Элла Крылова
ЛАРОЧКА
«Я, как мог, обессмертил
то, что не удержал».
Иосиф Бродский
1. Пролог
Я горько оплакивала мою кисоньку Сашеньку, погибшую от рук врачей. Ребёнку было всего восемь лет. У Сашеньки развилась мочекаменная болезнь, операцию сделали вроде бы успешно, но потом в стационаре закололи девочку, замучили – у неё не выдержало сердце. Это случилось второго сентября 2015-го года.
Сашенька была уникальной кошкой, гением любви, нежности, благородства и ума. Она была моей родной дочкой. Я как-то написала:
Ты словно вышла из моей утробы:
тебя я выносила, родила.
С Сашенькой у нас была просто космическая, райская любовь. Я посвятила ей массу стихотворений, а когда она погибла, я написала о ней прозу. Эта проза была опубликована в интернет-альманахе «45-я параллель» и в солидном литературном журнале «Зинзивер». Потом я издала книгу «Александра. История любви», куда вошли стихи, посвящённые Сашеньке, проза и вкладка с цветными фотографиями.
Когда Сашенька ушла в Рай (иначе и быть и может), я дала зарок больше не заводить кошек. Друзья не понимали меня, настойчиво советовали срочно завести нового котёнка, но для меня это было совершенно неприемлемо. Я хотела хранить верность моей Сашеньке до могилы. Слава Богу, мой благородный муж Серёжа меня понимал. А ещё, что просто диковинно, меня понял, как никто, православный диссидент отец Иоанн Береславский, написавший мне: «Эллочка! Уникальной поэтессе Премудрость послала уникальную кошечку Сашеньку. То, что Вы животное способны любить больше человека, – гениально, по-богомильски – мирровые масла тео-антропо-анимо-натурогамии.
Вам в утешение Larghetto Вивальди из концерта op.3 D-dur в обработке Баха».
С нежностью, о. Иоанн». (Отец Иоанн профессионально играл на рояле).
Время шло, а рана не заживала. Портрет Александры всегда лежал на моём письменном столе, и я разговаривала с моей доченькой, проливая горькие слёзы. Перед этим я одного за другой потеряла родного брата Джеральда, а потом любимую маму, и смерть Сашеньки меня добила. У меня были совершенно оголённые, больные нервы.
2. Явление
Да, я дала зарок больше не заводить кошек. Александра была гением, а кто может заменить гения? Но какой-то голос подсказывал, что у меня ещё будет кошка, и я назову её Ларой в честь бога солнца Ра и римских ларов. Я пыталась заглушить этот голос, но он был очень настойчив.
Уже было лето 2016-года, начало июля, а я всё плакала по моей обожаемой Александре. И по маме и брату, конечно. Как вдруг по электронной почте получила письмо от моей подруги по прозвищу Ириска, у которой в малогабаритной двухкомнатной квартире на тот момент проживало четырнадцать кошек и котов: «Не возьмёшь кошку?» Я молниеносно ответила: «Категорически нет». Но Ириска – настырный человек, и сразу последовало письмо: «Этой кошке грозит улица. А с улицы её и взяли». И фотография кошки. Эти огромные жёлтые, такие печальные и жалобные глаза, глядящие в никуда безо всякой надежды, меня поймали. У меня произошёл нервный срыв. Я не хотела никого брать, но эта бедная киска… У меня тряслось всё тело, я безудержно рыдала. И всё же приняла решение взять эту кошку. Я позвонила Ириске и сказала: «Я беру эту кошку. Как мне её забрать?» - «Ой, здорово!- откликнулась Ириска. – Эта женщина, у которой кошка, даже мне не подруга, я случайно узнала, что она пристраивает кошку. Я ей сейчас позвоню, дам твой телефон, адрес, она тебе кошку привезёт. Женщину зовут Ирина».
