Витька, тридцатилетний ладно скроеный и крепко сшитый рыжий парень с широким перебитым носом, быстрыми серыми глазами, густоволосый и бородатый, стоял возле своего видавшего виды ЗИЛа и в молчаливой ярости терзал снятую шапку.
Он приехал на базу на рассвете, отмахав за сутки без малого семьсот вёрст по горной тайге, разгрузился, помыл машину, сделал ТО, проверил у бухгалтерши автопарка, правильно ли обсчитали путевой лист и только потом неторопливо зашагал домой, на противоположный конец посёлка, а если честно, то небольшой деревеньки, приютившейся в крохотной долине между двумя высоченными отрогами. Деревенька, благодаря геологам, получила статус геологической базы, собственный телеретранслятор и по непонятной никому прихоти чиновников вместо привычного наименования Ак-Калаш новое - посёлок Раздольный.
Но всё, что он успел сделать, притворив за собой калитку, это приласкать жену, сытно пообедать домашним, да затопить баньку, возле которой его нарочный и прихватил.
Витька был единственным среди водителей авторопарка, который мог дождливой осенней ночью проехать через перевал, а на это иной и в летний полдень не отважился бы. Он умел найти выход из безвыходной ситуации, договориться с мздоимцем-гаишником, одним ударом вырубить обезумевшего от ярости буяна, сварить кашу из топора и... Многое он мог.
А ещё он умел подшутить, да так, что шутку годами помнили, передавали из уст в уста и дополняли такими подробностями, что она превращалась в легенду.
Нередко можно было наблюдать, как стихал шум в какой-нибудь придорожной столовой, когда в неё заходил Витька.
А новичку на трассе, выразившему недоумение по поводу всеобщего пиетета к в общем-то ничем, кроме цвета волос, не выделявшемуся парню тут же вполголоса растолковывали, кого ему довелось увидеть.
В общем, Витька сам был живой легендой тракта.
Злился Давыдов и оттого, что предстоит гнать машину порожняком, и что ждёт уже битый час, а в областном центре надо быть не позже 9 утра, а главное, что обломалась ему охота: через два дня открывался осенний сезон.
Наконец из дверей конторы вышла, слегка покачиваясь, Екатерина Адыбаевна, невысокая, худенькая женщина, профсоюзный босс базы, которую буквально вытащили из-за праздничного стола: вернулась с маршрута первая экспедиция, а это был повод, тем более, что экспедиция была успешной.
- Ну, поехали, Виктор Евграфович! Время торопит! Гони что есть мочи!
"Да чтоб тебя!... - молча выругался, садясь за руль, Давыдов, учуяв запах спиртного. - И тут облом!" - деревня есть деревня, все знали, что и малая, и большая дозы действуют на Екатерину Адыбаевну одинаково, проходя три фазы. В первой в ней просыпался неутомимый оратор, во второй она впадала в гнев, выкладывая всё, что накопилось в душе, невзирая на чины и ранги, а в третьей проваливалась в непробудный сон.
- Что ты плетёшься, как улитка! Гони, пока светло! Опоздаем, без нас путёвки поделят!
- Успеем, Адыбаевна... Гарантирую.
- Все гарантируют! Мне вертолёт гарантировали! И где этот вертихвост? Он вчера должен был снять вторую экспедицию с точки - где он! Распустились! Знааааю! Рыбалят, сволочи, а я тут трясись по ухабам!!
Витька на вертолётчиков в обиде не был. Парни они неплохие, и уловом всегда делились по-братски. Сорную рыбу они оставляли медведям, везли на базу только то, чем славен север - отборный муксун, чир, таймень, нельма, иногда стерлядь. И уж Екатерину-то Адыбаевну они не обходили: премии утверждал профком.
А профсоюзный босс тем временем достиг пика второй фазы:
- Ну, вернусь, покажу им, где раки зимуют! Нет, прямо из города в авиаотряд позвоню! Узнают, суки, почём нынче вертолёто-час! Никаких премий! Уволить их к такой-сякой-разэтакой матери! А ты чего?!
- Я? Я ничё... - Витька еле сдерживал улыбку.
"Никуда ты завтра не позвонишь, и положенные премии летуны получат, потому что, как вернёмся, сама к ним и побежишь! - Думал он. - Пасеку-то твою с верховьев Уюкты пора вывозить, посуху туда дороги нет. Что туда весной, что обратно поздней осенью - вертолётом!"
- Нет, что ты лыбишься? - Екатерина Адыбаевна вошла в раж, - Распустил вас завгар!
Её понесло. Досталось и руководству автопарка, и родителям Витьки за то, что не привили сыну уважения к старшим, потом она вспомнила все прегрешения самого Давыдова и даже его сына-второклассника,
Тут машину подбросило на ухабе, да так, что профсоюзный вождь едва не остался без языка:
- Куда ты гонишь, ирод! Я скоро головой крышу кабины прошибу! Ну, Витька, быть тебе без премии, без путёвки в санаторий и без новой машины!
