Чужие сани
Николай Николаевич, мой сосед по лестничной площадке, - полковник в отставке и большой любитель философствовать. Не думаю, что такая любовь вызрела у него в ходе многолетней армейской службы. Там ведь как раз всё наоборот – изволь выполнять приказы точно и без какой-либо философии. Скорее всего, тяга к науке всех наук у моего соседа на генном уровне. Говорят, правда, что гены не задавишь, да только не в армии. Словом, философская черта характера Николая Николаевича то ли дремала, то ли пребывала в придавленном состоянии долгих тридцать лет с гаком, но зримо обозначилась лишь с выходом хозяина на заслуженный отдых, можно даже сказать расцвела в ярко выраженной форме.
В качестве трибуны для выражения личных философских мыслей Николай Николаевич в тёплое время года использует выкрашенную жёлтой краской дворовую скамейку. Слабо разбирающихся в вопросах философии местных бабушек он вынудил уйти от греха подальше очень быстро. Помог в этом, безусловно, командный голос, которым Николай Николаевич, изрекая мысли, владеет мастерски. Именно поэтому лично я стараюсь прослушивать философские рассуждения соседа на безопасном для слуха расстоянии. Но это, так сказать, издержки производства.
Что же касается сути высказываемого, то она, на мой взгляд, весьма здраво отражает актуальные проблемы. Не раз я ловил себя на том, что народные лекции Николая Николаевича напоминают мне притчи на житейские темы. Наверно, поэтому мой сосед редко пребывает на жёлтой скамейке в гордом одиночестве. Желающих послушать отставного полковника находится немало.
Нынешняя осень резко заполнила холодом улицы и дворы, очистила скамейки и беседки от говорливых старушек, от не замечающих окружающую суету влюблённых, от шумных компаний подростков. Даже число любителей внутреннего подогрева на свежем воздухе заметно уменьшилось.
Поскольку в холодную пору года число вольных слушателей снижается на порядок, Николай Николаевич вынужден ограничить философское обслуживание жителей масштабами своего подъезда.
При этом производит он данное мероприятие по какому-то своему графику с астрономической точностью. Меня, к примеру, он посещает каждое второе и четвёртое воскресенье месяца во второй половине дня. И я, и соседи, как правило, радушно встречаем старика, угощаем чаем, домашней выпечкой. Да и сам Николай Николаевич никогда не заявится в гости с пустыми руками – то пирожные к чаю, то конфеты несёт, а, бывает, и бутылочку сухого винца с собой прихватит.
В прошлое воскресенье мы с ним довольно долго беседовали. Точнее, беседа носила характер монолога, но я слушал отставного полковника с интересом. Допив остатки чая из стакана (четвёртого по счёту), мой сосед не спеша установил его в блюдце вверх дном (баста, мол, премного благодарен) и, вздохнув, медленно, на удивление тихим голосом произнёс:
-Человека всегда должно интересовать дело, которым он занимается, иначе…
Немного помолчав, как бы собираясь с мыслями, он рассказал историю имевшую, по его словам, место много лет назад.
- Служил у нас в части лейтенант, Маричев Валерий. Парень он был хороший, честный, несправедливость остро воспринимал. Алкоголь практически не употреблял. На свадьбе замкомвзвода выпил одну рюмку - и ни капли более. Мы с ним в одно время после окончания училища путь офицерский начали. Так вот у него служба не заладилась с самого начала.
Как и положено по уставу, все офицеры – выпускники военного училища - по прибытию к месту службы должны были представиться командиру части. Командир полка, подполковник Стеценко, коренастый, широкоплечий здоровяк, усадил нас, четырёх лейтенантов, за стол и начал знакомство с простого, естественного вопроса: “Водку пьёшь?” Первым дать ответ на естественный вопрос выпало Гоше Лыткину, который это дело при случае не пропускал. Гоша, тем не менее, сделал вид, что не понимает вопроса вообще и что такое водка, в частности. Уверяя командира в своей непричастности к данному негативному явлению, Гоша покачивал для пущей убедительности головой из стороны в сторону.
