Золотые пуговицы

Вячеслав Мандрик
Гудел посёлок целую неделю потревоженным улеем, но не всерьёз, а с веселинкой, а последняя – не светла, напротив – мрачновата, сквозь слезу и мистический ужас.
 А началось всё весьма обыденно – пропал человек.

  Вначале – не вышел на работу. Кто-то из сердобольных заглянул в обед в квартиру, но ничего путного ни от жены, ни от матери не вынес. Одна, пошарив сквозными глазами по углам, дёрнула голым плечиком: –Козёл блудливый, не ночевал поди.
 Другая, так и не сумев поднять со стола очугуневшую голову, прохрипела что-то невразумительное.

  К концу дня кому-то вспомнилось – видел пропавшего  с Будулаем прошлым вечером.  Будулай, он же Иванов Андрей, слесарь, сорока лет, в молодости красавец, с невообразимо пышной копной мелко вьющихся волос, коим и обязан своему прозвищу. В данный момент – краше утопленника.

 Кожа лица землистая, с прозеленью вокруг глаз, синюшные губы обиженно кривятся: -Да, было дело, а что? Не поверишь, ей бо, смехотура! По полторы жириновки на грудь приняли и в отключку. Ей бо, не веришь? У гад Вольфыч, отравил. Мишка? Куда? А…ей бо, не помню. Я же говорю, всю ночь в обнимку с унитазом, как с бабой в брачную ночь.

 Как носок наизнанку, ей бо. Как это Мишка пропал? Что он тебе – щенок? Объявится. ...Да не помню я, не помню. Отстань! Пошёл вон. Ей бо, и без тебя тошно!

   Но Михаил в тот день так и не объявился.
Не находил себе места Андрей, нутром чуял неладное. Метался от подъезда к подъезду, шарил по тёмным сырым углам подвалов. Два раза забегал в квартиру Михаила. Первый раз его встретил в дверях младший сын, кругленький одутловатый мальчик с непомерно коротенькими ножками и ручками.

 Он откатился назад, пропуская Андрея в прихожую. Тараща на него немигающие рыбьи глазки, он беззвучно разевал щелевидный ротик, то ли не слыша, то ли не понимая, что от него хотят.
  На кухне ревел магнитофон, хрипя Высоцким, доедавшим бедного Кука, а мать с дочерью в обнимку тянули в камыши очередную возлюбленную пару.
Второй раз дверь была распахнута настежь. Во всех комнатах горел свет. Все спали не раздетыми, но Михаила среди них не было.

 Андрей погасил везде свет и вышел.

   - Где же и с кем он поддаёт, скотина? Тоже мне друг.
  К ночи северный ветер стих и на землю бесшумно откуда-то сверху свалился густой промозглый туман. Андрей промёрз до костей. Сонная жена застонала, отодвигаясь от ледяного тела. Андрей натянул одеяло на голову.

- Ну Мишка даёт.. Ей бо, починю ему завтра будку.
С этой мыслью уснул.
Ночью проснулся от звонка. Встал, подошёл к двери.
- Кто там?
- Я это, Михаил. Открой.

 В тёмном проёме дверей стоял Мишка, но какой-то странный, чёрный, безликий. Потянуло вдруг погребным холодом, сыростью.
-Налей, опохмелиться. Помираю, дружбан.
- Ну ты даёшь, Миш, ей бо, откуда?
 - Врёшь. Налей. Не видишь что ль – помираю.
- Откуда, Миш, ей бо, полночь. А вооще, мани есть? Сбегаю.

- Там денег не дают,- сказал Михаил, угрожающе выделяя там. -Ну что ж, дружбан, не обижайся, я из тебя кровь высосу. Она у тебя проспиртована. Кому как мне не знать. Уж сколько мы с тобой выпили.

 Внезапно он сжал Андрея в клещи, прижал к себе его сразу одеревеневшее тело и впился в горло холодным липким ртом, словно гигантская пиявка. Что-то булькнуло в горле Андрея и он почувствовал как его кровь поднимается от ног к верху, а от головы вниз и голова становится пустой и звонкой как выпитая жестяная банка из-под пива. Ноги ватно слабеют и он опадает на пол порожним мешком беззвучно и мягко.

-Вот и конец пришёл. Даже с детьми не прощусь, помру. Ни-инка-а!- закричал он в ужасе.
- Чего орёшь? Проснись, подонок. И ночью от тебя покоя нет.

