Декабрьский подснежник 4 часть, 1 глава

Ольга Лещинска
Часть IV

1. ПАДЕНИЕ

Началась, вернее, продолжилась эта удивительная история осенью в деревне, где жили родители Маши и Вики. Девушки решили погостить там недельку и, конечно, взяли с собой Шуберта и Артёма Шашкина. Они ходили гулять по осеннему лесу, катались на лодках, а в один из вечеров пошли на конюшню, где можно было за определённую сумму покататься на лошадях.
– Шуберт, посмотри! – воскликнула Вика. – Гуси и утки!
– Ой, и правда! – поэт с улыбкой посмотрел на разгуливавших птиц. – Жаль, мы забыли взять хлеб покормить их.
– Не беда, – откликнулась Маша, доставая из сумочки буханку белого хлеба и печенье и протягивая всё это сестре и её мужу. – Я всё предусмотрела, ведь знаю, как вы любите кормить  животных.  Дай чуть-чуть, – Маша отломила кусочек и сама кинула гусю, который проворно подбежал и схватил лакомство оранжевым клювом. Тут же грудой собрались остальные птицы, пытаясь выхватить друг у друга хлеб.
– О гнёт! – воскликнул  Артём, горестно  наблюдая за птичьей схваткой. – Вот так и в жизни бывает всегда! Сильные побеждают слабых, а слабым только и остаётся, что молить о пощаде. Ну так что ж! Я слаб и не стыжусь этого!
Маша посмотрела по сторонам и заметила взгляды посетителей и работников. Взгляды были устремлены, конечно, на него, на Артёма Шашкина.
– Нет, не стыжусь! – продолжал кричать парень. – Пусть меня бьют, пусть! Я сам готов подставить грудь под удары судьбы! Сейчас я сяду на коня, а он наверняка сбросит меня, и я разобьюсь в лепёшку!
– Не говори так, Артём! – задумчиво произнёс Шуберт. – Ты же знаешь, слова поэтов часто сбываются.
– Я ли поэт, о мой юный лирик? – восклицал Артём. – Мои жалкие потуги – ничто в сравнении с твоим талантом, перед которым я преклоняюсь.
– Это ты зря, – сказала Маша, обращаясь к жениху. – Конечно, тебе ещё есть что править в своих стихах,  у тебя  есть  недочёты, но самое главное – в тебе есть талант, это и слепому видно. Хуже – когда нет таланта, там и правки ничего не дадут. А у тебя много стоящих произведений.
– О любимая! – Артём рухнул на колени перед Машей. – Дай облобызать твои руки, свет моей жизни! Только ты возвращаешь к свету моё бренное существо, которое по счастливой случайности ещё не сделалось прахом!
– Встань, Артём! Ты что, хочешь штаны порвать?
– Мне ли до штанов, когда моё сердце порвано? И порвано оно от любви к тебе, о моя чернокрылая голубица!
Он повалился на землю, но одного строгого машинного взгляда было достаточно, чтобы он покорно встал. Вид у него был настолько жалок, он был похож на побитого пса, и сердце у Маши сжалось. Она на глазах у всех обняла и поцеловала Артёма. А Шуберт тем временем задумчиво отошёл к дереву. Вика подошла к нему, взяла за руку и посмотрела ему в глаза с выражением бесконечной любви.
– Ты грустишь, Шуберт?
– Вика, у меня дурное предчувствие…
– Из-за Артёма? Из-за его слов?
– Да. Я не могу выкинуть их из головы.
– Я тоже… – призналась Вика. – Конечно, лучше бы не думать об этом, мы же знаем нашего Артёмку, но я не могу… Мне тоже это не даёт покоя.
– Что поделаешь… – задумчиво произнёс поэт. – Чему быть – того не миновать. Я даже стих сочинил:

Судьба порой бывает странной –
Мечтаем мы о чём-то о другом,
Как будто о рассвете красном,
Что стелется сверкающим плащом,

А получаем ночь, но что же?
Судьба в любом обличии светла,
Хотя предчувствую всей кожей:
Не доведёт меня конь до добра.

– Шуберт! – испуганно воскликнула Вика. – Ты о себе говоришь? Тебе что, кажется, что с тобой что-то случится?
– Да… Артём говорил о себе, но я чувствую, что его слова всё же относились ко мне.
– Шуберт! – Вика задрожала и прижалась к поэту, теребя тонкими пальцами ворот его куртки. – Шуберт, не покидай меня! Я же так тебя люблю! Я не могу без тебя!
– Милая… – поэт гладил волосы жены, которая зарылась лицом у него на груди. – Что бы ни случилось – всё будет хорошо. Наша любовь сбережёт меня. А теперь пойдём. Видишь – Артём с Машей уже покатались, теперь и наша очередь пришла.
– О, я нёсся на всех ветрах! – размахивал руками Артём, делясь впечатлениями с подошедшими друзьями. – О, как всё проносилось вокруг! Всё сливалось в один сплошной вихрь, я и сам превратился в ничто в эти мгновения! Удивительно, как скорость всё стирает. Она стёрла меня в порошок, хоть я и сам – не что иное, как пепел.
– А ты ещё и боялся, – пожала плечами Маша. – Видишь – цел и невредим.
– О да! Я бы прокатился ещё разок!
– Подожди. Дай сестрёнке и Шуберту прокатиться сначала, потом и мы.
Шуберт с Викой сели на лошадей и помчались по дорожке, ведущей к лесу. И вдруг конь Шуберта так разогнался, что помчался в сам лес.
– Шубе-е-ерт!!!
Артём с Машей тоже поспешно сели на своих коней и поскакали следом за ним, но было поздно: конь наскочил на колдобину и сбросил Шуберта, поэт сорвался и полетел в яму, на дне которой лежал острый камень. Шуберт ударился головой и потерял сознание.
– Шуберт! – рыдая, закричала Вика и полезла было в яму, но Маша отстранила её и полезла сама, в то время как Артём валялся в обмороке.
В тот же вечер все сидели в домике у родителей сестёр. У Шуберта голова была обмотана бинтами, так как он сильно поранился. Местный врач посмотрел поэта и сказал, что сотрясения мозга не было, парень отделался лёгким испугом. Но это было ещё не всё: Шуберт потерял память.