Краткое содержание: «Андрей с тоской посмотрел на дощатый загончик, возле которого они сидели. И Толян с Витьком посмотрели туда же. На загончик и на гипотетический рождественский окорок, то есть на весело похрюкивающего боровка Федюню»
— Я не могу его убить, — уныло сказал Андрей. — Это же Федюня. Простите, ребят. Я вас типа на рождественский окорок вытащил, а сам… зассал. Вернее, заслюнявился.
— Да уж, крестьянин из тебя никакой, раз ты скотину забить не можешь, — проворчал Толян.
— Тебе только этих… мини-пигги разводить, — подхватил Витёк.
Андрей с тоской посмотрел на дощатый загончик, возле которого они сидели. И Толян с Витьком посмотрели туда же. На загончик и на гипотетический рождественский окорок, то есть на весело похрюкивающего боровка Федюню. Федюня тёрся об загородку толстым щетинистым боком и норовил просунуть в щёлку розовый грязный пятак — чтобы почесали. Федюня был рад компании — хозяину, приехавшему из города, и хозяйским друзьям. А ещё, наверное, тому, что снаружи похрустывал снежок и мороз ломил за двадцать, а тут, в загончике, было тепло, и помои в лохани исходили вкусным кислым паром.
Впрочем, это уже антропоморфизм какой-то, решил Андрей. О чём может думать свинья? Хотя он читал в Интернете, что свиньи вообще очень умные, чуть ли не умнее дельфинов. Он так и сказал:
— Вы не очень-то. Он всё понимает, Федюня.
Все опять посмотрели на Федюню.
— И оргазм у свиньи длится тридцать минут, — с некоторой завистью сообщил Витёк, который тоже любил сёрфить в Интернете в поисках разной, вроде как и ненужной, но интересной инфы.
Все предсказуемо хохотнули, но потом Андрей сурово возразил:
— Это боров. Какой ему оргазм?
— Ну вот, взял и охолостил животину, — посочувствовал Федюне Толян.
— Это не я, — покаянно отбрехался Андрей. — Это Матвеич.
Матвеич, лихой, вечно пьяный дедок-матершинник, был когда-то скотником в совхозе.
— Так дай Матвеичу на бутылку, и пусть он обеспечит нас рождественской свининкой. Прирежет твоего Федюню, и всё будет пучком, — резонно посоветовал Витёк.
— А если бы я ему дал на бутылку, чтобы он тебя прирезал?! — взъярился вдруг Андрей. У него даже горло перехватило от злости и смятения, и он закашлялся.
— Э, Дюнь, ты чего? — оторопел Витёк, часто моргая. — Я же твой друг, а это… свинья какая-то.
— Ты тоже иногда свиньёй бываешь, ещё какой, — хмыкнул Толян.
Они дружили со школы, с первого класса. Как мушкетёры. Как гардемарины. В универ вместе пошли, а потом — в бизнес. И даже в политику, в масштабах их не шибко большого, но приличного, по местным меркам, города. В общем, по местным же меркам, они стали крутыми. Но теперь сидели возле загончика с Федюней в унылых непонятках вместо того, чтобы пить привезённую с собой «Талку» и «Джека Дэниэлса».
Домик в деревне, как они его называли, Андрей купил потому, что считал себя крестьянином. Бабушка у него была родом как раз из этой деревни. Он сюда периодически наезжал, чтобы поковыряться в земле, и даже развёл какую-никакую живность, ярким представителем которой являлся Федюня. За живностью в его отсутствие присматривала соседка, баба Варя.
— Извини, Вить, — виновато сказал Андрей, — просто я… ну… привык к нему. Когда Ирка от меня ушла, я же сюда уехал… бухал тут, у Федюни. Пятак ему чесал и всякую ***ню сопливую рассказывал. Которую в жизни бы никому не рассказал.
Он тогда даже плакал тут. Ревел пьяными слезами. А Федюня его жалел. Хрюкал сочувственно и жмурился.
— Свинячья психотерапия, — пробурчал Витёк. — А чего это такое у тебя было, что ты даже нам не рассказывал, а?
— Да так, — неопределённо качнул головой Андрей. — Сопли всякие. Вам они никуда не впились.
— Херасе, — вот теперь Витёк, кажется, по-настоящему обиделся. — Не к друзьям пошёл со своим горем, а к свинье!
— А я считал, тебе хоть бы хны, что Ирка, зараза, тебя бросила, — подал голос Толян. — Ещё думал, во Дюня молодец, положил на эту дуру с привесом. Мужик!
Андрей только махнул рукой и повторил:
— Вы не обижайтесь, пацаны.
— Да мы понимаем, — заверил его Толян и длинно вздохнул.
Все опять посмотрели на Федюню, а он — на них своими маленькими тёмными глазками, похожими на арбузные семечки.
— Богородица Христа в хлеву родила, — вспомнил вдруг Андрей по какой-то дальней ассоциации. Где Палестина, а где российская заснеженная деревня. Но звёзды-то в небе были одни и те же. Вифлеемская уж точно.
— Правда, закусить, что ли, нечем, мужики? Всякого же добра понавезли, — решительно провозгласил Толян и поднялся с приступки, на которой сидел. — Живи, Федюнь. Хрюкай. А мы это… ужрёмся, потом в баньке попаримся и опять к тебе придём. Навестить. Авокад разных принесём и бананов. И картошки, чо. Пост же.
— На джипе прикатим из бани, — подхватил Витёк, и все заржали, потому что вспомнили, как на прошлый Новый год в хлам разломали этим джипом деревянные уличные мостки, когда прямо из бани в одних трусах покатили к бабе Варе за самогонкой. Одеваться было влом.
Федюня радостно хрюкнул им вслед и принялся прилежно ждать неведомых авокад.
Которые, возможно, росли как раз в Палестине.