Прежде чем спрыгнуть с моста, Вася решил сжечь все мосты за собой. Он стал доставать из папки листы, поджигать и сбрасывать их в воду. Он так увлекся процессом, что забыл, зачем пришел на мост. Его так заворожило зрелище падающих огненных перьев, что он не заметил, как рядом с ним остановилась девушка.
– Хочешь спрыгнуть? – Спросила она.
– Да, – машинально ответил Вася.
– Лучше прыгать с середины моста, тогда точно попадешь в воду. Прямо под нами отмель, ее отсюда не видно. Если прыгнешь здесь, то просто покалечишься. Тебе ведь надо наверняка, бултых и – баста?
– Хотелось бы, чтобы – баста. А ты откуда знаешь про отмель? Прыгала сама?
– Нет. Просто знаю. Здесь обычно в воду трупы сбрасывают.
– Какие трупы?
– Какие какие? Такие. Взаправдашние.
– Откуда знаешь?
– Если честно, была мысль прыгнуть. Облюбовала этот мост. Пришла. Смотрю, двое тащат из машины тело и спорят, где лучше в воду сбросить. Так и узнала про отмель.
– А что потом?
– Они тело сбросили. Увидели меня. Не растерялись.
– Тебя тоже сбросили?
– Вот почему-то – нет. Меня привезли к своему боссу.
– И?
– И забыли.
– А что потом?
– А потом там началась перестрелка…
– И? Продолжай! Что из тебя клещами все вытаскивать надо! – Возмутился Вася.
– Я смотрю, ты все спалил? Может перелезешь сюда ко мне? Все равно надо сместиться на середину моста. У меня машина, я подвезу.
Вася перебросил через перила на мост пустую папку и перелез сам. Девушка деловито обсмотрела Васю, отряхнула его.
– Я – Тата. Садись в машину, – сказала она Васе.
Они сели в машину. Она все так же деловито пристегнула себя и Васю ремнями безопасности.
– Зачем? Нам же только до середины моста, – возразил Вася.
– Туда еще добраться надо. Лучше скажи, что ты сжег?
– Свой роман.
– О-ё-й! Из-за него решил топиться?
– Ты не особо деликатна!
– Я пристегнула тебя ремнем безопасности. Это верх деликатности!
– Да. Из-за романа. Точнее из-за своего имени.
– А что с именем?
– Василий Пупкин.
– Ого! Угораздило. Так вот ты какой!
– Вот!!! И ты туда же! Штампы! – Вася распсиховался и начал дергать ремень безопасности.
– Успокойся! – Стукнула Тата Васю по рукам. – Пупкин так Пупкин.
– Попрошу без иронии. Пупкины – купцы первой гильдии. Все старшие сыновья – Василии. Василий Пупкин – это бренд.
– Все, все. Сразил! Не оскудеет земля Пупкиными. Или оскудеет? Ты дерево посадил? Пацана родил? Чем бренд свой укрепил? Книгу написал. Книгу спалил. И сам спалиться хочешь, Гоголь?
– Не отговаривай!
– Так в чем замес, Вася? В чем драма? Дразнили? Не любили?
– Любили. Но когда узнавали фамилию – смеялись и уходили. А роман понравился. Но попросили сменить имя.
– Взял бы псевдоним! В чем проблема?
– Мы – Пупкины!
– Все, все, помню! Вася, ты погорел на тупом тщеславии. Вася, ты – пупкин!
– Сама тупая! Разблокируй дверь!
– Вася, о чем роман был?
– Почему – был? Он есть, – Вася достал из кармана флешку.
– Ну ты и жук, Вася! – Расхохоталась Тата. – Удиви меня: сохранился сколько раз?
– Мы, Пупкины, эксклюзив ценим, бережем, храним.
– Вася, так перформанс с поджегом для кого был? Ты вообще топиться собираешься?
– А ты собираешься закончить свою историю? Что там дальше с перестрелкой?
– А перестрелка мне помогла работу найти.
– Где, кем?
– Не знаю даже как сказать. Есть один очень, очень богатый человек. Влиятельный, но не публичный. Одна его структура постреляла этих кадров, которые меня с моста сняли. Эти новые нашли меня, привезли к себе. Стали проверять, кто я, почему оказалась на месте их разборки. Я в то время жила с одним художником. Он подтвердил им, что я – не высокого полета птица, и что не буду ни о чем болтать. Надо признаться, что художник как человек был дрянь, а как художник – гений.
– Из-за него топиться хотела? – Перебил Вася Тату.
– Из-за него. Нежная была. Слишком.
– Обманул, бросил?
