Глава 1.
Из морозной глубины мутно-серого неба, медленно кружась в воздухе, падали мягкие хлопья снега.
Дело было перед Новым годом, и в запушенном предпраздничном городе, через полузамороженные стёкла окон уже угадывались силуэты ёлок, обещавшие что-то сказочно-трепетное, как в детстве …
«Ему не хватает чуткости и деликатности, - подумала Нина Пашаева, с досадой наблюдая, как юрист фирмы Костя Кобышев флиртует за столом с секретаршей Гускиной, - да и здравомыслия тоже. Ну зачем… зачем он так долго болтает с этой пустышкой? Ничего же путного из их отношений не выйдет. Все прекрасно знают, что у этой ф и ф ы есть какой-то коммерсант с «Мерседесом», да и к нашему Валюшкину она благосклонна. М-да… жизнь учит многому, но только не такту, не отзывчивости, не умению разглядеть в разношерстной толпе того, кто тебе действительно нужен…».
- Мне не хотелось бы вспоминать об этом за праздничным столом, - ворвался в размышления Нины, озабоченный голос директора Кузина, - но я думаю, что коллеги меня поймут… Дела фирмы – превыше всего!.. Костя, ты подготовил письмо нашим московским партнёрам?
Кобышев, увлечённо рассказывавший Лидочке очередную смешную историю, повернул к Кузину голову и, погасив улыбку, ответил:
- Обижаете, Владлен Иванович, обижа-а-аете… Ещё три дня назад предлагал вам ознакомиться с проектом ответа, но вы, как всегда, сослались на занятость…- Юрист тут же поднялся, прошёл в смежную комнату, порылся там в ящиках своего стола и вернулся обратно, держа в руках листики с напечатанным текстом.
-Вот. Можете ознакомиться. Поверьте, старался, - подходя к директору, произнёс Кобышев и протянул исписанные листочки.
-Будь добр, прочти вслух. А то я, кажется, очки на складе забыл. Ну а после - все вместе обсудим.
-Владлен Иванович, может не стоит? Праздничный стол, всё-таки, и настроение не рабочее…- попробовал было, отбояриться Кобышев.
- Нет, нет, читай, а мы тебя внимательно послушаем.
Издав громкий мученический вздох, юрист отошёл к кадке с пальмой, где выжидать стал, пока затихнут позвякивания стаканов и вилок.
А Нина искоса взглянула на Гускину, лишившуюся на время весёлого собеседника.
«Голову даю на отсечение, что эта ф и ф а предпочла бы выслушать Костика наедине, - раздраженно подумала Пашаева. – Ну почему?.. Почему мужики реагируют на смазливую рожицу, как коты на запах валерьянки?!..»
И Нина вдруг поняла, что Гускину она ненавидит. Её мысли вернулись на полгода назад, когда будущее ей представлялось таким блестящим, каким оно только могло бы быть. И это будущее Нина связывала с Костей Кобышевым… Ей припомнилось как минувшим летом, вот на такой же корпоративной вечеринке, она сидела за столом рядом с юристом. Тогда Пашаева весело смеялась над застольными шутками сослуживцев, но тут же забывала обо всём, когда ей что-то говорил красавчик Костя. А он аргументировано ей рассказывал об изменении климата на планете, о последних новшествах в законодательстве, о преимуществах и недостатках различных марок автомобилей. Вдруг ранее неизвестное волнение охватило Пашаеву, когда ей Костик под столом сжал пальцами коленку. Да так сжал, что у неё покраснело лицо. Тогда все мысли, помнится, перепутались в голове, но сквозь горячий туман, застилавший мозг, она ясно почувствовала, что желанна ему и душу стали покалывать робкие ростки надежды. Вечер для неё закончился ожиданием более откровенных изъяснений от бойкого юриста. Но никаких излияний в тот памятный день от него не последовало. Как не последовало их и позже. Но, тем не менее, Нина чувствовала себя окрылённой, твёрдо зная, что у неё есть эрудированный, надёжный друг, дом и работа, а впереди только светлое будущее. Вот так вот, из-за пустяка, из-за обычного застольного трёпа, зародилось и выросло что-то облачное, неповторимое…
Однако одно событие перевернуло всё.
В фирме неожиданно появилась новая секретарша.
