Днепр!

 «Болатовское»

Весной, в 2015 году я и начальник партии Дмитрий заканчивали геолого-технологические исследования на скважине близ города Чайковский. Мы думали, что поедем сразу домой, но планы изменились и нас отправили на Болатовское месторождение под городом Сарапулом. Чайковский находится на границе с Удмуртией, поэтому мы оказались ближе всех. Нас успокаивали тем, что работа займёт всего десять дней. Основная задача - описать керн (цилиндрический столбик горной породы), и провести геолого-технологические исследования.
За нашим вагоном приехал водитель на автомобиле КАМАЗ из Чернушки по имени Марат. Вместе с ним был его постоянный напарник «ФИГА», старый татарин со всегда усталым видом. Марат был низкого роста, смуглый и весёлый татарин, постоянно что-нибудь говорил, рассказывал или просто матерился. За нами отправили отдельную машину «Уаз», водителем которой был Лёха. Перед въездом в Чайковский, Лёха заметил, что у КАМАЗА протекает масло (ручьём бежало). Сорок минут ушло на устранение поломки. Марат всё время ремонта материл ФИГУ, я искал в пыльном кузове кусок резины на замену изношенной прокладке, а ремонтом занимался только Лёха.
Мы ехали намного быстрее КАМАЗа с вагоном, поэтому приходилось делать периодические остановки. Марат не знал дорогу на скважину, а навигатор был только у Лёхи, вот, поэтому необходимо было ехать вместе.
Когда заехали в Сарапул, то уже смеркалось, было примерно 23 часа, а до скважины «пилить» ещё километров тридцать. А если быть точным то тридцать километров было только до деревни, рядом с которой расположена скважина. Скважину нужно было ещё найти.
В двенадцать часов ночи мы приехали в деревню и не видели рядом никаких скважин. Марат ещё не приехал. Тогда мы стали опрашивать местное население.
- Дак, тут две скважины! Вам какую надо? – отвечали нам.
- Там, где ДНЕПР! – говорили мы.
- А! ну тогда вам туда! – и нам показали дорогу.
Когда приехал Марат, то он решил не рисковать сразу, завозить вагон на скважину. Он сел к нам в Уаз, и мы поехали разведывать дорогу до скважины. Проехав пять километров, мы по-прежнему не видели скважины. А нашли её в двенадцати километрах. Дорога была убитая, изъезженная. Теперь перед нами стоял только один вопрос: Где ночевать?
На буровой нас встретил мастер по имени Слава и предложил ночевать в городке.
- Найдём, вам место, не волнуйтесь! – говорил он.
Слава был в спортивном костюме, молодой, худощавый, с большими мешками под глазами. По разговору он был очень дружелюбен, и глаза радостно светились. Буровую и городок описать сложно, так как было темно, хоть глаз высверли. Единственное что, тогда запомнилось, это то, что не было никакого порядка: вагоны стоят, как попало и не выкрашены; вагон мастера напоминал вагон лесоповальщиков. На всех прошлых буровых картина была полностью противоположная: вагоны в городке стояли, как строй солдат – по линейке и свежо выкрашены; освещение было везде, кроме леса; одним словом, передвижной жилой комплекс со всеми удобствами: душ, сауна, баня, столовая, сушилка и т.д. А тут всё было не так.
Мы вернулись к нашему вагону, высадили Марата (он остался ночевать в КАМАЗе с ФИГОЙ), взяли из своего вагона матрасы, рабочую одежду, еду, питьё и втроём (я, Димон, Лёха) поехали ночевать в городок.
- Пройдёмте в вагон тракториста, там есть два места свободных! – встретил нас Слава, ещё более повеселевший.
- А где ещё место? – спросили мы.
- Там разберёмся! Найдём, не переживайте! – успокаивал он.