 Будничное ворчание жены прозвучало в упавшей внезапно тишине давно забытой лаской. Холодный острый её локоть всё ещё давил ему в горло. Сквозь дрогнувшие веки заметил как Мишка метнулся чёрной птицей на стену и растекся по ней кровью.  Цепенея от страха, всё же приоткрыл веки и взглянул на распятое на окровавленной стене чёрное тело.

 Оно, словно растаяв, впиталось в обои, сузилось и превратилось в тёмный крест оконной рамы на фоне красных бликов от привычного утреннего костра на помойке. Пот холодной щекочущей струйкой стекал из-за ушей на шею. Страх, рождённый дурным сном, не проходил, а напротив возрастал, неудержимо выливаясь в удушающую тоску. И, когда стало невмоготу терпеть, Андрей вскочил, подстёгнутый ещё неясным, но странным предчувствием.

  Над дальним, словно обугленным ельником, уже висело огненно красное солнце. Крыши железных гаражей слепили белизной свежевыпавшего снега и Андрей явственно ощутил жгучий острый холодок обмороженного металла и каменную твёрдость окоченевшего  человеческого тела где-то в лесу, под сосной. Словно наяву представилось ему заиндевевшая согбенная спина Михаила, опушки снега на ощетинившихся ресницах.

 Как можно было не догадаться вчера? Как можно?
   Михаил сидел на корточках, упираясь спиной в ствол сосны. Руки под мышками. Подбородком в колени. Вместо шапки на голове снежный блин. Снег на ушах, ноздрях.
 - Ми-и-ш,- с жалобной надеждой позвал Андрей и не услышал своего голоса.- Мишка-а!- взревел, разрывая горло воплем отчаяния и ужаса.

  Жена уже ушла на работу. Телефонная трубка дышала немотой. Ещё бы – неделю назад отключили за не уплату. Соседка прежде чем открыть извела расспросами. Ещё пытливее оказался милицейский дежурный. Юный следопыт, судя по голосу, сразу начал строить версии, явно намекая на причастность в смерти Михаила самого звонившего.

- Не убивал я никого!- рявкнул в трубку Андрей и хряснул ею по столу.
-Святый боже, святый боже.- Соседка попятилась к двери, мелко и часто крестясь.
- Налей, Тонь. В горле пересохло.
- Что ты, что ты. Нема у меня, ни капелюшечки. Вчерась всё до донышка слила на свадьбу.. этим.
-Ну тогда плесни чайку.

 Сидя у соседки на кухне, не раздеваясь и не снимая кепки, после чуть не каждого глотка горячего чая, Андрей твердил:
- Ты же мне веришь, Тонь, не убивал я его. Не мог я. Не мог! А трубку, тут чуть отколупнулось, но я тебе своей заменю, ей бо. Тонь. Не убивал я. Ты же мне веришь?

Антонина, высушенная диетами и постами до невесомости лаврового листа, кружилась за его спиной, крестясь и охая. Её всегда елейно приветливое сухое личико с едва зачатой улыбочкой, будто намекающей на то, что ей известно о вас такое, чего вы даже не подозреваете в себе, казалось ещё более высохло, напрочь испарив зачаток улыбки.

- Верю, верю, клянусь Христом. Христо тебе боже, ну допивай, допивай. И пора домой. Мне до аптеки надо. Срочно. Святый боже, святый боже.
 Выпроводив соседа, она заперла дверь на замок и щеколду и тут же подняла телефонную трубку.

- Андреевна, новость-то, слыхала? Мишку Кондакова, не замёрз он, не-е. Убили. Кто убил? Не могу громче, боюсь. Господи, если б ты знала, что я пережила. Страху натерпелась, о, господи. Убивец, прости господи душу грешную, чай у меня только что пил. Кто, кто, Андрюха, сосед мой, Иванов, алкаш из механического. Да знаешь ты его. У него жена Нинка, Галины Ткаченко, продавщицы дочка.

 Через полчаса новость облетела весь посёлок и когда те, кто видел как Андрей садился в милицейский газик со злорадным облегчением выдохнули -Убийца арестован.
  Пока щёлкали фотоаппаратом и топтали снег вокруг трупа, Андрей не выходил из машины, заледенелыми глазами вбирая в память тягостное зрелище.

