52. «МАЛЬЧИК»
У Лоренцо Медичи был тонкий вкус, здравый смысл и деловая хватка. Он сам решил, что во Флоренцию они въедут порознь. Естественно, фамилия Медичи не должна была звучать вслух. Придумали прозвище от il popolo - народ. Лоренцо стал Пополани. Микеланджело от прозвища отказался. Лоренцо, как и все Медичи, был очень разборчив в своих привязанностях, но если дружил, то всем самим собой. Можно сказать, что в этом был замысел Божий изначально, кто-то назовет это судьбой, кому как нравится – только жизнь Микеланджело никак не складывалась без человека по имени Лоренцо Медичи. Неведомая сила тянула их друг ко другу сквозь все жизненные бури и обстоятельства. Они обязательно должны были найти друг друга в самые сложные и переломные моменты своей жизни.
Лоренцо сидел на столике в мастерской Микеланджело во Флоренции.
- Ты начал статую?
- Да, сделаю я тебе твоего Крестителя, обязательно сделаю, - Микеланджело неотрывно что-то рисовал по картону.
- Куда ты, Пополани?
- Я сейчас, - послышался голос издали. Молодые люди почти не расставались. «Что это?» - послышался крик Лоренцо. Микеланджело бросился на крик друга. Лоренцо стоял перед подсыхающим изваянием спящего Купидона. «Микеле, ты - гений. Дай, я тебя поцелую. Слушай, у меня идея».
- Какая идея? – насторожился Микеланджело.
- Ты хочешь в Рим? Не отвечай, знаю, что хочешь, ибо здесь нет места такому могучему, - Лоренцо потрепал Микеланджело за плечи, - великому таланту, как мой друг Микеланджело Буонарроти. Так вот, в Риме все помешаны на антике и там все дерутся между собой, чтобы первыми приобрести вновь отрытые статуи. Ну, понял?
- Нет.
- Микеле, мы им отроем статую, м-м-м? – Лоренцо хитро посмотрел на Микеланджело. Он задумался.
- А ты знаешь такого осла, которому мы ее всучим, измазанную и поцарапанную? – Микеланджело хитро посмотрел на Лоренцо.
- «Осла» я беру на себя, а ты « оформи мальчика», - Лоренцо кивнул на «Спящего Купидона» и вышел. Микеланджело «оформил мальчика», отбив ему руку и как следует, поцарапав. Поздним, поздним вечером они вдвоем торжественно закопали его в саду Сан Марко.
Цель этой интриги была такова. Псоредник покупает у Микеланджело античную статую и привозит ее в Рим. Потом, Лоренцо Медичи, через своих доверенных людей в Риме, обращает на нее внимание какой-нибудь очень важной персоны в Ватикане. «Персона» покупает статую у посредника. Лоренцо Медичи опять « нажимает» на рычаги и доводит до ушей «персоны», что статуя – подделка и называет имя скульптора. Скульптор, таким образом, въезжает в Рим «на белом коне».
Лоренцо Медичи нашел для осуществления своих планов некоего Бальдассара дель Миланезе. Этот человек, убежденный, что приобретает полную античность, был несказанно рад, что с него берет лишь тридцать дукатов за такой раритет. Лоренцо Медичи, в свою очередь, попросил продемонстрировать «мальчика» разным сиятельным особам в Риме, заявив, что – это всего лишь рядовой экспонат из того, что он может представить. Дель Миланезе был рад услужить Медичи, которые, несмотря на отторженность от Флоренции, сохраняли за собой ведущую роль в ходе всех общеевропейских банковских операций и львиную долю прибыли на торговом рынке Италии. Лоренцо назвался посредником, заявив, что действует от имени некоего Микеланджело Буонарроти и что последний является малоизвестным коллекционером редкостей. Римлянин поверил этой легенде, ибо в сложившейся во Флоренции ситуации, открыто называться коллекционером, было равносильно самоубийству. Поручительства члена клана Медичи было более чем достаточно. Единственным условием, которое выставил Лоренцо Бальдассаре дель Миланезе, было не продавать «мальчика» без его согласия. Дель Миланезе согласился с этим условием.