Особой красотой Лидочка Гускина не блистала, но мордочка у неё была забавная: вздёрнутый носик, припухлые губки, голубые глаза и шелковистые волосы. Улыбка у Лидочки была пленительная, и, ею она охотно пользовалась. Когда Гускина говорила, то что-то мягкое, ласкающее слышалось в её голосе. В молодом, гибком теле угадывалась какая-то томность. Её жесты, позы, гримаски, все движения были чувственными и многообещающими. Казалось, Гускиной нравилось кого-то дразнить, что-то обещать, делать вид, что она готова на всё, а затем отказываться от своих обещаний, притворяясь целомудренно-сдержанной, словно у неё и в мыслях не было того, что ей приписывали. Но почему-то всё это, словно, электризовало мужчин, притягивало к ней, помимо собственной воли. Неудивительно, что вскоре мужская половина фирмы свои симпатии сосредоточила на секретарше. Не стал исключением и юрист Костя Кобышев, оказывавший Лидочке всякие знаки внимания. И Пашаева тогда почувствовала, что всё то, в чём она была недавно уверена, совсем не прочно, а ненадёжно и зыбко, словно почва на топком болоте.
А виновница всего этого сидит теперь с ними за одним столом, с рассыпавшимися по плечам шелковистыми волосами, корчит из себя голубоглазую скромницу, всем видом показывая, что ничего плохого она не делает, ничего не знает и ничего не чувствует. Этакая невинная «библейская голубица», которая не прочь присесть на коленки к любому, у кого есть крутая машина или в портмоне шуршат денежки… И у Нины Пашаевой перехватило дыхание. Она почувствовала, как на глаза набегают слёзы, но невероятным усилием воли сумела взять себя в руки. Потом, решительно перевела взгляд на Костика.
Высокий, улыбчивый, с копной светлых волос. Инфернальный красавец, погубитель дев.
Нина знала, о чём юрист будет читать. Пашаева работала кассиром в «Лучине» уже больше года и была в курсе коммерческих неурядиц фирмы. А дело заключалось в том, что «Лучина» задолжала московским партнёрам, у которых получала на реализацию бытовую технику, более трёх миллионов рублей. Деньги огромные для малого предприятия со скромным штатом в одиннадцать человек. И юрист по поручению Кузина периодически готовил утешительные письма для поставщиков из столицы, имея целью оттянуть приближающийся день расплаты.
Наконец, сидевшие за столом затихли. Губы Кобышева зашевелились, и полилась речь звучная и вдохновенная.
«Уважаемые московские партнёры! В преддверии наступающих радостных дней, коллектив фирмы «Лучина» выражает вам свои искренние поздравления с наступающим Новым годом и светлым праздником Рождества Христова!
Мы выражаем надежду на то, что возникшая заминка с погашением долга, не вызовет у вас сомнений в искренности этих поздравлений, не омрачит вашего праздничного настроения и не испортит наших деловых отношений, которые хочется надеяться в Новом году будут продолжены на более высоком уровне.
Мира вам и благоденствия, счастья и процветания! Да минуют вас в эти дни скорбь, печаль и уныние…».
-«Какая же он бестия, но излагает как складно, - с грустной застланностью во взгляде, думала о юристе Пашаева. – Какой у него звучный, хорошо поставленный голос…»
А Кобышев, тем временем, продолжал дальше читать:
«И в заключение этого поздравления, разрешите высказаться стихами, в которых коллектив «Лучины» выражает свои надежды на взаимопонимание с вашей стороны.
Пройдут январь, февраль и март,
А там, апреля ждать недолго.
И с первой трелью соловья,
Исчезнет след большого долга.
И узы дружбы скрепим вновь,
И вновь начнём дела «крутые»!
Во имя общих интересов
И процветания России!
Ещё раз поздравляем вас и семьи ваши с наступающими светлыми праздниками! Желаем счастья и огромных успехов во всех благих начинаниях!
От лица всего коллектива «Лучины», с искренним уважением Владлен Иванович Кузин».
И, окончив читать, юрист эффектным жестом провёл рукой по волосам. Рокот почтительного восхищения и аплодисменты лучиновцев, перекрыл голос директора фирмы:
-Кос-тя-а!.. Константин Ива-но-ви-и-ич, позволь я тебя расцелую! – со сверкающими от восторга глазами, он выбрался из-за стола и бросился к Кобышеву.
-Замечательно! Здорово! Молодец-цц! Соловей, ты, наш с л а д к о г о л о с ы й!..- с жаром выкрикивал Кузин, то обнимая Кобышева, то тряся ему руки. Владлен Иванович вёл себя так, точно юрист избавил его от какой-то смертельной опасности и оглашенным письмом разрешил все проблемы.
А раскрасневшийся Кобышев скромно стоял и молчал, с застывшей улыбкой на симпатичном лице. Он чувствовал себя осыпанным цветами триумфа и ему не хотелось рассеивать этого настроения.
