16. РЕПЕТИЦИЯ
Артём сидел на полу в своей комнате и плакал. Вдруг дверь открылась. Это вошёл Сергей Вышегредский. Он поколебался какое-то время, как ему сесть: прямо на пол рядом с Артёмом или придвинуть стул, и выбрал второе. Теперь он сидел прямо над Шашкиным и пронзал его своим орлиным взглядом.
– Ты совсем расхлябанный! Так нельзя, – увещевал Сергей парня. – Ты должен взять себя в руки, если ты мужчина. Вот посмотри на меня! Я играю в театре, сам ставлю спектакли некоторые, да даже если и не ставлю сам, со мной всегда соглашается наш режиссёр. Ведь я умею увидеть то, что он не видит. Он не видит очень глубоко, он совсем не разбирается в персонажах, не то что я!
– Оставь меня! – простонал Артём, проводя рукой по глазам и украдкой подглядывая, уйдёт ли Сергей; Сергей не уходил, и Артём успокаивался.
– Чтоб я тебя оставил? С ума ты сошёл, что ли? Чтоб я оставил человека в таком состоянии? Не знаешь ты мою доброту. Все у нас в театре знают, что я самый добрый. Тебе надо развеяться. А у меня как раз репетиция скоро. Пойдём-ка со мной, посмотришь, как я буду репетировать.
Артём заламывал руки и говорил, что ему ничего не хотелось, что солнце погасло, что земля остановилось с тех пор, как белоснежный ангел покинул его, но Вышегредский не слушал его, схватил под локоть и насильно потащил в театр, на ходу рассказывая какие-то истории, в которых сам же был главным персонажем.
Они пришли в театр. Вышегредский властным жестом усадил Артёма на стульчике поодаль, а сам поднялся на сцену, где уже заждался крикливый режиссёр и другие актёры. Ставили «Ромео и Джульетту» с Сергеем в главной роли. Конечно, по возрасту он уже не тянул на Ромео, но режиссёр Виктор Сутуев был весьма креативным человеком.
– Опять ты опаздываешь, Вышегредский! – крикнул режиссёр.
– Но-но-но! – ответил Сергей, глядя на собственное отражение в стеклянной двери. – Я здесь главный, я Ромео. Без меня всё разрушится.
– Вот возьму кого-нибудь другого на твою роль, будешь знать!
– Не возьмёшь! – гаркнул Сергей. – Я Ромео! Ты сам говорил, что хочешь креатива, а что могут эти сопляки? Ромео в нашем спектакле должен быть мужчиной лет сорока в самом расцвете, привлекательным, изящным. А что могут они, неоперившиеся цыплята? Впрочем, я всего лишь высказал своё мнение, я никому его не навязываю, – развёл руками актёр с видом, говорящим противоположное.
– А вот и возьму! – не менее громко рявкнул Виктор.
– И кого же, кого? Скажи на милость! – Сергей горделиво и презрительно облокотился на перила лесенки из декораций.
– Его! – Сутуев указал на Артёма, рыдавшего на стульчике. – Вот из него самый лучший Ромео и выйдет!
– Я уже играл как-то Ромео! Я играл его с моим белоснежным ангелом, с моей Джульеттой! Джульетта! Зачем ты меня покинула?
– Ты свихнулся? – фыркнул Сергей, обращаясь к режиссёру. – Я Ромео, я главный! А его я привёл, чтобы он развеялся немного, а то больно страдает.
– Тем более ему надо развеяться. Будет играть – забудет свои проблемы.
– Не забудет. Он сам только что сказал, что уже играл Ромео и для него это будут горькие воспоминания.
– Ничего, жизнь продолжается. Я беру его.
– Но я не прощу ему этого! – выкрикнул окончательно вышедший из себя Вышегредский.
Артём услышал эти роковые слова, сообразил, что если Сергей не простит его, ему это грозило как минимум лишением жилья и возможности таскать костюмы. Шашкин поднялся со стула и направился к двери, воздевая руки к потолку и тряся ими.
– Я уйду! Пусть играют те, кому ещё улыбается солнце! Нет мне места нигде, нигде, нигде!
Режиссёр догнал его и тихо сказал:
– Останься. Я тебя после репетиции послушаю. Пусть уж Ромео играет этот зазнайка Вышегредский, а тебя я возьму в другой какой-нибудь спектакль.
Всю репетицию Артём сидел на стуле, то с восторгом, то со слезами наблюдая за актёрами и режиссёром, а когда все разошлись, он ещё долго читал Виктору Сутуеву стихи Шуберта:
Я живу на свете белом
И люблю смотреть в окно,
Где краплёной карты ели –
Словно в хвое кимоно.
Я смотрю на птичьи стаи,
И мечтаю, и чай пью,
И всё чаще понимаю:
Хорошо, что я живу!
Я пойду с своей плетёнкой
И в корзинку соберу
Разноцветные иголки,
Что пригрезились ежу.
– Мой лучший друг пишет прекрасные и светлые стихи! – воскликнул Артём. – Но я сам не знаю эту радость, я живу в сплошном страдании! Так пусть же хоть он будет счастлив, он заслужил счастья сполна!
Виктор принял Артёма в театр.