался старик.
- Благодаря этой красоте и, как вы говорите, рыжеволосой ведьме Астрид, ваши ноги все еще ходят, мистер Нюберн. Советую не забывать об этом, - пылко говорила я.
Дух начала двадцатого века поглотил меня полностью, окунув в пучину изменений и реформ, которые буквально витали в воздухе, оседая незримой пылью на наши одежды. В какой-то момент я перестала контролировать свое поведение и совершенно не замечала того, что идея равноправия крепко засела в моей голове, отключая возможность адекватно воспринимать реальность.
Даже тетушка, которая всегда отличалась от других женщин своей прямолинейностью и независимостью часто одергивала меня и вычитывала за агрессивное поведение.
- Время еще не пришло, моя дорогая. Ты можешь распространять свои взгляды и убеждения в стенах нашего дома, но выносить опасные идеи на улицу я не советую, - говорила она, когда я собиралась на очередной протест.
Сейчас, оглядываясь назад, я понимала, что все это было глупо и преждевременно. Швеция, несмотря на соблюдения нейтралитета в Первой Мировой войне, была ослаблена голодом, политическими изменениями и давлениями со стороны стран соседей. Женские митинги, которые продолжались и после признания прав голоса на выборах, были совершенно неуместны в поверженной кризисом стране.
Промышленный прогресс, новые взгляды на политику и общество не могли полностью раскрыться из-за нестабильной экономической ситуации. Война, не охватившая Шведскую землю, все же поглотила людей и звонкую монету в их кошельках. Политика строгого нейтралитета, которому поддерживалось Королевство, вызывала конфликты с воюющими сторонами. Так называемый лагерь Антанта, в состав которого входили: Французская республика, Российская и Британская империя, внимательно следила за импортом в Швецию. С другой стороны наседал Четвертый союз с Германской, Австо-Венгерской и Османской империей в составе.
Воюющие лагеря стремились приобрести как можно больше влияния на шведскую внешнюю торговлю, но правительство королевства всеми силами старалось контролировать эти процессы. Однако, покрыть потребности в продуктах и сырье не удалось несмотря на частичное продолжение торгово-рыночных отношений с Германией, Англией и Францией.
- Надо терпеть, - говорила Астрид. - Не думаю, что сейчас в Европе есть место безопаснее Швеции.
Стоит признать, что тетушка была права. Ее предчувствия, или, как говорили местные - видения, всегда сбывались. Астрид Линд предсказала начало войны 1914 года, октябрьскую революцию в России и Ноябрьскую в Германии. Также, тетушка, будто знала заранее о прекращении существования Российской, Османской и Германской империй вследствие первой Мировой.
Несмотря на лютеранство и набожность, к моей тетушке, нареченной рыжей ведьмой, приходили люди, чтобы та предсказала им будущее и вылечила своими травами. Астрид Линд охотно предоставляла свои услуги, а по вечерам, за кружкой крепкого глинтвейна, смеялась над наивными прихожанами.
- Я не ведьма, - неоднократно повторяла она. - Я женщина с аналитическим складом ума и неплохими знаниями народной медицины.
К последнему Астрид питала бесконечную любовь, которую пытались привить и ко мне. Не скажу, что траволечение было не эффективным, но по моему мнению, современная наука была достаточно прогрессивна для того, чтобы перестать добавлять в пищу тертые коренья и сухие ягоды. Мне было бесконечно скучно наблюдать за работой Астрид в лаборатории и я отчаянно отказывалась продолжать ее ремесло.
Однако, насмотревшись на больных и раненых, приходивших к тетушке за помощью, во мне воспиталось чувство сострадания, которое в конце концов и привело меня в Каролинский медицинский институт.
Женщина-доктор, в начале двадцатого века была редким феноменом, в большей степени из-за того, что слабый пол чувствовал себя неуверенно, все еще не осознав сладость современных возможностей. Мне повезло быть воспитанной своенравной Астрид Хольмберг и ее все понимающим мужем Расмусом. Именно благодаря им у меня были самые лучшие учителя и доступ до дисциплин, которым ранее обучали только мальчиков.
