Мне давно уже хотелось написать об этом забавном происшествии, что рассказал мой бывший друг, коего, к сожалению, уж как шесть лет нет на белом свете. Я до сих пор слышу его старчески хрипловатый говорок, всегда немного ироничный, с лёгкой усмешкой. Конечно, за давностью лет некоторые подробности забылись и пришлось дополнить воображением и логикой человеческого поведения, но сюжет ни на йоту не изменён. Вот что он поведал мне .
Приехала к нам как-то из Ярославской глубинки баба Тася.
Старушке за 70, но очень бойка и скора на ногу, так что наша молодёжь за нею едва поспевала. В городе, в таком большом как наш, она никогда не была. До войны в начале тридцатых побывала она в Ярославле. Приехали в паре с женихом за обручальными кольцами и на недельку, как она сказывала, гульнуть от души.
Но уже на четвёртый день они вернулись домой. Жизнь городская ни ей, ни ему сказалась не по нраву. Толчея людская, повсюду за всем очереди, за всё надо платить. Не то что дома, где всё под боком: масличко и мяско на лугу пасётся, в речке живность плещется, яйцо – рукой пошарь в соломце и готова глазунья, да и хлебушек свой, мяконький, горячий, прямо из печки. Только за солью и сахарком в магазин сходить – вот и вся недолга. С тех пор она никогда не покидала родной порог.
Напрасно сын не однажды кликал её перебраться к нему в ленинградскую квартиру.
-Который год тебе, мама, ты не забыла? Заболеешь и что?! Одна! Воды стакан подать некому!
Она обиженно закусит нижнюю губу и вызывающе дёрнет костлявым плечиком:-А мне некогда болеть, сынок, да и не зачем. Это у вас там на это уйма времени, а у меня нема времечка на такие глупости.
Ну что на это скажешь?
Но когда родился правнук, мальчик болезный и потому не выездной, и у него уже зубки режутся, а она только на фото его видела, возымело в ней чувство материнское, вспомнила она розовые пальчики-крохотульки своего первенца и с неодолимой жаждой потрогать их губами, прижать к груди щупленькое тёплое тельце, понесло её нелёгкая к сыну в Ленинград, бросив своё хозяйство на попечение соседей.
Первую неделю она не выходила из квартиры, няньчась с правнуком, да и погода стояла сугубо ленинградская – моросило день и ночь.
Но вот проглянуло из-за туч августовское солнышко, ещё по-летнему жаркое, и сын, взяв два дня отгулов, позвал бабу Тасю полицезреть священный город во всём его великолепии. Она согласилась, любопытства ей не занимать.
Достаточно в глаза её заглянуть. Они как маятник – туда- сюда, туда-сюда, так и рыскают, что-то безустали выискивают, выглядывают. Такие живые, молодецки озорные, с затаённой хитрецой, они молодили её лицо, испещрённое густой сеткой глубоких морщин.
Ехать в метро категорически отказалась. От одного только вида бегущей куда-то в пропасть лестницы у неё закружилась голова и подкосились ноги и, если бы её не подхватил сын, она бы упала. Пришлось добираться до Эрмитажа на автобусе.
Невский её тоже напугал: несущийся куда-то поток цветного рычащего железа на колёсах, бесконечная пёстрая толпа, и особенно пара чёрных, словно обугленных, людей с белыми глазами. Дотоле никогда не видев негров, она даже ахнула, присев от страха.
Эрмитаж своей режущей глаз нагло сияющей роскошью задавил, унизил её. Она как-то уменьшилась, сжалась, ушла в себя, испуганно пяля глаза на бесконечные ряды картин, с которых неотвязно и подозрительно следили за ней глаза красивых женщин и мужчин, разодетых в дорогие платья. Она быстро устала и попросилась домой.
- Ну как Эрмитаж?- спросили у неё.
Она покрутила головой.- Бедная царица, – вздохнула она горестно,-не завидую ей. Как они там жили. Я пока поднялась по лестнице – дух вышибло. А каково им , бедолагам, эк сколько раз за день надо спуститься и подняться, туды-сюды. И по нужде, и поесть, и с детьми погулять, да мало ли. Эт какое здоровье надо иметь.