Наконец, после первых восторгов все снова расселись за праздничный стол.
-А что будет, если вдруг … разумеется не специально, - но ведь это может случится, - «Лучина» не рассчитается с поставщиками и в апреле? – неожиданно спросила главный бухгалтер Мухина, кротко посмотрев поверх очков на директора.
-Этого не может быть, потому что не может быть н и к о г д а!!.. – с пафосом и категорично заявил Кузин, и в голосе его зазвенел металл. Сомнения главбуха ужалили его в самое сердце.- Мы сейчас с Борисом Георгиевичем разрабатываем комплекс мер, которые обязательно приведут к финансовому прорыву нашей фирмы. Это и заключение посреднических договоров с маслоперерабатывающим заводом, и закупка партии телефонов из Риги, и реализация яичного порошка, который нам готова предоставить местная птицефабрика… Короче, планов громадьё! И после этого вы еще сомневаетесь в нашем прорыве?!.. Но ведь нужно же быть последним слепцом, чтобы не видеть успеха, который стоит в трёх шагах от «Лучины», смотрит на нас, улыбается нам и говорит: «Это я, ваш успех. Поимейте меня, лучиновцы, дорогие!»
Борис Георгиевич Дорохин, работавший в фирме заместителем Кузина, привстал над столом и, держа в руке полную стопку, немного заплетающимся языком сказал:
-Вла-адлен, старина!.. Я побывал во многих местах и кое-что на свете увидел, поэтому знаю о чём г-говорю… В одном, в нашей фирме полный порядок. Тут соревноваться с нами бес-по-лез-но… Я об идеях. Не могу этого отрицать. Ты великий стратег и генератор идей. Вот поэтому, Владлен, пью за тебя! – и эффектно опрокинув стопку в рот, Дорохин сел на место.
Все последовали его примеру, старательно изображая своё почтение руководителю. Лучиновцы потянулись с бокалами и стопками к Кузину. Послышались возгласы: «За вас!.. Ваше здоровьице, Владлен Иванович!.. С таким директором – сам чёрт не страшен!.. Артель крепка атаманом!…"
Польщённый Кузин, с упоением внимал этим здравицам. Слова собравшихся, чрезвычайно его растрогали: глаза набрякли, мутно заволоклись и он поспешно шоркнул по щеке непослушными пальцами.
«Спасибо, други мои!.. Я тронут… Спа-си-ба-а!..» - взволнованно бормотал главный лучновец и даже пару раз заметно шмыгнул носом.
Нина, державшая в руке бокал с шампанским, также подняла его вместе со всеми. Однако Пашаева не улыбалась, и на её лице не было подобострастного выражения: она увидела только что, как Кобышев, секретничая, наклонился к Лидочке и что-то шепнул ей, а та рассмеялась. Потом, они подняли свои бокалы, звонко чокнулись и дружно выпили.
От ревности у Нины защемило сердце, и она пожалела, что осталась на вечеринке. Потерянно посмотрела направо, потом снова налево, где бойкий юрист что-то рассказывал Лидочке о гороскопе.
-Твоя планета, Лидусь, насколько я помню, Сатурн, а символ – фигура козла с витыми рогами. Твоим талисманом определён почему-то - чёрный кот. Есть у тебя такой кот, признавайся?
У секретарши вырвался короткий смешок, и она отрицательно качнула головкой:
-Нет. У меня только маленький попугайчик.
-О попугае в гороскопе ничего не сказано… Положительными чертами характера козерогов являются: трудолюбие, прилежность, основательность в делах и работе, - быстро, по-лекторски, продолжал рассказывать Кобышев. – Физическими особенностями отмечены: стройная фигура, пушистые, длинные волосы, красивые проницательные глаза…
-Бог мой, и как ты это всё запомнил? - спросила Лидочка и положила подбородок на переплетённые пальцы, всей позой изображая усиленное восхищение Кобышевым.
-Я память укреплял изучением некоторых гороскопов. Запомнил многое, так что не стесняйся, спрашивай.
Страдая от душевных ран, Пашаева набрала воздуха в лёгкие и, посмотрев юристу в глаза, спросила:
-А как насчёт моего гороскопа, ваше в с е з н а й с т в о? По знаку зодиака, я – Рак. Что знаешь, ты, о моём гороскопе, Костик?
Обращение «Костик», вызвало у Кобышева лёгкую гримасу, Нина не могла этого не заметить. До этого вечера она всегда называла юриста уменьшительно-ласковым именем «Костик». Но сегодня, подобная фамильярность пришлась ему не по вкусу.
