10. «МНОГО ШУМА ИЗ НИЧЕГО»
– Артём, я переживаю, – заявил Шуберт.
– Что случилось, о мой юный лирик? Постой! О! Я, кажется, догадываюсь. Расскажи мне всё.
– Вот, послушай:
Я люблю, люблю я Вику,
Но как с Лидою нам быть?
Как и с Рябчиковым быть нам?
Надо тоже им любить.
Мне их жаль, что одиноки
Стали их теперь сердца.
Надо им найти подмогу,
Чтоб помочь им до конца.
Но какое же тут средство?
Я не знаю, как мне быть.
Я хочу лишь, чтобы сердце
Всякое могло любить.
Артём вытер глаза, наполненные слезами, и сказал:
– О мой юный лирик, как я тронут, что ты так переживаешь за них! О, как благородна и высока твоя душа, не то что душа меня, жалкого эгоиста, которого свет не видывал!
– Что делать будем, Артём?
– Я очень люблю Шекспира, о мой юный лирик, а у Шекспира есть великолепная комедия «Много шума из ничего». Держу пари по свету в твоих глазах, о поэт, что ты догадываешься, к чему я клоню.
– Артём!!! – восторженно воскликнул Шуберт. – Я действительно догадываюсь! Мы сведём Рябчикова и Лиду!
– Конечно! Позволь мне сымпровизировать. Меня так вдохновляет эта ситуация, о Шуберт, что захотелось сочинить стих. Послушай:
Нельзя нам в счастье забывать несчастье,
Которым близкие томимы.
Я сам узнал когда-то боль ненастья,
Когда шептал чужое имя.
Теперь чужого имени уж нету,
Ведь с милой быть – седьмое небо.
Но есть и те, что странствуют по свету,
Ловя сухарь от корки хлеба.
О, я и сам скиталец во вселенной,
Я всё же сердцем неприкаен,
Хотя блаженство – тропкою весенней
Ходить с любимой спозаранку.
Узнав взаимности раздолье, всё же
Я знаю боль, что в сердце свищет.
Нет ничего на свете мне дороже,
Чем насладиться этой пищей.
О пища для сердец! О гнёт любовный!
Хочу, чтоб все тобой томились!
В подлунном мире каждый, каждый должен
Твою изведать боль и силу.
– Великолепно! – на этот раз Шуберт вытирал слёзы. – И как верно ты обо всём пишешь, и как красиво!
– Я просто так чувствую! – ответил Шашкин, воздевая руки к потолку и сотрясая ими. – Но приступим к делу, о мой юный лирик! Давай ты будешь писать письмо от имени Лиды, а я – от имени Рябчикова.
– Давай!
И они сочинили два письма. Вот их дословный текст:
Дорогой Рябчиков!
Я не привыкла отступать от намеченных целей, я привыкла добиваться своего, ведь недаром моя бабка партизанила в лесу и разгружала вагоны. Я вся в неё, не устаю повторять это снова и снова. Но в жизни у каждого человека наступает переломный момент, когда не узнаёшь себя. Где былая сила? Где отвага? Теперь я и сама была бы рада, чтобы кто-нибудь был хоть чуточку сильнее меня. Раньше мне нравились скромные и нежные парни, мне нравилось ощущать себя сильнее их, но я сейчас всем сердцем ощущаю, что значит быть женщиной. Твоя мощь и сила сейчас как будто живым образом сияют передо мной. Может, ты удивишься, что я выражаюсь такими поэтическими словами, но что поделаешь? Я столько времени провела с Шубертом, я не могла не перенять что-то от него. Прости мне это. Я хочу забыть про Шуберта. Да я уже забыла. Я мечтаю только о тебе, день и ночь я представляю, как ты открываешь мою дверь и заходишь, как когда-то Шуберт. Представляю, как ты садишься со мной в кресло, как когда-то этот поэт, берёшь меня за руку, гуляешь по тропинкам, где, казалось, никто и никогда не гулял до нас. Но как по-другому было бы всё с тобой! Мне кажется, что я всю жизнь любила только тебя одного. Мне никого и ничего не надо, кроме тебя. Я пойду за тобой на край света, только дай мне на это согласие. Без твоего согласия я не сделаю ни шагу навстречу тебе, а значит, навстречу мечте и счастью.
