Я возвращалась из командировки через Иркутск и там загостевала у местной поэтессы Елены Жилкиной. Однажды нам позвонили. Это был поэт Иван Козлов, работавший в Иркутском краеведческом музее, бывший водолаз, служивший раньше на Диксоне. Он попросил разрешения встретиться со мной и признался, что с интересом читает мои очерки.
Прямо с порога новый знакомый заявил, что принес подарок и тут же вручил его мне. Это была икона Николая Чудотворца.
– Вот, – сказал он, – вы часто бываете в морях, я-то знаю, какие они суровые и опасные, а защитить вас некому. Святой Николай Угодник – покровитель моряков.
Я сказала «спасибо», приняла образ, но не знала, что с ним делать, мало того, я даже испугалась: глаза святого смотрели, как показалось, с укоризной...
Растерявшись и чувствуя непонятную тревогу и внутренний трепет, я спросила:
– А есть ли у вас знакомый священник?
Почему я так спросила – не знаю, ведь никогда до этого мне и в голову не приходили такие слова, ни такие понятия, как «священник».
– Есть, отец Михаил, – ответил Иван, нисколько не удивившись моему вопросу, – я завтра собираюсь к нему по делам, за иконами, их писали, вернее, рисовали, ссыльные декабристы на каторге. Хотите со мной?
Я согласно кивнула головой.
Ехать пришлось в маленький городок на севере Иркутской области, в Тельму...
Отец Михаил кормил голубей с порога своего дома. Он был вы-сок ростом, худ и прям. Лицо очень светлое (я раньше таких не видела, может, просто не обращала внимания), поражала одна особенность: старик, но ни единой морщины, складки, склеротической жилки, словно кто-то невидимой губкой стер следы страстей, убрал гримасы жизни, оставив младенческий облик. Как странно.
Осмотрев меня внимательно, батюшка спросил у Ивана:
– Эта девушка тоже по музейной части?
– Нет, – ответил тот, – она сама по себе, она к вам приехала.
– Ко мне?! – удивился отец Михаил.
– Да, к вам, хочу креститься.
Надо сказать, что это решение я приняла в двух шагах от батюшкиного порога.
Сначала я просто хотела узнать немного про Николая Угодника, про церковь, про священников, а тут – вот такой поворот!
– Позвольте спросить: по моде или по вере?
– Только не по моде, – запротестовала я, – только не по моде!
– А по вере?
– Не знаю.
– Вот что, – разрешил ситуацию отец Михаил по-своему, – ступайте ко мне в комнату и сидите, пока не позову.
Так и поступили.
Оказавшись в непривычной для меня обстановке, я ... расплакалась, да так неудержимо, да так надолго – на несколько часов. О чем?
Здесь было так хорошо, так сладко пахло свечами и ладаном, так успокаивающе и приветливо светились иконные лики, а я ревела и ревела...
О грехах? – нет. Я тогда еще не знала ни о грехах, ни о том, что о них надо плакать. Слезы были такими легкими, такими благодатными, от них так тихо становилось на душе! Так получила я, будучи еще не крещеной, первый подарок от Господа – слезный дар! Я откуда-то знала, что меня ожидают, что Кто-то стоит при дверях, что каждая моя слезинка предваряет входящего, Который, наконец-то, утолит окончательно и полно мою жажду Любви.
В девять вечера отец Михаил вывел меня из комнаты и повел в храм. В храме было темно, только у большого образа Божьей Матери горела лампада.
У меня при себе ничего не было, даже крестика, но отец Михаил все приготовил. При купели никого кроме нас не было: только он и я. Мы с ним трижды обошли купель. Мне показалось, что я стала легче двигаться. С каждым шагом я все дальше и дальше удалялась от прежней жизни и вступала в новую, о которой ничего не знала. Однако младенец во чреве тоже ничего не знает, пока не родится, а как родится, то сразу начинает и дышать, и жить, и сосать материнское молоко. Так и я. Я тоже, родившись от таинства, знала, как жить по-новому, Ум, оглушенный происходящим, молчал. Ему нечего было сказать. А душа – ликовала: она возродилась!
В доме нас ожидал празднично накрытый стол. Матушка Капитолина поздравила меня со святым крещением и радостно заметила:
– Да у вас и лицо-то теперь другое!
Я незаметно погладила крестик, подарок крестного, отца Михаила – теперь я одна из них, член великой Семьи Христианской!
Батюшка сказал:
– Какую радость ты мне принесла, дочка, – и прослезился.
Тут же, за трапезой, была рассказана его история. Отец Михаил Печерский просидел в лагере и прожил на поселении в общей сложности четверть века, потеряв за это время пятерых своих «родненьких дочушек».
Матушка смахнула слезу рукой, батюшка аккуратно промокнул глаза платочком, но лица при этом у обоих оставались покойны, без следа скорби и горечи: «на все воля Божья»...
А я подумала: « Я бы с ума сошла».
Между тем отец Михаил принялся разглядывать принесенные по просьбе Ивана иконы, карандашные рисунки Спаса и Божьей Матери, выполненные с большим искусством и старанием.
– Вот ведь как получалось: бунтовали против помазанника Божьего, греха не побоялись, каторги не устрашились. А куда потом все девалось, их пустые мечты? Как блудные сыны вернулись к Отцу Небесному и захотели лики святые иметь перед глазами. Да... ходили у нас в лагере слухи, что, мол, на Севере отбывает срок некий священнослужитель, иконописец. Он и литургию служит там, и иконы пишет. Уму непостижимо! Это за колючей проволокой, когда кругом вертухаи с собаками!
Был, правда, похожий случай, но произошёл много лет назад... Святой Лукиан, пресвитер Антиохийский, был брошен в темницу связанный по рукам и ногам. И очень захотелось Лукиану причаститься. По его горячей молитве было доставлено в темницу вино и хлеб.
Тогда святой Мученик сказал заключенным с ним: «Станьте около меня и будете церковью, - и добавил: совершим литургию и причастимся Божественных Тайн». «Где, отче, положим хлеб? – спросили его, – здесь же нет престола». Он же, лежа вверх лицом, ответил: «На персях моих положите, – и будет живой престол живому Богу».
Я молчала, потрясенная рассказом батюшки. Вот как надо любить Бога, безбоязненно, на всю жизнь. Вот в какую веру я только что покрестилась, сумею ли пронести ее, не запятнанной ни страхом, ни корыстью? Крестившись, я уже облеклась во Христа, это по благодати, по милости Божьей, а сумею ли прожить по-христиански?
...Грустно было покидать дом в маленькой Тельме. Вряд ли удастся еще вернуться, вряд ли «выбью» сюда командировку, ведь это не промышленные гиганты, ни Ангарск, ни Братск, ни Байкальск. Но для меня Тельма – главный город, мой «Вифлеем», то место, где я нашла Того, Кому, Истинному, могу сказать теперь свое «люблю».