11. РАССТАВАНИЕ
Рябчиков, Шуберт и Наташа сидели за столом в квартире у Наташи.
– Шуберт, будешь ещё сосисок? – спросил Рябчиков.
Не успел поэт ответить, как Наташа вспылила:
– Я не для него их покупала и жарила! По какому праву ты здесь распоряжаешься и решаешь, кто что будет есть?
– По такому праву, что ты – моя будущая жена.
– Ты в этом уверен?
– Абсолютно.
– А зачем тебе жена, Рябчиков?
Рябчиков задумался и почесал затылок.
– Шуберт, тебе положить сосисок? – вновь спросил он.
Шуберт боязливо покосился на Наташу, не решаясь прямо смотреть на неё.
– Да нет, спасибо, Рябчиков, я сыт. Да и вообще, это же наташины сосиски…
– У нас тут всё общее. Ты очень похудел после болезни, Шуберт. Я хочу, чтобы ты взял ещё хоть одну сосиску.
– Не надо, Рябчиков, – и Шуберт посмотрел на друга более чем выразительно.
– Ну как хочешь. А я возьму, – и Рябчиков положил себе ещё две сосиски. Обстановка накалялась.
– Знаете, что я предлагаю? – обратилась к ним вдруг Наташа, бледная от гнева. – Поехали к Совку?
Шуберт поперхнулся и полетел со стула. Рябчиков бросился его поднимать.
– Зачем нам к Совку, Наташ? – спросил жених.
– Ну как зачем? Он всё-таки твой брат. И потом, женщине простителен маленький каприз, тем более ты уже и так перестал уделять мне внимание. Поэтому я настаиваю, чтобы мы все поехали к Совку.
– А Шуберту-то что там делать?
– То же, что и тебе. Ведь ты так неразлучен с ним, так неужели лишишь его удовольствия вместе с тобой погостить у твоего брата? – Наташа дрожала от ярости.
– Ладно. Шуберт, не бойся, всё будет нормально. Поедем, – в словах Рябчикова читалось: «Всё будет нормально, ведь там буду я».
И вот они все трое сели на электричку и отправились в Мытищи. Шуберт с содроганием переступил порог дома Совка, но его успокаивало, что на этот раз друг был с ним.
– Это вы всем колхозом заявились? – пробурчал Совок. – Не ожидал. Шуберт, подмети тут, а я про терроризм послушаю.
Шуберт посмотрел на Рябчикова.
– Он не будет у тебя подметать, Совок, – твёрдо сказал Рябчиков.
– Это ещё почему?
– А почему он должен у тебя подметать? Он что, слуга твой, что ли?
– А зачем тогда приехал?
– Потому что мне так захотелось, – вдруг вклинилась Наташа.
– Тебе? А зачем?
Наступила пауза. В это время Шуберт куда-то смылся. Он пошёл на кухню и написал там на валявшейся скомканной салфетке стих:
Эх, Наташа рассердилась
Не на шутку, я смотрю.
Она в Рябчикова вгрызлась,
Словно ноченька в звезду.
Что же делать, я не знаю,
Знаю только: виноват.
Я совсем не понимаю,
Как же мне их примирять.
Но, возможно, и не стоит
Их мирить, ведь нет любви.
Вместе быть тогда не стоит, –
Эх, увы, увы, увы!
Шуберт сложил несколько раз салфетку, положил в карман брюк и вернулся в комнату. Там уже шли брачные переговоры.
– Рябчикову до меня нет никакого дела, поэтому наша свадьба отменяется, – чеканила Наташа. – Я предлагаю тебе, Совок, быть моим мужем. По крайней мере тут никакого Шуберта не будет. Я буду заниматься хозяйством и во всём помогать тебе. Я начну уже с сегодняшнего дня.
Совок слушал её речь и размеренно кивал головой. По всей видимости он согласился. Рябчиков с Шубертом пошли в магазин, купили торт, конфеты, фрукты и колбасу по случаю помолвки. Все остались на несколько дней у Совка, предоставившего Наташе отдельную комнату, а Рябчикова с Шубертом поселил вместе с собой. Наутро Наташа проснулась раньше всех и решила показать Совку, какая она хозяйственная. Она решила постирать одежду гостей, тихо вошла в комнату, подкралась к постели, где спал Шуберт, и тихо взяла валявшиеся рядом на кресле брюки поэта. Брюки были чистые и не нуждались в стирке, но Наташе непременно надо было что-нибудь постирать. Она понесла их в ванную и решила потрясти карманы, проверить, нет ли там чего, чтобы не постирать вместе с чем-то. Из карманов тут же посыпались какие-то монеты в пятьдесят копеек, старые чеки и сложенная салфетка. Наташа схватила её, развернула и прочитала стихотворение, которое поэт не собирался никому показывать. Наташа положила салфетку в карман своего фартука и заплакала, однако всё-таки постирала брюки. Она ещё твёрже решила выйти замуж за Совка.
Когда все проснулись и сели за стол, Шуберт поглядывал на Рябчикова, пытаясь понять, какие у того чувства от внезапной помолвки бывшей невесты с братом. В общем-то Шуберт чувствовал, что Рябчиков не расстроился, а наоборот, рад, но поэт не мог ничего с собой сделать. Всё рвалось у него внутри от чувства вины и стыда. А Рябчиков не понимал этого, не чувствовал. Может быть, Шуберт нуждался хотя бы в нескольких словах, хотел, чтобы Рябчиков приободрил его. И Рябчиков догадался, только когда Шуберт пошёл на кухню и уселся у окна, смотря застывшим взглядом куда-то вдаль. Шуберт пошёл не для того, чтобы шли за ним, он просто нуждался в том, чтобы побыть одному. Но Рябчиков тут же пошёл следом.
– Ты чего? – спросил он.
– Я места себе не нахожу, Рябчиков!
– Из-за чего? Из-за того, что она нашла твой стих?
– Как?.. – Шуберт страшно побледнел, медленно встал и приблизился почти вплотную к другу.
– Она мне показала с утра, пока ты спал. Она постирала твои брюки, а потом положила обратно. Ты невнимательный, Шуберт. Мог бы заметить, что они аккуратно лежали на кресле, – значит, их кто-то брал.
– Но зачем ей понадобилось стирать их?
– Хочет Совку доказать, что будет хорошей женой.
– Рябчиков, я не знаю, что и думать про это всё…
– Успокойся, Шуберт. Она сама так решила. Никто её не заставлял. И к тому же Совок и правда нуждается в жене, он совсем дикий и неотёсанный.
– Может быть, ты и прав… – задумчиво протянул Шуберт. – Наташа возьмёт его в свои руки и привяжется к нему. Она из тех, кто нуждается в том, чтобы заботиться о ком-то, и привязывается как раз благодаря этой заботе.
– Откуда ты всё это знаешь? Даже я не настолько знал её, хоть и был её парнем. Но ты сказал, и я думаю: а ведь так и есть!
Шуберт улыбнулся и ничего не ответил. Он не знал, как объяснить другу. Он просто чувствовал – и всё. Но что больше всего радовало поэта, так это то, что светлое, радостное настроение снова стало воцаряться в его душе, он уже перестал так сильно терзаться муками совести. Может, поверил, что Наташа будет счастлива с Совком, а может, просто устал страдать.