Всю ночь ветер и дождь хулиганили во дворе –ломились в сени и окна, куражились и грозились оторвать старый шифер, а к рассвету, словно пьяные дебоширы, протрезвели и виновато затихли.
В такую непогоду сон тревожный, чуткий, вроде как и не сон вовсе. Александра Михайловна дождалась рассвета, обошла свое нехитрое хозяйство, навела после ночного погрома во дворе порядок и стала собираться в соседнюю деревню, куда приезжала автолавка. Путь недалекий- по лесной тропинке прямиком и всего-то три километра. Но в силу возраста легким уже не казался. Лето выдалось дождливое, большак развезло. А уж до деревни, где жила Александра, не то что автолавка не доедет, трактор мог бы увязнуть. К ним и раньше дороги не было, «ямы да канавы». Собирались когда-то строить, да власть поменялась, не успели. Зато было два больших магазина с торжественными вывесками - «Сельмаг 14» и «Сельмаг 16». Пятнадцатый номер «Сельмага» выпал по необъясненной для селян причине. В одном продавали продукты в том числе и хлеб местной выпечки, а в другом промтовары- мыло, ведра, «мануфактура», как торжественно называла отрезы ткани продавец. А главное -клеёнку для членов пайщиков райпотребсоюза. У Александры даже синенькая книжка с отметками уплаты членских взносов сохранилась. Давно уже нет на этом свете большинства бывших членов пайщиков, нет организации с таким мудреным названием, да по сути и самой деревни. Три обжитых дома с доживающими свой век старухами, да с пятистенком Петра Ивановича на отшибе.
-Чайник я выключила, замок у меня над дверью хранится, а ключ в сарае на "секретном гвоздике", «подальше положишь -поближе возьмёшь». Все это она говорила громко вслух, сама для себя.
Сколько раз случалось -уйдёшь из дома и всю дорогу в раздумьях -выключила ли чайник, закрыла ли дверь на замок, поэтому и приходится вслух разговаривать, чтобы легче было вспомнить свои действия. Это раньше без замков обходились. Подопрут дверь палкой, люди видят -хозяев дома нет.
Теперь приходится закрывать на замок.
Хотя что брать у той же Александры.
Холодильник у неё марки "ЗИЛ". Колхоз когда-то премировал за ударную работу. Как поставили на место, так на этом месте и стоит, тяжесть непомерная. Зато до сих пор исправно работает. Одно плохо- воет, как трактор марки ХТЗ.
Был в её молодость такой трактор- «хрен товарищ заведёшь». Уж так с ним намучались. Трактористами тогда в колхозе в основном женщины работали - механизированное звено.
Холодильник-вещь конечно нужная, только зачем он ворам, надорвутся, если выносить надумают. С другой стороны, бабы в прошлый раз рассказывали, как к Матвеевне зашли среди бела дня два молодца узнать, продаёт ли она молоко. Она молоком их просто так напоила, денег не взяла. Самый проворный из них, достал расчёску, и шасть в горницу причёсываться перед трюмо, хотя зеркало рядом над умывальником висело. А вечером в сумерках пришли, заперли Матвеевну в кладовку и унесли все иконы. Вот вам и причесался.
Вот и Петр Иванович рассказывает, что всякий раз, как за пенсией на почту идти, он все меры предосторожности соблюдает. Уже не одну катушку с белыми нитками извёл. Он эти нитки привяжет к ручке шкафа, потом наискосок к окну, и так весь дом этими нитками перепояшет. Полезет вор в дверь или в окно, а то вдруг до шкафа доберётся, нитки наверняка оборвёт. Придет Петр Иванович с почты, и если нитки оборваны, сразу же смекнёт - воры наведывались.
Смекнуть то он смекнёт, а дальше что? Непонятно. Их уж и след простыл. Но на душе у Петра Ивановича от этих ниток спокойней, он всегда перед уходом так делает.
Пока добралась лесной тропой до Наумовки, дождались автолавку, да обсудила новости, и не заметила, как стало вечереть.
Александра ещё не подошла к дому, а уже чуяла сердцем- неладное, и не обманулась. Дверь в коридор нараспашку, нехитрая кухонная утварь-кастрюли да чугунки вынесены из дома. Она хотела было взять грабли и двинуться с ними на супостата, но вспомнила разговор про Матвеевну, которая отсидела в холодной кладовке до утра, пока родные не хватились, и повернула к своей соседке.
-Вот что, Настя, воры ко мне забрались, дверь нараспашку, чугунки им мои зачем-то понадобились. Я когда уходила всё закрыла и ключ в сарай на секретный гвоздик, ну ты знаешь где, повесила. Давай милиционера вызывать. Обе направились к столбу, где висел аппарат прямой связи с милицией.
-Так что воры украли,- допытывались на том конце.
-Что украли неизвестно, но дверь нараспашку и чугунки на вынос приготовлены.
-А в дом вы заходили?
-Нет, в дом мы побоялись.
-Если все живы здоровы, и дело терпит, утром приду к вам разбираться, кому там ваши чугунки понадобились.
-Да бог с этой милицией, давай в дом заглянем, всё ли у тебя цело, вдвоём нам с тобой никакие воры не страшны, -разбойчилась соседка,- а может они уже ушли, взяли что ценное и поминай, как звали.
-Нет у меня, Настя, для воров ничего ценного, а для себя…
Возьми хромовые сапоги, ты видела, над кроватью на ковре висят. Вот они у меня и ценные.
Эти сапоги у нас по родовой передавали. Деду их на заказ делали. Шкуру брали самую лучшую, телячью, не по хребтине, а по животу, где помягче, потом подбивали снизу подошву гвоздиками, один к одному. И веку бы этим сапогам не было. Дед их очень берег. Чаще через плечо носил, чем на ногах. На гулянку до деревни шел босиком, а уж перед гулянкой обувался.
Потом его сын, мой отец, также бережно к ним относился. Он же партийный был. Перед партийным собранием сапоги дегтем заранее чистил, выносил на улицу обтекать, да суконной тряпочкой проходился, чтобы голенища блестели как зеркальные.
Брат мой перед войной женился и всё в тех же сапогах, отец ему подарил. У него уже двое детей было, когда война началась. Перед отправкой на фронт, чтобы мать не плакала, все шутил: «Береги мать сапоги, я в них ещё на свадьбе у своих дочерей отгуляю».
И месяца не прошло, как пришла матери похоронка, сразу на обоих.
Ладно бы без вести пропали, хоть бы надежда была, а так указали точно. Эшелон разбомбили под Тихвином. Не успели они на войну приехать, она их опередила.
Мать тогда сапоги обхватила и так, как окаменевшая, сидела до самых сумерек, а я боялась с печки слезть, страшно было на неё смотреть.
Промелькнула жизнь, как один день- за матерью до самой смерти ухаживала, потом детей брата вырастила как своих, рано они осиротели. И каждое Девятое мая, на Победу, снимем мы эти сапоги с гвоздика, начистим до глянца и на лавку поставим. Я, мама, ребятишки брата, да хромовые сапоги наших мужиков. И до сих пор так делаю, как память о них.
Обе старушки, решительно направились к дому. Распахнули в сени дверь и почти наткнулись на Кольку, правнучка погибшего брата.
-Бабушка, мы тебя уже с полудня ждём, хотели искать идти. Я как из армии приехал, сразу к тебе, только невесту успел захватить. Она там по хозяйству, в доме, вон чугунки твои надраили, стол накрыли, тебя только заждались.
Александра зашла в дом. За праздничным столом, на лавке в красном углу, на самом почётном месте стояли как и положено до блеска начищенные хромовые сапоги