 Не менее тягостным был допрос в милиции. Злобная усталость предпенсионного тела, навалившегося грудью на стол, холодный тоскующий взгляд из-под сросшихся подпалённых сединой бровей, неприятное постукивание шариковой ручкой о металлические зубы и странные вопросы, казалось не имеющие ни какого отношения к делу, всё это вместе взятое вызвало в нём нехорошее предчувствие неминуемой беды, отчего Андрей, беспрестанно вытирая потеющий лоб ладонью, сбивался и путался в показаниях.

 Наконец следователь выпрямился  и широко зевнул, дохнув застарелым перегаром.
- Прочти и подпиши  с моих слов записано верно.
Лист бумаги выскальзывал из-под пальцев, почему-то сгибался, скручивался. Андрей положил его на стол и стал читать.

-7 ноября мы с Михаилом Кондаковым отмечали праздник на даче Николая Петухова в садоводстве. Выпили 3 бутылки водки. Николай отключился и уснул. Мы с Михаилом пошли домой, прихватив четвёртую бутылку на посошок. Когда вышли из садоводства, Мишке приспичило по малой нужде. По дороге шли люди и мы завернули в лес, где и распили последнюю бутылку. После чего пошли домой.

 Дальнейшее я помню плохо. Я думал, что Михаил привёл меня домой. Всю ночь мне было плохо и я уснул только под утро и проспал весь день, пока меня не разбудили и сказали, что Михаил пропал. Я искал его весь день у знакомых и в подвалах. Утром 9 ноября у меня было видение, что Михаил остался в лесу и замёрз. Я побежал к садоводству и обнаружил Михаила мёртвым. О чём сообщил в милицию.

 Андрей подписал протокол и взглянул в глаза следователю.
- Мне ваше видение гражданин Иванов вызывает большое подозрение. Вынужден вас задержать до результатов вскрытия. Емельянов!? Уведи.
 Что пережил Андрей за сутки, проведённые в КПЗ, метаясь от стены до стены, он никому никогда не расскажет.
 
Щелчок замка, как щелчок курка и немым выстрелом в сердце. Тело обмертвело. -Тюрьма?
- Иванов! На выход! Свободен.
 Низкое солнце брызнуло в глаза нестерпимо ярким светом. Воздух живой упругой волной плеснул в лицо, наполнив лёгкие приятным холодком и тело вдруг облегчало до невесомости.

 Ноги, казалось, не касаясь асфальта, несли его по улице. Всё вокруг давно уже до тошноты приелось глазу, но сейчас всё выглядело иным. На всём лежал отблеск радостной новизны: праздничными флажками трепыхались на ветру последние ржавые листья, на пожелтевшем газоне запоздалыми зелёными ростками тянулись к солнцу горлышки пивных бутылок, окурки рассыпаны лепестками ромашек, лужи на асфальте сверкали небесной голубизной и встречные лица расплывались в улыбке, словно радуясь за Андрея, за его невиновность, за его свободу.

 Остаток дня он провёл на диване. Лежал пластом, поминутно вздыхая, тяжко с перехватом в горле. Пытался вспомнить их с Мишкой юность, молодые годы, но лезла какая-то чушь, драки, вытрезвитель, рыбалка на Ладоге, где они попьяне едва не пошли на корм местной рыбёшке, давки в жутких очередях, и застолья, застолья на работе, дома, в гостях, а чаще в кустах, в подвалах, из горла по очереди, считая глотки, чтоб досталось всем поровну.. .

Смехотура! А что смешного?
 Когда в входных дверях щёлкнул замок, Андрей вскочил, неожиданно для себя обрадовавшись приходу жены. Та уже стояла в дверном проёме, нагнувшись над сумкой, стоящей на полу.
-Я возьму, Нинок, оставь.
Женщина резко выпрямилась и отпрянула назад в подъезд.

- Ты?... Господи!... Андрей. Ты что – сбежал?
У кого-то за соседними дверьми  что-то упало, рассыпаясь стеклянным звоном.
- Что значит сбежал? Я пришёл домой. Ну что стоишь? Входи.
Андрей поднял сумку. Жена как-то боком, сторонясь, прошла на кухню.
- Ты чего?- Андрей заметил, что у неё трясутся руки и в лице ни кровинки.
- Ты заболела?, Тебе плохо?

-Плохо? Ты ещё смеешь издеваться. Убийца!
- Кто? Я? Ты спятила, баба.
-Я спятила? Весь посёлок спятил? О нас только и судят, все меня жалеют, соболезнуют. Жена убийцы.
- А кого же я убил, дура?
- Кого, кого. Друга свого, Мишку Кондака.