Задетый за живое её насмешливым тоном, Кобышев внимательно посмотрел на Пашаеву и, придерживаясь внутреннего, установленного для себя эталона, подчёркнуто вежливо ей ответил:
-Уважаемая, Нина Павловна! К сожалению, ваш знак зодиака не являлся предметом моего изучения. И раскрыть характеристику вашего гороскопа на сегодняшний день я, увы … - закончить фразы Кобышев не успел, так как сидевшие за столом радостно закричали: «Ра-аки! Ра-аки!»
В сопровождении экспедитора Ерохина, в комнату вплыла уборщица Катя и, сладостно улыбаясь, водрузила на середину стола широкое блюдо с аппетитно парящими красными раками. Все шумно потянулись с тарелками к деликатесу.
Ели лучиновцы каждый на свой лад: мужская часть коллектива – с большим удовольствием, Пашаева – рассеянно, почти безразлично, Лидочка манерничала и, обчищая от панциря нежно-розовый хвостик, оттопыривала в сторону оба мизинца. Директор же «Лучины», втихомолку закусивший какие-нибудь два часа назад в недорогом ресторане, обсасывал раковую клешню с видом человека, слишком обременённого заботами фирмы, чтобы находить удовольствие в еде. Отхлёбывая в очередной раз из бокала с пивом, Кузин продолжал рассказывать о своих планах…
Если бы не нелепая история с пожаром, если бы не авария, повлекшая гибель товара, если бы не проигранное дело в арбитраже, то «Лучина» сейчас пребывала бы в плюсах. Но случилось так, как случилось, и приходиться исходить из сложившегося положения. Главное теперь – не зацикливаться на прежних ошибках! «Нельзя пребывать в нерешительности, когда конкуренты дышат в затылок», - говорил Кузин с убеждённостью человека, доводы которого взвешены и разумны. Он был уверен, что если направить толковые письма в федеральные органы с просьбой проинвестировать программы, которые способна осуществить «Лучина», то результат себя ждать не заставит.
-И вообще, без финансовой инъекции со стороны, экономическое положение фирмы выровнять будет непросто, - продолжал разъяснять ситуацию Кузин, не забывая отхлёбывать из своего бокала. – Нужна нам прививка. Прививка от …
-Бешенства! – Не преминул схохмить Дорохин, придав лицу невинное выражение. И тут же, торопливо прикрыл рот ладонью, как человек сказавший что-то лишнее.
Кузин поморщился и, повернув в сторону своего заместителя голову, жёстко заметил:
-Твои шуточки, Боря, совсем не уместны. Если мы теперь думать не будем, напрягаться не станем, а вознамеримся только шутки шутить, то ситуации под контролем не удержим. И возможно уже в феврале все останемся без работы. Прививка же, нам нужна - от неудач. И такой прививкой для нас должен стать солидный кредит. Два-три миллиона будет достаточно, а еще лучше, если все пять!
Видя, что на блюде осталось только два рака, Кузин взял вилку и постучал ею по горлышку винной бутылки.
-Та-акс!.. Попрошу внимания, уважаемые коллеги! Кто из присутствующих ещё не произносил тост?
-Ерохин сегодня почему-то отмалчивается, - снова подал голос Дорохин. Его замечание было щекотливым, так как все знали о нелюбви экспедитора говорильне застольной.
-Игнатий Петрович, речь за тобой. Налей себе, пожалуйста, коньячка и сделай нам одолжение. - Кузин откинулся на спинку стула и поощрительно улыбнулся. Но это была улыбка уставшего от бесконечных дум человека.
Вздохнув, Ерохин послушно набулькал себе в стакан из коньячной бутылки, и с тоскою во взгляде, будто его приговорили к расстрелу, возвысился над столом. Все притихли, с напряжённым любопытством вглядываясь в сумрачного экспедитора.
Бывший путеец наружности был богатырской: высокий, широкоплечий, с простонародными чертами лица, с тяжёлым подбородком и настороженным взглядом; неизменно медлительный и скупой на слова. Заставить Ерохина говорить, было примерно то же, что пытаться гнуть рельсу.
Взяв в руку стакан, экспедитор прогудел приглушённо:
- Ну-у, стало б-бысть … быть … п-пьём!..
-За что? – кротко, но с очевидной ехидцей, спросила главный бухгалтер.
