19. КОТЁНОК
Лидия Орехова жила на пятом этаже и, так как сейчас было лето, спала с распахнутым окном. Однажды Шуберт решил сделать ей сюрприз и попросил Рябчикова помочь ему притащить к дому Лиды длинную лестницу. Они понесли её рано утром, когда было уже светло, но город ещё спал. Шуберт нёс шикарнейший букет роз, ромашек и васильков. Он решил подняться по лестнице, положить цветы на окно девушке и тихо спуститься вниз. И вот Рябчиков приставил лестницу, укрепил её и стал держать, а Шуберт начал забираться. «Только не смотри вниз, только не смотри вниз», – говорил он себе. А между тем внизу у ног Рябчикова стал крутиться какой-то котёнок и всё тёрся о шершавую лестницу мохнатыми щеками. И вот Шуберт добрался до заветного окна и заглянул. Лида спала сладким сном. Шуберт улыбнулся, заглядевшись на разрумянившееся во сне лицо девушки. Даже спящая, она имела вид какой-то непреклонной решительности и силы. Шуберт положил цветы на окно и задержался ещё на какое-то время. Он не мог оторвать глаз от любимой. Какие длинные ресницы! Лёгкая улыбка скользнула по её губам. Интересно, что ей снится? Впрочем, лучше бы Шуберту не знать об этом, ибо ей снились погони на автомобилях и стрельба из винтовки. Цветочный запах подплыл к её кровати, она втянула его обеими ноздрями и открыла глаза.
– Шуберт?! – поражённо воскликнула она, накидывая халат и подбегая к окну.
– Прости, что разбудил тебя, – улыбнулся поэт. – Я просто хотел сделать тебе сюрприз. Я сейчас уйду.
– Спасибо тебе, я поражена. Всё-таки ты удивительный романтик!
– Ну, есть немного…
– Немного?! Не скромничай! Очень даже много! Залезай!
Шуберт улыбнулся и хотел было влезть в окно, но как назло котёнок, крутящийся вокруг Рябчикова, замяукал в этот момент так громко, что мяуканье донеслось до пятого этажа. Шуберт посмотрел вниз, голова у него закружилась, и он… упал!
– Шуберт!!! – заорала Лида, вылезла из окна и стала судорожно спускаться вниз в одном халате.
– Котяра, мать твою! – завопил Рябчиков. – Шуберт, ты живой? Отвечай, ёлки-палки!
Шуберт лежал распластанный на тротуаре, его длинные волосы слиплись от крови.
– Рябчиков, скорую! Скорее скорую позови! Я телефон там забыла! – вопила Лида.
Рябчиков набрал побольше воздуха, ведь его тоже охватил ужас, и вызвал скорую помощь.
– Он жив? – накинулась Лида на врачей.
– Жив, но покалечился сильно.
– Шу-у-уб! – радостно гаркнул Рябчиков, услышав, что друг живой.
Шуберт приоткрыл глаза, посмотрел затуманенным взглядом куда-то в пространство, произнёс имя Лиды и снова закрыл глаза.
– Всё-таки ты неисправимый романтик… – прошептала Лида, которая никак не могла прийти в себя. Шуберта увезли.
– Лидка, я не узнаю тебя, – обратился к ней Рябчиков.
– Я сама себя не узнаю. Бабушка у меня в лесу партизанила, вагоны разгружала, а я вся в неё, всю жизнь ничего не боялась, в детстве ходила с разбитым носом, а тут дрожу от страха, как не знаю кто.
– Да всё в порядке, он жив. Я и сам испугался.
– Рябчиков, я не знаю, что со мной бы стало, если бы с Шубертом что-то случилось. Он… он так дорог мне! Он как будто часть меня.
– И меня тоже, – покачал головой Рябчиков.
Через пару дней их пустили навестить поэта, который лежал, с головы до ног обмотанный гипсом. К ним присоединился узнавший обо всём Артём. Лида несла в руках того самого котёнка, из-за которого произошло несчастье. Она решила порадовать Шуберта, чтобы тот скорее выздоравливал, поэтому вместе с котёнком она несла и корм, и лоток. Она решила оставить котёнка в палате.
– А вдруг мой юный лирик умрёт? – трагически воскликнул Шашкин по дороге в больницу.
– Пусть только попробует! – ответил Рябчиков. – Мы ему покажем, правда, Лидка?
– Конечно! Пусть он только вздумает умирать – я ему такое устрою, мало не покажется! Век будет помнить!
Они сказали дежурным, что пришли к Шуберту, и те попросили оставить где-нибудь котёнка, но Рябчиков с Лидой так грозно заявили, что этого не будет, а Шашкин так трагически стал говорить, что нельзя отказывать умирающему в милости, что пришлось пустить пришедших с животным.
– Так, Шуберт! – начала Лида. – Это тебе, – она положила рядом с поэтом котёнка. – Это чтобы ты не вздумал умирать. А то тут Шашкин опять причитает.
– Я вовсе не собираюсь умирать! – поэт окинул всех ясным взглядом и с улыбкой смотрел, как котёнок удобнее устраивался. Видимо, котёнку было не очень удобно, и он без обиняков переполз прямо на поэта, который жалел, что не мог сейчас погладить мохнатое мурчащее существо, но решил оставить у себя и наверстать всё после выписки. Видимо, котёнок прочитал его мысли, так как стал с очень довольным и даже немного нахальным видом ползать по забинтованному парню.
– Свет померкнет, если ты покинешь нас, о Шуберт! – тихо промолвил Артём, утирая слёзы. – Не оставляй меня, о мой юный лирик! Маша помогает справиться мне со скорбью, но что я без тебя? Ничто! Ничто! Только прах и пепел на ветру.
– Артём, да я сам не хочу умирать, – засмеялся Шуберт. – Я хочу жить и жить, – и он прочитал свой новый стих:
– Я полез в окошко к Лиде,
Чтоб цветы ей положить,
Я котёнка не увидел,
Ведь смотреть опасно вниз.
Но котёнок замяукал,
Я тогда вниз посмотрел
И так быстро, словно пулей,
Я на землю полетел.
Вот теперь лежу в палате,
Я живой, как хорошо!
В мире жить – такое счастье,
А особенно ещё,
Если любишь всей душой.
Артём немного успокоился, однако долго ещё утирал глаза и шептал: «О мой юный лирик! О мой юный лирик!»
Уходя, Рябчиков и Лида поставили медсестёр перед фактом, что в палате у Шуберта теперь будет котёнок, которого надо будет кормить и за которым надо будет убирать. Медсёстры побоялись отказаться.