Жгучая обида, словно глоток неразведённого спирта, обожгла все внутренности. У него перехватило дыхание.
- И ты туда же,- хотел он сказать, но вместо слов вырвались какие-то нечленораздельные звуки. Он выскочил в прихожую, всунул ноги в ботинки и даже не пытаясь зашнуровать, напялил кепку, схватил куртку и выбежал в подъезд.

 На ходу одеваясь, добежал до первого этажа и столкнулся лоб в лоб с участковым. Тот оттолкнул его с такой силой, что Андрей отлетел к стене и больно ударился головой об электрощит.
- Ты чего, Кузьмич?- прохрипел ошеломленный Андрей.
-Стой! Стрелять буду! Стой на месте!
 Рука участкового суматошно ощупывала боковой карман.
- Лицом к стене, говорю!
 Андрей повернулся.

- Вот так. Руки за голову!..Молодец. Ноги! Ноги шире плеч.-Металлические нотки в сразу окрепшем голосе участкового почему-то успокоили его. Он молча повиновался. Ему загнули руки за спину. Щёлкнули наручники, больно сдавив запястья. Щелчок вдруг откликнулся в памяти эхом разбитой посуды за дверью соседки.

- Что, Кузьмич? Секретного агента работа. Бабы Тони?
- Ты мне посмейся! –Он ударил Андрея в живот.- Добегался, сучонок. Теперь посидишь надолго. Держите его крепче!
Андрея, согнутого от боли, схватили за руки с двух сторон братья Колосовы, парни из стройцеха.

  -Откуда они взялись? Вроде о..-Но мысль оборвал страшный удар по затылку и Андрей на пару секунд потерял сознание. Очнулся, ничего не понимая, что с ним, куда ведут? Куда привели?  Голова раскалывалась от боли и такой стоял в ушах гул и звон, что он не расслышал ни одного слова участкового, говорящего по телефону.

 Он только увидел, что пухлые щёки участкового, за которыми всегда надёжно прятались уши, вдруг как бы провалились в полость рта, обнаружив иллюзорность потери.
  Трубка выскользнула из рук и с грохотом упала на стол и почти также тело участкового плюхнулось на стул.

-  Вот те на-а… Юрьев день…бабушка. Неувязочка какая. Ай-я-я! Андрюша, ты уж прости старика. А что я? Весь посёлок – Убийца! Убийца! Как тут не поверишь. - Он с трудом поднял отяжелевшее тело. – И эта старая сучка :- Сбежал, сбежал -… Сейчас, сейчас я отомкну. Ох, незадача какая.

Он причитал, суетился. Братья Колосовы сконфуженно переминались с ноги на ногу.
- Да ладно уж,- отмахнулся Андрей, – только вот зачем драться?
- По привычке, перестраховался, Андрюш. Как бы чего не вышло.

  Муторно на душе Андрея, тоскливо. И податься некуда. Домой? К жене? Двадцать лет бок о бок и надо же – поверила. Был один закадычный друг и того уже нет. Эх, Мишка, Мишка. И выпить не с кем. Выйдя из гастронома с бутылкой «Московской» в кармане, он по привычке зашагал к дому напротив.

 Уже в подъезде не выдержал, откупорил и сделал несколько глотков. Полегчало и даже боль в голове резко уменьшилась. Дверь у Кондаковых никогда не закрывалась из-за отсутствия замка, о чём свидетельствовала сквозная дыра.
 Дети спали. Мать с дочерью сидели на кухне за столом, заставленным грязной посудой и пустыми бутылками.

- Андрюша, сынок …А мы Мишаньку поминаем. ..Садись. Помяни.
Андрей убрал со стола пустые бутылки из-под портвейна, сложив их на газовую плиту и вынул из кармана бутылку водки.
-Ой молодец. Ой-е –ё. За что я люблю тебя, Андрюша. Дай я тебя поцелую.
 Надежда, жена Михаила, потянулась к нему.

 - Сядь! Да сядь ты на место,- одёрнула её мать, -муж в гробу лежит, а она уже с поцелуями.
- Вот, вот, тёть Ань, я зашёл к вам по поводу похорон. В чём хоронить, гроб купить, венки. Деньги есть?
- Откуда? От верблюда? Всё пропил гад! – Надежда стукнула кулаком по столу.

