В послевоенные годы прошлого столетия мой отец по долгу военной службы объехал весь Дальний Восток от Камчатки до Ворошиловограда (ныне Уссурийска). А мы, как нитка за иголкой, следовали за ним, потому что являлись членами его семьи: трое братьев, оставшиеся в живых из четырех (дети отца своего), да мама — врач медицинской службы.
Жили мы в казенных гарнизонных квартирах, предназначенных для военнослужащих. Мебелью не обзаводились, пользовались той, которая передавалась по наследству от офицеров, живших в этих казенных квартирах и переезжавших на новое место службы по приказу командования. Да и обзаводиться мебелью не было смысла, ведь в то далекое время вся жизнь офицеров и их семей, образно говоря, была на колесах — кочевой.
Только один предмет нашего постоянного обихода неразлучно следовал всегда за нами-это кованый сундук из-под японской радиостанции, доставшийся отцу во время войны в качестве трофея. Был он крепкий, сработанный из твердой породы дерева и необычайно тяжёлый, оббитый двумя обручами кованого железа с металлическими ручками по бокам. Вот и все наше богатство вместе с внутренним содержимым этого сундука. Что в нем было? Для нас, пацанов, оставалось загадкой, которая будоражила наше воображение еще и потому, что сундук всегда замыкался на два навесных замка.
В 1956 году наш отец демобилизвался в звании подполковника и мы всей семьёй выехали на Северный Кавказ в столицу Севернй Осетии — Орджоникидзе. Жили на съемных квартирах, пока не построили домик-времянку на участке, который был выделен отцу под строительство жилого дома. Родители были чрезвычайно рады этому обстоятельству: наконец-то, семья обрела постоянное место жительства. Жили трудно. Военной пенсии отца да гражданской его зарплаты едва хватало для сносного проживания. Долгое время мама не могла устроиться на работу по специальности: город, в связи со сложной экономической ситуацией в республике, жил безработицей, сокращением штатов на предприятиях и учреждениях социальной сферы.
В эти годы осложнилась криминогенная ситуация в Осетии: возвращались интернированные во время войны по приказу Сталина народы Северного Кавказа из мест поселений далекого Казахстана. В числе этих народов — ингуши, чеченцы, немцы, жившие когда-то на территории республики до принудительного их выселения. Люди приезжали в надежде вселиться в им принадлежавшие когда-то дома, но дома уже давно принадлежали другим людям. На этой почве рождались конфликты, часто переходившие в жестокие драки и поножовщину. И кроме того, в республике имели место кражи, грабежи, разбойные нападения и даже убийства на почве кровной мести. Словом, проблем было много, которые решали ежечастно и ежедневно правоохранительные органы.
А наша жизнь со временем входила в нормальное русло: мама устроилась на работу в ЦКБ (центральную клиническую больницу), появились небольшие деньги, которые шли уже не только на строительство дома, но и на приобретение так давно желаемой мебели, о которой мечтали мы все, скучающие по нормальному домашнему уюту и быту. Первыми в нашем доме-времянке появились шифоньер и «пузатый» диван, обтянутый дермантином, с высокой задней спинкой, матрасом на пружинах и откидывающимися на петлях жёсткими подушками. Шифоньер был двустворчатый, с зеркалом, вмонтированным в створку. Это зеркало вмещало в себя отражение большей части единственной комнаты-«зала» и «пузатого» дивана, весьма современного по тем временам предмета, украшающего интерьер нашего дома-времянки.
Восторг этой красоты омрачал, нелепо приютившийся в углу наш постоянный спутник во всех наших переездах — кованый сундук из-под японской радиостанции. Впрочем, не столько омрачал, сколько выглядел сиротливым, неприкаянным и всеми забытым. Вероятно, поэтому вызывал он к себе сочувствие, как к живому существу, обделенному вниманием и лаской. Во всяком случае, он никак не заслуживал скорого забвения, прошедший испытание временем в бесконечных наших сборах и переездах. Вместилище тайных вещей и предметов, он для нас, мальчишек, по-прежнему оставался привлекательной мечтой открытия невероятной тайны кованого сундука.