Через два часа Ирина приехала ко мне. Слоноподобная баба лет сорока. Она открыла голубую пластмассовую переноску, и из неё выпрыгнула кошка необычайной расцветки. Преобладал белый цвет, но были ещё персиковый (почти розовый) и тёмно-серый. Мордашка – как венецианская маска: слева – черный цвет, справа – розовый, внизу – белый. У кошки не было стресса, она стала спокойно изучать новое жилище. Мы обменялись с Ириной незначительными фразами, и она уехала, впрочем, вручив мне кошачий паспорт. Слава Богу, была сделана стерилизация, были сделаны прививки, но кошка даже имени не имела. Ларочка! Таинственный голос мне не солгал. Я вписала в паспорт имя Лара и дату рождения – её появления у меня (Ирина сказала, что кошка годовалая): седьмое июля 1915-го года. Две семёрки в дате рождения! Семёрка для меня – счастливое число.
Я позвонила Ириске: «Кошка у меня. Я назвала её Ларой». – «Отлично! – воскликнула Ириска и затараторила: - Лара была уличной кошкой. Она жалась к бензоколонке, где ей давали поесть и разрешали поспать в тепле. Какой-то дворовый кот её обрюхатил, и она родила пятерых котят. Её вместе с котятами и взяла сердобольная Ирина. Котят она сумела раздать, а кошку никто не брал. А муж Ирины восстал против Лары: «Жена, избавь меня от этой кошки!» Он – кореец, может, у него был соблазн эту кошку съесть? Я не знаю. Как хорошо, что ты её взяла!»
Я смотрела на Ларочку и думала: что ж эта «сердобольная» Ирина так плохо тебя кормила? Все рёбрышки торчат и хребетик, а хвостик – как общипанная ёлка.
Я повинилась и покаялась перед Александрой, что не сдержала клятву:
Сашка, прости! Никого заводить не хотела,
верность хотела хранить я тебе до могилы.
Но вдруг Судьба на орлиных крылах прилетела,
бросила Лару мне в руки. И что делать, милый?
Ларе грозило бездомье (и было в начале),
Лара сидела б в подвале, вся грязная, в блохах.
Может быть, даже собаки её б растерзали.
Счастье она б находила в ей брошенных крохах.
Всех не спасти; хоть кого-нибудь - можно и нужно.
Ты же - сама доброта, моя Сашка! Сестричкой
Ларочка будет и Юльче, и Сашке. Живите же дружно!
Я над свечою церковною чиркаю спичкой.
3. Новая жизнь
Конечно, Лпрочка не заменила мне Александру. Кто может заменить гения? Но я испытывала к Ларочке огромную жалость из-за трудной судьбы, которая ей выпала. Я вставила в окна, которые мы открываем для проветривания, сетки «антикошка». Наши кошки никогда не выпрыгивали в окна, но у Ларочки – уличная судьба, вдруг потянет воля, а земля-то рядом, первый этаж. Мы предложили Ларочке сухой проплан, и она стала с удовольствием его кушать.
Мы показали Ларочке её туалет, и она ходила туда безукоризненно. Но сразу начались тревоги. Лара писала раз в сутки. Я запаниковала: то же было с Сашенькой, когда у неё началась мочекаменная болезнь. Я позвонила Ириске: «Я сейчас позвоню своим надёжным ветеринарам и с ними посоветуюсь», - откликнулась она. Перезвонила через полчаса: «Мне сказали, если кошка ест сухой корм и не бегает по улице, а сидит дома, то это – нормально». Не очень-то я успокоилась, история с Сашенькой была у меня перед глазами. А ещё Ларкин желудок издавал свистящие и стонущие звуки. А ещё её дыхание было неправильным – животные дышат животом, а у Ларки судорожно сжималась диафрагма. Лето, окна открыты, а что будет зимой, ведь мы курим? У неё на глазу образовалась грязь, я попыталась смахнуть, но Ларка бросилась от меня. Я понимала, что с этой кошкой нас ждут сложности. Но решила всё пустить на самотёк. Было лето, все окна были открыты настежь, и Ларочка любила сидеть на окошке и смотреть в мир. Вскоре я написала цикл стихотворений, посвящённый ей:
ЛАРА
1.