- Не стучи! Привыкла орать. Ты, Андрюша, не бери к сердцу. Во-о, бутылок сколько.  Все сдадим завтра и будет на что.
-Ладно, гроб - я сам. Это мой долг перед другом. И могилу выкопать договорюсь. Вот тольк - одеть  во что?
- Одёжу? Я собрала поди ж. Для зятька ничего не жалко.- Она, шатаясь и придерживаясь стены, подошла к шкафу.

- Костюмчик Мишане, во какой. Пуговки золотые со львами. Носочки… Рубашечка белая. Красавчик будет, зятёк мой ненаглядный. Что же ты наделал? –Она всхлипнула и сунула вещи в руки Андрея.- Отнеси ему. И скажи  - тёща у него золотая. А теперь пошли за стол. Помянуть надо, Мишаню.-

 Домой Андрей вернулся заполночь, надеясь, что жена спит. Но опасения были напрасны, у неё была ночная смена, а скорее всего ушла к матери. Он сумел снять только ботинки и, не раздеваясь, свалился на кровать.
Утром он прибежал в стройцех.
- Михалыч, обратился он к мастеру.- Мишка, ты знаешь, друг мой, - помер. Ящик надо. Срочно.

- Не-ет, Андрей, некому! Людей нет, не могу.
-За мной не станет. Михайлыч. Магарыч хоть сейчас.
- Вот с этого и начал бы. А то – ящик ему. Гроб, скажи по-людски. Будет тебе к концу смены. Но обманешь, самого положу живьём и заколочу.
- Хороший ты мужик. Михалыч. Уважаю.

С сантехниками договорился насчёт рытья могилы за пару бутылок и с приглашением на поминки.
  Уже сидя в автобусе со свёртком вещей для Михаила, он удивился, что никто из встретившихся  с ним в цехах не спросил о происшедшим с ним вчера. Ведь участковый и жена уверяли, что весь посёлок посчитал его за убийцу. В чём же дело? А не всё ли равно теперь. Мишки нет. Нет больше.

Андрей пригорюнился, задумался о быстротечности жизни и её неизбежном конце и к концу пути пришёл к неутешительному выводу: что пьёшь, что не пьёшь, а всё равно помрёшь.
 В морге Андрей ни разу  не был. В каком-то немецком кинодетективе показали морг, где в три яруса лежали сотни голых тел и это зрелище сотен покойников запало в душу какой-то горькой, неизбежной правдой жизни, которую хотелось отрицать, забыть навсегда.

 Но она проявляла себя при очередной скорбной потери знакомых и даже незнакомых людей. Он не терпел похорон, кладбищ и только чувство вины ( оставил друга замерзать, хотя тот мог умереть ещё по пути к дому) заставило его принять на себя все эти похоронные хлопоты.
 
  Он зашёл в гастроном, потом в ближайшем подъезде вылил в горло половину содержимого бутылки «Московской» для храбрости, он так решил, и отправился к моргу. Это было длинное низенькое одноэтажное здание без окон со стороны больничного двора и с одним окном, выходящим на улицу.

Андрей вошёл в узкую крохотную комнатку со столом и настенным шкафом. Запах густой сладковатый отвратительно липкий едва не вызвал в нём рвоту. Низкорослый парень лет двадцати пяти в когда-то белом халате, дожёвывая бутерброд с жирной ветчиной, осоловело уставился на Андрея.

- Цо принёс? Кому? Фамилие?
- Одежду. Кондаков Михаил, как его, забыл, вроде Ильич.
- Неважно, давай сюды.- Парень протянул руку и пошатнувшись, упал грудью на стол. Кусок ветчины шлёпнулся на пол.
- Тьфу ты, ну ты.. По –п-поесть не дадут.
Он приподнялся на обеих руках.

- Положи сюды.- Он кивнул в сторону стула.- Как фамилие?
- Кондаков. Завтра к обеду будет готово?
-Как пожелаете… Но-о…Жмуриков нынче косяками возят. М- могу не успеть. Если.. Он многозначительно взглянул на Андрея.
- Понял.- Андрей вынул кошелёк.
- Уважаю догадливых.
- Ящик утром привезу.
-Вези… Вези.

Михайлыч не подвёл и Андрей утром привёз некрашеный, но хорошо отфугованный гроб. Тот же самый работник, в том же грязном халате, то ли казах, то ли кавказец, судя по чёрной щетине на шаровидной голове, всё также шатаясь и держась за стены, пообещал через полтора часа одеть клиента с иголочки.

