Проект "Ребенок"
– Именно то, что естественно, – заметил Бол-Кунац, –
менее всего подобает человеку
Виктор ощутил какой-то холод внутри… Словно в лицо ему
расхохоталась кошка.
– Сколько тебе лет? – спросил он.
– Четырнадцать, – рассеянно ответил Бол-Кунац.
АиБ. «Гадкие лебеди»
«Логический диссонанс» у школьника означает, что одну и ту же ситуацию он видит с разных сторон: с точки зрения «личного мировоззрения» и «персонального мифа». Предназначение этих моделей различно, и поначалу это снимает остроту диссонанса; но лишь поначалу. Начиная со среднего школьного возраста (11-13 лет по Д.Б. Эльконину) у ребенка нарастает дискомфорт, который Л. Фестингер некорректно окрестил «когнитивным диссонансом»: конфликт между поведением и личной установкой. Ну, это когда вы вдруг обнаруживаете, что поступили вопреки своим принципам; вы ведь испытываете дискомфорт, правда? И как же вы его снимаете? «Измените установку», – советует Фестингер. (Дальше следует долгая пауза, в течение которой автор выбирает выражения. Ну, скажем, так…) Это невозможно. До тех пор, пока человек не впадает в маразм, его развитие – улица с односторонним движением, «анизотропное шоссе». Нельзя взять ластик, стереть прежнюю установку и записать новую. Можно уточнить, заблокировать, компенсировать… Изменить – нельзя. «Когнитивный диссонанс» (по Фестингеру) вызывают не те поступки, которые уточняют наши установки, а те, которые им противоречат. Практически это означает существование двух установок, из которых осознается только одна – первоначально. Снятие диссонанса по Фестингеру (вернее, по Дарилу Брему, который исследовал этот путь «самовосприятия»)– это в точности семантическое оформление, осмысление второй, «поведенческой установки», которая заблокирует «установку личности» (т.н. «смысловую»).
Складывается впечатление, что категория «воли» осталась вовсе неизвестной Л. Фестингеру; вероятно, он изучал психологию тряпок. Как иначе объяснить, что ему не пришел в голову альтернативный выход из «когнитивного диссонанса»: изменить поведение. В этом, собственно, и состоит механизм «сублимации». В широком смысле, это снятие «диссонанса Фестингера» поступком. «Подумай над своим поведением», – говорит мама ребенку. И тот действительно думает. И изменяет поведение… если ему хватает слов для думания. (Теми же, семантическими средствами достигается логический ассонанс и в Игре. Скрепленные логикой слов, «установки личности» и поведенческие установки дополняют в этом единстве «базис личности».) Не будем забывать, что латентный Возраст имеет духовную направленность; и рецептом Фестингера пользуются, в основном, взрослые; да и то – в условиях «слабости и неопределенности установок».
Но дети взрослеют раньше, чем это кажется по внешним признакам. И недаром так распространено инфантильное заблуждение, что «совесть формируется в возрасте 10-12 лет». Оно означает, что в этом возрасте человек («Я») начинает воспринимать императивы Дао как что-то внешнее. Это и есть первичная (если не считать виктима) подростковая форма «когнитивного диссонанса» по Фестингеру. Сначала этот дискомфорт имеет постериорный характер («угрызения совести»), а по мере кристаллизации личного мировоззрения – и априорный, директивный характер («веления совести»). Не только совести. Просто другие перцептивные функции Дао хуже рефлектируются на сознательном уровне: мы слабо различаем «угрызения» и «веления» вкуса, «угрызения» и «веления» интуиции. И реже им следуем.
В самом простом виде, различимом на уровне нейросхем, сублимация проявляет себя с начала латентного Возраста в «конкретных операциях» интеллекта – как рефлекторная реакция «гибкости ума» на актуальный диссонанс. Травматический характер виктимного опыта обусловлен тем, что у дошкольника нет выбора: механизмы сублимации еще не формируются; и снимается диссонанс по Фестингеру – образованием аберративных установок. Нормальным и типичным для дошкольного возраста является диссонанс, вызванный событиями, в которых ребенок не участвует, наблюдает их со стороны. Нормальность такого «диссонанса восприятия» в том, что он не приводит к формированию рефлексов: проблемная информация просто «не замечается» ребенком, не доходит до его сознания, оставаясь заблокированной «защитными механизмами». Эту информацию мы и назвали – осторожно и обтекаемо – «эмоциональными проблемами». «Наглядно-действенно» мыслящий ребенок воспринимает проблему как побуждение к действию – и это при дефиците необходимых навыков и зависимом формировании стратегий. «Защитные механизмы» просто необходимы в этих условиях как единственное средство снятия диссонанса восприятия.
