10. ИСКУПАЛИСЬ
Во время одного из поэтических вечеров, когда Шуберт уже прочитал своё стихотворение, а Рябчиков отошёл покурить, Артём Шашкин подошёл к Шуберту и сел рядом за столик.
– Шуберт, давай уйдём отсюда, здесь так душно! А я хочу поговорить с тобой по душам, как с единственным другом во всей вселенной. О, знал бы ты, как тоскливо бывает мне, несчастнейшему из людей, и некому выговориться о своей печали!
– Ну хорошо… – растерянно ответил поэт. – Только надо Рябчикову сказать.
– О, пустое! Если он не глуп, то сам обо всём догадается, – Артём надел венецианскую маску, которую на время снял, и они направились к двери. Как раз в этот момент вернулся Рябчиков и недоумённо оглядел пустой столик.
Шуберт и Артём шли по вечерней набережной, а в воде отражались разноцветные огоньки иллюминации.
– О, знал бы ты, как я любил её! – воскликнул Шашкин.
– Кого?
– Моего белоснежного ангела. Она была прекраснейшим созданием на земле, на нашей бедной старушке-земле. Но почему была? Она и есть прекраснейшее создание! Я уверен, в разлуке она только хорошеет, ведь она не может не хорошеть. Время не отнимает её красы, а только прибавляет. Не то что я! Я чахну и увядаю! Ну и пусть! Лишь бы она всё так же походила на брезжащий солнечный свет, лишь бы она украшала бренный путь нас, смертных! О Шуберт! Я умираю!
– Почему же вы расстались? Если ты её так любишь, отыщи её снова и будь с ней!
– Невозможно! – Артём запрокинул голову. – Я изведу её своей ревностью! О, как забыть мне её, как забыть?
– Зачем же так ревновать? Люби её и будь счастлив. Был бы я на твоём месте, я бы… – Шуберт улыбнулся мечтательно и немного грустно.
– О, я вижу по твоим глазам, что и у тебя есть печальная история. Расскажи мне всё, о поэт!
– Я любил одну девушку, а она меня…
– Что она? Скажи мне, скажи!
– Осмеяла! Она сказала, что я не гожусь на роль её кавалера, что я мало зарабатываю, не могу её обеспечить и всё такое… А ведь поначалу принимала мои ухаживания, позволяла читать стихи. Я столько стихов написал про неё! Но она потом сказала, что просто её это всё забавляло. Тогда я взял все свои стихи и сжёг втайне ото всех.
– А почему втайне? О, я бы устроил грандиозный пожар, чтобы все видели, как сгорают напрасные надежды.
– Мне это не нужно, Артём. Я ведь не для зрелища их сжёг, а потому что мне было больно.
– О женщины! Где же ваше сердце? Куда вы спрятали вашу душу?
Шуберт усмехнулся:
– Не знаю уж, куда спрятали, но ключ точно далеко-далеко.
– Он на дне реки, я знаю! – закричал Артём. – Так я прыгну и утону, лишь бы хоть одним глазком увидеть этот ключ!
– Перестань, Артём, – ответил Шуберт, чуть-чуть выходя из терпения, но стараясь держаться. – Я ведь и сам…
– Что ты сам? Что? Хотел умереть? – восторг засиял в глазах Шашкина.
Шуберт кивнул.
– Да, я уже стоял на набережной, правда, не на этой. Мне всё казалось бессмысленным, и я уже думал прыгнуть и покончить со всем. Но что-то меня держало. Я всё стоял и колебался. И в какой-то момент я вдруг понял, что не сделаю это, развернулся и медленно побрёл прочь. Никого вокруг не было, и вдруг какой-то мотоциклист быстро промчался мимо и окатил меня всего водой из лужи. Он проехал чуть-чуть дальше, но вдруг остановился и подошёл ко мне. Это был Рябчиков. Так мы и познакомились. Он стал звать меня домой, чтобы высушить одежду, я отказывался, говорил, что ничего страшного, сама высохнет (мне настолько было всё равно), но он буквально силой усадил меня сзади на мотоцикл и повёз к себе. Мы весь вечер пили мартини. Я рассказал ему всё, а он отругал меня за то, что я думал свести счёты с жизнью, и заставил пообещать, что этого больше не повторится.
– А ты что?
– Я пообещал. И вскоре написал такой стих:
Я хотел пойти топиться,
Но ушёл, раздумал я,
Вдруг увидел мотоциклиста,
Окатившего меня.
Пригласил меня он в гости,
И решил я: буду жить,
Никогда с моста не прыгну,
Беду сдерживать всю прыть.
– О, какая дружба, какая дружба! Ты хоть кому-то нужен, а я никому, никому! Прощай! – Артём резко перегнулся через перила и полетел в реку.
– Артём!!! – Шуберт прыгнул следом, забыв, что не умел плавать. И в этот момент подбежал Рябчиков, который всё это время шёл сзади за несколько метров и наблюдал.
– Мать твою! Шуберт! – Рябчиков скинул куртку и прыгнул в реку в рубашке и джинсах. Артём уже плыл к берегу, а Шуберт безвольно барахтался, еле-еле пытаясь удержаться на поверхности.
– Шуберт! Держись, мать твою! Я сейчас!
– Рябчиков!!! Быстрее! Я тону! – слабо кричал Шуберт, и это была правда.
– Держись!!! – орал Рябчиков, неистово плывя.
И в тот момент, когда Шуберт уже пошёл ко дну, Рябчиков подплыл, ловко нырнул, схватил друга за шкирку и поплыл с ним к берегу.
И вот Шуберт уже лежал на земле с растрёпанными мокрыми волосами, облепившими его лицо. Рябчиков откинул его длинные пряди назад. Шашкин лежал поодаль, делая вид, что ему плохо, но Рябчиков не обращал на него внимания. Он пытался привести в чувства Шуберта, пока не приехала вызванная им, Рябчиковым, скорая помощь. Врачи забрали Шуберта, а когда спросили, не нужна ли помощь и Артёму, Рябчиков раздражённо ответил, что это был жуткий симулянт и шантажист. Машина уехала.
– Нет в тебе сердца! – трагически воскликнул Артём, «приходя в чувства».
– Ты что, больной, что ли?!! – закричал Рябчиков. – Мой друг по твоей милости в больницу попал, а ты тут театр мне устраиваешь!
На следующий день Рябчиков пошёл навестить Шуберта, у которого оказалось воспаление лёгких. Рябчиков принёс ему фрукты и сладости и сел прямо на койку, где лежал Шуберт.
– Ну ты как, Шуберт?
– Уже вроде лучше, я больше испугался просто.
– Больше испугался? Да у тебя воспаление лёгких, мать твою!
– Да?.. – немного удивлённо, немного растерянно откликнулся Шуберт, как будто впервые узнав об этом. – А, ну да…
И вдруг в палату вошёл Артём, тоже приехавший навестить Шуберта.
– О, свет уже меркнет! – воскликнул Артём, вставая на колени перед поэтом. – Я виноват, я виноват до конца моих дней! Не нужно было тебе прыгать спасать меня, лучше бы я утонул, но ты бы остался здоров! Я сейчас прыгну из окна от стыда и позора, я убью себя от раскаяния и мук совести, лишь бы искупить вину перед тобой, благороднейший из поэтов!