-Ну что будем делать?- спросил Андрей у шофёра Николая.
-А чего, не домой же ехать. Подремим малость.- Николай широко зевнул.
Андрей влез в кабину. Мокрый снег перешёл в дождь и теперь скучно и нудно барабанил по крыше. Закрыл глаза Андрей и задумался.

 Вчерашние мысли о жизни с её быстротечностью, с застольями  и компаниями в кустах и подъездах вновь вернулись к нему. Он впервые в жизни подумал и удивился  своему же ответу на вечный сакраментальный вопрос: -Зачем он пьёт? Зачем все пьют?

Содержимое пития – гадость. Пьют, морщась от отвращения. Его даже передёрнуло всего от одного воспоминания. А утром после возлияния? Лучше не вспоминать. Но всё равно тянется душа, тянется к ней, заветной.
Пить в одиночку – редко, когда уже достанет выше макушки и хочется забыться. А в компаниях – одно удовольствие. Выпьешь и на душе хорошо.

Все становятся сразу родными, своими. И забываешь, а на трезвую голову помнишь, что этот – гад, а тот  - скряга, а те  - ворюги, а этот продаст. Но уже об этом не помнишь. Все собутыльники  как братья.  Тебя уважают, любят.Ты не одинок. Выходит большинство – одиноки. И он тоже?

Действительно, от жены он давно отдалился, сын после армии женился и уехал, на работе уже давно его просто терпят за былые заслуги и в любой день могут вышвырнуть как нашкодившего котёнка. Был друг и того теперь нет. Злая тоска охватила Андрея и призывно засосало под ложечкой.

- Слушай, Колян, проснись. Поехали до магазина. Невмоготу что-то, ей бо.
- Тошно, ты прав, дружбан.-
Вернулись они через два часа. Оба изрядно навеселе. Дверь в помещение выдачи усопших была открыта настежь и Андрей ещё издали увидел знакомый гроб и сверкающие под светом электролампы латунные пуговицы на костюме Михаила.

- Ваш жмурик?..Забирайте. Вы вдвоём спереди берите, а я в голове.
 Гроб был тяжёл и их мотало из стороны в сторону так, что они едва дважды не уронили его. С трудом задвинули в кузов и закрыли крышкой.
- Чего он такой жёлтый, как китаец,- поморщился Николай.

 Андрей молчал. Он не видел лица покойного, всё время отводил взгляд в сторону. Ему казалось, что если он взглянет на Михаила, тот откроет глаза и с укоризной посмотрит на него:
- Как  ты мог, дружбан, не оставить опохмелиться. Тоже мне –друг.
  Едва они выехали из райцентра как из кустов вышел гаишник, многозначительно помахивая жезлом.

- Сержант Никонов. Документы! Постойка.. А ну-ка выйди.  Да ты пьян!
-Не совсем,- удручённо оправдался Николай.
-Сейчас проверим совсем или не совсем. Иди за мной.
- Постой отец,- крикнул Андрей, вылезая из кабины,- понимаешь, горе у нас, ей бо. Друг мой помер. Везём хоронить. Не веришь? Ей бо! Ну загляни в кузов.

Пожилой обрюзгший милиционер угрожающе зашмыгал бугристым сизым носом, подозрительно оглядев Андрея с головы до ног, явно не веря, поднялся на подножку.
- Теперь верю. Но дальше вам путь заказан.
-Ну что ты, отец. Ну помянули дружка, грех не помянуть, ей бо. И ты помяни, прошу, ей бо. Последняя, на, помяни,-Андрей протянул купюру в 100 рублей,-
- я бы дал, ей бо, и на друзей твоих, да нету. Дорого нынче помереть.

- Эт точно. Ну ладно,- сержант спрятал деньги в нагрудный карман,- езжайте, но только 40, не выше. Понял?
- Понял, понял, спасибо.
  У подъезда уже стояли несколько женщин и четверо мужчин с лопатами. По-прежнему моросил дождь вперемежку со снегом. Когда сняли крышку, мать с дочерью уже изрядно навеселе запричитали, заголосили, упав на тело покойного. До этого они стояли, вцепившись друг в друга, чтобы не упасть.

- Уже успели опохмелиться,- позавидовал им Андрей, сидя в кабине. Их  подняли, отвели под карниз.
- Что делает смерть с людьми. Мишку не узнать.
- Какой жёлтый, господи.
 Глаза протри! Чо городишь! Пиджак-то евонный. Вишь пуговки золотые. Сама выбирала. Пиджак дорогой. Промокнет ведь. Испортите. Закрывайте! Закройте его!- взвизгнула Надежда, затопав ногой.