-З-за … за всё хорошее, стало бысть… б-быть… - и, побагровев от словесных усилий, не в силах дальше продолжать, Ерохин чендорахнул коньяк до дна. Выпив, тяжело опустился на стул и задышал через нос с шумным присвистом.
На прозвучавшие бесхитростные слова подчинённого, Владлен Иванович достал из кармана платок носовой и трубно, даже, как-то обиженно высморкался, будто подвёл итог неудачному тосту.
-Нда-а… Такой коньяк и с т а к и м к р а с н о р е ч и е м?.. – со сдержанной иронией усмехнулся Дорохин и, сокрушённо качнув головой, вновь поднялся со стула.
-Ну-с, соколики мои дорогие, соратнички незабвенные, - он поднял стопку, наполненную коньяком, взмахнул ею сверху вниз, справа налево, словно бы окрестил праздничную вечерю. – Выпьем же, сей чудотворный елей за нашу удачу! Чтоб стояла «Лучинушка» на русской земле – твёрдо и крепко, и рассчиталась быстрее с долгами. Чтоб миновали её все напасти: банкротство, рэкет, хроническое невезение. Чтоб всем нам было хорошо, а нашим конкурентам худо! И как говорят в народе: отвяжись, худая жизнь, привяжись хорошая! Вот это самое и хотел сегодня сказать, наш уважаемый Игнатий Петрович! – и «вкусно» опрокинув стопку в рот, оратор сел на место.
А Нина Пашаева, сидевшая за столом рядом с Дорохиным, пристыла к его лицу рассеянным взглядом и смотрела на щёки в черепашьих морщинках. Тот же, зажмурившись, притих, словно бы вслушивался в себя и с удовольствием ощущал, как горячительная жидкость растекалась по нутру, приятно волнуя немолодое чрево. И на увядшем лице остроумного сотрапезника застыла такая маска блаженства, словно ему теперь отпускал земные грехи сам Патриарх всея Руси.
«Сколько же нащёлкало бойкому дядечке: пятьдесят пять?.. пятьдесят восемь?.. В любом случае, если бы он хотел выглядеть помоложе, то не должен был отращивать эти дурацкие усики», - подумала Нина, вглядываясь в профиль блаженствовавшего замдиректора. А на лицо Бориса Георгиевича, действительно, стоило посмотреть. Оно выражало одновременно: обходительность и цинизм, самоуверенность и чувственность, и могло принадлежать как лирику, так и технику, как медику, так и просто деловому человеку. При виде такого лица у вас возникает ощущение, что время от времени оно могло представлять интерес и для органов правопорядка.
-Не стоит меня так долго рассматривать, Ниночка, – неожиданно произнёс Дорохин, открывая глаза. – Ваш взгляд способен "деформировать" ауру, а в моём возрасте – это уже чревато.
-Чревато чем? – слегка покраснев, спросила Пашаева, принимаясь разглядывать бокал с шампанским.
-Внутренним дискомфортом, а это приведёт к тому, что у меня опять разыграется язва.
-Простите, не подумала об этом.
-Разумеется, что не подумали. Такая молодая девушка и не должна думать об этом. Думы – это удел зрелых мужчин.
Пашаева улыбнулась, но скорее из вежливости. Боковым же зрением она наблюдала, как юрист, повернув к секретарше голову, что-то с увлечением ей рассказывал о винах.
-Классификация шампанского, Лидусь, зависит от количества сахара в нём. Эксперты считают, что чем больше в вине сахара, тем легче производителю «замаскировать» его недостатки – плохое качество сырья, нарушение процесса брожения. Поэтому во Франции предпочитают слабо сладкие вина, так называемые - брюты …
А Гускина, откинувшись на спинку стула и ручки на груди скрестив, смотрела на Кобышева загадочно и призывно, словно всем видом давала ему понять, как она грациозна и романтична, - поистине прекраснейший цветок жизни.
«Фи-и!.. Какая убогая, примитивная показуха, рассчитанная на простенький дешёвый эффект, - с всколыхнувшейся ненавистью подумала о секретарше Пашаева. – Свиристелке не больше двадцати трёх, а ведёт она себя так, словно у неё за плечами многолетний опыт обольщения». Пашаевой захотелось закричать, броситься к Гускиной и расцарапать ей ногтями рожицу. Губы кассирши дрогнули и искривились. Смотреть на флирт ей становилось пыткой. Оглушённая ревностью, Нина погрузилась в мглу отчаяния. Временами до её сознания долетали слова Кобышева, обращённые к ненавистной сопернице.