Окончательное решение стать доктором я приняла в пятнадцать лет, когда начала читать Американские газеты. Меня вдохновила статья об Элизабет Блэкуэлл, которая была первой женщиной, получившей высшее медицинское образование в Соединенных Штатах.
Переломным моментом послужило мое знакомство с вирусологией и работой соотечественника Дмитрий Ивановского, который первый доказал существование вируса, как нового типа возбудителя болезней. Благодаря его труду, спустя несколько лет, я стала студенткой, изучающей новомодную специальность – общую вирусологию.
Не сказать, что тетушка была рада моему выбору. По ее мнению, провести жизнь в лаборатории изучая основные принципы строения и размножения вирусов не было благородным занятием.
- Какая же польза будет от тебя людям, если ты закроешься в комнате с пробирками? Чем плоха хирургия или, на худой конец, народная медицина? – ворчала Астрид, бережно пересыпая толченые коренья из ступки в баночку.
Ее недовольство продолжалось не долго, ровно до того момента, пока я не вернулась домой после первых лекций, наполненная воодушевлением, переполняющим все мое существо.
- Лена! - звонкий голос Петера прокатился эхом по макушкам деревьев, беспощадно вытягивая меня из своих дум.
Кто бы мог подумать, что все началось именно тогда, с моего имени, которое пронеслось по бескрайним лесным просторам. Оставив корзину с травами я ринулась на зов мальчишки, спотыкаясь о толстые корни деревьев и мелкие ветки.
- Петер! - крикнула я, слыша, как эхо растягивает мой голос в бесконечной песне.
Ответа не было.
- Черт тебя возьми, Петер! Это не смешно! - задыхаясь от волнения и страха вопила я.
Мальчишка часто играл со мной, отвлекая от сбора лекарственных растений. Каждый раз он выдумывал что-то новое: старался напугать, мастерил игрушки из шишек, делал капканы для мелких зверей. И каждый раз я знала, что он где-то неподалеку, что он всего лишь играет в лесу, но в этот раз все было по другому. Каждое дерево, каждый лист, земля и воздух, будто кричали о том, что кузен находиться в опасности.
Именно в тот день, двадцать первого октября 1921 года, шестнадцатилетний Петер Хольмберг не вернулся домой. Я помнила поисковый патруль, состоящий из полицейских и соседей, которые несколько недель бродили по лесу и его окрестностям в поисках мальчишки. Помнила, как сама захлебывалась слезами, чувствуя вину и беспомощность, а еще, я помнила на удивление спокойные лица тетушки и мистера Расмуса.
***
- Какая житейская радость не смешана с горем? Какая слава стоит на земле непоколебимо? Все ничтожнее тени; все обманчивее сновидений: одно мгновение - и смерть все отнимает. Но, Христе, как Человеколюбец упокой того, кого Ты избрал Себе, во свете лица Твоего и в наслаждении красотою Твоею...
Похороны прошли спустя два месяца после исчезновения, в Сигтуне - родном городе мистера Хольмберга. Пустой гроб опустили в землю под грустную песнь завывающей снежной пурги и тихую молитву святого отца.
Тогда я еле стояла на ногах, чувствуя как слабость проникает в мой разум густым туманом. Старший Хольмберг, дедушка Петера, заботливо держал меня под руку, заслоняя от холодного зимнего ветра со снегом.
- Люди исчезают, - говорила Астрид. - Кто-то исчезает путем разложения мертвой плоти, а кто-то растворяется в воздухе, словно снежинка, тающая в ладонях.
Было невыносимо больно слушать сочувственные речи дальних родственников и знакомых, собравшихся на поминальном обеде в старом особняке Хольмбергов. Мне было не по себе, когда кто-то вспоминал имя Петера, называя его усопшим.
Человек не может просто исчезнуть не оставив ни следа. Всегда что-то остается: кусочек одежды, старый клочок газеты, на худой конец отпечаток ботинка на влажной земле. Всегда что-то было... но не в случае с Петером... и не в моем случае тоже.
Сила глинтвейна и виски была настолько мощной, что никто не заметил, как я покинула зал, заполненный гостями и вышла из дома. Тяжело выдохнув, я увидела, как пар растворяется на фоне кроваво-красного солнца, которое таяло за горизонтом, оставляя за собой темно-фиолетовые разводы.