На следующий день они посетили Петропавловскую крепость и Исаакиевский собор. Конечно, от красот собора её просто повело,потом она призналась, что поначалу обомлела и едва не осрамилась от избытка чувств. Привыкшая к низким потолкам и клетушкам, заставленными сундуками и полками, впервые оказавшись под сводами, ускользающими куда-то ввысь, среди величественных колонн и огромного пространства, сияющего позолотой, она зачарованно вертела головой, всплескивала руками и беспрестанно ахала, хватая сына за рукав и шёпотом спрашивая: -Да неужто, сынок, это люди сотворили?
Отгулы у сына закончились, а у бабы Таси вдруг проснулся азарт туриста. Прошлый раз проходя через Аничков мост с его вздыбленными конями,( «Нам бы таких жеребцов по нашей грязи»,-оценивающе оглядела их баба Тася) она увидя вяло текущие тёмные воды, спросила:- Эт что за гомнотечка?
-Мама, ты не у себя в деревне. Это не речка, а канал. И называется Мойка.
- А я сразу догадалась, что помойка.
Этот рукотворный канал, как охарактеризовал его сын, почему-то запал в душу бабы Таси. Возможно от того, что вдоль него по одной стороне сплошной зелёной стеной стояли деревья. Прожив всю жизнь в окружении леса, она уже затосковала по зелени, находясь среди каменных стен и мёртвого асфальта улицы Марата, где жил её сын.
И вот она одна отправилась в поход вдоль канала. Дорогу к нему она знала.
- Поначалу до Невской, налево и до железных коней. Туточки и канал.
Деревья вдоль канала вскоре закончились. Глазеть на грязную воду с плывущим по ней мусором стало скучно и баба Тася покинула канал, свернув на какую-то улицу,узкую и довольно тихую.
Автобусы здесь не ходили, только изредка легковушки проносились мимо, пыхая в ноздри едким чадом. Она шла, неспешно оглядывая каждый встречный дом снизу до вверху. Иногда останавливалась, то с умилением любуясь женскими и мужскими лицами украшавшими стены, то ужасаясь страшным оскаленным рожам, то удивляясь хитросплетениям орнаментов.
Каждый дом, как и люди живущие в нём, был не похож, разительно отличался от других и это захватывало, заставляло идти дальше. И она шагала, переходя на другие улицы и ещё бы долго-долго ходила, если бы не увидела за огромным стеклом столы с сидящими за ними людьми.
Люди жевали, склонившись над тарелками. Ложки только и мелькали в их руках. У бабы Таси засосало под ложечкой - ведь утром она только чайку с пряничком заглотнула. Она сунула руку за пазуху и вынула узелок с деньгами и положила его в сумочку - подарок невестки.
В столовой было самообслуживание, но баба Тася понятия не имела об этом реформаторском почине общепита. Народу было немного. Люди скучились у стеклянного прилавка. Она стала в очередь, зыркая по сторонам. Ей было не по себе и немного страшновато. Она никогда не ела в присутствии такого скопища людей и боялась осрамиться, сделав что-либо не так, как принято у них, городских. Она видела, что люди несут еду на подносах и,освободив их, уносят в определённое место. Она это запомнила.
В витрине разложены тарелки с супами, с рыбой, котлетами разных форм: длинные, круглые, в виде шариков. Как их назвать - представления не имела и извелась вся до пота. Когда подошла её очередь, она попросила борщ, котлету с пюре, компот и три кусочка хлеба. Всё, что заказал перед ней молодой человек, очень прилично выглядевший в своём тёмносинем пиджаке и в красном галстуке.
-Где же ваш поднос, гражданка? Не в руках же понесёте,- удивилась, явно сердясь, румяная объёмистая повариха.
- Поднос?..Я сичас, счас,-засуетилась баба Тася, озираясь по сторонам в поисках подноса.
- Возьмите, бабуля мой. Я себе принесу.
- Ой спасибо, сынок, дай бог тебе здоровья.
Баба Тася бережно принесла поднос к пустому столу. Освободив его, унесла в запомненное ею место, вернулась, сняла с плеча сумку, и повесила её на спинку стула. Она села с наслаждением вытянув затёкшие ноги, подвинула тарелку с борщом, взяла хлеб, откусила и замерла едва не подавившись.
-А чем хлебать? Ложки-то нема.- Она привстала, оглядывая зал. Рядом с кассой стол с металлическим ящиком, из которого торчали ручки ложек.