В вагоне тракториста был бардак, разруха, всё было затянуто табачным дымом. Было два отсека: тамбур и спальня. В тамбуре за столом сидел тракторист Олег среднего роста татарин, плотный, в очках. Рядом с ним сидел ещё один человек. Как потом выяснилось, это был кочегар. Кочегар был худее всех, с обвисшим и чёрным лицом. На столе стоял графин, пластмассовые стаканчики и нарезанный плавленый сырок. Языки тракториста и кочегара сильно заплетались. Как зашли мы, так сразу хозяева оказали нам соответствующие почести, как неожиданно нагрянувшим ночным гостям. Первый «устал» Лёха и ушёл спать. Ну а мы с Димоном достали бутылку коньяка, полпалки копченой колбасы и присоединились к столу тракториста, кочегара и мастера. Беседа стала бурной, весёлой и интересной.
- А почему месторождение Болатовское? Обычно, названия дают по близлежащим деревням, рекам, геологам, открывшим месторождения… - спрашивал я.
- Как, вы не знаете? – переспрашивали меня.
- Директор «ДНЕПРа» - БОЛАТ! Ну, геологом он начинал работать, кажется! – важно отвечал Слава, ударяя на имя.
- Да, ладно! – удивился я.
- И вот говорят, что эту скважину бурим для его сына! – опять важно сказал Слава.
- А вот мне интересно, зачем заказали нашу контору? У вас в Удмуртии разве своих ГэТэИшников нет? – спросил мой начальник.
- А мне почём знать? Ну, вы же керн описывать приехали? – опять переспросил Слава, - кто геолог то?
- Я – геолог! – теперь важно ответил я.
- А сколько тебе лет, Лёха? – хитро улыбаясь, спросил мастер.
- Двадцать пять!
- Ух, научим тебя бурить Лёха-гелог, а то ведь не умеешь, наверное! – сказал Слава и передал мне стакан.
- Дак, я умею! – ответил я.
- А где ещё место для сна? – спросил я, чувствуя надвигавшуюся усталость.
- Пойдём, покажу!
Когда мы со Славой шли по городку, я заметил, что, жилые помещения были не вагоны, а контейнеры, какие бывают на кораблях или поездах. Он привёл меня в контейнер, в котором раздавался разнобойный храп, показал на верхнюю шконку справа и сказал:
- Если, кто обидит, сразу говори!
- Да пусть только попробуют! – тихо засмеялся я тогда, чтоб не разбудить спящих.
- Я не шучу! – серьёзно добавил Слава.
Вернувшись обратно в контейнер тракториста, мы стали обсуждать состояние скважины и какие идут работы на буровой.
- В данный момент мы готовим раствор, будем переходить на МГБР (малоглинистый буровой раствор). Переходим, потому что было проявление сероводорода. А это явный признак того, что дальше будет нефть! – объяснял нам Слава.
Димон посмотрел на меня вопросительным взглядом. «Мол, так оно, Лёха ты же геолог, чё он несёт?» - говорил его взгляд.
- Что-то я не припомню такого, чтобы проявление сероводорода было признаком нефтенасыщенности. Ни в колледже, ни в университете, ни здесь на работе я подобного не слышал, - сумничал Лёха-геолог.
- Будет нефть, точно будет! – настаивал Слава.
- А где супервайзер? – спросил мой начальник.
- А это кто такой? – опять переспросил Слава.
- Как кто? Представитель заказчика, наблюдатель! – ответил Димон.
- «ДНЕПР» бурит сам для себя! Я тут и мастер, и завхоз, и царь, и бог, и супервайзер, по любому вопросу ко мне! – важно сказал Слава.
В это время из спального отсека выглянул водитель Лёха и грозно сказал:
- Мужики, хватит курить и галдеть! Невозможно спать! Мне утром ехать!
Тогда мы вышли на улицу, чтоб покурить и в туалет.
- Куда мы попали, Лёха! – тяжело вздыхал Димон.
- Ладно, я спать. Спокойной ночи! – сказал я и поплёлся в свой контейнер.