– Вася, упрощаешь схему. Обманул, бросил Вронский Каренину. А у нас… у нас – вдохновение, притяжение, поглощение. Нескончаемые трансформации эго. Вася, ты же «Пупкин!», должен понимать. Мой художник творил и вытворял. А писал только меня. Тот человек, богач, оказался любителем художеств и проявил интерес к моему художнику. Меня, конечно, отпустили. Да я и не собиралась никому ничего рассказывать. Я была в ужасном состоянии от попытки самоубийства и от всех событий, которые были после нее. Я не знала, куда идти, что делать, как жить. Мой художник по-прежнему витал в своих облаках, в своих замыслах и не нуждался в моей нежности. Но как ни странно вдохновлялся только мной. Для меня загадка, как можно создавать шедевры, любя только самого себя. Тем не менее, меня он увековечил. У него была серия картин «Анатомия любви». Он буквально расчленил меня. Руки, ноги, плечи, живот, грудь. Богач устроил выставку моему художнику. Купил только одну картину. Грудь. Говорят, он часами смотрел на нее. Потом он узнал, кто модель, и разыскал меня.
– Ты – его любовница?
– Я – его грудь. Это моя работа.
Пупкин опупел. Он брезгливо поморщился.
– Извращенцы! Чем вы с ним занимаетесь?
– Вася, ты для купца первой гильдии слишком нежен, а как писатель – слишком впечатлителен.
– В чем состоит твоя работа? – Осуждающе спросил Вася.
– Я сижу топлес, а он смотрит на меня.
– Извращенцы! Он тебе платит? Проститутка!
– Да, Вася, он мне платит. Очень много платит. Я даю ему то, что нужно ему. Он дает мне то, что нужно мне.
– Давалка! Ты спишь с ним?
– Вася, ты тупой? Он смотрит на меня топлес.
– Извращенцы! Все продаются, всё покупается.
– Ну ты и пупкин! Да, продается, покупается. Моралист, лузер, аферист, шоумен на мосту. Верещишь, как истеричка. О чем твой роман, о куличах в песочнице?
– Мой роман о жизни.
– И я – о жизни.
– Он – мафиози. А ты – продажная девка.
– Очень драматично! Обогатил мою лексику. Да пойми же, есть вещи, которые нельзя замарать.
– Голую грудь?
– Да, голую грудь!
Тата схватила Васину руку и сунула ее себе в лифчик. Пупкин ошалел. Тата крепко прижала его руку к своей груди и продолжала:
– Я прихожу к нему. Сажусь на стул. Открываю грудь. Он сидит напротив и смотрит на меня. Есть такие вещи, такие процессы, которые полностью стирают личность, вовлекают, растворяют. Когда наблюдатель становится объектом и наоборот. Когда одно становится другим и одним целым. И все это происходит одномоментно. И это выше любого наслаждения. Это обладание без обладания.
– Это сделка, – рассердился Вася и выдернул свою руку.
– А ты и я, там у перил? Я обладала тобой без обладания. И ты не спрыгнул. Это сделка?
Вася сердито смотрел на Тату и молчал.
– Это сделка, – продолжала Тата. – Мы это сделали: я отвлекла тебя, а ты повелся. Вот результат: ты жив, ты зол и, по-моему, ты кончил, – усмехнулась Тата.
Вася ударил Тату ладонью и разбил ей губу в кровь.
– Ты – тоже. Кончила. По-моему.
Тата вытерла кровь и снова усмехнулась.
– Теперь вижу: Пупкин – сила. Не оскудеваешь?
– Ты кто? – Не прекращал сердиться Вася.
– Девушка на мосту, – не сдавалась Тата.
– Смеешься? Врешь, все врешь?
Тата захохотала.
– Ты все наврала? Про мафиози, про художника?
Тата хохотала:
– Вася, не порть концовку! Не упрощай схему! – Она снова схватила Васину руку и сунула себе в лифчик. – Что чувствуешь? Говори быстро, не думай!
Он выдернул руку и опять ударил Тату по щеке.
– Правильный ответ! – Хохотала Тата. – Злой?
– Злой, – ответил Вася.
– На середину моста? – Спросила Тата.
– Грудь, – сказал Вася.
– Что? – Удивилась Тата.
– Грудь. Я почувствовал грудь. И эрекцию.
– Вот и сладилось. Вот и спрыгнули. Сделка? – Подытожила Тата.
– Обладание, – уточнил Вася.
Он опустил стекло в дверце и выбросил флешку. Тата завела машину и съехала с моста. Ночь, глубокая безлунная ночь вовлекла в себя все предметы, романы и споры, объединив всех и вся обладанием без границ.
Картина Адара Санчез Ангиано (Adara Sanchez Anguiano), Испания