- Слава тебе, господи, ложки, - обрадовалась баба Тася. Когда она возвращалась к своему столу, зажав в кулаке ложку с вилкой, в столовую ворвалась группа мальчишек и девчонок. Одни из них побежали к столам, и сразу уселись, болтая и смеясь, другие стали в очередь.
Баба Тася с трудом отыскала свой стол, но за ним уже сидел мужчина в клетчатом светлом пиджаке и чёрной курчавой головой. Она опустилась на стул и обомлела. Напротив её сидел негр, чёрный как гуталин и с наглой поспешностью заглатывал её борщ.
- Господи!- воскликнула она мысленно, вспомнив Поля Робсона, чей дьяковский бас она не раз когда-то слышала по радио, и хижину дяди Тома, -книгу с печальными картинками, что листала некогда с сыном,- боже мой! Они же все голодные. Бедный ты мой. Ишь как уминает,- восхитилась баба Тася аппетитом негра. Она вдруг ощутила острую колику в желудке и заглотнула набежавшую слюну, почувствовав, что ужасно проголодалась.
-Туточки, сынок, ничё не поделаешь… Я тож человек. Голодная, с утречка ни маковки во рту. Ты уж прости, сынок,- извиняясь и стыдясь, она придвинула тарелку с котлетою и взяла последний кусок хлеба.
Баба Тася с жадностью накинулась на котлету и уже жевала, не глядя на негра. Тот доев борщ, выпил залпом компот и встал.
- С-с-сибо, мисс,- просипел он, явно чем-то недовольный.
Негр был огромный и баба Тася, задрав голову к верху, чтобы увидеть его лицо, извиняюще забормотала:- На здоровье, сынок. На здоровье. Ты уж прости, скудно тебя попотчевала..Если бы дома у меня.
Но негр, очевидно, не понимал её и всё также недовольный и хмурый, ушёл.
Баба Тася горела от стыда, проклиная себя за жадность.-Не могла поделиться, котлету пожалела парню. Стыдоба. Что он подумает теперь о нас, - сокрушалась она, последним кусочком собирая остатки пюре- ,и сама не наелась и его, бедолагу, голодным отпустила. Хоть бы котлета была котлетой, а то и мясом не пахнет, -изводила она себя.
Она потянулась к сумочке за платочком, промокнуть губы, но пальцы, пробежав по спинке стула, сумку не обнаружили. Она нагнулась, подумав, что та упала. На полу и под стулом и столом сумки не было. Грудь её захолонуло, она хотела крикнуть:- Украли!- но горло словно сжали в тиски.
- Вот тебе и сынок. Накормила. Вот тебе и благодарность. Вот подлец. Там же все мои сбережения.
Она едва сдерживала слёзы. Она смотрела по сторонам жалостливым взглядом, ища поддержки у сидящих за столами людей и вдруг увидела свою сумку, свисающую со стула у не кем не занятого стола. На нём стояли две тарелки с борщом и котлетой, и стакан компота. Ни ложки, ни вилки. Она сразу поняла всё и ужаснулась. Ноги подкосились и она плюхнулась на стул. Она едва не сгорела от стыда за сотворённый ею срам (другого слова она не могла подобрать в тот момент).
Ручеёк пота скользнул меж лопаток.
- Боже мой! Что он теперь скажет обо мне? Что подумал? Срамота какая! Догнать!
Она выбежала из столовой. Толпы народа шастают туда сюда. Как тут найдёшь. Что же теперь будет? Она шла на цыпочках, чтобы увидеть поверх голов курчавую голову. Но ни в той, ни в этой стороне улицы не видела она светлого пиджака в клетку, отчего окончательно опечалилась.
Ей захотелось домой, в родные места, где даже воздух иной. Дышишь им и не замечаешь, что дышишь. А тут выдохнешь и боишься вздохнуть, как бы не отравиться. Как они тут живут? Говорят Ленинград - город музей, но разве можно жить в музее? Нет, домой! Домой! Хватит, нагостилась.
А куда идти? В какую сторону? Она растерялась, испуганно озираясь и ничего не соображая, куда-то пошла и вдруг что-то больно ударило по ноге, стена дома наклонилась и обрушилась на неё. Стало темно, как осенней ночью в лесу. Но вот появилась луна, посветлело и небо стало ослепительно белым и белый шар солнца завис над головой.
Она очнулась.- Позовите Ивана Андреевича! -выплыл откуда-то женский голос. Белый потолок, белый шар с лампочкой внутри, стены.