Микеланджело работал в мастерской. Кто-то постучал в дверь. Молодой скульптор вздрогнул. В последнее время он так хотел услышать незнакомый стук в свою дверь, что когда, наконец, услышал его, то, слушая стук не прерываясь, ощутил, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой, чтобы пойти и открыть дверь.
За дверью послышался крик: «Нам нужен синьор Микеланджело Буонарроти, скульптор». Потом раздался голос Лоренцо: «Микеле, открой немедленно. Это из Рима от кардинала Сан Джорджио». Микеланджело весь дернулся, облизал пересохшие губы и нервной походкой зашагал к двери.
Вошли двое: один был очень хорошо одетый господин, с уверенной римской походкой и вздернутым подбородком, другой был Лоренцо, который на ходу шепнул: «Ave, dolce Maria di grazia piena». Бальдассаре Бальдуччи подошел к рисунку руки, над которым трудился Микеланджело. Римлянин внимательно посмотрел на рисунок, долго его рассматривал, потом поднял глаза на Микеланджело и спросил: «Это Ваша работа?»
- Да.
_ Синьор Ме … Пополани сообщил мне, что Вы тоже занимаетесь искусством. Но я , признаться, я … .
Римлянин оглядел мастерскую Микеланджело.
- Синьор Буонарроти, я знаю Вашу историю, - начал Бальдуччи. Микеланджело дернулся после этих слов, - Вы были при дворе Лоренцо Медичи Великолепного, - Бальдуччи легко поклонился в сторону Лоренцо Медичи, - Вас учил незабвенный Бертольдо ди Джованни, ученик и последователь великого Донателло, покойный синьор Медичи высоко ценил Ваши работы, - Бальдассаре Бальдуччи опять обернулся в сторону Лоренцо Медичи, словно ища поддержки своим словам. Он утвердительно кивнул, - но, я лично хочу убедиться в Вашем незаурядном даровании. Что Вы мне можете предложить кроме, вот, - Бальдассаре Бальдуччи взял в руки и приблизил к лицу рисунок человеческой руки, - этого великолепного рисунка?
Микеланджело слушал посланца кардинала, потупив взор и чертя ногой какие-то фигуры на полу. Резко остановившись, он поднял горящие глаза на Бальдуччи и глядя ему в лицо сказал:
- «Спящий Купидон» Вас устроит?
Бальдуччи, казалось, застыл на секунду, потом, встретившись взглядом с Лоренцо Медичи, произнес:
- Синьор Микеланджело Буонарроти, скульптор во Флоренции, от имени кардинала Сан Джорджио предлагаю Вам переехать в Рим для выполнения заказов Его Эминенции.
В самом конце июня 1496 года Микеланджело выехал в Рим из Флоренции.
Одним из первых его желаний было подарить Лоренцо «Спящего Купидона». Лоренцо и сам мечтал иметь его как память. Микеланджело посетил кардинала Сан Джорджио. Он лично принял молодого художника, показал ему свою коллекцию древних статуй, спросил у Микеланджело его мнение о них. Он отозвался весьма лестно. Кардинал, внимательно разглядывая довольно резкую необычную внешность молодого скульптора, спросил его: «Как Вы думаете, Вы способны сделать что-либо подобное или Вы … способны на большее?» Микеланджело, помолчав, ответил, искоса поглядывая на кардинала: «Я не претендую на многое, но сделаю все, что смогу». Кардинал отдал приказания, чтобы купили мрамор и велел Микеланджело начать работу в понедельник.
Бальдассаре дель Миланезе дико занервничал, когда узнал, что стоящий перед ним флорентиец есть Микеланджело Буонарроти, прибывший к нему с письмом от Лоренцо Медичи, в котором он просил вернуть подателю письма проданного как античную статую «Спящего Купидона» и получить взамен уплаченные тридцать дукатов.
- Я Вам повторяю, милейший, я не стану возвращать никакого «Спящего мальчика», я скорее разобью его». «А я тебе потом твою лысую голову разобью», - подумал Микеланджело, но вместо этого сказал вслух: «Я знаю о существующей устной договоренности между Вами и синьором Медичи о том, что Вы не будете продавать мою статую, не уведомив его об этом».
