2. БЕСПАМЯТСТВО
Никто не был в силах вернуть Шуберту память, и все отправились обратно в Москву. Первым делом друзья повели поэта к Рябчикову.
– Здорово, Шуберт! О, какие люди с тобой! А мы тут с Лидкой колбасу жарим с чесноком.
– Рябчиков, Шуберт память потерял… – застенчиво произнесла Вика.
– Опа! Это как?
– Это я во всём виноват, я! – воскликнул Артём. – Я сказал, что умру, упав с лошади, но слова мои стрелой пронзили не меня, а его, моего бесценного друга, моего юного лирика! Это я должен был умереть, я, я и только я!
– Но он не умер! – Маша слегка подтолкнула локтем Артёма.
– Быть может, лучше умереть, чем потерять память, о моя чернокрылая голубица!
– Думай, что говоришь. Если кто умер – возврата нет. А память можно вернуть.
– Так, так, стоп, ребятки! – сказал Рябчиков. – Мы сейчас моментально его в чувства приведём, как в старые добрые времена.
Рябчиков схватил поэта за шкирку, повёл в ванную, открыл на полную мощь кран с холодной водой и сунул Шуберта под струю, причём так придавил его, что голова поэта полностью лежала в раковине.
– Так тебя, так, – приговаривал Рябчиков.
Шуберт вырвался и в ужасе посмотрел на Рябчикова.
– Да вы что? Что вы делаете?
– Спокойно, это процедура! Шуб, кончай придуряться, а?
В этот момент в ванную вбежали Вика и Лидия Орехова.
– Рябчиков, что ты мучаешь его? – со слезами в голосе воскликнула Вика.
– Он – мучает? – рассмеялась Лида. – Да это ещё мало! И вообще, ты же сама привела его к нам, чтобы мы помогли. Вот – помогаем, как умеем!
– Значит, вы не умеете! – Вика взяла под руку шатающегося Шуберта и вывела из ванной.
– Сами помощи просят – а потом… – ухмыльнулся Рябчиков, отмахнувшись куда-то в сторону рукой и доставая сигареты.
– Что же делать? Что же делать? – выл каким-то нечеловеческим голосом Артём, расхаживая по комнате. – Никогда не прощу себе этого! Да что прощение? Разве в нём дело? Дело в том, чтобы мой юный лирик вновь был таким, как прежде! Да он и есть, как прежде! Никакие горести не сломят его нежную душу, очарованную этим миром и любовью! Но близкие люди, которых он перестал узнавать! Вика! Он теперь не узнаёт любимое создание! О горе мне, горе!
Вика действительно пыталась говорить с Шубертом, а он смотрел на неё, как на совершенно незнакомую девушку.
– Шуберт, это же я, Вика!
– Простите, мы знакомы? – любезно улыбнулся поэт.
– Знакомы, ещё как! – с досадой воскликнула Вика. – Я твоя жена!
– Девушка, простите, но вы ошиблись, – смущённо ответил Шуберт, опуская глаза и мечтательно глядя куда-то. – Моей женой была другая, но я потерял её, не помню, как. Помню только, что мы не хотели расставаться, но волей судеб пришлось. Я должен найти её.
– Да я это, я! Шуберт!!!
– Вы чем-то напоминаете мне мою… я даже не помню её имя. Но всё-таки вы обознались, милая девушка.
Вика отошла от него в угол комнаты и стала плакать. К ней подошла Маша и стала вполголоса, но твёрдо говорить:
– Что ты нюни распускаешь? Мне Артёма мало, по-твоему? Я уже на его истерики внимания не обращаю. Но ты-то, ты! Разве не знаешь, что твой Шуберт всё время попадает в переделки? Но безвыходных ситуаций не бывает. Мы обязательно что-нибудь придумаем.
– Обещаешь? – Вика заплаканными глазами посмотрела на сестру.
– Ты напоминаешь мне Артёма, честное слово. Обещаю, если тебе непременно нужно это слово.
– Спасибо, Маш. Что бы я без тебя делала? Смотри – Артём…
Маша повернула голову. Её жених стоял у шкафа и бился головой об него, воя, как волк на луну.
– Маш, оттащи его от шкафа!
– Нет, не нужно. Сам отойдёт, когда устанет. Это уже проверено. Когда оттаскиваешь его – он ещё сильнее цирк устраивает.
Тогда Рябчиков подошёл к Шашкину и грубо оттолкнул его от шкафа. Шашкин упал на кровать рядом с сидящим на ней Шубертом. Артём припал к его груди и стал рыдать. Шуберт не узнавал друга, но был так тронут его слезами, что сам начал плакать, и так они сидели в обнимку и обливались слезами. Лида посмотрела на них дикими глазами и захохотала.
– О мой юный лирик! – пронзительно кричал Шашкин. – Как, как мне помочь тебе?
– Спасибо вам, я вижу, что вы очень добрый и чуткий человек! Но не знаю, может ли мне кто-то помочь. Послушайте мой стих:
Я что-то обронил, а что – не знаю,
Но это памятью зовётся,
И не пойму я, и не угадаю,
Где потерялось моё солнце.
Я даже имени её не помню,
Но разве имя так уж важно?
Она была дарована судьбою,
А без судьбы на свете страшно.
Я не могу ни петь, ни улыбаться,
Ни находить былую радость.
Я не пойму, зачем пришлось расстаться?
Разлука – горечь. Где же сладость?
За милой я пойду повсюду следом,
Я отыщу её, я знаю,
Ведь даже в холод расцветает лето,
Когда её я обнимаю.
– Шуберт! – радостно воскликнула Вика, забывая о напасти поэта и кидаясь ему на шею, но он деликатно отстранился.
– Девушка, простите. Я должен найти мою любимую, – и он побрёл к входной двери, чтобы уходить.
– Куда же ты пойдёшь, Шуб? – Рябчиков последовал за другом. – Тебе некуда идти. Тебе придётся остаться, – и он больно стиснул руку Шуберта.
– Оставь меня, грубый, неотёсанный чурбан! – воскликнул парень, вырываясь от Рябчикова, наскоро хватая куртку и убегая в ночь.