Следующим на строгий вопрос командира отвечал лейтенант Петровский, почти двухметровый гигант, по курсантскому прозвищу
“мечта половины” (имелась в виду прекрасная половина человечества).
Спокойно глядя в грозные глаза командира части, Петровский отрезал:
- Я водку не люблю.
Возможно, отношения с водкой у него и впрямь были натянутыми. Четыре года совместной учёбы показали, что Володя Петровский больше всего на свете любил представительниц прекрасной половины населения Земли, равно как и они его. Однако осушить бутылку нелюбимого сорокаградусного напитка для Володи, как выявили всё те же четыре учебных года, ровным счётом ничего не стоило.
Лицо командира между тем заметно просветлело:
- Трезвые ребята, молодцы!
-Вы? - командир кивнул в сторону Маричева, который сидел, опустив глаза, - его коробили комедийные ответы товарищей.
-Вообще-то я не употребляю, но если свадьба, к примеру, или праздник, то можно…в меру, конечно.
-В меру, говоришь?- Подполковник тяжело поднялся со стула, прошёлся по кабинету. Очевидно, служивые вверенной ему воинской части любители зелёного змия достали командира до самых печёнок.
- Мера в данном вопросе – понятие сложное. Я хочу знать конкретно: не встретимся ли мы с вами в один прекрасный день где-нибудь под забором?
Маричев вскочил, принял строевую стойку, выпалил:
-Никак нет, товарищ подполковник, не встретимся. Я вас обойду.
Лицо командира части стало наливаться багровым цветом:
- Да ты ещё и юморист. С командиром шутки шутишь! А ну, все, встать! На выход шагом ма-арш!
В коридоре второго этажа штаба, глядя на табличку, висевшую на двери кабинета командира части, Петровский хмуро заметил:
-Ну, Валера, затаил теперь на тебя командир в душе некоторую грубость, как говорил один писатель.
Маричев тогда лишь досадливо махнул рукой - вырвалось, мол, погорячился. Тем не менее, предостережение товарища, как оказалось, было не напрасным.
На следующий день прибывших в часть лейтенантов распределяли на должности в соответствии со штатным расписанием. Проводилось это мероприятие торжественно, на построении всего личного состава полка. Начальник штаба громко вызывал молодых офицеров по фамилии:
-Лейтенант Маричев!
–Я!
Валерий, чеканя шаг, вышел из строя, повернулся к замершим шеренгам военнослужащих полка. Начальник штаба сделал небольшую паузу, вдохнул свежий сентябрьский воздух и чётким, отработанным голосом произнёс:
- Назначается на должность командира взвода роты обеспечения.
Для Валерия прозвучавшее решение явило собой нечто, вроде удара ниже пояса. В его выпускной аттестации командование училища отмечало: “… в ходе учёбы показал отличные знания по всем техническим дисциплинам. Рекомендуется на должность, связанную с эксплуатацией боевой техники”. Теперь же, после прочитанного приказа, о работе с техникой придётся практически забыть и отдавать все силы службе в хлопотливой должности взводного.
Маричеву вспомнились другие строки из зачитанной ему перед выпуском аттестации:”…по итогам стажировки в войсках показал недостаточные навыки в воспитательной работе с подчинёнными”. Основанием для такой записи стал негромкий от природы голос Валерия.
-Команды надо подавать так, чтобы вороньё от испуга в облаках скрывалось,- раздражённо поучал на строевых занятиях Маричева командир курсантской роты. И, показывая пример, гаркал с такой силой, что сидевшие окрест на деревьях вороны действительно разлетались во все стороны.
