Часть III
1. ТВОРЧЕСКИЙ ВЕЧЕР
На одном из поэтических вечеров Шуберт сидел за столиком и ждал своей очереди читать стихи. Перед ним выступал Артём Шашкин. Он читал:
– О трепетность души! Тебе ли
Не посвящал я все года?
Я их сплетал, как шёлка петли –
О труд напрасный без следа!
Кому нужны мои старанья,
Когда я сам изгнал себя?
О жизнь! Как призрачно сиянье!
Оставь, оставь меня, судьба!
Ты не пиши мне эти книги,
Я их и сам прочту не раз.
Я только нота. Где же лига?
Я только камень. Где алмаз?
Зрители аплодировали, тем более Артём читал по-актёрски надрывно (недаром в своём театре он уже считался одним из лучших актёров, к немалому негодованию Вышегредского). И вот на сцену легко выбежал Шуберт, окинул всех приветливым взглядом и прочёл своё творение:
– Я сегодня был в театре,
Там мой друг Артём играл,
Он одел ладонь в перчатку,
Натурально так страдал.
Мы ему кричали: «Браво!»,
Поклониться вышел он,
И ему большая слава,
Ведь в театр он так влюблён.
Я поэт и я искусство
Признаю во всём, во всём.
Он играет славно чувства,
Но и в жизни он влюблён.
И вдруг – о ужас! Сидящий неподалёку от сцены и пьющий водку Сундуков прохрюкал:
– Эй, Шуберт! А признайся, у Шашкина лучше стихи!
У Шуберта подкосились колени. Не видя ничего вокруг, он шатающейся походкой вернулся на место и так и рухнул на стул.
– Ну я ему сейчас покажу! – сжал кулаки Рябчиков и направился к Сундукову.
– Рябчиков, может, не надо? – только и крикнул ему вслед расстроенный поэт.
– Я тебе покажу «не надо»!
А в это время к Шуберту подошёл Артём. Он кинулся обнимать друга.
– О мой юный лирик! Прости, прости меня! Я не хотел! Я вовсе не хотел, чтобы кто-то осмелился умалять твой поэтический дар рядом с моими жалкими поползновениями! Ты в разы талантливее меня!
Шуберт во все глаза посмотрел на Шашкина и удивился. Он видел, что Артём не лицемерил, а говорил, что думал. А ведь Шуберт начал думать, что Сундуков, пожалуй, прав.
– Артём, не говори так! Сундуков сказал правду. Я и сам очень люблю твои стихи, я бываю потрясён каждый раз, когда ты их читаешь. Но Сундуков… он так прямо сказал об этом…
– Ничтожнейший из людей! Как он посмел обидеть тебя, о мой юный лирик? Горе мне, горе, что из-за меня твоя душа стенает!
В этот момент Рябчиков разделался с Сундуковым, оставил на нём несколько синяков и вернулся к друзьям.
– Так ему, будет знать, как Шуба оскорблять, – прорычал сквозь зубы запыхавшийся Рябчиков. – Шуб, да не бери ты в голову! Нашёл из-за чего париться!
Шуберт ничего не ответил, только слегка вздохнул. Конечно, Рябчиков прав: не нужно брать в голову, но как, если одно неосторожное слово может так ранить? Шуберт стал чувствовать себя никчёмным. Он вернулся домой в подавленном настроении и попытался скрыть это от Лиды (на тот момент они уже по лидиной инициативе жили вместе). Она сначала не заметила, но когда Шуберт едва притронулся к пище и стал явно смотреть куда-то в пространство взглядом побитого котёнка, она начала о чём-то догадываться и прямо спросила:
– Шуберт, что случилось?
– Ничего, Лида, я просто устал.
– Шуберт, не ври мне! Я же вижу, что-то случилось.
– Тебе всё кажется, милая.
Тогда Лида подошла к Шуберту вплотную, взяла за грудки и с силой встряхнула. И тогда он во всём сознался. Он чувствует себя никчёмным, его поэзия никому не нужна и вообще не имеет право на существование, его сборники никто не покупает, и никто даже притворяться не хочет, ему прямо говорят, что он бездарь. Но даже если бы притворялись, он бы почувствовал фальшь и тоже не выдержал бы это. В конце рассказа Шуберт почувствовал, что слёзы подступают к глазам, быстро встал, пошёл в ванную и проплакал где-то с полчаса. Когда он, наконец, вышел и пошёл в комнату, Лида обзванивала сотрудников в своей фирме.
– Завтра устроим творческий вечер Шуберта. Все чтобы были. Не будете – снижу зарплату. И не вздумайте говорить что-то плохое. Шампанское, фрукты, тарталетки с икрой – всё за счёт фирмы.
– Лида… – произнёс ошеломлённый поэт.
– Не могу, когда мой Шуберт переживает, – и она крепко обняла парня; Шуберт льнул к её плечу и повторял:
– Я люблю тебя… люблю…
На следующий вечер всё уже было готово для торжества. В празднике принимали участие не только сотрудники лидиной организации, но и приглашённые Рябчиков, Вика, Шашкин, Маша и Наташа с Совком. И вот все расселись за столики в большом зале, а Шуберт вышел перед ними и сказал в микрофон:
– Здравствуйте, дорогие друзья! У меня сегодня мой первый творческий вечер, и я, признаться, очень волнуюсь.
– Мы с тобой, о мой юный лирик! – выкрикнул из зала Артём, но Маша тут же заткнула ему рот рукой.
– У меня уже вышел сборник, – продолжал Шуберт, – но я никак не мог ожидать, что буду вот так стоять перед вами… Позвольте, я начну с шампанского.
Он отошёл куда-то, принёс бутылку игристого и стал открывать её, направляя на зал. Пробка вылетела, и шипучая жидкость обдала сидящих в первом ряду солидных мужчин в аккуратных чопорных пиджачках и галстуках. Шуберт перепугался и принялся пить шампанское прямо из горла, пошёл по столам и рухнул на Рябчикова.
– Шуберт, мать твою, – проворчал друг.
– Бедненький… – произнесла Вика. – Он так разволновался!
– Это мы с тобой понимаем, Вик, – откликнулся жених. – А попробуй остальным тут объясни, что наш Шуб не алкаш.
– Ну почему люди такие непонимающие… – вздохнула девушка.
К ним подошла Лида.
– Мать твою, Шуберт! – закричала она, ударяя поэта по щекам. – В туалет!
Она схватила парня и потащила его в женский туалет, не обращая внимания на шокированные взгляды посетительниц, и подставила его голову под кран. С длинных каштановых волос струилась вода. Шуберт пришёл в себя.
– Поехали домой, мать твою! – она крепко взяла растерянного Шуберта за руку и повела за собой, а он обернулся на оставшихся в туалете женщин, пожал плечами и сказал:
– Извините!