Ты - котёнок для услады глаз.
Ты мила, добра и аккуратна.
Охристые, чёрненькие пятна
на чистейшей белизне - как раз
Божие художество. Смотрю
на тебя: ты, девочка, красива.
За тебя сейчас я выпью пива.
Ты расцветкой - в зимнюю зарю.
2.
Пусть жизнь была с тобой жестока,
но обрела ты папу с мамой.
В тебе есть чистота истока
и выживанья дух упрямый.
Твои глаза – две жёлтых сливы,
и шаровары красят ножки.
Так будь же, деточка, счастливой,
как могут счастливы быть кошки!
3.
Тебя очень плохо кормили -
ты худенькая такая.
Не ласкали тебя, не любили.
Буду холить тебя, потакая.
Котёнок в пастельных тонах,
с подсолнуховыми глазами,
забудь свои беды и страх -
жить в нежности будешь с нами.
4.
У тебя, друг мой, лунная суть.
Ты тиха, молчалива, скромна.
Всё сидишь и сидишь у окна,
созерцание - это твой путь.
Всё ты смотришь и смотришь в окно,
хоть давно за окном темнота.
Какова твоя, детка, мечта? -
воля, воля, о да, всё равно!
5.
Привыкаешь и к нам ты, и к дому.
Для тебя и для нас – смена вех.
Демонстрируешь сладку истому,
лёжа в кресле животиком вверх.
И глаза твои полуприкрыты,
их распахиваешь на «кис-кис».
В них Египет, родимый Египет
и мистично-загадочный Сфинкс!
Во мне шла чудовищная внутренняя борьба. Я не хотела эту кошку. После Александры я никого не хотела. У меня был телефон женщины, которая пристраивала кошек за небольшую плату. Я всё хотела ей позвонить, и всё время меня что-то останавливало. Останавливала жалость к Ларочке: куда она попадёт, в какую семью? Как там будут с ней обращаться? Она и так изведала в жизни массу страданий. И я так и не позвонила этой женщине.
Лару держали закрытой на балконе, и она даже не знала, что можно запрыгивать на диваны, кресла. Я брала её на руки, сажала на кресло или диван, гладила её, говорила «можно, можно сюда». Лара это поняла. Также она усвоила, что она – Лара, и стала отзываться, когда я её звала. Когда мне её привезли, у неё был бегающий взгляд дикого зверька. Но я говорила ей добрые слова: «Лара, Ларочка, мой котёнок, мой миленький, хороший», - и Лара научилась смотреть в глаза. Взгляд её из отсутствующего и печального сделался разумным и практически человеческим. Лара не знала ласки, мы с Серёжей её ласкали – гладили по головке, по спинке, - она выгибала спинку аркой и долго благодарно урчала. Благодарный котёнок, доселе не знавший ласки, Ларочка урчала по часу, когда её приласкаешь. Поначалу, когда она появилась у нас, Ларочка боялась протянутой к ней руки. Видимо, её били, обижали. Но в нашем доме она обрела нежность, доброту, благословение.
Сказала я: “Любимый мой котёнок!”
И так внимательно ты посмотрела,
с такой надеждой и таким доверьем!
Ведь о любви ты не имела знанья.
Скажу ещё: “Ты мой родной ребёнок!
Живи, друг, в счастье, и чтоб не болела!”
Ребёнок, а была несчастным зверем...
Как смотришь ты янтарными глазами!