- Ага, тебе тоже! Кричи, если что! – сказал Димон, и мы оба заржали.
Я забрался на верхнюю шконку и попытался заснуть, но не смог. Подо мной на нижней шконке спал старик, который так громко храпел, что храпение моего бати показалось мне тогда соловьиным пением. И не только мне одному этот храп помешал. Напротив старика на другой нижней шконке проснулся здоровый мужик и стал матом кричать на храпящего. Обнаружив, что слова его не производят никакого действия, он встал и смачно, хлёстко, звонко ударил «старого» ладонью по лицу. И только тогда храпение прекратилось. «Куда мы попали!» - подумал я и уснул.
Утром, вышедши на улицу и вдохнув свежий весенний воздух, я окинул взглядом окрестности. Степь да степь кругом… Буровая вышка и городок стояли прямо посреди поля. Ближайшие кустарники были в километре. Как отметил я ещё ночью, порядка не было никакого. Было только три вагона на колёсах: вагон мастера, вагон-столовая и разобранный вагон без окон с торчащей трубой от «буржуйки». А контейнеры будто вывалили, как картонные коробки. Это ещё что! Для туалета не была вырыта яма. Туалетная будка стояла на земле, а внутри и вокруг неё было всё «завалено» дерьмом.
По замёрзшей грязи Марат привёз наш вагон в городок. И они с Лёхой собирались в обратный путь. На прощание Лёха посмотрел на нас печальным, сочувствующим взглядом и сказал:
- Удачи, вам, парни!
Два дня мы делали монтаж станции (устанавливали датчики на буровой). Как только вагон был подключен к электричеству, так сразу нам поступил первый звонок. Начальник позвонил, чтоб узнать, как у нас там дела, всё ли хорошо. Мы ответили, что терпимо, жить можно, немножко пожаловались. Уточнили у него, точно ли десять дней здесь работать, он подтвердил. Оставалось ещё восемь дней. Во время монтажа мой начальник говорил:
- Лёха, надеяться, здесь не на кого, кроме, как на себя. Всё монтируем и максимум бдительности. Мастер будто бы не мастер, неизвестно какие ещё буровики. Придётся самим бурить!
О буровой. Это была искусно сделанная из металлолома конфетка. На удивление всё работало, правда часто что-нибудь ломалось: лопались сварочные соединения, рвалась проволока, шкимарь (на которых всё держалось), замыкала проводка, на насосах часто промывало поршни. Раствор из скважины поступал в открытый жёлоб, по которому переходил в ЦСГО (циркуляционная система гидроциклонной очистки). Перед самым очистным блоком  жёлоб раздваивался. Неизвестно, чем буровики занимались до нашего приезда, так как один жёлоб, ведущий на одно вибросито, был до краёв зацементирован. С утра до вечера помбуры по очереди долбили этот цемент ломом. Но ничего у них не вышло из этого, вибросито рабочее осталось только одно, которое впоследствии оказалось абсолютно бесполезным. Проще было «поймать» шлам (выбуренная горная порода) прямо в жёлобе.
Как по велению судьбы, приехал экскаватор, выкопал яму под туалет. Поставили новую будку, сколоченную из свежих досок. «Ну, теперь, заживём!» - подумали мы. Но не тут-то было. Вода! Такую воду видел я только во взбаламученных лужах, но в лужах грязь имеет свойство оседать, а что было в местной воде, так и осталось тайной для нас, а для внутренних органов – сюрпризом. Вода была мутного жёлтого цвета, без запаха. Как известно, вода – это жизнь, а другой воды на буровой не было, и мы пили эту жёлтую, мутную субстанцию, предварительно вскипятив. Как на сплаве! Вот так, сплав!
- А, чё это вы делайте? – спрашивал нас Слава-мастер, когда мы монтировались.
- Датчики ставим! – отвечали мы.
- Вы же керн описывать приехали?! – вновь спрашивал он, состроив непонимающее выражение лица.
