Я настоящий рыцарь… гарцую на мощном коне, в дорогих блестящих доспехах, поднимаю над головой огромный двуручный острый меч. Битва, настоящая средневековая. На ветру развиваются плотные большие полотнища-стяги и хоругвей. Гулко стучат копыта тяжелых боевых коней под грузной бронёй жутких рыцарей. Злые крики, лязг железа, грохот, дым, яркий отблеск света на чудовищно длинном мече. Вдруг все словно замирает, останавливается. Конь разом сбрасывает меня из седла …
Падаю! Падаю со страшной высоты. Земля летит навстречу! Нога застревает в стремени, повисаю, ударяюсь о большой камень не головой, но спиной где-то ниже шеи. Мой конь дергает, освобождается, а прямо на меня валится чужая убитая лошадь. Тяжелый круп прижимает к грязной земле. Не выбраться даже невредимому, а я не могу шевельнуться, чувствую, вижу и ничего не могу. Вокруг надо мной грохочет, свирепствует битва: крики, ржание, грохот, звон стали, а я терплю, жду конца. Может заметят, найдут. Сражение затихает, победные крики сменяют стоны раненых. Кто-то ходит ищет своих. Стоптанный сапог у самого лица.
-Помогите… – мой голос слишком тихий и жалкий.
Меня не замечают. Остаюсь под трупом лошади. Ноги начинают нестерпимо болеть, а огромное поле трупов начинает разлагаться и вонять, удушливо и все сильней. Появляются падальщики. Первыми гонят воздух крыльями чёрные жадные вороны. Ходят деловито, присматриваются. Один присмотрел мои глаза, сидит, хохлится, нацеливается. Удается дёрнуть головой, отогнать. Он искренне возмущен, отскочил, ждёт. Вдруг срывается, улетает. Мою дохлую лошадь заметил драный, тощий медведь. Подошел, обдал зловоньем, стал нюхать мои ноги. Так хочется дернуться, врезать хищнику по морде, а могу только лежать, терпеть, ждать… от того не отмахнёшься. Зверь принюхался, решил, что конина лучше, взялся за лошадь, а я остаюсь внутри его трапезы. Слышу жуткое чавканье, чую жуткую вонь. Медведь жадно обгладывает круп, начинает с брюха, урчит, тянет кишки, отдирает огромные куски мяса, показываются белесые кости, возвращаются вороны, клюют куски поменьше, кричат, толкаются. А я лежу, смотрю. Бояться больше нет сил, громадные жёлтые зубы рвут плоть, пока чужую. А я смотрю, не могу даже отодвинуться. Все тело горит в страшной боли. Зачем?! Почему?! Шевельнутся не могу, а боль чувствую так сильно…
Наконец падальщики насытились, отреагировали на мои крики, подались прочь. Настала страшная, действительно мёртвая тишина. Дневной свет померк, опустилась ночь. Холодная безнадёжная, поглотила мир. Тревожная, настороженная тишина наполнена густым, почти видимым смрадом. Далеко вверху подмигивают холодные, равнодушные огоньки звезд, плывут прозрачные облака. Боль настойчивая, не отпускающая, переполняет тело. Где-то над чёрными горами трупов бродят, приближаются желтые злые огоньки волчьих глаз. Страшные круглые надвигаются, окружают. Волки хищники, не падальщики. Им всё равно, начнут грызть и рвать при жизни. Страх сжимает горло, но ничего сделать не могу. Смотрю, как ужас обступает, надвигается… а смерти все нет.
-Господи!
Волки не издают ни звука. Приближаются. Ближе. Ближе. Неожиданно стая настороженно замирает, вдруг отступает, разбегается. Вдалеке где-то между звездами и трупами появляется рыжий факел. Не разгоняет, темноту только подчеркивает. Мародеры. Может добьют. Факел бродит, склоняется, поднимается, пугает стаи ворон. Птицы мечутся, каркают, заглушают слабый голос:
-Люди!
Меня не слышат, проходят мимо. Уходят восвояси. Факел пропадает, возвращаются волки. Скорей бы умереть!
Резко просыпаюсь. Мозг медленно, как скрипучая телега, соображает, что на дворе двадцать первый век. Волков нет, рвет на куски страшная боль. Каждая клеточка кричит, просит помощи. Вокруг только ночь, тишина. Я не могу пошевелить даже пальцем. Тишина, тепло, свежо, чистые простыни…
Но болезнь современная, неизлечимая, настоящая, страшнее хищников из кошмара. Скорей бы умереть!