20. ПЕРЕМЕНЫ
– Быть или не быть – вот в чём вопрос! – декламировал Артём, в то время как Маша помогала ему собираться в театр.
– Хватит репетировать, – сказала она ему. – Знаешь, много репетировать тоже вредно, роль может совсем стать жёванной-пережёванной. Ведь ты хорошо читаешь, ты мне уже сорок восемь раз прочёл.
– А если я вдруг забуду роль? О Маша, если я вдруг забуду?
– Ты прошёл хорошую подготовку. Сутуев с тобой как следует позанимался, и если бы он был недоволен тобой, то не оставил бы в театре.
Артём уже какое-то время жил у Маши. Вика собралась замуж за Рябчикова и ушла жить к нему, вот Маша и позвала Шашкина в освободившуюся комнату, чтобы избавить его от агрессивных нападок Вышегредского, то и дело повторявшего: «А почему Гамлет… не я?» И вот Артём собрался, прочитал в последний раз монолог «Бедный Йорик», Маша взяла его под руку, и они отправились в театр. Артём заранее взял побольше денег и после спектакля пригласил Машу в шикарный ресторан, но та заявила, что там, как ни крути, слишком высокие цены, и выбрала сама другое место. Артём покорно согласился. Они сидели и ели салат «Гамлет» из персиков, мяса молодой индейки, чёрной фасоли и средиземноморского лука, приправленный миндалём с перцем, как вдруг подбежал испуганный официант. Он услышал громкие рыдания Шашкина.
– Может быть, я могу чем-то помочь? – спросил официант.
– Ничего, – ответила Маша, – у вас тут просто сентиментальные песни играют, вот он и расчувствовался.
Официант удалился.
На следующий день Шашкин пошёл к Шуберту.
– О мой юный лирик! Выслушай моё новое стихотворение! Я посвятил его ей, моей чернокрылой голубице. Я хочу знать твоё мнение, понравится ли ей, смею ли я надеяться на такое счастье или хотя бы снисхождение к моей горькой безотрадной доле?
Он прочитал:
– Я видел свет. То солнце отражалось
В твоих негаснущих в ночи глазах.
Я видел в жизни боль. Я прежде радость
Не видел в этом мире даже в снах.
Но ты мою надломленную душу
Одним лишь словом оживляешь вмиг.
О, вдруг придёт гроза, чтоб всё разрушить?
О, дайте знанье мне, ученья книг!
Скажите всё, и буду я прилежно
Читать о том, как всё мне сохранить,
Как прогонять метлой злодейку-ревность,
Как без неё на этом свете жить.
Я ревновал, поскольку был я жалок,
Я жалок и сейчас – моя судьба.
Но ты спустилась с неба, как подарок,
И я пишу тебе, навек любя.
Люблю тебя и медленно сгораю
Я от любви, как пепел на ветру.
Поверь, поверь: сейчас я не играю,
Хоть наша жизнь похожа на игру.
О жизнь! О гнёт! Покой и запозданье!
Но я люблю, люби меня и ты!
Прости меня, последнее желанье
Моё – лобзать, лобзать твои следы.
– Как красиво! – Шуберт во все глаза смотрел на друга. – Артём, я плачу!
– Думаешь, ей понравится?
– Я уверен! Как ТАКОЕ может не понравиться?! Это… это… просто слов нет… Восторг!..
– А если нет? Если нет? – вскричал Артём, порывисто тряся самого себя за грудки.
Шуберт улыбнулся и прочитал в ответ свой стих:
– Никогда не бойся, друг мой,
Признавайся ты в любви,
И целуй ей нежно руки,
И любимою зови.
Знаю я, что очень страшно,
Будто кто-то хочет бить,
Но сильней в сто раз желанье
Быть любимым и любить.
Побори свои ты страхи.
Пожалеешь ли? Ничуть!
Собери свою отвагу
И иди скорее в путь.
– Ну тогда я иду… – тихо проговорил Шашкин. – О, если бы знать, если бы знать! О превратности судьбы и случая!
Он ушёл. Целую неделю его никто не видел, так как он заболел от переживаний – он так сильно волновался перед признанием в любви и после признания, но Маша помогла ему оправиться и вскоре их уже видели вместе гуляющими по паркам и аллеям. Девушка ответила ему взаимностью.
А тем временем Наташа поселилась на какое-то время у Лиды. Она сама попросилась к ней, так как ей стало совсем невыносимо с Совком, только и знавшим, что слушать про терроризм да ворчать. Они стали подругами, и Наташа поняла, как Лида счастлива с Шубертом.
– Я, конечно, поторопилась с Совком, – покачала головой молодая замужняя дама. – Я сердилась на Рябчикова, что он всё с Шубертом носится, про меня забывая. Не надо было поддаваться желанию сделать что-то назло. Теперь сама же и расплачиваюсь.
Лида не знала, что сказать на это, и переводила разговоры на другие темы. И вдруг в какой-то день раздался звонок в дверь. Лида открыла. На пороге стоял какой-то человек плотного телосложения.
– Можно Наташу? – густым хрипловатым голосом спросил он и откашлялся в кулак.
Лида догадалась, что это и был Совок, и позвала подругу.
– Совок? А как ты узнал, что я здесь?
– У Рябчикова спросил. Пришлось три часа уламывать, прежде чем он сказал, – и вдруг Совок как-то жалобно склонил на бок свою тучную голову, и какая-то грустная и добрая полуулыбка скривилась на его губах. – Наташ… возвращайся, а? Без тебя что-то не то. Я сегодня нарочно сломал приёмник, я не буду больше слушать про терроризм. Если хочешь, будем по воскресеньям ходить гулять, грибочки собирать, а потом вместе жарить их. Будем вместе газеты читать. Ну и книги, конечно, и книги. Наташ… возвращайся, а?
И Наташа вернулась.