14. ПРОМОКШИЕ ПЕРЬЯ
Рябчиков и Шуберт сидели в закусочной и ждали жареную картошку. Конечно, в этой закусочной она всегда подгорала, но Рябчикову не приходило в голову предложить другое место, хотя платил за всё он (у Шуберта вечно не было денег), и средств у него, у Рябчикова, было более чем достаточно.
– Они пикник устраивают, – задумчиво произнёс Шуберт.
– Пикник? Кто?
– Поэты. И меня, как всегда, не зовут. Конечно, если я навяжусь им, они меня не прогонят, но я там не вписываюсь.
– Кончай переживать, Шуб! Просто ты пишешь лучше их. Что они пишут? Всякую дребедень без рифмы, это и стихами не назовёшь. И смысла там никакого – сплошной бред. Ты в десятки разов талантливее их!
– Думаешь?
– Уверен.
Шуберт, казалось, успокоился, но всё же о чём-то всё время думал.
– Рябчиков, а давай мы сами устроим пикник с Лидой, с тобой, с Артёмом!
– С Артёмом?!! Ты что, больной, что ли? Он же всё испортит!
– Я знаю… Но он такой несчастный! У него бывают глаза, как у бездомного котёнка. И он так хочет со мной дружить…
– Вечно ты… Ладно! Артёма так Артёма!
Шуберт победоносно улыбнулся, глядя в окно. И вдруг у Рябчикова зазвонил телефон.
– Ало, Наташа?
Да, это была его бывшая невеста, ныне жена его брата Совка.
– Рябчиков, я так… поговорить захотела! Как ты живёшь?
– Я отлично! Сейчас сидим с Шубертом, горелую картошку ждём!
– Сколько я тебе говорила, чтобы ты перестал непонятно что есть? Ты неисправим! Вот была бы я твоей женой, я бы тебе вкусную и здоровую пишу готовила.
– Хм… а Совку ты готовишь?
– Да только это и делаю! И готовлю, и убираю, и стираю, и пыль вытираю, и пылинки сдуваю, – и всё без толку!
– А что такое?
– Сядет, надуется, как сыч, – и давай слушать про терроризм. И так изо дня в день. Рябчиков, моя жизнь начинает превращаться в чёрно-белое кино, которое крутят без перерыва.
– Стой. Я сейчас с Шубертом посоветуюсь.
– Опять Шуберт! – казалось, Наташа по ту сторону телефона всплеснула руками.
– Шуберт, что с Наташкой делать?
– А что случилось? – спросил поэт, хотя сам обо всём догадывался.
– Говорит, её жизнь превращается в чёрно-белое кино, которое крутят без перерыва.
– Позови её тоже на пикник. И Совка позови, хоть он и не пойдёт.
– Ало, Наташ! Приходи на пикник, мы с Шубертом устраиваем, с его девушкой и с одним психом.
Наташа грустно посмеялась.
– И Совка бери.
– Какого Совка? Разве его вытащишь куда-то?
– А он не против будет, если ты пойдёшь?
– Мне кажется, ему будет всё равно. Иногда у него такой вид, будто он хочет послать весь мир куда подальше или хотя бы чтобы его хоть ненадолго оставили в покое.
– Ну тогда приходи.
И вот наступил день пикника. День был солнечный, ясный. Друзья расстелили в парке покрывало и положили на него огурцы, помидоры, криво нарезанную колбасу (резал Шуберт, сначала отнекивавшийся, но вынужденный послушаться приказа Рябчикова), яйца и печенье, испечённое Наташей. И вдруг ни с того ни с сего набежали тучи, заволокли всё небо, и хлынул ливень.
– Нам нельзя здесь оставаться! Нельзя! – кричал Артём, заламывая руки. – Можно простудиться и слечь. Сейчас совершенно недопустимо, чтобы кто-то слёг! Летом очень опасно подхватить простуду, когда воздух раскалён. Надо свернуть это всё и поймать машину.
Надо сказать, что на этот раз на Шашкине красовался какой-то немыслимый костюм из перьев. Почему-то при первом взгляде на эти перья всем казалось, что они страусиные.
Все как-то инстинктивно бросились следом за Артёмом – все, кроме Шуберта и Лиды. Они укрылись от дождя под деревом и стояли там, обнявшись. Дождь был таким сильным, что парк весь опустел.
– Я всю жизнь мечтал об этом… – в упоении прошептал Шуберт, поднимая глаза кверху и глядя на вспыхивающие молнии, разрывавшие фиолетовую небесную ткань.
– Да, и правда очень здорово! Но какой нехилый дождь. Ты как, не замёрзнешь, Шуберт?
– А я прижмусь к тебе покрепче – и никакие холода не страшны, – ласково ответил поэт, заглядывая в лидины глаза. – Я даже стих сочинил. – И он прочёл:
– Я вдвоём с моей любимой,
Мы под деревом стоим,
И такой нахлынул ливень,
Как от пламени вдруг дым.
Но не страшен мне ни ливень,
Ни гроза, ни даже яд.
Я хочу с моей любимой
Целый век вот так стоять.
Чтоб меня поцеловала,
Обняла меня нежней,
Чтобы радуга сияла
В глубине её очей.
– Шуберт! Мой Шуберт!..