- Даже звезды не могут исчезнуть без следа, - прошептала я.
Снег падал крупными хлопьями, опускаясь на мою шубу и волосы. Я закрыла глаза и запрокинула голову, позволив снежинкам дотронуться до моего лица.
- Ненавижу холод, - слова Петера прозвучали в моей голове, будоража закоулки воспоминаний.
Казалось, будто мальчишка стоял рядом со мной, привычно бурча под нос о несносной погоде.
- Тебе всегда что-то не нравится, - ответила я пустоте, так же как всегда отвечала Петеру.
- Кое что мне все же нравится... - говорил тогда кузен и загадочно улыбался. – Озеро Меларен.
- Никакого озера. Идем домой Петер, смеркается, - мои слова проносились эхом в лабиринте воспоминаний.
Мальчишка замотал головой, от чего темные кудри причудливо заплясали.
- Лена, ну, пожалуйста, - протянул Петер. - Сегодня я услышал, как Юхан и Ноа говорили об этом озере. Ты знала, что если пойти туда перед закатом солнца, то можно увидеть танцующих и поющих эльфов?
- Эльфов не существует, Петер.
- Ну хорошо... Если там не будет эльфов, то мы можем покататься на коньках, - умолял мальчишка.
- Уже поздно. Пойдем на лед завтра, с дедушкой и Астрид, - отвечала я, стряхивая снежинки с пальто.
Тогда мне было семнадцать. Мы приехали в Сигтуну на Рождество к родителям мистера Хольмберга. Петер откровенно скучал, слоняясь по заснеженной улице, украшенной кривыми снеговиками. Я же проводила время с дедушкой, который с радостью обучал меня покеру и другим карточным играм. Тогда, пять лет назад, двадцать четвертого декабря, Петер самовольно ушел из дому, чтобы увидеть красоты замерзшего озера. Спустя несколько часов его нашел мистер Хольберг. Я хорошо запомнила белое лицо мальчишки, круглые испуганные глаза и взъерошенные мокрые волосы.
- Ты слышал песню, Петер?! - вцепившись в плечи сына, спрашивала Астрид. - Ты слышал ее?
- Какую песню? - испуганно хлопал глазами одиннадцатилетний мальчишка.
Тетушка с облегчением выдохнула и без сил опустилась на софу.
- Тогда зачем ты пошел к озеру?
- Я хотел покататься на льду, - со слезами на глазах говорил кузен.
- Разве я не говорил тебе, что бывает с непослушными мальчишками, которые сбегают из дому? - вмешался Расмус Хольмберг, хмуря брови.
- Говорил, - шмыгал носом, продрогший Питер.
- И что с ними бывает? - продолжал мужчина, нагнетая атмосферу.
Мальчишка грустно вздохнул.
- Их наказывают.
На моей памяти Астрид и Расмус никогда не применяли насилие по отношению к нам с кузеном, но в этот момент, наблюдая за разъяренными Хольмбергами, мне казалось, что правила могут измениться. К счастью я ошиблась, но Петер все равно понес наказание. Вот только это был не отцовский ремень, а высокая температура и красное горло, от вида которого бабушка начинала причитать и молиться всевышнему.
Однако даже несмотря на опухшие миндалины и плохое самочувствие, мальчишка продолжал восхищаться красотой застывшего в льдах Меларенского озера.
- Я жалею, что тогда не пошла с тобой, Петер Хольмберг, - вырвавшись из объятий воспоминаний произнесла я, наблюдая за паром, уносящим мои слова в заснеженную даль.
Озеро Меларен располагалось недалеко от семейного особняка Хольмбергов, в пятнадцати минутах быстрой ходьбы проторенной тропинкой через сосновую рощицу. Я помнила этот путь. Древние деревья, обросшие темно-зеленым мхом и остатки рунических камней были моими ориентирами. Снег беспощадно летел в мою сторону, оседая на темных одеяниях и медных волосах, а холодный воздух обжигал незащищенные одеждой лицо и руки.