Командовать четвёртым взводом роты, обеспечивающей боевую деятельность части, и впрямь оказалось делом, прерывающимся лишь на ночной сон. Взвод, вверенный Маричеву, комплектовался из проблемных солдат. Изучая личные дела подчинённых, новоиспечённый командир узнал, что четверо из трёх десятков его бойцов до призыва в армию состояли на учёте в милиции, ещё четверо были исключены из профтехучилищ за неуспеваемость и низкую дисциплину, семеро призывались из республик Средней Азии и плохо говорили по-русски. Сержанты взвода, все как один, через пару месяцев подлежали демобилизации, ждали её с нетерпением и опорой лейтенанту быть не могли.
Валерий приходил в расположение роты раньше других офицеров, уходил из казармы после отбоя. Тщательно готовился к занятиям, проводил индивидуальные беседы с нарушителями дисциплины, пытался как-то наладить контакт с подчинёнными. Однако ходившие через день в наряды солдаты взвода на занятиях взирали на лейтенанта усталыми, отсутствующими глазами, в которых читалось одно желание – дожить до вечера и опустить голову на подушку по солдатскому принципу: “ Только сон приблизит нас к увольнению в запас”.
Тем не менее,“дембеля”, коим служить оставалось всего ничего, ближе к ночи удивительным образом находили дополнительный запас жизненных сил и исправно бегали в “самоволку” в близлежащий посёлок, возвращаясь в казарму под утро, нередко в изрядном подпитии. Многочисленные взыскания, арест, гауптвахта их не пугали – “дембель неизбежен, как крах империализма”.
Взыскания сыпались и на командира непутёвых воинов. Последнее – “Строгий выговор”- было наложено замполитом части с формулировкой: “За низкий уровень воспитания подчинённых в духе преданности марксизму-ленинизму”. Повод был таков. Замполит, подполковник Баженов, пришёл на контроль политзанятий во взвод Маричева и задал вопрос одному из “дембелей”, рядовому Доценко:
- За что, товарищ солдат, комсомол был награждён третьим орденом?
Долговязый Доценко скучающе поднял глаза к потолку, посмотрел в окно и нехотя произнёс:
-А мне знать это, товарищ подполковник, ни к чему. Я от такого знания на гражданке лучше водить трактор не стану.
С этого момента “не умеющий воспитывать солдат в духе марксизма-ленинизма” комвзвода Маричев приобрёл ещё одного врага в лице замполита части.
В результате по итогам за месяц четвёртый взвод роты обеспечения занял последнее место среди всех взводов части, после чего командир роты капитан Павлюченко сказал Маричеву доверительно:
-Неплохой ты парень, Валера, но командир из тебя – как из собачьего хвоста водопровод. Солдата матом воспитывать надо, а при случае и доброй оплеухой, да так, чтоб в обоих ушах весь день звенело. Я учу-учу тебя, но уже вижу – толку не будет. Подавай рапорт о переводе на технику, может быть, удовлетворят.
Короткие лекции ротного командира на тему“правильного” воспитания Маричев выслушивал не раз, однако применять предлагаемые методы на практике отказывался наотрез. Валерий отрицал матерщину, а уж воспитывать человека кулаком считал и вовсе недопустимым.
-А насчёт перевода на технику ротный прав, - решил про себя Валерий, - надо обратиться по команде. Попытка не пытка.
Возвратившись со службы поздно вечером в офицерское общежитие, Валерий положил перед собой чистый лист бумаги и стал обдумывать текст рапорта. Написать хотелось о многом.О том, как в пятом классе школы увлёкся радиотехникой и на пару с другом до самого поступления в училище отдавал всё свободное время пайке и монтажу радиоприёмников, усилителей, генераторов сигналов, измерителей параметров радиоустройств и многого другого. О том, как мечтал поступить в военное радиотехническое училище, стать специалистом по обслуживанию сложной боевой техники. О том, что техника – это его, Маричева, призвание, и что командовать, управлять людьми – тоже призвание, которого он, командир взвода роты обеспечения, просто не имеет.