Очень скоро Лара привыкла к дому и, кажется, полюбила нас с Серёжей. У Серёжи она любила лежать на ногах, когда вечером мы нежились в постели – читали или смотрели телевизор. Ко мне Ларка приходила на кухню в кресло, где я обычно сидела, топталась по моим коленям, громко урча под моими ласками, тёрлась щёчками о мои ногти. Иногда устраивалась со мной в кресле. Вечером я делала для Серёжи жирный и сладкий кефир, но сначала подносила его Ларочке, и она с удовольствием кушала. Туалет Лары всегда был чистым – мы убирали за ней сразу, как только она что-то там сделает.
Ларочка очень приветливо относилась к нашим гостям: запрыгивала на колени, выгибала спинку, тёрлась головкой о руки, громко урча. Все наши друзья – прекрасные, добрые люди, они ласкали Ларочку, и в её глазах светилось блаженство.
На ласку в ответ благодарно урчишь.
Ты добрый и скромный, прекрасный котёнок!
И ты - мой родной и любимый ребёнок.
В тебе есть такая укромная тишь,
как в белых кувшинках на тёмной воде,
когда не колышет их суетный ветер.
Ещё одним ангелом больше на свете -
меня утешаешь в печали, в беде.
В головах дивана, на котором мы не спали, лежали две декоративные золотые подушечки. Ларочка очень любила на них возлежать. Но очень скоро её острые коготки превратили подушечки в рваньё. Я их одела в простые голубые, в цвет дивана, наволочки, но после этого Лара лежать на них больше не желала. Тогда я положила на подушечки свой ношеный свитерок, присланный мне другом из Америки. Ларе это понравилось. Она вообще любила мои вещи. Стоило мне где-нибудь оставить свою футболку или кофту – Ларочка тут же устраивалась на этой тряпочке. Я никогда не отнимала у Ларочки свои вещи.
Сэр Уинстон Черчилль, герцог Мальборо, облачившись в халат, работал в своём кабинете, привычно куря сигару и прихлёбывая виски. Он работал допоздна, а когда закончил и собрался идти спать, увидел, что на поле его халата в кресле спит его любимый кот. Герцог Мальборо, недолго думая, взял ножницы и обрезал халат, чтобы не тревожить кота.
Знаменитый в своё время бард Вадим Козин, сосланный Сталиным в Сибирь, так и жил, всеми забытый, в Магадане, где ему дали маленькую квартирку. Тем не менее, в этой квартирке имелось фортепиано. И вдруг в хрущёвскую «оттепель», о Козине вспомнили, и к нему в Магадан прилетели московские журналисты. Козин был безмерно счастлив. У него брали интервью, он смеялся, шутил. И, наконец, журналисты попросили: «Спойте нам что-нибудь!» - «О, конечно, конечно!» - радостно воскликнул Козин и посмотрел на пианино. На крышке клавиатуры блаженно спал его любимый кот. Козин вздохнул и сказал журналистам: «Пение отменяется. Я не могу побеспокоить моего кота».
Даже если это «благоуханные легенды», они прекрасны.
Ларочка отъелась, набрала вес и невероятно распушилась. Хвост стал роскошным опахалом, так же распушились шаровары на задних лапках. Она стала потрясающей красавицей. Розовый носик, розовые ладошки. Жёлтые глаза при фотовспышке или в сумеречном освещении горели зелёным огнём, а то и синим! Но, конечно, непривычная к куреву, она от него страдала и бросалась к открытому окну, когда мы вечером проветривали квартиру. А я очень за Лару боялась – у неё ведь такая плохая дыхалка!
Все наши кошки были трёхцветные. А глаза у всех были разные: у Юльчи – голубые, у Александры – зелёные, у Лары - жёлтые. Но у всех глаза горели изумрудным огнём! Наши кошки, и Юльча, и Сашенька, обладали оперным голосом, у Юльчи (такой мощной кошки) было лирическое сопрано, у нежной Александры – меццо, какие они нам устраивали вокальные концерты! А у Ларочки голосок был тоненький и слабый, видимо, сказалась улица. Я едва её слышала.