Моя боль утраты и отчаяние были настолько велики, что я почти не замечала окутывающего с головы до ног северного холода. Из глаз текли слезы, леденея на щеках и шее. Невероятная сила, будто магнитом тянула меня к берегу Меларенского озера, избавляя ото всех мыслей и переживаний.
«Началу начал была бездна Гиннунгагап. Чернее ночи она была, темнее крыла ворона, страшнее, чем смерть. По оба края бездны той лежали царства два. Одно было холоднее снега в зимнюю ночь, второе – горячее огня в старой печи…» - напевал ветер старую скандинавскую легенду о сотворении мира.
- Столкнулись два царства… - замерзшими губами вторила я. - … и породили лед с пламенем инеистых великанов.
Я помнила эти сказания из старых книг, которые хранились в библиотеке Хольмбергов. Петер обожал эти глупые старые сказки с участием древних богов и мифических существ.
- …и родились у инеистых великанов три сына: Один, Ве и Вили… - прошептала я и замерла.
Передо мной расстилалась бескрайняя гладь замерзшего Меларенского озера. Снег искрился на безупречных льдах, поглощая свечение звёзд и луны. Высокие деревья охраняли берег, словно те самые великаны из древних легенд.
- Ты был прав, Петер, озеро Меларен прекрасно в звездную ночь, - одними губами произнесла я.
«Еще ближе…» - будто шептал ветер и я, послушно сделала несколько шагов в сторону замерзшей воды.
Здесь, на берегу древнего озера, впервые за долгое время, я почувствовала себя легко и свободно. Тяжелые веки сами закрылись, а дыхание стало тягучим и медленным. Казалось, что боль выходит из меня вместе с густым морозным паром.
- Прощай, Петер, - тихо произнесла я.
Идиллию разрушил хруст веток, исходящий со стороны сосновой рощи. По коже прошли мурашки. Я обернулась на звук, но увидела лишь огромные деревья, охраняющие заснеженную гладь.
Сигтуна не была тем городом, о котором писали страшные статьи с пестрыми заголовками об убийцах и насильниках. Да и дедушка всегда твердил, что спокойнее и прекраснее места не найти во всей Швеции, но в какой-то миг, всего лишь на секунду, мной овладел дикий страх. Этого хватило, чтобы буйное воображение нарисовало темную мужскую фигуру, мелькнувшую среди высоких сосен.
Я побежала. Длинный подол черного платья путался под ногами, сапоги утопали в сугробах, но я продолжала нестись по незнакомой части рощи, слыша свое громкое сердцебиение. Остановившись на мгновение я оглянулась и увидела лишь заснеженные деревья-великаны, умиротворенно дремлющие под ледяными перинами. Мертвая тишина замерла в воздухе, оседая снежными хлопьями на холодную землю.
- Отче наш, иже еси на небесех… - по-русски, тихо зашептала я и попятилась назад, осматриваясь по сторонам. - Да святится имя Твое, да прии;дет Царствие Твое…
Я продолжала читать молитву, пятясь назад, пока не уперлась в сосну. Впрочем, мне только казалось, что это было дерево... Обернувшись, я увидела перед собой высокий рунический камень, расколотый пополам беспощадным временем. Неизвестные письмена тонкой паутиной обрамляли холодную поверхность, складываясь в изображение двуглавой змеи. Я видела подобные артефакты в другой части Сигтуны, на открытых исторических раскопках. За символическую плату туристам проводили экскурсию, рассказывая байки и легенды вперемешку с подлинными историческими событиями. Я и мистер Расмус не были поклонниками подобных мероприятий, но Петер и тетя Астрид всегда тянули нас поближе к историческим местам и музеям.
- Рунические камни были сделаны руками древних мастеров во времена Викингов и зачастую служили поминальными стелами для великих правителей и храбрых воинов, - рассказывал тогда экскурсовод, после чего позволял восхищенным зевакам дотронуться до артефакта.
Тогда я смотрела на туристов с ужасом и полнейшим недоумением. Рунические камни были частью истории, но также они являлись погребальными стелами предков скандинавских земель. Имели ли мы право нарушать покой их душ своими прикосновениями? Эти люди так же как и мы влюблялись, искренне смеялись, горевали, и совершали страшные поступки. Никто из них не мог даже и подумать о том, что через несколько столетий их смерть будет чьим-то развлечением. Я с ужасом вздрогнула, представив, как спустя века, возле моего надгробного памятника будут толпиться шумные туристы и журналисты с фотоаппаратами.
