4. НОКАУТ
Шуберт сидел у окна и пил кофе. За окном моросил мелкий дождик, небо было фиолетово-розовым. И вдруг молодой поэт отставил чашку, взял первый попавшийся под руку клочок бумаги и написал:
Вновь бессонница сломила,
Пью я кофе день за днём.
Я беру спросонья мыло,
Умываюсь под дождём.
Где же прежняя вся радость?
Безмятежность, где же ты?
И воркует снова пакость,
Подломляя все цветы.
Но я верю, что когда-то
Счастья дождик прилетит,
И я буду в море плавать,
Как какой-то глупый кит.
Будет море новой жизнью,
Не солёной, а живой,
А сейчас пока что ливнем
Умываюсь, как водой.
Дописав, Шуберт с конфиденциальным видом протянул своё творение Рябчикову. Наташа проворчала:
– Опять он пишет на моём чеке!
– Ната-а-аш… – мечтательно протянул Шуберт. – Неужели тебе нужен этот чек? Ведь ты же уже всё купила.
– Да, купила. И между прочим, я купила то, что ты поедаешь. Должна же я проверить, обсчитали меня или нет!
– А если обсчитали?
– Пойду жаловаться тогда!
– Да ну… – махнул рукой Шуберт, вновь глядя, как острые капельки дождя нарушали покой луж. А Рябчиков в это время внимательно читал.
– Мне нравится, – сказал он. – Ты явно растёшь в своём творчестве. Надо мне устроить тебя на работу в какой-нибудь журнал, где пригодятся твои способности.
– В журнал? А в какой? У меня нет никаких связей – кто меня возьмёт?
– А это уже моя забота, ты об этом не должен думать. Связями можно легко обзавестись, что я и сделаю. Скоро ты у меня будешь…
– Только не главным редактором… – улыбнулся Шуберт мягкой улыбкой.
Наташа отвернулась к стене и расхохоталась.
– Рябчиков, пойдём со мной на поэтический вечер? – предложил Шуберт. – Я почитаю там этот стих, раз он тебе понравился.
– Слушай, Шуберт, я не хочу тебя обижать, но мне надоели твои поэтические вечера. Там всегда одно и то же. Ты выступаешь минут пять, не больше, а до тебя мне приходится всякую дребедень слушать.
– Но ты можешь и не слушать. Когда мне что-то неинтересно, я просто отключаюсь. Я как вырубаюсь и начинаю думать о своём. Может, стихи мысленно сочиняю.
– А я так не могу! У меня есть уши, и я всё слышу. Особенно этих горе-поэтов, которые орут во всю глотку.
– Ну Рябчиков, ну последний разок. Ну ради меня!
– Ладно. Наташа, ты идёшь с нами?
– Ты ещё спрашиваешь? Конечно, не иду. Мне там делать нечего.
– Хорошо, тебя никто не заставляет. Хочешь – иди, не хочешь – не иди. Собирайся, Шуберт.
– Я что-то куртку не могу найти.
– Ну куда ты её повесил? На вешалку?
– Не помню… А, кажется, Наташе на кровать положил.
– Нет, мне это очень нравится! – нервно произнесла Наташа, волчьим взглядом впиваясь в лицо Рябчикова.
– Наташа, не кипятись, – тихим, но твёрдым голосом ответил ей жених. – Ну что, готов, Шуберт? Вечно тебя приходится три часа ждать!
– Но мы не торопимся. Там можно и опаздывать.
– Пошли!
И вот Шуберт снова на сцене. Он прочитал свои стихи, окинул лёгким взглядом слушателей, и вдруг его глаза застыли на каком-то щуплом и плюгавом человечке с очками во всё лицо.
– По-моему, бездарные стихи, – пропищал плюгавый.
– Что?!! – не понимая, что он делает, Шуберт порывисто подошёл к плюгавому и толкнул его в плечо. Удар был не сильный, но плюгавый качнулся и упал.
– Рябчиков, Рябчиков, я критика побил! – торжествующе восклицал Шуберт с эйфорией в глазах и в голосе. – Смотри, я критика побил, сам критика побил! Рябчиков, Рябчиков!
Рябчиков взглянул на плюгавого неодобрительным взглядом. Шуберт замялся, не в силах понять, к кому обращено это неодобрение – к плюгавому или к нему самому, к Шуберту.
– Ой, Рябчиков, я, кажется, человека убил… Что же делать? Помоги мне, Рябчиков!
Рябчиков взял у какой-то девушки зеркало и поднёс его к губам плюгавого.
– Никого ты не убил! Успокойся, Шуберт. Неужели ты думаешь, что ударом в плечо можно убить человека?
– Ну я не знаю… – растерянно промямлил поэт. – Я просто впервые сам побил критика…
– Да, я понимаю, ты взволнован, малыш. Посиди, – и Рябчиков усадил друга на свободный стул, а сам набрал в рот виски и со всей силы окатил холодной влагой лежащего без сознания плюгавого. Плюгавый тут же ожил.
– Ой, Рябчиков, ты снова спас меня! – радостно закричал Шуберт, бросаясь на шею другу. – А я уж испугался, что меня будут судить, в тюрьму посадят. А в тюрьме ведь несладко…
– Тебе нечего бояться, ведь я был бы твоим адвокатом. А ты знаешь, что это значит.
– Конечно, знаю! Меня бы оправдали! – откликнулся Шуберт с выражением непередаваемой благодарности и счастья.