- Знать ничего не хочу и слышать ничего не желаю и статую я Вам не отдам. Я ее купил, все бумаги у меня в порядке. Закон на моей стороне и передайте синьору Лоренцо, чтобы он перестал натравливать на меня своих «Флорентийских львов».
Дель Миланезе давно уже продал «Спящего Купидона» с большой для себя выгодой, и Микеланджело через местных флорентийцев разузнал об этом. Еще раньше б этом узнал Лоренцо Медичи, и, придя в негодование от того, что дель Миланезе не сдержал своего слова, публично обвинил его в нечистоплотности. Репутация дель Миланезе изрядно пострадала, но открыто никто не становился ни на ту, ни на другую сторону. Микеланджело разговаривал с местными флорентийцами, с Руччелаи и с Кавальканти, но все они, сославшись на занятость, не стали содействовать ему в том, чтобы заставить Бальдассаре дель Миланезе вернуть «мальчика».
Микеланджело, впервые окунувшись лишь в самые «прибрежные воды» придворных нравов, очень устал. Он чувствовал, как от холода филигранно отточенной фальшивой любезности у него начинается озноб, как от дилетантских речей, насквозь нашпигованных, зачастую не к месту, профессиональными терминами, у него сильно болит голова; как от постоянных приглашений на полулегальные вакхические оргии у него сводит живот от тошноты. Микеланджело лежал на кровати. «Все бросить? Уехать? Нет. Не для этого я приехал в Вечный город. Только бы не заболеть, не свалиться. Меня должно хватить на долго. Я обещал. Я не могу, не могу сдаться». Руки Микеланджело стиснули из последних сил покрывало на кровати, - «Господи, помоги мне еще раз, помоги. Я весь иссяк. Я хуже дождевого червя. Он, хоть, извиваться может, а я уже ни на что не способен. Этот город с его большим и тесно стоящими друг ко другу домами, давит на меня. Я не хочу, чтобы он проглотил меня, как водосток осенний лист. Я не хочу быть стиснутым и стертым, как один из булыжников на его мостовой! Рим, Вечный город, ты слышишь меня? Это – я, Микеланджело Буонарроти, скульптор из Флоренции!!! Это я говорю с тобой!!! И я говорю с тобой от имени Бога!!!» Последние слова Микеланджело выкрикнул, смешивая свой усталый и охрипший голос со слезами. Обмякнув, изможденный мальчик свернулся калачиком и уснул, громко посапывая во сне полуоткрытым ртом.
53. КАК ЭТО ДЕЛАЛОСЬ В ВАТИКАНЕ
Микеланджело с горечью отправил письмо Лоренцо Медичи на имя Сандро Боттичелли, в котором, чтобы не расстраивать друга, кратко сообщил, что Бальдассаре дель Миланезе не отдал «мальчика», но, что он, Микеланджело, продолжит добиваться своего и пойдет просить помощи у кардинала. Кардинал не стал помогать Микеланджело, но достал ему частные заказы. Один богатый человек хотел иметь у себя статую Вакха, и Микеланджело, всегда трепетно относившийся к обнаженной натуре, с огромной радостью предался любимому делу.
Весть о молодом, необычном во всех отношении скульпторе, разнеслась по Риму. Его хотели видеть у себя дома многие патриции. Микеланджело часто получал записки разного содержания. Любопытство, подогреваемое рассказом о его шутке с подделкой «Спящего Купидона», его необычной внешности, о его нелюдимом и подчас диком характере, о его тесной дружбе с покойным роскошным Лоренцо Медичи Великолепным влекло к Микеланджело огромное количество людей. Это мешало работе. Художник не на шутку злился. Понятие «придворства» ему было знакомо по вилле Кареджи, но Ватикан … Прошло два года.
Ватикан всегда жил и живет о принципу «от Папы к Папе». В данный период истории все было подчинено Александру VI Борджиа. Vive Borgia был девиз того времени, на обороте которого был другой – Biberat calicem, что означает «испил чашу». Папа травил своих кардиналов как тараканов. Забирал их имущество после смерти, искренне жалея о гибели почившего, ибо никому из них не желал зла – он просто хотел их имущество, но другого способа быстро получить желаемое не знал и потому всякий раз искренне оплакивал ушедшего. Ничего личного. Ему тогда было шестьдесят пять лет. Он был молод как телом, так и душой. Борджиа жил наперекор времени.