И вот однажды эта тайна открылась совершенно неожиданно в один из летних знойных дней.
После окончания затяжной дождливой весны, с наступлением первых жарких дней лета, мы, помогали маме просушивать все мягкие вещи, которые за зиму и затяжную весну отсырели и нуждались в просушке. Без особого энтузиазма и охоты мы вытаскивали матрасы, подушки во двор и раскладывали на стулья и лавочки под горячие лучи палящего солнца. Наша работа подходила к концу, когда мама достала из шифоньера заветные ключи от нашего кованого сундука. Она почему-то больше не нуждалась в нашей помощи, и это нас насторожило.
Затаив дыхание, мы следили, как мама вытаскивает вещи из сундука, выносит их во двор и развешивает на бельевой веревке. Это серые шинельные и защитного цвета отрезы сукна, из которых гарнизонный портной шил когда-то обмундирование отцу и даже нам, мальчишкам, — френчи военного образца. Эти отрезы всегда лежали сверху, под крышкой сундука, поэтому не вызвали у нас пристального внимания. Но чем дальше мама разбирала вещи, тем больше удивлялись мы тем, которые появлялись из глубин нашего сундука. Вот старая порыжевшая, очевидно, не раз промокавшая под дождями и выгоревшая от палящих лучей солнца шинель. Рукава и полы ее в разных местах зияют дырами. Здесь и суконный шлем — будёновка, своей формой напоминающий стальные шлемы средневековых рыцарей-богатырей. Какова история этих «артифактов», добытых из недр тайного носителя — кованого сундука?
Нас «раздирает» любопытство и мы готовы провести «допрос с пристрастием» нашей мамы, но ее отвлекает каким-то разговором соседка. Этого вполне достаточно, чтобы мы ринулись к сундуку в поиске очередных неразгаданных тайн. На самом дне хранилища загадок лежат предметы аккуратно завернутые в белые промасленные тряпки и перевязанные бечевой. Их два. Они достаточно тяжелые. Один по форме напоминает завернутую в тряпки палку, другой — пакет, котрый не больше книги, но тоже тяжелый. Что же это такое?-мучает нас вопрос. Нам не терпится освободить эти найденные предметы от бечевы и тряпок, чтобы узнать, наконец, что это за предметы, но в это время возвращается мама. Что за шинель? Откуда будёновка? — вопросы, которые задаем маме. Мы знаем, что отец не очень любит рассказывать о войне, поэтому «наседаем» на маму.
Из глубин сундука является на свет альбом с фотографиями. Здесь довоенные снимки, и мама показывает фотографию отца, где он запечатлен в шинели и будёновке, когда был курсантом Сумского артиллерийского училища.
«Впервые новая красноармейская форма появилась во время гражданской войны в прославленной тогда Первой конной армии под командованием Семёна Михайловича Будённого, — рассказывает мама, — форма являлась гордостью бойцов, служивших в рядах Красной армии. Особой гордостью был шлем, получивший название — будёновка. Этот шлем — один из последних прославленных элементов военной формы времен гражданской войны. Поэтому ваш отец бережно, с гордостью, как реликвию, хранит свой шлем, причисляя себя к новому поколению исторической преемственности бойцов Рабоче — Крестьянской Красной армии (РККА). В середине сорокового года красноармейская форма изменилась. Суконная будёновка в зимнее время сменилась на шапку-ушанку, потому что во время финской войны не выдержала испытаний крепкими морозами. Но, несмотря на это, будёновка так прижилась в частях и подразделениях войск, что просуществовала в некоторых до сорок третьего года, когда после сталинградской битвы форма совершенно изменилась».
Мама закончила свой рассказ. А мы, притихшие, осматривали вещи из нашего сундука.
