15. РЯБЧИКОВ ПРОСИТ ПРОЩЕНИЯ
Вика яростно собирала вещи, а Маша стояла поодаль и наблюдала за сестрой. Когда та запихнула последнюю кофту, чемодан оказался таким раздутым, что не закрывался. Тогда Вика ожесточённо села на него, пытаясь придавить как можно сильнее.
– Вика, что ты театр устраиваешь? – спросила Маша. – Зачем уезжаешь? Объясни мне.
– Я… я… – начала Вика.
– Постой, – Маша сходила на кухню, принесла сестре стакан воды, та взяла его дрожащей рукой и залпом выпила.
– Теперь говори, – сказала Маша.
– Он с этой… Ореховой!
– Что он с Ореховой?
– Романы крутит!
– Почему ты так решила?
– Я видела!
– Что? Что ты видела?
– Не спрашивай! Мне и так больно! Целовался он с ней!
– Вика, у него пропала память. Что было бы, если бы я из-за выходок Артёма тоже устраивала сцены?
– Артём не изменяет тебе!!! Наоборот, боготворит!
– Один поцелуй – это ещё не измена.
– Но зачем, зачем он с ней целуется?
– У него память пропала.
– Почему тогда со мной не целуется? Я к нему и так, и эдак, а он… с этой Ореховой!
– Видимо, она оказалась шустрее тебя. Но я уверена, что когда к нему вернётся память, он вспомнит, кто имеет на него законное право. А потому останься.
– Ну уж нет! – и Вика поволокла чемодан к выходу; на пороге она столкнулась с Шубертом и быстро, не глядя на него, бросила на прощание: – Счастливо оставаться! – и побежала наутёк.
Растерянный Шуберт смотрел ей вслед, а потом пошёл к Артёму, которого не помнил, как и всех остальных, но видел, какую Шашкин питал к нему тёплую дружбу, потому и решил с ним посоветоваться.
– Артём, скажи мне, почему эта девушка обижается на меня?
– Какая девушка, о мой юный лирик?
– Та, что уехала.
– Расскажи мне всё, о Шуберт!
И поэт прочитал своё новое стихотворение:
– Стало лучше мне, поднялся
Посидеть я на чердак.
От болезни поправлялся
И поднялся просто так.
Вдруг я девушку увидел,
Она там сидела, и
Я уйти собрался было,
Но она мне: «Погоди!»
Показала мне альбомчик,
Там я с ней запечатлён,
Хотя я совсем не помню,
Чтобы был в неё влюблён.
По любимой я скучаю,
По любимой я грущу,
А других не замечаю,
Даже эту, даже ту.
Но та девушка с альбомом
Вдруг набросилась, как зверь.
Я совсем её не помню,
Ты поверь мне, друг, поверь!
На чердак вошла другая,
С этой страшно подралась,
А теперь она страдает.
Ах, зачем же ей страдать?
Она всё обиду носит
На меня. Я не пойму,
Что я сделал ей. Вопросу
Я разгадку не найду.
Когда Шуберт дочитал, Артём всхлипывал и лил слёзы.
– О мой юный лирик! Какая любовь! Какая любовь! Как ты любишь свою единственную, хоть и не помнишь её! О, как я тебя понимаю! Я сам обожаю одну лишь чернокрылую голубицу.
– Но за что та девушка обижается? У меня даже чувство, что она из-за меня уехала.
– Как ты прав, о мой юный лирик, как ты прав! Она обиделась, потому что она и есть твоя единственная.
– Что ты говоришь?
– Она твоя жена!
– Да быть такого не может!
– Как же сильно ты потерял память, о мой юный лирик! Никогда не прощу себе этого!
– Да ты-то тут при чём?
– При всём, о Шуберт, при всём! Один я являюсь причиной этих роковых совпадений и несовпадений! С детства я для всех являюсь лишь обузой. И как ещё земля меня носит? О-о-о!!!
Шуберт вздохнул и вышел из комнаты, чтобы побыть одному и подумать обо всём.
Прошло несколько дней, и Лиде становилось всё хуже и хуже. Однажды она потребовала, чтобы все собрались у её постели.
– Какая она бледная… – в ужасе прошептал Артём. – О, я чувствую неумолимое приближение рока!
Лида окинула всех невидящим стеклянным взглядом. Вдруг её глаза задержались на Шуберте.
– Подойти ко мне ближе, – слабым голосом сказала она и попыталась сделать жест рукой, но у неё не получалось пошевелиться.
Шуберт подошёл.
– Шуберт, – произнесла она, – я хотела сказать, что всегда любила тебя одного. Я хочу сказать только одно: будь счастлив. Помни меня. Всё-таки я была в твоей жизни. Но теперь я ухожу. Все свои деньги я оставляю тебе, хотя они не в силах воздать за всё то прекрасное, что ты мне дал.
– Что вы говорите? – испуганно пролепетал поэт. – Не надо мне денег, только живите!
– Твой поцелуй оказался смертельным, о мой юный лирик! – рыдая, воскликнул Артём.
– Нет, смертельным оказалось кое-что другое! – Шуберт схватил за руку Рябчикова и выбежал с ним в коридор.
– Что, Шуберт? – спросил Рябчиков.
– Рябчиков, ты проклял её! Поэтому она и умирает. Ты должен взять свои слова обратно.
Если бы ситуация не была такой трагической, Рябчиков только посмеялся бы над этими «глупостями» и подивился на друга, как он мог в это всё верить. Но теперь Рябчиков только спросил:
– Думаешь?
– Уверен!
– Тогда пойдём к ней.
Они вернулись в комнату. В это время Совок с Наташей вызывали скорую помощь.
– Лида, – сказал Рябчиков, – Лида… я…
– Попроси прощения! – тихо подсказывал ему Шуберт.
– Не могу… – так же тихо ответил Рябчиков.
– Рябчиков, она же умирает!
– Ну ладно, ладно! Лида, прости меня! Я беру свои слова обратно!
Лида удивлённо посмотрела на Рябчикова и вдруг так сильно расхохоталась, что все испугались её демонического смеха ещё больше, чем смертельной бледности.
– Он в первый раз в жизни просит прощения! – хохотала Лида. – Ему надо было испугаться, чтобы сделать это!
Артём в восторге смотрел на больную, щёки которой начали покрываться румянцем. Он решил, что Лида нарочно устроила этот спектакль с умиранием, чтобы добиться от Рябчикова покаяния. Но это не было игрой. Лида была слишком прямолинейной девушкой, чтобы играть. Приехала скорая помощь. Врачи посмотрели Лиду и сказали, что она идёт на поправку. Прописали определённые лекарства, и через несколько дней Лида была почти здорова. Но она не вернулась к Рябчикову, да и он больше не хотел быть с ней. Они расстались.