Завершённый в итоге далеко за полночь рапорт получился пространным – на двух листах. Наутро Валерий вручил его своему непосредственному начальнику, капитану Павлюченко. Командир роты, читая написанное Маричевым, всё более темнел лицом. Бросив листки на край стола, коротко отрезал:
- Я эту ересь подписывать не буду. И закричал, ударив кулаком по столу:
-Ты, мать твою, офицер или журналюга поганый? Что ты мне рассказы-очерки строчишь, бумагу переводишь?! Рапорт офицера – воинский документ. Он должен ясно и кратко пояснять суть проблемы, просьбы. Бери лист, переписывай. И быстро - через десять минут построение на развод.
Красный от обиды, Валерий набросал на чистом листе бумаги три строки: “ Прошу перевести меня на техническую должность, где я смогу применить полученные в училище знания с большей пользой для Вооружённых Сил”.
-Ну, вот это другое дело, - буркнул комроты, накладывая резолюцию. - Отдам в штаб после занятий.
Вечером в роту обеспечения позвонил начальник штаба и передал приказание: “Лейтенанту Маричеву срочно прибыть в кабинет командира части”.
Через десять минут Валерий стоял навытяжку в просторном кабинете подполковника Стеценко. Командир молча мерял кабинет шагами и хмурил брови. За длинным, покрытым зелёным сукном столом сидел его заместитель по политической части подполковник Баженов и пухлыми руками вертел туда-сюда маричевский рапорт. Положив лист бумаги на стол, въедливым голосом замполит произнёс:
-Из вашего рапорта вытекает, что командование части не умеет должным образом расставлять и использовать офицерские кадры. Не много ли вы себе позволяете в самом начале служебного пути?
-В рапорте я изложил личную просьбу, ничего не обобщая, - ответил Маричев. Пожав плечами, добавил:
-Люди не боги, могут и ошибаться.
- А ты, значит, вроде Господа: живешь - не ошибаешься, - выдохнул командир части, сверля лейтенанта недобрым взглядом чуть раскосых глаз. - В главном вы ошибаетесь, товарищ лейтенант. Офицер не должен выбирать лёгкие пути в службе. Куда определили, там и обязан находиться.
Замполит встал из-за стола, подошёл вплотную к Маричеву, хитро прищурился:
-По итогам месяца ваш взвод занял последнее место в части. Исправьте положение, выведите взвод в лидеры, и командование, возможно, рассмотрит ваше ходатайство.
В расположение роты Валерий возвратился в самом, что ни есть скверном расположении духа. В канцелярии корпел над составлением плана проведения политзанятий сосед Маричева по общежитию, замполит роты старший лейтенант Дудко.
- Да ты хоть наизнанку вывернешься, ничего они рассматривать не будут, - негромко резюмировал Дудко, прекрасно осведомлённый о бедах Валерия. –Ты командиру части дорогу перешёл? Перешёл. Так что забудь на ближайшие пять лет о всякого рода кадровых перестановках касательно тебя.
Валерий и сам уже успел убедиться, что рота обеспечения служила в части своего рода ссылкой для военнослужащих. Недавно, к примеру, во взвод Маричева перевели из боевого подразделения рядового Хамдамова, узбека по национальности. Два раза этого солдата, которому никак не давались ни русский язык, ни, соответственно, сложная боевая техника, успешно прятали от проверок вышестоящего штаба. Третий раз убрать от глаз начальства не удалось.
Проверять уровень технической подготовки Хамдамова принялся майор с академическим значком на кителе: естественно, что ни на один вопрос проверяющий ответа не получил. Солдат молчал и глядел в сторону. Вышедший из себя, красный как рак майор вскричал:
- Ну, скажи, в конце концов, что ты делаешь как оператор системы, когда утром приходишь на станцию?
Коротко вздохнув, Хамдамов выложил правду-матку:
-Падмэтаю фтарой этаж.