- И керн опишем! И весь процесс бурения запишем! – отвечали мы.
- Что, конкретно запишите? Какие датчики у вас?
- Газоанализатор, давление на входе, расход на входе и на выходе, температура раствора, объёмы в ёмкостях, плотность раствора, видеокамеру поставим на стол ротора и связь с бурильщиком и так далее. Я зайду к тебе с актом, там всё прочитаешь! – объяснил Димон.
- Как записывать-то будите это всё? – вновь спрашивал он.
- Диаграммы, Слава! Тебе сетку (витая пара) кинуть, чтобы ты мог тоже видеть, что происходит на буровой? – ответил и спросил Димон, устало выдохнув при этом.
- Дак, я итак всё вижу! Мне бы камеру и матюгальник (он имел в виду связь с бурильщиком)!
- Ладно, сделаем!
И мы сделали! Монтаж готов! Пора бурить, описать керн и домой! Но никто не собирался начинать бурить. Растворщица Вера готовила МГБР, утяжеляла его мраморной крошкой. Нужно было достичь плотности раствора 1,21 г/см3. До малоглинистого раствора в плане был «нарисован» неизвестный мне до этого дня другой раствор – ЕПЖ.
- Что за раствор такой, ЕПЖ? – спрашивал я тогда у неё.
- Естественная промывочная жидкость! – отвечала она, ударяя на первое слово.
Словно не доверяя всей буровой, на скважину приехал ведущий инженер по бурению «ДНЕПРа», по совместительству сын Болата (директора). Он отобрал в полторашку приготовленный буровой раствор и поехал до ближайшего магазина, чтобы «взвесить» – независимо определить плотность раствора. «Хороший начальник! - подумал я тогда, - доверяй, но проверяй! Здесь только так!». После того, как инженер убедился, что плотность раствора действительно 1,21 г/см3, началось движение на буровой, а потом началось и бурение.
Независимо от того, что происходило на буровой, городок жил своей жизнью. Там все бухали! А нас хватило только на два дня задушевных бесед. Помню, как сидим в контейнере: я, Димон, растворщица Вера, помбур, электрик, Слава-мастер. Помню, как я рассказывал про ВУНГП (волго-уральская нефтегазоносная провинция), про «Бабушку» - первую скважину, давшую промышленную нефть в Пермском крае. А дальше я устал. Провал. Проснулся утром в своём вагоне и надо бежать описывать и укладывать керн. Ох-ох-о! В целом атмосфера в городке была добродушная, а люди отзывчивые и взаимные. Большинству было лет за сорок, но был один паренёк лет двадцати Альберт. Он работал больше всех, он был везде, только за палкой бурильщика не стоял.  Он был и помбур, и сварщик, и дизелист, и кочегар, и слесарь, и электрик, одним словом знал и умел всё. Другие его «на руках носили».
- Какая у тебя на самом деле должность? - спрашивал я его, когда он приваривал крепление к датчику.
- Электрик! – отвечал он.
«Вот бы мне бригаду таких супер-электриков, и не было бы для нас ничего невозможного!» - фантазировал Лёшка.
Началось бурение! Не смотря на МГБР плотностью 1,21 г/см3, ГНВП (газонефтеводопроявление) продолжалось. Чёрная нефть выходила из скважины с раствором и текла ручьём по жёлобу.
- Слава, скажи буровикам, чтоб не курили на буровой! Нефть течёт по жёлобу! – скомандовал Димон, когда мы увидели курящих буровиков.
- Дак, вы сами, там командуйте! – отмазался Слава.
Первый раз тогда я начал задумываться об увольнении. Никогда я не хотел так сильно домой, как тогда. «ОТКРЫТАЯ ЖЕЛОБНАЯ СИСТЕМА, ПО НЕЙ БЕЖИТ НЕФТЬ, А ОНИ КУРЯТ!!! Жёлтая питьевая вода…засраный толчок… хочу домой…» - грустил Лёшка.