Это хорошо иллюстрируется печальным примером т.н. «сверхвозбудимых детей», у которых развитие «защитных механизмов» заторможено; вероятно, на гормональном или другом соматическом уровне (ясности в этом вопросе нет). Это болезнь – или почти болезнь. Они пытаются снять любой диссонанс действием – т.е., формированием «первичного процесса», естественно, в режиме случайных связей. И естественно, подкрепления исключительно редки. Любой «виктимный опыт» травматичен сам по себе; к тому же, он как правило приводит к конфликтам из-за неадекватной реакции воспитателей. Впоследствии, в кризисе семи лет, этот опыт существенно сказывается на базальном внимании («волевой рефлексии») со всеми вытекающими для латентного Возраста последствиями.
То, что описал Фестингер, на самом деле заслуживает названия «конитивного диссонанса», поскольку вызвано поступком. Настоящий когнитивный диссонанс – диссонанс восприятия – возникает, когда мы наблюдает (обращаем внимание на) то, что нам не нравится. Поначалу мы не понимаем, почему. Ну вот не нравится, и все – фальшь какая-то. «Неправильно», – говорит дошкольник… И только потом «волевая рефлексия» выводит проблему на сознательный уровень. Именно поэтому…
Подростку («Сверх-Я») не нравится то, что он делает. Ну вот не нравится – и все, откуда он знает, почему. Фальшь какая-то. Да, да, да. Он знает– это правильно, он знает, что так надо, да знает он! И под истерические вопли воспитателей «Почему-почему-почему-почему!» подросток пытается осмыслить и выдать им. Ответ. В лучшем случае это оказывается отмазка, которая быстро закрепляется в качестве установки поведения. Искренний ответ от души вот так вот, на ходу, на коленке, в предсознательном режиме не соорудить. Жемчужине надо время, чтобы созреть. И если уж вам так неймется, спровоцируйте разговор по душам – жемчужница приоткроется на мгновение. Ваш ребенок сообщит то, что успел действительно осмыслить – немногое, по взрослым понятиям. Но оставьте при себе ваши разумные советы, ваши расхожие истины – это информация по другому адресу.
…Наиболее типичным «конитивным» дискомфортом является «актуальный диссонанс»: противоречие между ожидаемыми и действительными последствиями наших действий, которое приводит к осмыслению этих действий. Напротив, «диссонанс восприятия побуждает нас к активным действиям. Это две стороны одного явления: реакции на категорический диссонанс между действительным и должным (ожидаемым, желаемым). Как нет четкой границы между осмыслением и деятельностью, так нет четкой границы между их причинами. Это хорошо прослеживается на примере «диссонанса Фестингера», который может приводить и к осмыслению, и к сублимативному действию; а в общем случае приводит и к тому, и к другому параллельно. Любая человеческая деятельность – психическая или практическая – есть следствие категорического диссонанса, который человек испытывает постоянно; это наиболее общая форма побуждения, образующая живую ткань бытия. Категорический диссонанс – статус человеческого разума. Человек мыслит и действует только потому, что постоянно ощущает дискомфорт – разный по форме и силе, но всегда одинаковый по сути: он порожден конфликтом между должным и действительным, материей и идеей, теорией и практикой, телом и душой (что бы ни значило это слово). В значительной мере этот конфликт недоступен рассудку и скорее ощущается, чем осознается. О его категоричности можно составить представление разве что в специальных обиталищах для людей, повстречавших немыслимое, повстречавших в жизни то, чего не должно быть. Им в лицо рассмеялась кошка – и «защитные механизмы» отказали.
Никакие «защитные механизмы» не способны разрешить онтологическое противоречие между должным и сущим, это функция разума в целом, разума вообще (не только индивидуального, не обязательно человеческого). Асимптотическая свобода, к которой стремится Монада в кризисе идентичности, – это не просто свобода двух сигнальных систем друг от друга, не просто избавление поведения от моральных норм, а автономной морали – от уз конвенции. Разум в своем развитии собирает все императивы духовности в Супер-Эго, а императивы действительности – в Эго; и таким образом сводит онтологическое противоречие бытия к противоречию между ними. На самом деле это не разрыв дистанции, а ее сокращение – до одного шага. Но выход духовных установок в область действительного поступка – еще не решение задачи разума.
Недостаточно совершить невозможное, надо еще осознать немыслимое.