Нежно любящая тебя Лида
Милая, единственная моя Лида!
Сейчас меня захлёстывает буря страстей. Может быть, ты удивишься, ведь я никогда особо не умел говорить о чувствах, но сейчас я сгораю! Сгораю и умираю! Твой образ стоит передо мной, и солнце меркнет в моих глазах. Может быть, ты будешь хохотать над этим жалким клочком бумаги (горе несчастному!), но пойми, что я сейчас полон тобой, как разверзшаяся пропасть полна солнечных лучей, благосклонно льющих в неё своё приветливое тепло. О-о-о! Не удивляйся моим словоизлияниям. Я много времени провёл с Викой, а она весьма поэтическая девушка. Но не подумай, что я тоскую по ней! Просто я от неё научился говорить, что чувствую. Потому я и могу сейчас прямо и открыто говорить: я люблю тебя! Люблю, люблю, люблю! И умираю! Дай же мне руку спасения, потому что последнее солнце, оставшееся во вселенной моей души, уже меркнет. Имя этому солнцу – Надежда. И лишь то, что ярче всех солнц и звёзд, вместе взятых, никогда не померкнет. Имя этому светилу – Любовь.
Погибающий во мраке Рябчиков
Шуберт и Артём показали друг другу свои творения эпистолярного жанра и остались довольными. Они заклеили письма и отправили их Рябчикову и Лиде. Через какое-то время Рябчиков позвонил Лиде и назначил встречу в парке. Лида пришла. Она смотрела на Рябчикова не менее влюблёнными глазами, чем он на неё. Но единственное, что он смог сказать девушке, это было:
– Ну и ну, Лидка. Ну ты отожгла.
– Что-о-о?
– Да шучу я, шучу. Я безумно тронут.
– Нет, это я тронута. Я вообще не ожидала. Подумать только!
– Ты не ожидала сама от себя? Не ожидала, что полюбишь меня?
– Ну после такого я не могла не полюбить тебя!
– После чего? После того, как ты с Шубертом рассталась? Понимаю… И тебе захотелось изведать настоящей мужской силушки?
– Эй, Рябчиков, поосторожнее слова выбирай!
– Да шучу я, шучу. Но ведь тебе теперь хочется чего-то совсем другого, не как с Шубертом. Я тебе это обеспечу.
– Какой-то ты странный, Рябчиков. Знаешь, я и не думала, что ты можешь быть таким поэтичным. Даже не столько поэтичным, сколько надрывным. Ты мне даже Шашкина напомнил.
– Чем же? Разве я надрываюсь, как он? Я всего лишь сказал, что покажу тебе настоящую мужскую силушку, не то что этот слабак, с которым ты сама была как мужик.
– Эй, Рябчиков! Я сейчас рассержусь! И вообще, Шуберт вовсе не слабак, просто пьёт зачем-то.
– Но всё-таки я посильнее его буду, верно? И вообще ты же сама говорила, что он всё возложил на тебя, что ты всё решала и делала за двоих, а он умеет только стишки сочинять и смотреть томными глазами, а чуть что – сразу в слёзы. Мать твою, ты же говорила, что он даже лампочку ввернуть не может!
– Рябчиков! Я сейчас рассежусь!
– Я тебе покажу «рассержусь»!
– Я что, по-твоему, не могу рассердиться на тебя?
– А я тебе покажу свою силушку богатырскую – и не сможешь, – и Рябчиков крепко стиснул в объятиях Лиду и так зацеловал её, что любое сопротивление стало бесполезным. Да она и не хотела сопротивляться. Они долго гуляли по парку, счастливые и довольные, и вдруг Рябчиков сказал:
– Слушай, зря я на Шуберта сердился. Мне теперь до Вики нет дела. Пожалуй, надо помириться с ним.
Он достал телефон и набрал номер поэта.
– Алло, Шуб, ну мы это… мы с тобой снова друзья, что ли? Тут у меня такой сюрприз был! Короче, мы с тобой девушками поменялись. Ой, она меня бьёт! Опять я не те слова подобрал!
Шуберт закрыл трубку рукой, так как не мог сдерживаться от смеха. Смеялась и Вика, сидящая рядом, которой поэт уже всё рассказал. Она была очень рада и гордилась им, что он помог двум сердцам обрести друг друга.