Вскоре армейская жизнь преподнесла лейтенанту Маричеву дополнительные, очень серьёзные неприятности. Однажды, в качестве помощника дежурного по части, Валерий по первому, чуть запорошившему строевой плац снежку пошёл на проверку несения службы суточным нарядом в роту обеспечения. Подходя к стоявшей на отшибе казарме роты, командир четвёртого взвода почуял неладное. Добрая половина окон казармы была освещена, и их сотрясали взрывы гомерического хохота. Не веря глазам и ушам, Маричев быстро взглянул на часы: “Половина первого ночи, отбой был два часа назад. Дежурный по роте доложил, ведь, что всё в порядке”.
Валерий преодолел оставшиеся метры до казармы бегом, с ходу рванул на себя двери спального помещения и остолбенел. У тумбочки дневального стояла, покачиваясь, голая девушка. Впрочем, не совсем голая. На ногах её были солдатские сапоги, на голове – пилотка, вокруг талии обвивался солдатский ремень,с пристегнутым штык-ножом. Девушку –“дневального” окружала группа “дембелей”, согнувшихся от хохота. При виде помощника дежурного по части казарма затихла.
-Кто здесь цирк устроил? - Валерий, сжав кулаки, с ненавистью оглядывал пьяные лица “дембелей”.
-Да разве ж это цирк, товарищ лейтенант?- долговязый сержант Кувалдин из второго взвода с ухмылкой развёл руками. – Послезавтра дембель. Так это - прощальная гастроль, решили скрасить армейские будни. Салаги и молодые долго будут нас помнить. – Как стоишь перед офицером! А ну, смирно!–Рявкнул сержант на шатающегося и едва не упавшего в проход между солдатскими койками “ дневального”.
Валерий схватил трубку стоявшего на тумбочке дневального по роте телефона, набрал караульное помещение, скомандовал:
- Караул, “В ружьё!” Свободной смене в роту обеспечения, бегом!”
-Товарищ лейтенант, зачем караул “в ружьё”?- примирительно произнёс рядовой Дзакоев, отпетый нарушитель дисциплины из взвода Маричева. Громко хлопнув “ дневального” по голой спине, подошёл к Валерию, сказал вполне серьёзно:
- Светка – так себе баба, средней паршивости. А вот в каптёрке её подруга - блеск, я сейчас всех оттуда выброшу, а вы…
Маричев рывком открыл двери каптёрки. Посреди комнаты, где хранились парадные мундиры солдат роты, стоял уставленный полупустыми водочными бутылками стол. Трое “дембелей” в клубах табачного дыма о чём-то ожесточённо спорили. В углу, на расстеленных шинелях, судя по всему, мертвецки пьяная, валялась в чём мать родила пышногрудая блондинка. При виде лейтенанта троица нехотя поднялась с табуретов.
-А что?- тяжело ворочая языком, выдавил сидевший ближе к выходу каптенармус, ефрейтор Сорокин. - Им-меем право. Мы, лейтенант, уже, считай, народ гражданский, а потому…
В коридоре послышался топот сапог. В казарму вбежала смена караульных, за ней – дежурный по части.
“Разбор полётов” продолжался с утра до позднего вечера двое суток. Из офицеров роты строже всех был наказан Маричев, поскольку среди организовавших пьянку “дембелей” больше половины были его подчинёнными. Объявив лейтенанту “неполное служебное соответствие”, командир части угрюмо добавил:
-Ещё один “прокол” - и к тебе будут обращаться: “Товарищ младший лейтенант”.
После случившегося лейтенанты, однокашники Валерия, на одном из занятий по боевой подготовке обратились к заместителю командира по технической части майору Мызину с просьбой о переводе Маричева на технику:
-В училище среди курсантов ему равных не было. Любые схемы как орешки щёлкал, грамоты за рацработу получал.
Лейтенанты буквально наседали на зампотеха, и он в конце концов кивнул головой:
- Хорошо, хорошо, обращусь к командиру, продолжаем занятие.