Лара любила сидеть на нашей тёплой и солнечной лоджии среди цветов. Наверное, чувствовала себя Семирамидой. Я покупала Ларочке игрушки – мышек, мячики, купила даже фарфоровую миску для неё, хотя обе мои любимые старшие (не предыдущие!) кошки кушали из простой пластмассовой.
Прошёл год. Седьмого июля мы отмечали Ларин день рождения как праздник.
Тебе исполнилось два года.
Изобретательна природа:
тебя раскрасила исправно
и обаятельно, и славно.
Как лютики, твои глазищи.
И пусть на свете кошек тыщи,
ты - Божий дар нам; маму с папой
потрогай-ка пушистой лапой!
Умна, добра и аккуратна.
И чёрно-розовые пятна
на дивной шубке белоснежной -
этюд-шедевр пастельный, нежный.
Тебе, дочурке и резвушке,
на день рождения - игрушки.
Весёлой будь и будь здоровой!
Балуйся с мячиком-обновой!
4. Беда и прощание.
Беда всегда приходит неожиданно и не в одиночку. У Серёжи ночью несколько раз были приступы удушья – он хрипел, не мог продышаться. У меня вдруг воспалились губы и стали чесаться. Глаза время от времени сильно слезились. На коже лба образовались кровавые трещины. Я поняла, что это такое. Это – аллергия. Стала пить лекарства, но облегчения не наступало. С нервами тоже была полная беда: меня преследовали страхи, тревоги, панические атаки, чуть не каждый день я плакала. Отец Иоанн Береславский написал мне: «Вы человек по природе светлый, избранный, невероятно одаренный, поэтому бесовские силы атакуют Вас особенно яростно».
Как-то я гладила Ларочку и обнаружила, что у неё вся шея в чудовищных колтунах. Я попросила Серёжу подержать Лару, взяла ножницы, но как только подошла к киске, Лара заорала не своим голосом, расцарапала Серёже руки, бешено вырвалась и спряталась за диван. Обычно такая тихая и добрая, она показала себя просто диким зверем. Мы даже вдвоём не смогли с ней справиться! Нашей строптивой Юльче я колтуны обрезала совершенно спокойно. Что же делать с Ларой? Я позвонила в ветеринарную клинику и вызвала на дом врача. Приехал лысый детина, посмотрел на меня и сказал: «Э! Да у Вас аллергия! Вам кошки вообще противопоказаны». – «Я держу кошек уже двадцать пять лет, и никогда не было аллергии», - удивлённо заметила я. - «С возрастом и не то ещё возникает!» - резонно сказал врач и стал набирать лекарство в шприц. Когда он закончил, я сказала: «Делайте укол очень быстро, кошка – дикарка». Серёжа посадил Лару на диван и держал её. Врач вонзил в заднюю лапу шприц. Лара опять заорала и, едва врач успел вогнать в лапу жидкость из шприца, бешено вырвалась. «Что за укол Вы ей сделали?» - спросила я. «Общий наркоз, милочка». Я была в ужасе. Почему было не сделать мягкий седативный укол?! Безжизненную Ларочку врач взял за шкирку, она повисла в его руке, как сорванный с древка флаг. Он шмякнул кису на стол (я загодя постелила простынку). Колтуны были обрезаны, но от этого долбанного наркоза Лара двое суток была полутрупом. Я всё это время сидела на стенке. Хорошего врача найти трудно, а хорошего ветеринара вообще днём с огнём не сыщешь. Как я обожглась на трагедии с Сашенькой! Мне кажется, ветеринары не любят животных. И зачем только они идут в эту профессию?
Только чтобы бабок побольше срубить.