- Покойся с миром, - прошептала я и напоследок взглянула на свою находку.
Рунический камень тихо спал, укутанный снегом и опавшими сосновыми иглами. Я не хотела тревожить его бесконечный сон, но что-то держало меня, заставляя смотреть на замысловатую руническую резьбу. Символы плясали в тягучем танце и головы двуглавой змеи будто переплетались между собой.
Поднялся вихрь, завывая унылый зимний напев. Ветер утих, но медленный певучий звук продолжал тянуться, отражаясь эхом в лесу. Мурашки прошли по моей коже и я почувствовала, как волосы встают дыбом на голове. Страх сковал так сильно, что я не могла пошевелиться, молча наблюдая за тем, как танцуют причудливые руны. Двуглавая змея внезапно остановила свое движение и в то же мгновение из камня раздался плач ребенка. Я услышала поскрипывание детской колыбельки, треск поленьев в печи и низкий женский голос, растягивающий слова песни, словно патоку.
"На столе тает воск свечи,
Уголек тлеет у печи.
За окном вьюжит дивный снег,
Ты не жди сына на ночлег.
В мире кровь льется и война,
Меч звенит звонко, летит стрела,
Прямо в сердце злобе и врагам,
Приближаясь к свету и Богам.
Менестрель песню запоет,
Бравый воин чести упадет.
Его сын будет вспоминать,
За отца должен меч поднять."
Детский плачь замолк и звуки песни начали отдаляться от меня, улетая вместе со снегом и ветром. Роща затихла. Лишь кроны высоких сосен скрипели, поддаваясь тяжести снега на ветвях.
Я почувствовала, как оцепенение медленно стекает с меня, словно липкий мед и как только тело снова вернулось под контроль, я побежала в сторону Меларенского озера.
- V;r Fader, du som;rihimlen… (прим.автора. Молитва «Отче наш» швед.) - скованная страхом шептала я. - L;tdittnamnblihelgat. L;tdittrikekomma… Ты так и не смогла смириться со смертью Петера. Ты горюешь и чувствуешь свою вину в его пропаже. Все это происходит из-за усталости, - повторяла я, сбиваясь с чтения молитвы.
Где-то глубоко в душе я надеялась на то, что все это было страшным сном, однако реальность припоминала о себе мокрым снегом, летящим в лицо. В тот вечер, двадцать первого декабря 1921 года я столкнулась с чем-то древним и мощным, с тем, чего боялись викинги и о чем во все времена говорили тихим шепотом… с неподдельным страхом.
Лес был незнакомым. Обычно я хорошо ориентировалась на местности, но сейчас все выглядело не так как обычно, будто я вовсе покинула Швецию и оказалась на чужой земле. Стало намного холоднее. Теплая одежда уже не спасала от беспощадного ветра и снега. Я понимала, что до переохлаждения у меня было несколько часов. А что дальше? Смерть?
- Заблудилась? - детский высокий голос раздался за спиной.
- Боже! - воскликнула я и обернулась на звук.
Передо мной стоял мальчишка, лет восьми, закутанный в грубо сшитую куртку из меха и шерстяной платок, небрежно завязанный на голове. В руках ребенок держал связку хвороста, к поясу был прикреплен топорик. Лицо его было грязным, а тыльную сторону ладони покрывали мелкие ссадины.
- Помощь нужна? – безразлично спросил мальчишка на ломаном шведском.
- Что ты делаешь так поздно в лесу? – вопросом на вопрос ответила я.
Никогда прежде мне не доводилось видеть настолько бедных детей. Даже Стокгольмские сиротки выглядели намного опрятнее.
- Мамка за хворостом послала, - шмыгнул носом мальчишка, тряхнув связкой.
Акцент ребенка был настолько резким и не привычным, что я еле разобрала слово "хворост".
- А ты как тут оказалась? Вижу, что не местная. С каких краев будешь? - усмехнулся малец.
Не дожидаясь моего ответа, мальчишка закинул связку за плечи и направился вглубь леса.