 Гроб закрыли и погрузили в машину.
В могиле стояла вода. Кто-то из мужчин, опуская гроб, сказал: -Вот и отправился Михаил в дальнее плавание.
- Далеко не уплывёт,- хмыкнул другой.
 
Андрею почему-то стало обидно до слёз за своего друга. Всё: и чёрное низкое небо, сеющее колючую влагу, и липкие комья рыжей глины под ногами, и жалкая кучка людей с синюшными от холода лицами, с завороженною тоскою смотрящими в мрачный зев могилы, и окрестованные бугры в железно-пластиковых цветах, всё это содержало в себе нечто бесчеловечное, неотвратимое и жестокое.

 Острая до боли жалость к себе и к людям пронзила Андрея. Глухие рыдания сотрясали его тело.
- Ну будет, дружбан, чего ты. Всё равно все там будем,-уговаривал его Николай.
- Своевременно или несколько позже,-хихикнул кто-то.

Поминки организовали соседи. Стол был скромен: водка, огуречно-колбасная закуска, варёная картошка, маринованные и солёные грибочки и кастрюля с клюквенным киселём, к которому никто так и не притронулся, потому что было что пить и без него. Заветная не переводилась на столе.

 Каждый сидящий за столом клялся в любви к покойному и ставил свою за упокой души раба божьего Михаила. Три раза посылали гонцов в гастроном. После трёх тостов – пусть земля ему будет пухом- все согрелись, ожили, повеселели. Начались воспоминания. Вспоминали смешные случаи из жизни Михаила, но все они вертелись юлой вокруг неё, заветной.

 Сколько он мог выпить на спор, как пил горящий спирт, как легко заводился и лез в драку, что они выделывали с дружбаном  на маёвке, это цирк. Все торопились высказаться, перебивая друг друга. Крики, смех, гвалт, мат. Все уже забыли зачем собрались за скорбным столом.

 Никто уже не вспоминал Михаила, даже Андрей. Он пил наравне со всеми, но ему казалось, что он не пьянеет, ибо чувствовал, что может ещё соображать и трезво рассуждать. Сквозь туманную пелену в глазах он видел довольные улыбающиеся лица, обращённые к нему  с выражением благодарности за принятие им  на себя похоронных хлопот и поминок. Всё прошло по-человечески, по-людски.

 Только Нинка не поймёт. Остались без копейки и в долгу в придаток. А что деньги. Сегодня есть, а завтра нет. Главное – всё по-людски.
 -Тише! Всем сидеть!- грозный, командный голос мгновенно утихомирил кричащих. Все, кто сумел поднять головы, увидели трёх незнакомых мужчин довольно крепкого телосложения.

- Милиция. Оперуполномоченный  старший лейтенант Кравченко. Кто из вас Иванов Андрей Николаевич?
- Я-а, - испуганно протянул Андрей, медленно поднимаясь и трезвея с каждой секундой.
-Вы сегодня забрали тело из морга. Так?
-За-забирал. А что? Нельзя?
-Вы помните кого забрали?
-Что, что? Ей бо не пойму, что кого?
-Кого вы сегодня хоронили?

- Как кого, граждани-ин на-ача-альни-ик,- умильно улыбаясь и разводя руками, пропел Николай,- друга Андрея Николаевича и мужа Наденьки, вот она перед вами,  самого Кондакова Михаила.
-Сомневаюсь.
-Да ты что, мент, с ума того,-  Надежда потянула палец к виску, но ткнула им в щеку и покрутила .- Я мужа с час назад похоронила.  Вот сидим поминаем. Не видишь слезьми умываюсь.

- Соболезную,- старлей снял кепку и почесал в затылке.- Всем сочувствую, но служба, господа. Значит так. На опознание поедете вы …и вы,- он указал на Андрея и Надежду,- и ещё пару человек, более трезвых.- Он хлопнул по плечу Николая и никогда не пьянеющего сантехника дядю Толю, верзилу под два метра.- Прихватите пару лопат, там в подъезде, я видел, и верёвки возьмите.

-Никуда я не поеду! Пшёл вон! Вон!- завопила Надежда.
- А нам зачем? Что за беспредел?- заартачились остальные.
-Не поедете добровольно, применим силу. Вы же этого не хотите?
  Андрей окончательно потерял голову и всё ещё не понимал куда и зачем их везут.