Когда достали из скважины первый керн, то его сразу облепили все, как мухи.
- Ну, чё есть нефть? – спрашивали то тут, то там.
- Ага, есть! – отвечал Лёха.
- Много? А то ведь нам надо, чтоб много! Нам сразу зарплату дадут!
- Вон по жёлобу её сколько бежит! Мало что ли? – переняв привычку Славы, Лёха стал также отвечать вопросом на вопрос.
- Ууу…кого это! Мало!
- Фонтан, надо?
- Ага, Ага!
Фонтан, конечно, это хорошо. Но тут же чистое поле, здесь пшеницу можно-нужно выращивать. Было бы болото, пожалуйста, хоть десять фонтанов! Природу жалко, сердце кровью обливается!
Последний керн меня попросили не укладывать в ящики. Должны были приехать гости: ведущий геолог «ДНЕПРа» и два сына Болата (директора). С одним мы уже встречались – ведущий инженер по бурению. Сыновья повертели в руках «камни», спрашивая:
- Где нефть то?
- Выпоты, если присмотреться… - отвечал я.
- Грязно, очень грязно… - ворчал старый геолог «ДНЕПРа».
- Ну, а я что сделаю? Такой раствор и нефть к тому же от вскрытых пластов. Если мыть керн, то будет только хуже! – оправдывался Лёшка.
Затем мы пошли в наш вагон. Там сыновья Болата разглядывали наше оборудование. Особенно понравились им люминоском и микроскоп. Тот, что помладше под микроскопом разглядывал нефтеносный образец керна. А тот, что постарше (инженер по бурению) пытался «победить» люминоскоп:
- А «это» как работает? И что можно с его помощью определить? – заинтересованно спрашивал он.
И тут я показал своё мастерство.
- Прошу, Внимания! Сейчас всё покажу. Берём образец нефтеносной породы, откалываем маленькие кусочки…
Лёха в ступке растолок породу до состояния муки, высыпал её горкой на бензольный фильтр и капнул несколько капель хлороформа; спустя пятнадцать секунд сдунул оставшуюся горку; включил люминоскоп; поместил в него фильтр и сказал:
- Теперь смотрите!
Сначала удивлённо посмотрел один, затем другой, а старому геологу было это всё не интересно. Он внимательно изучал диаграмму ГГИ (геолого-геохимические исследования).
- С помощью Люминисцентно-битуминологического анализа можно определить концентрацию и качество битумоидов! Вот на стене висит таблица ЛБА! – докладывал Максим.
- А сколько нефти в пластах, ну, объём, это можете определить? – спросили сыновья.
Димон тоже услышал вопрос, мы удивлённо переглянулись с ним.
- Ну, мы же керн описывать приехали... – выпалил я ни с того ни с сего.
- Остальную более подробную информацию вы получите из отдела интерпретации, - добавил мой начальник, сдерживая смех.
- Ясно. А вы Славу-мастера не видели? – спросили нас.
- Нет, не видели! – ответили мы.
А Слава, Буровой мастер, всё это время прятался от начальства, как они уехали, так он откуда-то и вылез сразу!


«Васюковское»


Конец весны 2015 года. Близ города Кунгур в Берёзовом районе, в трёх километрах от села Дубы. Васюковское месторождение нефти и газа. Опять в чистом поле… ДВА КУСТА – ДВЕ БУРОВЫЕ «ДНЕПРа»!!! Перед заездом я порылся в интернете, чтобы больше узнать о неизвестном заказчике. КНК – Кунгурская нефтяная контора с главным офисом в Ижевске, и больше ничего интересного.
Буровая, на которую ехали опять я и начальник Димон, находилась на втором кусте. Дорога была в хлам, трактор нам не выделили. И мы пошли пешком километр по грязи с полными сумками. На буровой нас встретили сменщики, которые сделали монтаж.