- Я приехала из Стокгольма, - едва поспевая за ним ответила я.
Остальную часть пути мы прошли молча. Время от времени мой новый знакомый что-то говорил сам себе под нос и несмело оборачивался, проверяя иду ли я за ним. Вскоре, между деревьями я увидела небольшие проблески света, что могло значить только одно - мы были все ближе и ближе к городу. Но каково было моё удивление и разочарование, когда выйдя из леса, я увидела лишь пару старых деревянных домов, с зеленой травянистой покосившейся крышей.
- Не подскажешь, далеко ли до западной части Сигтуны? - спросила я.
Мальчишка хмыкнул.
- Мы уже на месте. Западнее только лес.
Быть того не может. Сердце заколотилось от страха и негодования.
- Знаешь ли ты где живут Хольмберги, Рейманды, Гольмберги? - спрашивала я, припоминая родственников и соседей.
Ребенок отрицательно замотал головой.
- Мистер Рейманд учитель в школе, его все знают, - не отступала я.
- Может тебе стоит завтра отправиться на рыночную площадь и поспрашивать там? - на ломаном шведском говорил мальчишка.
Тем временем дверь одного из домов открылась. Из проема выглянула светловолосая голова полнощекой женщины.
- Skitocks;! (прим. автора "Черт побери". швед.) Сколько можно ждать...! - закричала она и удивленно замерла, остановив взгляд на мне.
Женщина вышла на порог. Ее длинное, серое льняное платье с бретелями на плечах, было запачкано в муке и саже, на ногах красовались старые сапоги, больше напоминающие куски кожи, завязанные тесемкой на щиколотке.
- Нужна помощь? - не глядя на меня, спрашивала женщина.
Я была настолько ошеломлена от увиденный нищеты, что потеряла дар речи.
- Я ищу особняк Хольмбергов, - опомнившись, ответила я.
Женщина подняла брови от изумления, переглянувшись с сыном.
- Не слыхала о таком. Проходи в дом. Моей семье не нужны проблемы с трупом знатной девки, лежащим на пороге, - запыхтела женщина.
- Спасибо за вашу доброту, но мне нужно идти. Моя родня сойдет с ума, если я не вернусь, - поблагодарила я.
Мне никогда еще не доводилось ночевать у незнакомых людей. Да и вид грязной, полуразвалившейся избы с такими же неопрятными хозяевами не внушал никакого доверия.
- Уж лучше тебе войти. Выбирай: пропасть на одну ночь, но пережить ее, или в попытках отыскать этот твой особняк, заснуть мертвым сном в ближайшем рве?
В голосе женщины читалось безразличие, казалось будто ее и вовсе не волновала человеческая жизнь. Какое-то время мы смотрели друг на друга, слушая свои мысли.
- Пожалуй, вы правы, - наконец произнесла я.
- Мудрое решение, - пискнул мальчишка, проскользнув в дом вслед за матерью.
Я последовала за ними. Приятная волна тепла и запах свежей выпечки встретили меня, как только я перешагнула порог. Единственным источником света в комнате был огромный очаг, над которым висел котелок с булькающим варевом. Убранство дома оказалось неприлично скромным. Слева от входа стоял большой стол, напротив него находился старый кухонный шкаф, заставленный посудой. Возле располагались две бочки, одна из которых была покрыта льняным материалом. По мою правую сторону стояли две большие кровати, застеленные шкурами животных и тряпками. На одной из них лежал худой мужчина, заботливо укутанный в старый плед.
- Есть хочешь? – спросила женщина, направляясь к огню. – Могу предложить рыбную похлебку и лепешки.
- Я…
- На, съешь, а то свалишься мне тут, - не дождавшись ответа говорила незнакомка, протягивая твердую лепешку.
- И мне! И мне! – радостно завопил мальчишка, сбрасывая хворост у порога.
Я стояла как вкопанная, осматриваясь по сторонам. Несмотря на скромное жилище, в помещении было чисто убрано и ухожено - виделась добросовестная рука хозяйки.
- Уууу, - завыл мужчина, переворачивая с боку на бок.