-… При экспертизе шампанского оценивается, прежде всего, степень газированности напитка, качество пены, аромат, длительность игры пузырьков, продолжительность послевкусия. Лучшим, считается то шампанское, чьи пузырьки прорываются на поверхность «фонтанчиками».
Словно сквозь клубящиеся облака тумана до Пашаевой вдруг донеслись слова Дорохина: « Какая вы грустная сегодня, Ниночка. Надеюсь, не больны? Вам может быть нужно на воздух?»
Пашаева перевела на мужчину страдальческие глаза, в которых сквозила полная безнадёжность. Казалось, что её мозг рассеянно воспринял прозвучавший вопрос и не мог сразу найти надлежащего ответа. Состояние её лица красноречиво об этом свидетельствовало. И снова, сквозь окутывавший её туман, долетели слова: «А может, всё-таки выпьем? Ну, их, проблемы эти!.. А, Ниночка?» - с отцовским участием спрашивал Дорохин, глядя на Пашаеву через край стакана.
Чё-о-орт!.. Да что он знает о ней, и что ему от неё нужно? Доброжелательные пошлости, которые он начнёт говорить, её не могут тронуть и не дойдут до сердца. Пашаева инстинктивно чувствовала, что для захмелевшего сотрапезника она лишь случайный объект в его унылой, однообразной жизни. И девушка, затаившись, опустила глаза. Она не могла ни говорить, ни плакать, ни веселиться вместе со всеми. Пашаева поняла, что ничего этого ей нельзя. Чтобы она теперь не сделала, – это её непременно выдаст, высветит её чувства к юристу и ненавистной жеманнице Гускиной. Нине оставалось только одно, – смотреть и слушать, как веселятся другие, стараясь не обращать на себя чужого внимания. А при возможности – незаметно исчезнуть.
В смежной комнате зазвонил телефон и, вытирая губы салфеткой, Кузин пошел отвечать на звонок. Вскоре там началась оживлённая беседа, по тону которой легко было догадаться, что невидимый собеседник поздравлял лучиновцев с праздниками.
С дальнего конца стола, где сидели маркетолог Валюшкин и молоденькие продавщицы, донёсся взрыв смеха. Валюшкин только что кончил рассказывать очередной анекдотец.
-…Склероз – не больно, но каждый день … хха-ха-ха … н о в о с т и ! – концовку анекдота повторил маркетолог. Улыбчивый, бодрый и полный энергии, он пользовался неизменным успехом у женщин.
Продавщица Тамара Паламарчук, откинувшись на спинку стула, громко и раскатисто хохотала. Её вульгарный, мощный смех напоминал мужской, хотя и вырывался он из горла двадцатилетней девушки. Крупная, розовощёкая, расположенная к ранней полноте, Тамара была своей в любой подобной компании.
-Уфф, супер! Но не могу больше!.. - пресыщено произнесла, наконец, главный бухгалтер и двумя пальцами потрясла на груди кардиган. – Напилася, наелася-а, аж, жарко стало. Давайте потанцуем лучше.
-Танцевать! Хочу танцевать! – нетерпеливо затопотала под столом каблучками Гускина. Градус её настроения заметно повысился, она часто смеялась и вела себя очень раскованно.
Послышались одобрительные голоса лучиновцев. Молоденькая продавщица Леночка включила магнитофон и, через несколько секунд, в комнате, послышались первые аккорды приятной мелодии. Мгновение спустя, музыка уже звучала в полную силу: волнующая, дразнящая, исполненная какого-то томления и безнадёжной тоски.
В центр комнаты потянулись парочки. Кобышев на круг вышел вместе с Гускиной, главный бухгалтер встала в пару с Валюшкиным, а обе продавщицы – Тамара и Лена, затоптались в танце друг против друга.
Трудно описать то состояние, которое испытала Пашаева, когда лучиновцы принялись танцевать… Она увидела, как секретарша приблизилась к Кобышеву, вложила правую руку в его левую, позволила ему обнять себя, - и всё это произошло так легко и свободно, что застигнутая врасплох этим зрелищем Ниночка, была страшно уязвлена и подавлена. Не отрывая от танцующих глаз и понимая, что очень нервничает, девушка, чтобы унять беспокойные руки, сцепила пальцы и стиснула их.
А музыка продолжала негромко звучать, и парочки скользили по паркету офиса, наклоняясь и покачиваясь, всецело отдаваясь плавному ритму, словно лодки, плывущие по дружелюбному морю.
