Прощание славянки

Петр Шмаков
                Женя Калинина не то что бы презирала Марика Сосновского, а попросту никак его не воспринимала. Марик Сосновский напротив очень даже воспринимал Женю. Он замирал и терял связность мыслей рядом с ней. Женя являлась аппетитной брюнеткой двадцати лет. Аппетитность проистекала от округлых форм, увенчанных приятным личиком с карими глазами и аккуратным носиком. Грудь Женина оставляла место для вольных мужских фантазий и явно не грозила разочарованием. Женя отличалась некоторыми интеллектуальными претензиями и всегда носила с собой томик Саши Чёрного из Малой Библиотеки Поэта. А Марик всегда имел при себе томик Мандельштама из Большой Библиотеки Поэта. То есть, даже духовная начинка Жени возбуждала и усиливала эротическую одержимость Марика. Тяжёлая ситуация, ибо по характеру Женя совершенно не соответствовала Марику. Нельзя сказать, что она была законченной стервой, но помимо Саши Чёрного ничто в ней не предвещало духовной гармонии с Мариком.

                Несмотря на довольно-таки индифферентное отношение, Женя Марика отнюдь не отталкивала, а напротив, держала его возле себя на правах друга и позволяла себя сопровождать. Марик был известен в Харьковских полубогемных кругах, так как постоянно тусовался в местах сбора харьковских разгильдяев, то есть в нескольких местах, где собирались книжные спекулянты и любители поговорить на интеллектуальные темы. Даже издали легко было распознать Марикову аморфную фигуру с сутулыми плечами, втянутой в них головой и бородой с несколько козлиным оттенком. Ростом и сложением Марик не вышел и к этой уже описанной безликости можно добавить неряшливую поношенную одежду совершенно без претензий даже на дальний отголосок стиля. Как ни странно, всё вместе создавало уникальный образ, замечаемый, повторяю, даже на изрядном расстоянии. Центральные улицы и скверы Харькова в семидесятые трудно даже представить без этого подобия интеллектуальной амёбы.

                На фоне Мариковых поползновений у Жени развивался роман с Фелей Грином, ещё одной довольно-таки известной в Харькове начала семидесятых фигурой, но совершенно другого плана. Он нисколько не претендовал на интеллектуально-возвышенные эмпиреи, а создал рок-группу из таких же бездарных в музыкальном отношении юнцов, как и он сам. Группа состояла преимущественно из студентов физфака университета, на котором с грехом пополам учился и сам Феля. Они выступали на университетских вечерах и, за неимением ничего лучшего или ничего разрешённого, их слушали. Университетская администрация не препятствовала Феле, ибо ничего крамольного в музыке группы не находила, хотя Феля пытался подражать лучшим западным образцам. Но музыкальная бесталанность совершенно затмевала любые ассоциации с американским или британским роком. Сам Феля и его музыканты естественно придерживались совершенно другого взгляда на своё творчество. Но главное, они старались вести богемный, подобающий их амплуа, образ жизни. В их тусовку залетали ищущие приключений и острых ощущений девочки, все они пили и гуляли, иной раз попадали в милицию, но как правило, без серьёзных последствий. Бас-гитарист по кличке «Чик» экспериментировал с галлюциногенными смесями собственного производства, что для Фели закончилось трагически. Он в состоянии галлюциногенного помешательства вывалился из окна шестго этажа и разбился.
 
                Женя познакомилась с Фелей в краткий период апофеоза его популярности и немедленно в него влюбилась. Ничего глупее представить себе невозможно. Но такие вещи, как известно, происходят не от ума и не от глупости, а бог его знает почему.
 
                Феля не очень-то с Женей церемонился и немедленно затащил её на вечеринку, которую лучше назвать оргией, в большую квартиру своего дедушки, известного профессора медицины. Дедушка, естественно, находился в отъезде. Женя пришла в ужас от всего, что там увидела, но деваться от себя самой и своих чувств ей было некуда. Вскоре Феля охладел к легко доставшейся ему Жене, чего нельзя сказать о последней. Началась банальная драма с объяснениями и страданиями. Страданиями, понятно, Жениными, а не Фелиными. Марик страдал тоже и никак не меньше Жени. Он-то страдал и во время недолгого Жениного с Фелей согласия и после, когда порывался успокаивать и уговаривать Женю. Фелю Марик ненавидел бессильной ненавистью проигравшего. Но главное, в любом варианте ему доставались только самоедство и ревность. Женя из-за своих неудач отношение к Марику нисколько не меняла.
 
                Марик с горя отпустил бороду уже не с козлиным оттенком, а что-то скорее в духе фантазий Конёнкова на лесные темы. Он теперь напоминал то ли гнома, то ли лешего. Он дофантазировался до того, что решил убить Фелю.
 
                Пасмурной безлунной ночью в начале ноября он выследил Фелю. Один Феля почти никогда не бывал, но Марик решил, что пусть его потом схватят, но он своё дело сделает. Шумная компания направлялась куда-то, когда Марик внезапно выскочил навстречу, сжимая за пазухой нож. На беду он от волнения споткнулся и загремел в изрядных размеров лужу. Борода его впитала в себя не меньше литра воды, когда он растянулся во весь рост. Он и руку с ножом не успел вытащить из-за пазухи. Компания решила, что имеет дело с пьяным, и Феля пытался помочь Марику подняться. Марик едва не взвыл и, вскочив на ноги, поспешил скрыться.
 
                Феля наутро догадался с кем встретился и при случае рассказал Жене, что Марик напился и валялся в луже. Они с Женей ещё окончательно не расстались. Женя очень удивилась, Марик никогда не пил больше рюмки, а то и вовсе отказывался. Она заподозрила что-то и грозно приступила к Марику с вопросами. Марик гордо заявил, что собирался убить Фелю и только по несчастной случайности оплошал. Женя взбеленилась и послала его на три буквы. Марик долго потом пытался помириться, униженно просил прощения, но ничто не помогало. Окончательно отчаявшись, он решил уехать в Израиль. Ему это удалось на удивление легко, возможно, как компенсация высших сил за мучения с Женей. В Израиле Марикова борода нисколько не уменьшилась. Как выяснилось позже, любимой мелодией Марика сделался почему-то марш «Прощание славянки».