- Это мой муж, Северин сын Эта. Он наказан Богом за любовь к алкоголю. Не бойся, его демону до тебя дел нет, - безразлично пояснила женщина, разливая похлебку по тарелкам.
- Ваш муж болен? – уточнила я, все еще плохо воспринимая странный резкий акцент.
Незнакомка кивнула.
- Не переживай, как я и сказала, его наказание несет только он сам.
Мужчина отозвался тихим кряхтением.
- Вы показывали его врачу? Какой диагноз был поставлен? – не унималась я.
Женщина хмыкнула, расставляя ложки возле тарелок с похлебкой.
- Не понимаю я твоих заморских речей, - говорила она. – Лучше раздевайся и за стол иди. Брита, тебя это тоже касается.
«Брита?» - удивилась я.
Последняя фраза явно была адресована мальчишке.
- Да, мама, - послушно сказал "он", снимая с себя куртку и платок.
Две светлые длинные косы касались поясницы миловидной девочки, которая, судя по рисам фигуры, превращалась в молодую девушку. Ее лицо было приятным, но в то же время дерзким и нахальным. Не удивительно, что в безразмерном тулупе Брита больше походила на юного мальчишку, чем на девочку-подростка.
Последовав примеру девочки я сняла промокшую насквозь шубу и сразу же почувствовала на себе удивленные взгляды незнакомок.
- Откуда приехала? – обращаясь ко мне поинтересовалась женщина.
- Из Стокгольма, - быстро ответила Брита, жадно накидываясь на похлебку.
- А как в Стокгольм попала? Дочь купца? Прусска?
Я медленно подошла к столу и села на скамью рядом с Бритой. Держа ложку в руке я думала, что слово «прусска» было мне знакомо. Кажется, в старые времена так называли балтийский народ, вот только слово давно вышло из обихода.
- Нет, - несмело зачерпывая суп, произнесла я. – У меня русские корни, но я уже шестнадцать лет живу в Стокгольме.
– Гостей из G;rdarike(прим.автора «Гардарика» швед) сейчас не жалуют, - заключила женщина.
Гардарика? Я почувствовала, как сердце забилось сильнее.
- Лена! – детский голос Петера прозвучал в моей голове, окуная в воспоминания.
- Что? – устало спросила я, отрываясь от чтения книг о медицине.
- Ты знала, что мои предки называли твою родину Гардарикой, страной городов? Вот, слушай…
- Мне не интересно, Петер, - отвечала тогда я.
Ложка выпала из моей руки, расплескав похлебку, тем самым заставляя вернуться в реальность.
- Какой год? – тихо спросила я.
Незнакомки удивленно переглянулись.
- Какой сейчас год? – вторила я.
- Это тебе у брата Пера спросить надо. Он и считать и писать умеет, - быстро пролепетала Брита.
- Кто правит страной? – не унималась я.
- Кнут сын Эрика, изгнанный король, - отозвалась Трин.
По моей коже одновременно пронеслись лед и пламя. Где-то глубоко в душе я давно осознала, что покинула привычную мне реальность. Теперь все стало на свои места. Вот откуда взялись странные одежды незнакомок и резкий неизвестный мне акцент.
- Я кажется… мне… - вскочила из-за стола я.
Меня бросало то в жар, то в холод. Голова кружилась, а перед глазами мелькали разноцветные пятна. Женщина тут же подхватилась и ринулась ко мне.
- Брита, приготовь постель для нашей гостьи. Чего сидишь… видишь, ей совсем плохо! – командовала она.
- Мне… мне надо… - лепетала я, не веря всему, что происходит вокруг меня.
- Тебе нужно поспать, - взяв меня под руку говорила незнакомка.
Мысли блуждали, голова кружилась, я обмякла, позволив женщине переодеть меня в сухую одежду и уложить в кровать. Тяжелая шкура медведя опустилась на моё тело, окутывая своим теплом. Разум не выдержал беспощадной реальности и медленно угасал, погружая меня в липкий сон. Последним что я увидела, было испуганное детское личико Бриты и холодный взгляд светловолосой женщины.
- Надеюсь не помрет, - безразлично проговорила она, прижимая к себе растерянную дочь.
КОНЕЦ 1 ГЛАВЫ.