Члены семьи Борджиа были, по свидетельствам современников, знамениты своей неистовой жестокостью, коварством и распутством. Ну, вот на этом и остановимся в оценках, ибо так оно и было.
Александр VI был руководим своими страстями. В нем был переизбыток мужской силы. Женщины, концентрат жизненных сил которых находился ниже пояса, сами раздевались от одного его взгляда. Только он мог успокоить их бушующее лоно. Он имел несметное количество женщин в своей жизни, но только одна имела его самого целиком. Это была его дочь, мадонна Лукреция, очень похожая на него внешне. Она одна владела им полностью и была единственной девственницей в его жизни.
Ваноцца деи Катанеи, обаятельная римская патрицианка, была блондинкой. Родриго Борджиа происходил от кастильских мавров, так что в «послужном списке» Папы девяносто пять процентов женщин были блондинками. Ваноцца родила ему четверых детей.
Двор Борджиа был привлекателен по колориту собранных здесь персонажей. Это стоило видеть, и, получив приглашение явиться на пир, даваемый самим Папой, а точнее его вторым, но уже единственным сыном Цезарем Борджиа, Микеланджело с профессиональным интересом художника, поспешил туда. Пройдя залу первосвященников, он вступил во внутренние покои – в приемную, так называемую зал Христа и Божией Матери, потом в рабочую комнату Папы. Микеланджело загляделся на стены – своды и полукруги – простеночные лунки между арками украшены были фресками Пинтуриккио, картинами из Нового Завета и сценами из Житий Святых. Толпа, состоящая, в основном, из вельмож, рыцарей, телохранителей, возглавляемая внучатым племянником Папы доном Родригецца Борджиа (Папа старался окружать себя испанцами) камерариев, кубикулариев, датариев и многих других чиновников из Апостольской Курии, ждала выхода Александра VI.
- Ну, ведь, не скажешь, что он – истинная бестия, - прошептал как бы про себя, сосед Микеланджело, по виду венецианец.
- Вы о Папе? – шепотом спросил Микеланджело, округлив глаза.
- О нем. Вся семья их такая.
- Какая?
Венецианец, стоящий с ним рядом, был не кто иной, как венецианский ораторе Антонио Джустиани, всегда открыто обвинявший семью Борджиа во лжи и обмане.
- Вы здесь впервые? – Джустиани с улыбкой взглянул на Микеланджело.
- Да.
- Так знайте, что нельзя верить ни единому слову Папы, ни его сына. Отец никогда не делает того, что говорит, сын никогда не говорит того, что делает.
Джустиани отошел от Микеланджело и присоединился к французскому посланнику, стоявшему в углублении двери, выходившей во двор бельведера.
Позже, в покоях Цезаря собрались все приглашенные и приглашенные приглашенными на пир, который давал сын Его Святейшества. Цезаря еще не было. Микеланджело вошел в залу. Первое, что бросилось ему в глаза – лучезарная белозубая улыбка девушки, одной из гостей. Она щедро одаривала всех входящих блеском двух рядов своих великолепных зубов. Микеланджело с удовлетворением профессионала отметил отличное качество «материала» этой юной, а может быть уже и не очень, судя по навязчивости поведения, особы, который она упорно демонстрировала. Позерство, вычурная сентиментальность речи всегда были, есть и будут в моде у определенного и довольно распространенного типа женщин. Так, что эта девушка была не оригинальной и не единственной демонстрационной моделью среди гостей. Там также были представлены не только крупные, жемчужного отлива зубки, но и великолепные декольте, холеные от гелиотропа руки и искусно подведенные «открытые» глаза, а также, много всего другого привлекательного и обворожительного.
Охватив мастерским взглядом всех присутствующих, Микеланджело решил, что здесь достаточно «натуры» для психологических опытов и решил уйти в тень. Перед этим он отыскал глазами девушку и увидел, что она все еще стоит на том же месте у входа и на ней все та же улыбка. Милая обладательница столь навязчивого «чуда природы» почти не закрывала рта, когда ей случалось с кем-то заговорить. «Несчастная», - подумал Микеланджело и вышел на террасу.