Майор Мызин слово сдержал и однажды поднял вопрос о Маричеве в кабинете командира части. Выслушав майора, Стеценко по обыкновению прошёлся вдоль длинного, покрытого зелёным сукном стола и, повернувшись к зампотеху, спросил:
-Ты знаешь, что ответил Суворову Мехмет-паша на предложение о капитуляции Измаила?
Зампотех, не ожидавший столь странного вопроса, в замешательстве пожал плечами:
- Не помню, товарищ подполковник. В школе учил, да ведь забывается.
-Забыва-ается, - язвительно протянул Стеценко. - У нас, у хохлов, на этот счёт поговорка есть: “Нэ знав, нэ знав, та й забув”.
Устроившись в кресле, подполковник разразился пространной речью:
- Историю знать надо, товарищ майор. Командующий обороной крепости написал Суворову: “Скорее Дунай потечёт вспять и небо упадёт на землю, чем сдастся Измаил”. Так вот, пока у нас здесь небо на землю не падает, Маричев будет служить там, куда его поставили. Молодой лейтенант, без году неделя в должности, а уже выискивает места потеплее. И вы, мой заместитель, идёте у него на поводу. Не ожидал! Можете идти!
Поняв, что командир части к дальнейшей беседе не расположен, зампотех вышел из кабинета. Уже из своего кабинета на первом этаже здания штаба он позвонил в канцелярию роты обеспечения. Трубку поднял Маричев. В это позднее время из всех офицеров роты, он, по обыкновению, оставался в казарме один. Выслушав зампотеха, Валерий в раздумье положил телефонную трубку на аппарат.
В общежитии, лёжа на жёсткой солдатской койке, Маричев лихорадочно размышлял: “Дальше так продолжаться не может. Свихнусь в итоге”.
Молнией пронзила мысль: “А не притвориться ли психом, на самом деле?” Но Валерий тут же её отогнал: “ Я же присягу принимал. Буду терпеть, сколько смогу ”.
Терпения хватило лишь до весны. Когда ручьи талого снега дружно потекли по тротуарам военного городка, а в однообразный вороний хор вплелись голоса возвратившихся из дальних краёв грачей, Маричев принял окончательное решение: “Офицер - воспитатель подчинённых из меня не получился, к технике дорога закрыта. Надо каким-то образом уходить в народное хозяйство. Так будет лучше для всех.”
Неделей ранее по ходатайству командования части Маричев был разжалован в звании до младшего лейтенанта – подполковник Стеценко своё давнее обещание выполнил. Ходить с одной звёздочкой на погонах и ощущать на себе сочувствующие, удивлённые, суровые взгляды населения военного городка и сослуживцев было| невыносимо.
Валерий принялся действовать. Для начала он купил в хозотделе местного магазина топор с длинной, слегка изогнутой ручкой и засунул его под шкаф так, чтобы лезвие выглядывало наружу. Уборщица вначале не придавала этому значения, но однажды поинтересовалась:
- А зачем ты, Валера, топор здесь держишь? –
Маричев с выражением заговорщика на лице подмигнул ей и, приложив палец к губам, прошептал:
-Пригодится.
Перепуганная уборщица помчалась в комнату заведующей общежитием, чтобы сообщить об увиденном. Заведующая, однако, махнула рукой:
-Дурью мается. Жениться им всем пора, тогда и мозги на место встанут.
В офицерской столовой Валерий стал брать на обед не один, как обычно, а три стакана компота. Один выпивал, два полных оставлял на подносе. На недоумённые вопросы товарищей отвечал загадочно:
- Так надо.
О дисциплинарной практике за календарный месяц командиры взводов докладывали командиру роты письменно. Ротный Павлюченко, прочитав рапорт командира четвёртого взвода, хотел было положить его, как и остальные бумаги, в сейф, но вдруг вскочил со стула, изумлённо тараща глаза на последнюю строку рапорта. Валерий подписал лист и впрямь нестандартно: “ Гвардии младший лейтенант В. Маричев”.