- Господи, что же такое?!- она приподнялась, опираясь на локти.
- Вам нельзя двигаться. Лежите, лежите.- засуетилась незнакомая девчушка в белом чепчике и халате.- Не волнуйтесь. Вы в травмотологическом.
Доктор, пожилой крепыш, с серой завитой бородкой(- как у моего козла Васьки, только у моего светлей,- порадовалась баба Тася за своего козла) долго щупал ногу.
- Повезло. Синячок-пустячок,- жизнерадостный тенорок обнадёжил бабу Тасю.- Главное, кости целы. Как же вас, мамаша, угораздило на машину броситься. Нашему шофёру спасибо скажите, вчера только тормоза заменил, не то б. Ах, бабуля, бабуля.
Ей смазали чем-то неприятно пахнущим ногу, туго перебинтовали и вежливо выпроводили на улицу.
Шла баба Тася, слегка прихрамывая на левую ногу, неведомо куда и зачем. Просто шагала сама по себе, ни о чём не думая, безо всяких мыслей и соображений, пока не встретилась ей коляска с плачущим младенцем. И тут её словно током ударило – вспомнила о своём правнучке. Скорей домой, домой… А где дом? Она остановилась в замешательстве.
- Как теперича я дорогу отыщу? Доченька, доченька! Постой, милая!- Она догнала женщину с коляской.-Ради бога, подскажи как мне до дому добраться?
-А где ваш дом?
-Да если б я знала, родненькая.
- Ну адрес, скажите адрес.
-Адрес?...Адрес…- Баба Тася напрягла память, но к её ужасу никаких адресов там не было и в помину. Она остолбенело смотрела на удивлённую женщину, разинув рот и выпучив глаза.
Что? Адрес забыли?
С перепугу баба Тася лишилась речи и только кивала головой в сиреневом платочке и странно мычала. Женщина почему-то всполошилась и быстро покатила коляску, испуганно оглядываясь. Она остановилась, поравнявшись с милиционером, что-то ему сказала, показывая рукой в сторону бабы Таси, по-прежнему недвижной, как телеграфный столб.
Милиционер, чрезмерно толстый пожилой мужчина с рыхлым бородавчатым лицом, лоснящимся от пота подозрительно оглядел бабу Тасю с ног до головы.
- Предъявите ваши документы, гражданочка.
Баба Тася отрицательно качнула головой, не понимая чего от неё хочет этот толстяк. В голове у неё пульсировала только одна мысль: - Пропаду я. ..Сгину. Пропаду.
Подайте сумку.-Требовательно протянул руку милиционер, но баба Тася не заметила этого жеста и даже того, что он снял сумку с плеча, порылся и снова повесил.
- Тогда гражданка, пройдёмте.- Толстяк крепко ухватил её за локоть.
В кабинете над столом, заваленным папками, склонился человек в белой рубашке с засученными рукавами. Он приподнял сияющую лысину и сощурил усталые в красных прожилках глаза, мельком бросив острый взгляд на бабу Тасю.
- Ты, Петрович, кого привёл? Что у нас больше дел нет?-Он недовольно сморщился и вдруг в удивлении вскинул мохнатые брови, собрав лоб гармошкой: -Постой, постой-ка. Это не та ли старуха, что сегодня утром сбежала из дурдома? Отвези её к ним. Давай, давай! - он помахал ладонью и снова склонился над бумагами.
Баба Тася всё ещё не пришла в себя и только одна мысль по-прежнему занимала её как вернуться домой. Поэтому она ничего не слышала, ничего не замечала и даже не возмутилась, когда чужие мужские руки, бесстыже ухватив за ягодицы, втолкнули её в кабину. За решётчатым окном замелькали стены, фонарные столбы ,плакаты.
Гремело и лязгало железо. Трясло. И баба Тася внезапно осознала, что её везут и непременно домой, и тогда она, наконец, пришла в себя и успокоилась, в радостном умилении разглядывая железный ящик с решётками на окнах.
- Бедные ребятки,- пожалела она,представив пожилых милиционеров, сидящих на трясущейся скамье. Ей казалось, что они едут целую вечность. Каждый раз, когда машина останавливалась, баба Тася радостно вскакивала и, стукнувшись головой о потолок, застывала в ожидании, пока машина не трогалась. Когда в очередной раз машина остановилась и в двери что-то щёлкнуло и она со скрипом открылась и в дверном проёме, как в раме, вырисовался знакомый портрет толстяка, баба Тася радостно вскрикнула:-Неужто приехали?