Пашаева попробовала объективно оценить соперницу, и вынуждена была признать, что та привлекательна… Гускина, казалась, воплощением цветущей молодости: сверкали в улыбке ровные зубы, на порозовевших щеках играли ямочки, а голубые глаза с бахромой густых, тёмных ресниц, сияли, как два хрустальных осколка. На секретарше были светлые брючки и жёлтый свитер, свободно облегавший фигурку. Без удовольствия Нина отметила, насколько округлы у Гускиной бёдра. Когда по прихоти танца соперница поворачивалась к кассирше спиной, то та могла наблюдать, как Лидочкины ягодицы под брючным вельветом плавно перекатывались, словно упругие мячики.
Казалось, всё было при Лидочке, всё находилось при ней, но только какой-то лукавой была её красота со всеми этими кривляньями, гримасками и ужимками.
Манерно щурясь, Гускина смотрела юристу в глаза, рассчитано-нежно и многообещающе, точно она была единственной девушкой на всём белом свете, кто по-настоящему мог бы Кобышеву понравиться. Потом обдуманно, с определённым намерением, состроила умильную гримаску, чуть приоткрыла рот и выпятила губки, как будто желала Костика поцеловать.
«Оставь его, оставь! Он мой, он мо-ой! – захотелось закричать Пашаевой. – Мы с ним вместе … документы … в налоговую инспекцию носили!!..»
Бледная, почти дрожащая от волнения и очень привлекательная в негодовании своём, она смотрела на танцующих обжигающим взглядом. В эти мгновения искусственный свет как бы обнажил её лицо, окатил побледневшие щеки, придал неописуемую выразительность полыхавших обидой глазам, с их прелестными тёмными веками, чуть в складочку, редко мигавшими, как будто она всё боялась упустить из виду вожделенную цель. Острота её ненависти, внезапно дошла до такой степени отрицания, что на одно мгновение Пашаевой померещилось, будто секретарши в комнате уже нет. Испарилась. Исчезла. Дематериализовалась! Рассыпалась!!.. Но дугой сверкнул золотой браслет на запястье, так знакомо пахнуло ядовито-душистым теплом, и соперница вновь обрела явь и плоть. И Пашаевой захотелось броситься к Гускиной, вцепиться ей в волосы, и, таская по комнате, трепать, трепать…
Секретарша же, явно, не замечая состояния кассирши, обернулась к сидевшим за столом и одарив всех победной улыбкой, безадресно помахала в воздухе пальчиками, не отрывая второй руки от спины Костика.
-А боярыня-то, красотою лепа, червлёна губами, бровьми союзна, - наблюдая за Гускиной, словами Иоана Грозного из известного кинофильма, с усмешкой заметил Дорохин, и затем выразительно посмотрел на Пашаеву. – Да и нашему Костику, кажется, она приглянулась.
После слов таких, Нине совсем худо стало; она почувствовала себя отвратительно, словно ей только что сообщили о смерти родственника. Жить не хотелось.
А музыкальный фон в этом месте резко сменился. И вместо загадочной, как мысли Сфинкса мелодии, в комнате раздались какие-то разудалые звуки. Это Кузин, всё существо которого протестовало против грустной элегии танца, завершив телефонные разговоры, вынес из смежной комнаты аккордеон и развернул его во всю ширь. Требовательно резанула слух гармоника, и директор заиграл что-то с басовыми переливами. Магнитофон, конечно же, поспешно выключили.
Тут же залихвацкий клич громыхнул и растаял под потолком офиса. Не успели лучиновцы расступиться, перевести дух, как Валюшкин поводя плечами и картинно раскинув руки, с молодецким посвистом заскользил по паркетному полу. Он с такой лёгкостью перемещался по комнате, так умело перебирал ногами, что Пашаевой казалось, будто подошвы его модных туфель вовсе и не касались зашарпанного паркета. Таким образом, доскользив до Гускиной, маркетолог картинно подбоченился, и умело стал выстукивать ногами дробь.
Гул одобрения пробежал по офису. Крики лучиновцев, казалось, подхлестнули танцора, и бить чечётку он стал ещё увлечённее.
-Послушайте, Ниночка, - хрипловато зашептал Дорохин, наклоняясь близко к Пашаевой. – Вам не кажется, что мы с вами лишние на этом дивном празднике жизни? Быть может нам лучше переместиться в другое место: ну, например, в мою квартиру?
Сидя за столом с неубранной посудой, Нина глядела на большой, смеющийся рот Гускиной и кипела от злости:
«Опять эта ф и ф а ! Опять в центре внимания. И как строит глазки, ну прямо-таки Мона Лиза… из Пындровки!»