 Надежда уже остыла, присмирела и только хлюпала носом, тяжко вздыхая.
- Слушай. Старлей, я, ей бо, не понимаю. От нас чего ты хочешь?
- Убедиться в своей версии.
-Не понял.
-А чего не понимать. В морге подготовили четыре тела на вынос. Трёх забрали. За четвёртым приехали, но – по документам одно, а в гробу другое тело. Перепутали покойничков.

- Да ты что? Родственники ослепли что ль? - возмутилась  Надежда.
-Выходит, да.
- А мы при чём?
-А вы при том, что двоих мы проверили. С одним повезло, не успели ещё похоронить. Оказалось, не тот. А другой. Там всё в порядке. Десяток свидетелей, уважаемых людей. Остаётесь вы.

Оба  -и Андрей и Надежда – буквально онемели.
-Как же так, – думал Андрей, трясясь в милицейском газике,- гроб наш. Михалыча. Пиджак его. Не спутаешь. Жёлтый? Ну и что? У него же цирроз печени. От него же и умер, вскрытие ж показало. Желчь ударила в лицо, вот  вам и жёлтый. Нет, не может быть, ей бо, тут что не так.

 Наконец, приехали и пошли к могиле. Андрей шёл впереди, за ним цепочкой остальные, след в след. Пришли.  Остановились полукругом.
-Начнём. Приступайте,-приказал старлей дрогнувшим голосом. Вытащили крест, убрали венки и довольно быстро разбросали по сторонам холмик.
Старлей кому-то позвонил:- Пусть выезжают.

 В ноябре дни короткие. Темнело быстро. Могила быстро углублялась, грунт был мягкий. Андрей дважды спускался в яму, с остервенелой яростью выбрасывал тяжёлую глину, мысленно матеря родную милицию.

Он до сих пор не мог согласиться и даже думать не желал, что здесь, у него под ногами лежит кто-то чужой, а не его друг. Когда лопата коснулась крышки гроба, из него раздался утробный и такой нечеловечески тяжкий вздох, что Андрей от ужаса швырнул лопату и на четвереньках выполз из ямы.

-Устал,- осипшим голосом выдавил он сквозь цокающие зубы и сел на скамейку. В начале кладбища засветились две фары. Потом они погасли и две чёрные тени стали медленно приближаться . Из могилы всё чаще и чаще слышались гулкие, а затем скребущие звуки. Андрей понимал, что это лопата скользит по крышке, но ему чудилось, что это Михаил недовольно скребёт ногтями.

  Тени приближаясь, обретали плоть и форму. Это были женщина вся в чёрном и мужчина тоже в чёрном пальто длинном почти до пят и с белым шарфом перекинутым через плечо. Они подошли, поздоровались. Старлей шагнул к ним.

-Ещё минут десять. Вы только не волнуйтесь. Я уверен – это недоразумение. Вы же видите какой  это контингент.
- Не говорите, но это ужасно, ужасно. Я до сих пор не верю.
- Мама, вы забываете в какое время мы живём.
-Да, да, сынок, ты прав.

- Эй, старлей!- голос дяди Толи.-Засосало ящик, не сдвинуть. Если только крышку.
-Снимай крышку. Только аккуратней.
- Я счас с боков вырублю выемки для ног. Иначе не открыть. Посветите маленько. Я защёлки открою и начнём.
 Андрей тоже подошёл к краю могилы. Дядя Толя широко расставил ноги, упираясь в боковые стены, нагнулся и приподнял крышку.

- Тяжела, собака,- выдохнул он. Потом слегка покачал её  и резким движением всего тела отбросил крышку на край могилы, но потерял равновесие и левой ногой угодил внутрь гроба. Покойник приподнялся. – От боли.- ужаснулся Андрей. Все отпрянули назад. Андрей едва не сшиб кого-то. Фонарный луч заметался, мельком осветив молодое жёлтое лицо человека в чёрном пальто.

-Фу, чёрт! Что вы там? Посветите! – голос дяди Толи привёл всех в чувство.
Старлей направил луч фонаря  вниз. Вспыхнули огоньками латунные пуговицы. Жёлтое лицо с азиатскими скулами.
-Миша.. Наш Миша Это он. Ты видишь, сынок?- Женщина, всплакнув, прижалась к груди сына.
- Во-о! А я что говорила! Мишка это, муж мой. И пиджак на нём евонный.  Вона как пуговки золотые полыхают.