Вызвав командира четвёртого взвода в канцелярию, ротный не стал, против обыкновения, метать громы и молнии, а с сарказмом в голосе спросил:
- Почему ж ты, Маричев, скрываешь от командира факт присвоения роте обеспечения почётного звания гвардейской? Или гвардейцами стали только твои архаровцы и ты вместе с ними?
Валерий молчал, рассматривая вытертый множеством ног линолеум пола канцелярии. Ротный Павлюченко тоже помолчал, вздохнул, взглянул в окно, буркнул глухо:
-Дурака валяешь? Вряд ли поможет.
“ Закидоны” и впрямь особого эффекта не приносили, хотя в курилках высказывалось мнение, что после понижения в воинском звании лейтенант Маричев стал вести себя несколько странно.
Вскоре Валерий понял, что такого рода действия следует прекратить и предпринять нечто более значительное. В конце концов решение было найдено.
Одним из соседей Маричева по общежитию был старший лейтенант Ковалёв, секретарь комитета комсомола части. К нему в дверь и постучал Валерий в два часа ночи. На вопрос сонного соседа, что стряслось, Маричев очень серьёзно ответил:
-Я хочу знать, за что комсомол наградили третьим орденом.
От изумления комсомольский вожак потерял дар речи.
- А-а, так ты не хочешь раскрывать истинных причин награждения?! – Маричев повалил соседа на койку и принялся его душить.
-За…за целину… за ос –освоение…- выдавил из себя Ковалёв, барахтаясь в руках Маричева.
Валерий сразу же разжал руки:
- Насчёт целины - гляди, если соврал!
Погрозив насмерть перепуганному комсомольскому работнику кулаком, Маричев вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.
Утром история о нападении на секретаря стала известна командованию части, а ближе к обеду у офицерского общежития лихо затормозил “уазик” с красными крестами на боковых дверях. Из кабины вылез начальник медчасти капитан Миронов. Взглянув на часы, сложил рупором ладони и, подойдя ближе к окнам, громко закричал:
- Маричев, на выход, нам три часа “пилить”, не успеем!”
Валерий прыгал по комнате, укладывая в чемоданчик необходимые в больнице пожитки, бурчал:
- Успеем, буду я в дурдом торопиться, как же.
В часть Маричев возвратился недели через две. В столовой, помешивая ложкой горячий, водянистый суп, рассказывал лейтенантам - сослуживцам:
-Привезли меняв больницу имени Кащенко. На воротах цепи увидел – не по себе стало. Оказалось напрасно. Потом уже узнал, что они декоративные. В первую ночь определили к буйным – порядок такой для всех вновь прибывающих. Я только санитаров попросил, чтобы поближе к двери положили – мало ли. Но глаз сомкнуть так и не пришлось. Насмотрелся всякого. Следующую ночь провел среди тихих. Уже поспать удалось. А на третий день перевели к “хитрым” - тем, кто с армией хотел расстаться. Доктор спросил: “Служить хочешь?” Я ему прямым текстом: “Не хочу.” После этого дней десять никто не тревожил. А потом вызвали на медкомиссию и зачитали решение. В общем, комиссовали по шестой статье, пункт не помню, а формулировка немудрёная: “Деградация личности на почве злоупотребления алкоголем”.
Завершив повествование, Николай Николаевич взглянул на часы, засобирался. Уже в коридоре, взявшись за ручку двери, резюмировал:
- Не в своих санях по дороге жизни двигаться – беда.
Я от души поблагодарил отставного полковника:
-Жду вас всегда, Николай Николаевич, не забывайте.
На лестничной площадке сосед кивнул головой, устало произнёс:
- Даст Бог здоровья, ещё не раз по душам поговорим. Бывай.