Отсюда можно было наблюдать за почетным собранием, не опасаясь того, что кто-то, в свой черед, будет наблюдать за тобой и не стесняясь нахлынувших внезапно эмоций. Микеланджело достал книжечку, уголек и …
Такой синтез разнообразных, красивых, подчас очень необычных лиц есть только в Италии. Вся палитра латинов, этрусков, римлян, италийцев – от небесных полувоздушых мужчин, до сочных, спелых, как тропический плод, женщин – брюнеток. Превосходные глаза, влажные, чувственные в своем блеске, яркие, обрамленные черными ресницами. Редкая гамма всех оттенков кожи цвета слоновой кости, характерной для севера и центра Италии. Красота всегда была желанна для Микеланджело. Подсознательно, рассматривая какое-нибудь хорошенькое женское личико, он, как холостой мужчина, примерял его хозяйку в качестве своей жизненной спутницы.
Глаз художника мгновенно выделял из толпы красивое, интересное женское лицо. Глаз психолога тут же вычислял душевные качества его обладательницы. Вытянутые флорентийские лица благородных дам, превосходная осанка, роскошная посадка головы свидетельствовали об их бескомпромиссности и непримиримости в отношениях с противниками старых устоев и твердой уверенности в собственной непогрешимости. Немного далее от освященных мест жались к стенке субтильные создания из «средних слоев» с тщательно взбитой прической на голове, дабы добавить себе немного росту. Море пухлых губок разного калибра, оттененных опиатом, и чем больше места они занимали на лице, тем легче прослеживалась способность их обладательницы отдаваться любому, внезапно нахлынувшему чувству безраздельно. Приятное, на первый взгляд, качество. Только трудно обмануть человека, который сочетает в себе мужчину, художника и психолога. Микеланджело знал, что они предложат все свои «богатства» первому встречному. Молодой человек фыркнул от этой мысли. Как любому творческому гению, человеку невротического склада, в высшей степени эгоистичному и щепетильному относительно самооценки и оценки себя окружающими, Микеланджело требовалось быть избранным. Для него было важно, чтобы любили его, только его, целиком. Он не прощал никакого даже малейшего пренебрежения по отношению к себе. Он был инструментом очень «высокой настройки».
Тогда, в обычаях Ватикана, в обычаях Борджиа было приглашать на пир в святейшие покои meretrices honestae – благородных блудниц. Эти женщины поражали присутствующих своей красотой и совершенством тела, которое было реально осязаемо под полупрозрачными туниками. Микеланджело с большим интересом изучал их, никогда еще он не видел столько красивых женщин одновременно. Многие из них не могли иметь детей, так как очень рано начали отдавать себя мужчинам. Чем дальше по жизни, тем больше мужчин, с которыми эти красавицы проводили пламенные ночи, получая свои крохи телесной радости, которыми они так и не могли заглушить детскую тоску по родительской любви. Постоянная истерия истощала их. Лица под обильной пудрой и румянами были болезненными.
Вдруг, в дальнем уголке от всей этой толпы Микеланджело заметил девочку. Да, это была девочка, лет четырнадцати, так ему показалось. Вся тоненькая, хрупкая, трогательная. Она совершенно не вписывалась в обстановку. «Наверное, пришла с кем-то», подумал художник. Без косметики, которая, несомненно, обезобразила бы нежность детского лица, с тонкими редкими светлыми волосиками, плоской грудью и угловато-худыми подростковыми ногами. Этот «лягушонок» надолго приковал внимание впечатлительного Микеланджело. Вдруг, девочка подняла глаза и в испуге отпрянула от увиденного. Микеланджело последовал за ее взглядом. Зрелище, которое он увидел, привело его душу в восторг, полный замешательства и полного удовлетворения. «Аполлон! Гелиос!», - страстные эпитеты, связанные с языческими образами, всегда возникавшие у Микеланджело, когда речь шла о красоте, скакали в голове, как одержимые. Микеланджело с легкостью подчинился мощной силе, исходившей от этого человека. Этим человеком был Цезарь Борджиа, герцог Валентино.