У меня была такая паника, что в пору было сдаваться в неврологическую клинику. У Серёжи опасный возраст – восемьдесят лет. Прогрессирующий склероз. Мало ли, что может быть! И Лара, с которой мы не смогли справиться вдвоём, а уж одна я тем более не справлюсь. Плюс аллергия. С Ларочкой, как это ни больно, надо было расставаться. Меня жутко мучила совесть: мне казалось, что я предаю Ларочку. Но, с другой стороны, что было делать?! Я решила отдать Лару Ириске и только ей. Когда я принимала это решение, я думала не только о себе и Серёже, но и о благе для Лары. У Ириски в доме никто не курит. У неё кошачья стая – Лара с кем-нибудь подружится, ей будет не скучно, а то у нас котёнок что-то совсем приуныл: всё лежал на своих подушечках, вставая только чтобы поесть, попить и сходить в туалет. Ириска знает лекарства, сама умеет делать уколы, у неё свои врачи-ветеринары, проверенные и надежные.
Я написала слёзное письмо Ириске. Описала ситуацию. Написала, что отдам Лару только ей, потому что она опытная кошатница и ответственный человек. Мы некоторое время переписывались, обсуждая ситуацию. И, наконец, Ириска сдалась. Она позвонила и сказала: «Я еду к тебе. Уже заказала такси. Так что жди». Я ждала, сотрясаясь от рыданий. Ведь я так полюбила Ларочку, так успела к ней привязаться!
ЛАРОЧКА. ПРОЩАНИЕ
1.
Отдаю драгоценную кису подруге в руки.
Полюбить я успела кису, и сердцу больно.
Но, увы, на кошачью шерсть аллергия - сплошные муки.
На беду ты досталась мне, предательнице невольной,
моя бедная девочка. Пусть удачной
будет впредь судьба твоя, милый друг мой.
Будет добрый дом, будет домик дачный.
Слёзы катятся капля за каплей крупной...
2.
Не в чужие руки отдаю -
в добрые и опытные руки.
Деточка, я так тебя люблю!
Расставанье - боль, и плач, и муки.
Страшно беспокоюсь за тебя:
как ты приживёшься в новом доме?
Пусть тебе счастливого житья
Бог подаст на солнечной ладони!
3.
Ты навсегда останешься в сердце моём,
ибо мои котята - родные мне дети.
Как мы дневали и вечеряли с тобой втроём -
с добрым Серёжей! - воспоминанья не канут в нети.
На подушке, моём свитерке пусто место твоё.
Горько я плачу, я трепещу и стенаю.
Стало ещё скуднее скудное житиё.
Но будем снова мы вместе в Раю, я знаю!
Это было седьмого октября 2017-го года, в субботу. Лара прожила у нас ровно год и три месяца. Приехала Ириска с переноской, я взяла Лару на руки, думала, она порвёт меня в кровь, но этого не случилось: я спокойно засунула Лару в переноску. Мы обменялись с Ириской несколькими фразами, и она с переноской в руке оправилась к машине. Красивая, белая, как чайка, машина уносила Ларочку в новую жизнь (в то самое Новопеределкино, откуда мы в своё время взяли Александру – вот мистика!), а я горько рыдала и писала эти строки:
ЛАРОЧКА. ЭПИЛОГ
Остался лишь с шёрсткой мешочек
в старинном буфете,
остались игрушки твои -
яркий мячик и мышка.
Без деток-котяток
одна я осталась на свете.
Из общей ендовы
несчастий хлебнула я лишку.
Смотрю я на фото -
в янтарные умные очи, -
и счастья желаю тебе в новых жизни и доме.
Но плачу и плачу в потёмках
космической ночи
и жёлтый листок - знак прощанья -
держу на ладони.
Ларочка, хоть ты и живёшь теперь у Ириски, ты остаёшься моей. Это я спасла тебя от улицы, дала тебе любовь и ласку, которых ты не знала. Наша с Серёжей забота превратила тебя из котёнка-заморыша в красавицу-принцессу. Ты остаёшься моей любимой доченькой, так же, как Юльча и Александра. Мы обязательно снова будем вместе в Божьем Раю, где нет препятствий для любви, в нашем вечном доме, где под окошком розы и плющ до самой крыши, а в пруду круглый год цветёт нимфея альба.
Октябрь-ноябрь 2017