-Приехали, приехали, выходи.- Он протянул ей руку, помогая спуститься.
- Домой, сынок, приехали?
-Домой, бабка, домой. Только ещё уточним твой ли это дом.
Они вошли в здание. Замелькали белые халаты, любопытные лица с пытливыми глазами, но в беглянке бабу Тасю не признали и тут же попытались от неё избавиться. Но не тут то было, милиционер возмутился:
-Вы что!? Выпускать её на улицу запрещаю! Вы давайте проверьте, она же не в своём уме.- Он покрутил пальцем себе висок.
Баба Тася вскипела, когда поняла о ком идёт речь.
-Вы что, рехнулись все!?-закричала она, возмущаясь от всей души.- Мне домой пора, а вы тута, – она резко взмахнула рукой,- всё! Я пошла.
И она решительно двинулась к двери.
-Держите её! Стой!- рявкнул милиционер. Два дюжих молодца в белых халатах подхватили бабу Тасю под локотки, приподняв над полом. Она засучила ногами, пытаясь вырваться, но безуспешно.
- Ладно, вы правы,- сказал доктор милиционеру,- туда её.- Он кивнул в сторону ближайшей двери. Бабу Тасю внесли в комнату. Она уже не сопротивлялась. На неё сверху вниз натянули что-то белое, тесное, что рукой не пошевелить.
Вошёл доктор и приказал посадить её на стул, а сам сел напротив за массивный стол. Доктор был серебристо белый от старости. Кожа лица пористая, сизого цвета, надгубье выпуклое и такое широкое, что делало его длинное лицо похожим на колхозного мерина Серко, очень смиренного и ласкового, чем и расположило бабу Тасю к этому человеку.
-Мил человек, батюшка, да я потерялась. И адрес из головы вышибло. Видать из-за падения.
-Какого падения, матушка?
Я видела как на меня стена упала, а они говорят- машина сбила.
-Кто это они? Ну-ка, ну-ка.
-Да доктора здешние. Из этой, как её…трамвайогической. Вот нога до сих пор в бинте. Малость побаливает. Доктор сказал –повезло.
-Так, так. Значит вас машина сбила. И адрес потому вышибло. А вы помните как вас зовут?
-Тасёка! - Обрадовалась чему-то баба Тася.
-Это что за имя? Никогда не слышал.
- Да меня вся деревня с младенчества так кличет. И стар и млад. А по паспорту я Таисия Павловна Кочергина.
- Прекрасно, прекрасно. Извините, но я должен задать вам вопрос, так надо, простите ещё раз, вы какого года рождения?
- Я-то? Ха! Да бог его знает. В паспорте указано точно. Я так помню восьмой десяток давно разменяла. Что? По мне не видать?
- Конечно нет, что вы. А как вы в милицию попали?
-Само собой как-то случилось. Подошёл ко мне и повёл куда-то. А потом к вам на машине привезли. Я не в себе была. Ничего не кумекала. Не приведи господь вам такое. Адрес домашний не помнила. Господи, я и сейчас не помню. ..Какая-то улица... Что-то как бы с весной… что-то мельтешит. Ну вылетело, хоть плачь.
-Может Первомайская или апрельская?
- Господи!- она вскочила, подпрыгнув.-Вспомнила! Вспомнила, батюшка, восьмого марта. Да, точно!
-Да? Хмм… Что-то я такой улицы не припомню.
- Ну как же, батюшка, улица марта. Там ещё невская рядом и на углу. ..это... метро.
- Так это может Марата, а не марта.
-Точно, батюшка, она самая Марата 8. Умница ты моя. Вот дура старая, а!.. А как мне добраться туда, помоги, батюшка.
-Помогу,милая.помогу. Слава богу, не наш клиент. Снимите с неё поскорее. Вы уж простите нас, Таисия Павловна. Такая у нас профессия. Да и народец у нас не совсем обыкновенный, не знаешь, что от него ждать в любую секунду.
Ну-ка встаньте. Глаза закройте и теперь указательным пальцем правой руки коснитесь кончика вашего носа. Молодца, бабуля. Теперь то же самое левой рукой. Не стесняйтесь, давайте, тяните, тяните, ай да молодца. Прекрасно. Всё отлично.