Слова же своего сотрапезника Пашаева воспринимала только урывками и почти не понимала их. Но ей казалось, что они, как стук каблуков танцора бьют её прямо в голову и сотрясают мозг.
А в это время Кузин заиграл на нижних ладах мельчайшей дробью. Валюшкин же, подбоченясь и встряхивая откинутой головой, то скользя, то притоптывая каблуками, вился вокруг порозовевшей Гускиной. И та, смеясь, помахивала душистым платочком, делала вид, что увёртывается от танцора. Но вот Валюшкин, вдруг пружинисто подпрыгнул на месте и при этом щёлкнул каблуками в воздухе. Опустившись, он на мгновенье замер, а затем, словно стараясь наверстать упущенное быстро-быстро семеня ногами начал пятиться, увлекая за собой, взявшуюся ему подтанцовывать Гускину. И когда Лидочка приблизилась к нему, Валюшкин присел, касаясь коленями пола и, по-цыгански засверкав глазами, просительно простёр перед нею руки.
От этой музыки и пляски что-то закипало в груди, они хватали за горло, выжимали из глаз слёзы восторга и Нине, с её места, хорошо было видно, как сидевший за столом сумрачный экспедитор, судорожно задвигав крепкими челюстями, стал поглаживать ладонями свои колени.
Живописно прислонившись к стене и скрестив на груди руки, Костя Кобышев масляным взглядом наблюдал за танцующей Гускиной. И выражение лица у него было влюблённое.
Пашаева же сидела бледная, точно мёртвая. Она вдруг остро почувствовала, что вот сейчас задохнётся. Вид влюблённого Костика, как и впечатления всего вечера, вдруг объяснили девушке многое, что раньше отпечатывалось в её мозгу лишь туманно, лишь как предчувствие. И она сразу припомнила сотню мелочей, отмеченных ею раньше, которые, дополняя одна другую, теперь подтверждали догадку страшную… Между Кобышевым и Гускиной наличествовали о т н о ш е н и я ! И н т и м н ы е !!..
«Нужно с этим кончать, - машинально подумала Пашаева. – Иначе у меня разорвётся сердце или я задохнусь, потеряю сознание … на своих чувствах нужно ставить точку!.. В одной комнате мне с ними тесно».
И в этот момент Дорохин вопрос повторил: «Ну, так как, Ниночка, - поедете со мной или будете продолжать страдать?»
-А-аа?..- вскинулась Пашаева, выпутываясь из сплетения мыслей. С видимым усилием она старалась взять себя в руки. Стала наливать в стакан минералку.
-Я предлагаю вам поехать ко мне. Достойно завершить сегодняшнюю попойку, - повторил своё предложение Дорохин, и при этом сочувственно улыбнулся.
После его слов девушка так и застыла на месте, не донеся стакан до губ. Словно молния сверкнула у неё в голове, указав дорогу. На Дорохина поглядела с пристальным вниманием. Ей показалось, что он смотрел на неё с невозмутимым спокойствием психиатра, который предвидел ожидаемые реакции пациентки и не имел повода для беспокойства.
«Пусть даже так! – с озлобленной обречённостью подумала Нина. – Уж лучше пополнить коллекцию этого ушлого дядечки, чем быть свидетельницей триумфа самовлюблённой жеманной кривляки …». Мелькнувшая мысль сладким разлагающим ядом овладела Пашаевой. В эту минуту она пребывала именно в том расположении духа, когда человек обиженный в состоянии решиться на абсурдный поступок, из чувства мщения, не думая о том, что, может быть, потом, придётся всю жизнь в том раскаиваться.
-Ну, хорошо. Давайте уйдём. Я выйду первая. Ждать буду внизу… - Ей стоило невероятных усилий выговорить эти слова. И после того, как она их произнесла, возникло ощущение, словно её душа потемнела, а тело вываляли в грязи.
Ещё с минуту сидела неподвижно, бесстрастно наблюдая, как Валюшкин присев, ловко выкидывал в стороны ноги под одобрительные возгласы лучиновцев. Гускина же, смеясь, кружилась на месте и помахивала у своего лица платочком. То, что теперь происходило в комнате, казалось Пашаевой лишённым смысла, а звучавшая музыка – набором звуков.
Спустя мгновение, Пашаева молча встала и, стараясь не привлекать ничьего внимания, вышла в смежную комнату. Там она проследовала к стенному шкафу: взяла с полки шапку, сняла с вешалки шубу. Со своего стола прихватила сумочку. Выйдя из комнаты в коридор, за собой дверь прикрыла.
Музыка и смех, наполнявшие офис, сразу же отдалились "на многие километры".