54. CESARE BIONDO E BELLO – ЦЕЗАРЬ БЕЛОКУРЫЙ И ПРЕКРАСНЫЙ!
Он был всего на полгода младше Микеланджело, но разница во внешности была колоссальной. О Цезаре уже ходили слухи, будто бы его боится сам Папа, его родной отец. В самом деле, в этой семье родственные отношения были смесью восхищения, ненависти и зависти. Из зависти герцог Валентино запросто убил своего старшего брата Джиованни, не желая быть младшим и не желая делить с ним постель своей сестры Лукреции, к которой испытывал сильную страсть. Ближе нее у него никого не было.
Найдя в толпе Джустиниани, Микеланджело, заикаясь, показал на Цезаря и спросил: «Кто он?» Джустиниани улыбнулся в ответ на трогательное неумение молодого мужчины сдерживать себя и просто ответил: «Цезарь». Микеланджело вперился пожирающими глазами в лицо человека, о котором в Италии не слышал только глухой. Ни малейшего намека на порок. У Цезаря Борджиа была незаурядная внешность человека, отмеченного особой судьбой, внешность, которая возникает лишь при жгучей смеси самых разных кровей. Этот контраст светлых волос, черных бровей, бледной кожи и роскошных иссиня-черных глаз внушал суеверный ужас впечатлительным натурам. Женщины сходили с ума. Cesare biondo e bello! О, Цезарь! Всех Борджиа роднило одно – умение невероятно правдоподобно лгать. Цезарь говорил очень тихо, певуче, особенно с женщинами, когда намечал себе очередную жертву своего любовного голода. Обворожительно застенчивый в общении, стеснительно и робко Цезарь поднимал свои иссиня-черные глаза и …, выстрел был безжалостно точным. Женщины были сами готовы задушить его в своих объятиях.
Цезарь заметил на себе восторженный и открытый взгляд Микеланджело и поманил художника к себе. Чем ближе Микеланджело приближался к великолепному лицу, тем тоньше и утонченней становилась улыбка на тонких сжатых губах Цезаря. Все, кто видел Цезаря без этой улыбки, сомневались в его способности совершить что-либо жестокое, но после того, как это бесстрастное и бескровное лицо озаряла тень улыбки, люди, видевшие ее, уже не сомневались и навсегда уясняли себе – этот убьет!
Художник и герцог посмотрели друг на друга. Юная Мария с тревогой посмотрела на Микеланджело. Он не сводил глаз с Цезаря. Девочка опрометью кинулась к ним, расталкивая придворных на своем пути. Цезарь приветливой улыбкой остановил ее на ходу, когда она почти вцепилась руками в рукав художника, от взгляда бархатных глаз Борджиа, Мария замерла, как вкопанная. Микеланджело участливо поглядел на нее. Цезарь хотел было прикоснуться к ней, от этого движения девочка тихо вскрикнула и как испуганный воробушек вспорхнула со своего места. Оба мужчины посмотрели ей вслед.
- Вам она нравится? – Цезарь кивнул вслед «лягушонку».
- Да, - почему-то ответил Микеланджело
Цезарь расхохотался.
- Вы наивны, Вы молоды, - герцог Валентино внимательно посмотрел на руки художника, который был старше его на полгода, - Вы талантливы, даже очень.
Потом, нагнувшись к самому уху Микеланджело, Борджиа произнес: «Не тратьте всего себя ни на что, чем бы Вы ни занимались. Это Вас погубит». Посмотрев издалека на Марию Карачиоло, молвил: «Никогда открыто не демонстрируйте своих чувств. Никто не должен знать, кто по-настоящему дорог Вашему сердцу. Иначе Вы даете знать им», - герцог Валентино кивнул в сторону благородного собрания, - «где у Вас слабое место. Они – вампиры. Вы и Ваша избранница будете для них добычей, свежей кровью, которую они высосут не захлебываясь, а потом оставят Вас бескровного лежать на обочине Вашей жизни».
Цезарь не был лишен поэтичности в своей натуре, ибо это было дитя любви. Микеланджело, открыв рот, смотрел вслед удаляющейся, хорошо сложенной фигуре в черном.
Мария, «лягушонок», придя в отчаяние от настойчивых домогательств Цезаря, покончит с собой, пронзив себя кинжалом в 1502 году в крепости Сан Микеле.