Наступил вечер. Дождь кончился, но было ещё холодно. Шуберт сидел с Лидой на лавочке и нежно держал её за руку. Он любовался её прекрасными волосами и то и дело с лёгкой улыбкой смотрел куда-то вдаль, предаваясь мечтам. Напротив них шатром раскинулся фонтан с лучистыми, разноцветными от подсветки струями. И вдруг… из фонтана выпрыгнул Артём Шашкин, подбежал к влюблённым и давай брызгать их обоих! Страусиные перья лежали поодаль, Артём снял их, чтобы не замочить.
– Опять этот Шашкин! – закричала Лида. – Ну я ему сейчас покажу!
Лида подбежала к перьям, схватила их и зашвырнула подальше в фонтан.
– О горе мне, горе! – взвыл Шашкин, бросаясь за одеждой. – Можно ли реагировать так на безобидную шутку несчастного человека, которому и так в жизни радости нет?
Он прыгнул в фонтан и извлёк из него своё одеяние, но оно было безнадёжно промокшим. Артём стоял в растерянности, а с его обнажённых тощих рук стекали капли. Шашкин смотрел на эти капли с таким видом, будто удивлялся, почему они не разноцветные.
– О горе мне! Мне теперь нечего надеть, и я простужусь. Ну и пусть простужусь, так мне и надо! Я знал, что рано или поздно умру от скорби, снедающей мою душу, так лучше уж умереть от простуды! И чем скорее, тем лучше! – и он улёгся на землю около фонтана.
– Что с ним делать, Шуберт? – всплеснула руками Лида. – Тут и медицина бессильна.
Шуберт понял, что иного выхода не оставалось, кроме как отдать Шашкину свою одежду, ведь Артём был готов валяться и «умирать» до скончания века. Шуберт стал нерешительно расстёгивать рубашку.
– Ты с ума сошёл? – воскликнула Лида.
– Ну надо же что-то делать… – ответил поэт, снимая брюки.
Он подошёл к Артёму и положил рядом с ним одежду.
– О благороднейшая душа! – восклицал страдалец, застёгивая последнюю пуговицу.
– Эй ты, Шашкин! – крикнула Лида. – А ну отдавай Шуберту одежду!
– Не надо, Лида, – произнёс Шуберт, ёжась от холода, и прибавил шёпотом: – А то хуже будет.
Лида вызвала такси и заставила Артёма заплатить. Они уселись в машину – Шуберт в одних трусах, Шашкин в одежде Шуберта и Лида в своих элегантных дерзких джинсах и блузке в полоску.
– Вы что, с пляжа? – усмехнулся водитель.
– Мать твою… – буркнула себе под нос Лида, обнимая замёрзшего поэта и стараясь согреть его. Артём всю дорогу стонал что-то про бренность бытия и одиночество мятежных душ.
Они приехали домой к Шашкину. Лида потребовала, чтобы они приехали именно туда, потому что до его дома надо было ехать меньше всего по времени. Артём с торжественно-пылкой улыбкой повёл их по комнатам, предварительно дав Шуберту лиловый халат с вытканными фазанами и лилиями.
– Тебе очень, очень идёт этот покрой, о мой юный лирик!
Это была двухкомнатная квартира со всяким антиквариатом и милыми безделушками. На потолке красовалась лампа с искусственными, но изящными хрусталиками.
– Я очень люблю чистоту и порядок и убираюсь здесь, – таинственно рассказывал Шашкин. – Ведь место, где живёшь, должно радушно принимать тебя в свои покои, иначе не будет покоя ни в мыслях, ни в чувствах. Но покой ли я ищу? Нет мне покоя на этой земле, так пусть же покой наступит хотя бы в жилище, – говоря это, он развешивал на сушилке мокрые перья.
И вдруг дверь открылась, и вошёл какой-то невысокий полноватый, но очень импозантный человек лет сорока. Он устремил острый орлиный взгляд на Артёма и гостей.
– Что здесь происходит? Мои перья! Почему они мокрые? Что ты с ними сделал? – человек ткнул пальцем прямо в Шашкина с видом царя, пригвождающего холопа на месте преступления. – А остальное? С остальным ты тоже что-то сделал? – человек открыл шкаф и стал перебирать все свои костюмы: гусарский костюм, средневековый, костюм палача, костюм маркиза и т.д.
Шуберт быстро вышел из комнаты и захохотал. Удивлённая Лида пошла за ним.
– Что с тобой? – с улыбкой спросила она.
– Я теперь понял, откуда у Артёма все эти костюмы! – сквозь смех ответил Шуберт.
Вдруг оба услышали крики и поспешили обратно в комнату.
– Спасите! Спасите! – орал Шашкин.
– Да ну тебя, – капельку надменно, капельку обиженно пожал плечами владелец костюмов. – Всего лишь слегка пригрозил – уже испуг.
– Кстати, знакомьтесь, – сказал Артём, видя, что напугавший его уже остывает. – Это Сергей Вышегредский, актёр, с которым мы снимаем квартиру.
– Знакомьтесь, – иронично улыбнулся в свою очередь Сергей, – это Артём Шашкин, который вечно таскает у меня костюмы, как ворона сыр.
– Я…
– Цыц! Это мои костюмы! Мои! Пользуется моей добротой, будь она неладна…
Через некоторое время они уже вчетвером сидели на кухне и пили чай с эклерами, Сергей Вышегредский рассказывал разные забавные случаи из театральной жизни, в которых он всегда был на высоте, а остальные – слегка опозорены, а Артём то и дело восклицал:
– О, как славно жить, найдя своё истинное призвание! О, как ничтожны те, в ком и призванья нет!