- А меня давно в совхоз зовут! - Ляпнул, не сдержавшись, парень. - И новый КАМАЗ обещают!
Предпрофкома в ответ разразилась длиннейшей гнвной тирадой, а Давыдов только ухмылялся в душе: её крики напрочь отбивали ему сон, что и требовалось.
Но тут на Екатерину Адыбаевну накатила третья фаза, она примолкла и начала клевать носом.
- Адыбаевна, ты не спи! - Затревожился Витька. -Ты говори со мной, я же с рейса в рейс, часа не прикорнул! Засну ведь!
Около часа она еще продержалась, а потом как-то сразу обмякла - голова, безвольно мотаясь, склонялась ниже и ниже, пока подбородок не уткнулся в грудь - и окончательно умолкла.
Уже скоро Витька ощутил, как наливаются тяжестью веки, свет фар, казалось, потускнел, в какой-то момент остатками меркнувшего сознания он понял, что на несколько секунд заснул...
Тяжело вздохнув, он притормозил перед мосточком, за которым начинался подъём на перевал, свернул на обочину, заглушил двигатель и с трудом выбрался из кабины.
На ватных ногах он спустился к ручью, встал на колени и окунул голову в в бурлящий поток. Не подействовало. Тогда Витька стянул с себя свитер и рубаху и плескал обжигающе холодную воду на грудь и спину до тех пор, пока его не начал сотрясать озноб.
В голове его прояснилось. Выкатившаяся из-за хребта луна высветила тёмные кроны и серебряные стволы могучих кедров на склоне, лёгкий ветерок донёс густой смолистый запах.
"Часок-другой продержусь... Эх, попутчика бы, да где его взять? - думал Давыдов, растираясь и одеваясь. - А впрочем..."
Он торопливо поднялся к машине и сел за руль, с грохотом закрыв дверцу.
Глянул на пассажирку. Та даже не шелохнулась.
- Ну, Катька, эту поездочку ты будешь помнить всю жизнь, - пробормотал он, доставая из бардачка отвёртку, блеснувшую хищным жалом в неверном свете луны, и, не церемонясь, отодвинул в сторону безвольное тело женщины.
Через минуту ЗИЛ бодро фыркнул и неторопливо пополз по серпантину дороги, к которому навечно прилипло прозвище "тёщин язык".
Спустя ещё полчаса машина катилась по пологому спуску, ровная дорога была почти прямая и шла по узкой ложбине, слева от которой был невидимый в темноте обрыв.
- А теперь - пора! - Витька переклю/чился с третьей передачи сразу на первую, крутанул руль и притопил педаль газа. Мотор обиженно взвыл.
...В тяжёлый сон Екатерины Адыбаевны откуда-то издалека пробился дикий крик:
- Прыгай! Прыгай, ... твою мать! Прыгай!
Ничего не понимая, она с трудом разлепила веки. Реальность сокрушительно ворвалась в ее сознание - свет фар выхватывал из темноты то скалы справа, то оглушающую пустоту слева, машину мотало от обочины к обочине, двигатель надсадно ревел, а Витька осатанело крутил руль, пытаясь удержать грузовик на дороге, и страшным голосом орал:
- Прыгай, Катька! Разобьёмся, прыгай! Да прыгай же!! Прыгай, дура!!!
Она заметалась, нащупывая ручку двери, и всё никак не могла её найти, ужас захлестнул, и, вереща что-то нечленораздельное, она замолотила кулачками по стеклу дверцы, пытаясь его выбить.
Вдруг ЗИЛ будто присмирел, добродушно рокотнул и покатился по середине дороги, и Екатерина Адыбаевна услышала:
- Уф, ещё б чуток, и амба! Сплоховал я, заснул... Ты это... присматривай за мной, Адыбаевна, а то не дай Бог...
И оставшиеся четыре часа она трещала без умолку, теребила Витьку за рукав - в общем, делало всё, чтобы тот не задремал.
....
- Слушай, Виктор Евграфыч, - Нахохотавшаяся до слёз и икоты жена шутливо хлестнула по его распаренному телу веником. - А выпрыгни она на ходу? Тюрьма же! Ты чем думал!
- Головой, Настёна! Вот этой самой головой! - он привлек к себе жену,- пар они поддавали квасом, и от неё шёл дурманящий голову аромат свежего хлеба. - Куда денешься-то из подводной лодки? Я ж перед перевалом обе ручки снял, и двери, и стеклоподъёмника тоже.
Они ещё долго парились, предвкушая доброе застолье с ухой из муксуна, жареной стерлядкой, и жаркую ночь...
.
2-25 октября 2017