- Но как домой мне, батюшка?
- Объясняю, дорогая. Выйдете за дверь на улицу и направо и прямо шагайте. Будет перекрёсток, за ним другой, а на третьем сверните направо, там автобусная остановка. На любом автобусе прямо до Невского без пересадок. Счастливо добраться, Тасёка.-Доктор улыбнулся, качая головой.
- Премного благодарна. Здоровья тебе, батюшка.
Она дошла до третьего перекрёстка и села в подошедший автобус. Все места были заняты, но молодой человек с рыжим хохолком на аккуратной головке резво вскочил, уступая место. Подошла кондуктор.-Граждане, не забывайте оплачивать проезд!
Баба Тася раскрыла сумочку. Ей показалось, что там внутри, где должен лежать узелок с деньгами, пусто.
Она пошарила пальцами, потом перевернула сумку и потрясла, но на колени упал носовой платок и десятикопеечная монета. У неё словно оборвалось что-то внутри. Стало как-то тоскливо и неуютно.
-Долго я буду ждать, женщина?- Кондуктор коснулась её плеча.
-Что?- повернула к ней страдальческое лицо Баба Тася.
- Платить собираетесь?
- Вот, возьмите.
Билет и сдачу она положила в карман кофты и отвернулась к окну. Сквозь пелену обидных слёз она ничего не видела и не хотела видеть. Она сразу догадалась, кто взял её деньги. Милиционер, больше некому. Он забрал сумку, потом вернул, но когда сразу или в машине, она не помнила. Больше некому было позариться на её сбережения. Вот тебе и милиция. Кругом жульё.
Не только дома, где председатель колхоза жулик. И завхоз ворюга. Все знают, да толку с того. Вот говорят Андропов порядок наводит. Да рази один он сможет. Баба Тася совсем пала духом. И надолго закрыла глаза, а когда открыла , увидела железных коней и на остановке вышла.
Она медленно брела, разглядывая витрины и встречных людей. и как-то незаметно забыла о своей финансовой неприятности. В окне полуподвального магазина она увидела пёструю горку конфет. Ей страстно захотелось купить гостинчик правнучку, по ком она уже соскучилась. Она спустилась по порожкам и вошла вовнутрь.
У мясного прилавка толпились женщины. Одна из них высокая с бледным костлявым лицом размахивая авоськой громко и зло кричала:
- Сколько можно издеваться над нами! Каждый раз одно и тоже! Нам кости и жилы, а себе и блатникам вырезку! Ну что вы мне доказываете,- кричала она хмурой продавщице,- разве это мясо. Ешьте его сами!
Баба Тася взглянула на витрину. Свинина, говядина, барашек. Розовые свежие ломти с косточкой. А как же, мяса без костей не бывает. Чего разоралась баба? Она вспомнила свою солонину в бочке, тёмную, уже с душком. Свежее мясо долго не сохранишь, а тут каждый день свежее. Ещё и возмущается.
Она не выдержала, обозлилась на такую вопиющую несправедливость.
- Вы чего ругаетесь, дорогая? Вам это мясо не по зубам? Заелись вы тут, зажрались! Это бы мясо к нам на ярославщину! В момент бы расхватали, да ещё б в ножки поклонились. Эх вы! Стыда на вас нету! Ет у вас здесь всё, что душе угодно. Вот приехали бы к нам и..…
Она не договорила. Сжатую с двух сторон в тиски, её развернули и буквально понесли к выходу два молодых парня с невозмутимыми лицами. Один из них полушёпотом, сквозь зубы угрожающе процедил:
-Тихо, бабка, не то хуже будет.
Ноги её совсем стали ватными и парни, благо она была из-за своей врождённой худобы почти невесомой, быстро внесли в тёмный подъезд.
- Слушай бабка внимательно.- Она зажмурилась в страхе, чувствуя как потекло по ногам.- Ты что антисоветчину гонишь! В тюрьме не сидела? Так сядешь! Смотри у меня! Если ещё раз вякнешь где-нибудь, сядешь и надолго. Обязательно сядешь. А теперь дуй домой. И ни слова о нас никому. Поняла?
Она не помнила, как добежала, как поднималась на четвёртый этаж.
- Что случилось, мама? Что с тобой?- испугался сын, встретившись с её застывшим потусторонним взглядом.
- Всё хорошо. Купи мне назавтра билет. Будь она неладна ваша городская жизнь!