Я ничего не имею против воскресников или субботников по уборке улиц, если они не мешают работе, то есть на самом деле происходят в субботу или воскресенья. Лучше всё-таки в субботу, наверное, потому что я не еврей и не адвентист, это только им в субботу нельзя работать, а нам лучше не работать в воскресения, потому что понедельник, - день тяжёлый. Особенно если в воскресенья был праздник, и его пришлось отмечать, да ещё не одному, а поскольку не одному, так уж с выпивкой точно.
Польза от редкой уборки улиц не так уж большая, их надо убирать постоянно и профессионально, но всё-таки она есть. Эту пользу я вижу в том, что хоть однажды прибравший брошенную бутылку, или какую-то обёртку, сам больше никогда её не бросит. То есть субботники имеют больше воспитательное значение, чем какое-то практическое. Этим можно объяснить изобилие мусора на наших улицах, в основном их засоряет рабочий класс, а убирает на субботниках, наша интеллигенция.
В настоящее время всё изменилось, улицы от снега убирают люди, которые не видели снега зимой, а летом они же, считают, что на улице и так чисто, потому что снега нет. Понятие о чистоте, у разных национальностей разное, разное оно и у разных слоёв населения одной национальности. Я это прочувствовал на себе, когда сорвал спину на катке, за которым ухаживали гастарбайтеры из южных республик. По их разумению лёд есть, что ещё хотите, а в ямки на нём просто заезжать не надо.
Конечно, и особо упражняться в наведении порядка тоже не надо, особенно во вред здоровью. В нашем секретном НИИ во времена XXVII съезда КПСС, вернее, где-то, через месяц после него, все мы вышли на ещё коммунистический субботник. Идея коммунизма не то, что загнивала, но от неё уже дурно пахло, этот дурманящий запах кружил головы её приверженцам. Поскольку они не умели организовать труд, но умели заставлять и понукать, главный упор они делали на дисциплину, вот все вы будите подчиняться, как положено и всё у нас будет хорошо.
Хорошо, всё не наступало и не собиралось наступать, людей мутило от дурно пахнущей идеи и от этого ещё сильней не хотелось подчиняться идиотам, особенно, их несусветным приказам. Погода в эту праздничную субботу выдалась совсем не праздничная. Солнца не было даже видно, дул сильный ветер, разнося своими порывами, обрывки бодрых музык из громкоговорителей, вперемежку со снежной крупой, летящей параллельно земли. Погоде наперекор, по приказу наших начальников, мы собрали весь мусор с газона, что напротив наших витражных окон.
Нам на смену приехал трактор «Беларусь» с навесным плугом и начал вспахивать чёрную землю. Мы же от непогоды спрятались за этими витражами окнами и наблюдали его работу. Погода ухудшалась с каждой минутой, уже настоящий снег залеплял ветровое стекло трактора, а снегоочистительные «дворники» не могли с ним справиться. Казалось ещё не много и мы не увидим трактора из-за сплошной стены летящего снега. Трактор пропал из виду, по простой, далеко не погодной причине, он окончил свою работу и уехал туда, откуда он появился.
Открылась дверь и на пороге появился наш начальник с бумажным мешком в руках. Снежинки таяли на его лице, превращаясь в крупные капли, стекая по гладко выбритому подбородку, прямо на многослойный мешок из плотной бумаги. «Вот, директор приказал, нам траву-мураву посеять», - донёс до нас принеприятнейшее известие начальник, с подмокшей репутацией и одеждой. Все притихли, затаив дыхание, как в детской игре в жмурки, не желая выказать своего присутствия.
Я собирался увольняться и не боялся мести не благородного начальства, но мой товарищ Виктор, всегда чувствовал себя неудобно. Он не боялся, но не любил пререкаться, чувствовал себя в разногласиях с начальством неуверенно, краснел и всегда говорил не то, что надо было. Ему всегда не хватало наглости, с одной стороны это хорошо, но с трёх других не очень, особенно когда дело имеешь с отъявленными наглецами. Начальник чувствовал его податливость и насел на него, я не мог бросить своего товарища одного, сам вызвался ему помочь
Причины моего поступка, могут только показаться благородными, на самом деле, я ещё тот мерзляк, поэтому хорошо одеваюсь. На субботник пришёл даже в кирзовых сапогах и армейском бушлате, а мой товарищ, оделся как на парад. Я выхватил мешок из рук начальника, и мы с моим товарищем пошли засеивать газон. Виктор ходил по асфальтной дороге, вдоль бордюр, и разбрасывал семена как, древний Русич. Я, не мешая ему, носком своего сапога проделывал в свежевспаханной земле борозды в виде трёх всем известных букв.
После того как мой товарищ надвое обошёл газон со всех сторон в образе сеятеля, семян травы-муравы оставалась ещё прорва, он не знал что с ними делать. В работу вступил я, читавший повесть Малерба Луиджи, - «Моццикони», в ней, главный герой на газоне против мэрии Рима, сделал посадку в виде слова, характеризующего людей решающих вопросы вечного города вечно, и не могущих их решить. Только букв в его слове было на две больше, я же был скромным, а может быть наоборот, мне и на эти буквы едва хватило семян. Сыпал я их кучно, не жалея травы жалея своего мёрзнущего товарища на обочине дороги ведущей в светлое будущее, мимо храма. Начальник был удивлён нашей спорой работой и благодарен нам за то, что мы не стали с ним спорить.
Моё увольнение не состоялось, по причине того, что на месте, куда я собирался перейти, я повстречал много знакомых лиц, которых я никак не мог назвать хорошими работниками. Идти работать ну прямо в заповедник никчёмных сотрудников, мне не хотелось. Особенно после того как я осадил Женю Тарасова, он уже защитил диссертацию и считал себя учёным. На мой вопрос: «Чем он учёный, отличается от меня инженера?». Он ответил: «Учёные делают изобретения!». Я не согласился: «Учёные делают открытия, а инженеры изобретения». На мой вопрос, - о чём его открытие? Он скромно промолчал, а я выдал справку, - с 1917 года по то время общения в нашей стране было сделано всего четыре десятка открытий. «Если даже одно из них твоё Женя, я вернусь для того чтобы извинится», - сказал я и больше мы не встречались.
Между тем под воздействием залегающей в земле теплотрассы, наши посевы травы-муравы взошли, да ещё как. Ровнехонько, там, где сеял Виктор и очень кучно смотрелись мои труды, когда увидел я, воскликнул от неожиданности: «Виктор! Смотри! Не пропали наши старания!». К окнам подбежали все и стали любоваться на зелёные лохматые буквы, только одному нашему начальнику не понравилась суть надписи. Сколько я ему не объяснял, что задумкой была римская цифра XXVII, он никак не мог в это поверить. Опять нам с Виктором пришлось идти на газон и раскидывать свои посевы. Всё-таки было что-то в нашем начальнике антипартийного, хоть и нравился ему тогда генсек Горбачёв, особенно его пустые речи.