- Этот «ДНЕПР», это тихий ужас! Будто в прошлое попали! – жаловался другой Димон.
- А, мы знаем, уже работали с ними! Зато никаких проверок, как у «ПУКОЙЛа»! – говорил начальник Димон.
Как я сообразил и увидел в дальнейшем, оказалось, что у «ДНЕПРа», как минимум три буровых станка. Этот момент меня приятно удивил. И та бригада, в которую попали мы теперь, была, видимо, передовой. Мастера – матёрые, мужики – работящие, а растворщица опять Вера.
- У вас в «ДНЕПРе» нет других лаборанток? – спрашивал я её.
- Есть, – холодно отвечала она, не оценив моей шутки.
За всё время работы с этой бригадой произошли только пара интересных случаев. Первый – когда уволили одного мастера, которого проверка застала в зюзю пьяного и голого, лежащего на полу в своём вагоне. И второй – выброс, на котором остановлюсь подробнее.
Не смотря на встречу «газовой шапки» во время бурения на первом кусте, на втором кусте, то есть мы, продолжали бурить на воде. На первом кусте в тот момент, когда увеличились газопоказания и не уменьшались, сразу перешли на другой раствор и спокойно продолжили дальнейшее бурение. А на втором кусте не понятно, по каким причинам продолжали бурить на воде. Может быть, чтобы сэкономить на химии, ну и на времени. Ну, или надеялись, что мы не встретим «газовую шапку», в геологии же всякое бывает, поэтому нужно попробовать. Тем более мастера – матёрые, а мужики – работящие.
Как раз в то время, когда почти подошли к ожидаемой глубине «газовой шапки», в переговорке раздался голос мастера.
- Буровая, сейчас, можем встретить «газовую шапку». Будьте внимательнее. Если что, бегите!
Это предупреждение услышал и супервайзер, и долотчик, и мой начальник, и я. Произошёл провал полтора метра, мы сказали об этом всем. Мастер скомандовал, чтобы «оторвались» от забоя и «мылись». Во время промывки сразу же началось падение давления и увеличения объёма в ёмкостях. Заметив этот признак ГНВП, я сообщил мастеру. А тот ответил:
- Наверное, насосы барахлят. А если нет, то ГНВП.
Я побежал проверить насосы. И, как только я собрался бежать обратно, увидел забежавшего помбура, который вырубил насосы и убежал. Я побежал за ним. И батюшки! Опять, выброс (второй на моей памяти)! На улице было темно, но глаза чётко видели белый фонтан, который сначала заливал лишь основание вышки. Я побежал в свой вагон и обнаружил, что супер, долотчик и мой начальник ничего не видят и не знают.
- Выброс, выйдите, посмотрите! – сказал я им.
Они выбежали, как ошпаренные. Долтчик, сразу достал телефон и стал снимать выброс на камеру.
- Что-то у них не получается закрыть ПВО (противовыбросовое оборудование)… - сказал долотчик.
И действительно, что-то здесь было не так. Буровой раствор скважина выплюнула, и уже фонтанировал газ на высоту буровой вышки, издавая шум, похожий на свист.
- Если будет искра, то всё вспыхнет… - сказал я.
Но всё обошлось, успели закрыть ПВО. Как выяснилось позже: причиной такой опасной задержки оказался «неместный» бурильщик, который не смог закрыть ПВО и пришлось будить другого бурильщика, который прибежал в трусах и спас всех.
В течение четырёх дней стравливали газ из затрубного пространства. Этим газом надышались все, и даже деревенские жители. По запаху он был похож на смесь сероводорода и углеводородов. Во время стравливания трубы ПВО покрывались льдом. А супервайзер говорил следующее:
- Это ещё что! Не далеко отсюда, скважина есть, двести метров, Ошпаринское месторождение! Полгода лично ликвидировал там фонтан. Все волосы тогда поседели!
- А что теперь с той скважиной? – спрашивал я.
- Законсервировали. До сих пор никто не рискует её бурить.