«А что сталось с шинелью, почему она в дырах?, — пытливо задал вопрос старший брат,- какая история кроется за этой порыжевшей от дождей, ветра и солнца отцовской шинелью? Почему, она так бережно хранится?».«Именно поэтому она и сохранилась, чтобы вы могли увидеть её в том виде, в котором она вышла из памятного боя с японскими самураями»,- ответила мама. Вот, что мы узнали от мамы о семейной реликвии — отцовской шинели:
«В середине августа сорок пятого года в ходе Маньчжурской операции одна из сухопутных частей Квантунской группировки японской армии была окружена подразделениями Красной армии. Несмотря на безнадежное положение японцев, они ожесточенно сопротивлялись, старааясь выйти из окружения. Быстро сгущались сумерки и до наступления ночи важно было подавить сопротивление противника. Со стороны окруженных слышались пулеметные очереди и виднелись огневые вспышки. В ночной контратаке погиб друг отца, замполит дивизиона 325 артиллерийского полка, Кузнецов Василий. Желая отомстить за гибель друга, отец развернул свою батарею и прямой наводкой стал уничтожать огневые точки противника, ориентируясь на вспышки пулеметного и автоматного огней. Бой закончился для командира дивизиона артполка взрывом мины возле артиллерийского орудия. Взрывной волной его отбросило от лафета пушки и, он почуствовал на щеке тёплую струйку крови. Наступила мертвая тишина. Контузия оглушила командира дивизиона: из правого уха сочилась кровь. От разрыва мины, как оказалось, полы шинели, рукава были иссечена осколками. К счастью, кроме полученной контузии, на теле капитана не оказалось ни одной царапины. Наступил рассвет. Бойцы дивизиона обходили вспаханное снарядами поле, собирая трофеи противника.
За успешное проведение ночного боя в подавлении сопротивления окружённого противника командир артиллерийского дивизиона Кислов К. был награжден орденом Красной Звезды. А суконная шинель в память об этом бое была отправлена капитаном в обоз».
Жаркое летнее солнце клонилось к закату, длинные тени деревьев потянулись на восток. А мы стали заносить просушенные вещи. Вернулся с работы отец. Он осмотрел развешанные на бельевой веревке вещи, подошел к рыжей выгоревшей шинели, прижался к ней щекой. «Она пахнет порохом», — тихо сказал он. Мы, пацаны, тоже подошли к шинели и тоже к ней прижались щеками. Она не пахла порохом, но была теплой и грубой, конечно же, как настоящая солдатская шинель. Мы смотрим на отца горящими от любопытства глазами. Нам очень надо знать историю тех предметов, которые лежат на дне сундука. Казалось, он услышал наши мысли, подошёл к кованому сундуку, а мы с вопросами, написанными на лицах подошли к нему поближе. Отец вытащил сверток похожий на завернутую в тряпки палку, освободил от бечевы и развернул. «Это самурайский меч, — ответил на наш немой вопрос отец, — с давних времен его носили самураи, японцы, принадлежащие к дворянскому сословию — военные». Отец вытащил из ножен клинок, который засверкал на лезвии радужными переливами под лучами солнечного света. «Это грозное холодное оружие, — продолжал отец, — выкованное по специальным технологиям японских мастеров. Сталь клинка очень прочная и пружинистая, хотелось бы иметь клинок в коллекции, но без специального разрешения закон не позволяет. А это дамское оружие», — развернул второй пакет отец. На ладоне лежал черный вороненый пистолет. К нему была кобура и две обоймы патронов с никилерованными пулями. Боёк пистолета был спилен, поэтому отец каждому из нас дал подержать его в руках. Очевидно, отец хорошо знал нас, психологию мальчишек, поэтому он подарил нам целый вечер игры с оружием.
А завтра было утром. Отец ушёл на работу, а вместе с ним исчезло оружие, которое под двумя навесными замками долгое время хранилось в тайне от нас, пацанов, в кованом, из-под японской радиостанции сундуке. Прошли годы. Родители давно ушли из жизни, а я иногда с волнением и грустью вспоминаю наше далекое детство,то время, когда мы, братья, мечтали открыть тайну кованого сундука из-под японской радиостанции.
С Вами был Виктор Кислов. Автор блога http://victorkislov.ru/