В ту смену я была помощником у фельдшера С. Работали мы, не заезжая на базу. Вызовы получали по рации. Поступает вызов: судороги. Адрес мне кажется знакомым, но не помню откуда. Когда подъехали, поняла, что прибыли мы домой к одному из наших водителей. Я уже бывала у него в доме по поводу судорог, которые бывают у его жены. Только в этот раз судороги были у его сына. Сын у нашего водителя бедовый. Он рос обычным парнем. Потом была армия, Чечня, плен, выкуп из плена, госпиталь, опять Чечня. Почему повторно оказался там – неизвестно. Из армии вернулся сломленным, стал употреблять наркотики. Лечился – всё без толка. Хватает на несколько лет, и вновь – наркота или алкоголь. Ну и соответствующие заболевания тоже имеются.
Я сразу предупредила С. о том, что пациент употребляет наркотики и алкоголь. В эту сторону и повёл С. расспрос отца пациента. Я же тем временем оформляла документы. Краем уха я слушала диалог между отцом и С. Был ли в запое – неизвестно, но может быть. Употреблял ли сегодня наркотики – тоже неясно. Отец прибежал в комнату на шум и увидел, что у сына начался судорожный припадок с потерей сознания. Отец удерживал голову сына во избежание травмы до окончания судорожного припадка. Потом вызвал скорую.
При судорогах, возникших впервые, имеется определённый алгоритм действий: осмотр, ЭКГ, глюкотест. Пациент находится в глубоком оглушении. Не разговаривает. Что-то мычит. Но глаза открывает сам. Команды не выполняет. АД 180/100 – высоковато. Сахар крови 2,4 – низковат. Всё это встречается нередко у алкоголиков. Я уже спрашиваю, давно ли ел? Отец отвечает, что последний раз видел, чтобы сын ел, вчера за завтраком. Ел ли потом – неизвестно: взрослый человек, сам в состоянии о себе позаботиться.
С. Распоряжается:
– Так! Сделать глюкозу 40 мл. Магнезию по вене и магнезию в систему.
Не вопрос. Ввела глюкозу. Сахар крови – 8,2, но уровень сознания тот же. ЭКГ нормальная. Устанавливаю катетер, устанавливаю капельницу с сернокислой магнезией. Эту же магнезию медленно ввожу внутривенно. Пока всё это делаю, слышу, как отец пациента что-то про феназепам говорит. С. его не слушает: он пишет карту вызова. Я вместо С. начинаю расспрашивать отца повторно. Говорю:
– А теперь ещё раз расскажите всё подробно. Что там с феназепамом?
И вот, что я узнала. Мать пациента принимает феназепам в качестве снотворного (терапевт выписывает). Вчера мать уходила в магазин около 11 часов утра. К двенадцати она домой вернулась. Сын ей заявил, что жить он так больше не может и решил отравиться. С этой целью он выпил 50 таблеток феназепама, который стащил у своей мамы из сумочки, и предъявил ей пустую упаковку. Родители почему-то сыну не поверили, решили, что он врёт и, наверное, «продал таблетки кому-нибудь». Через пару часов он стал вести себя как будто пьяный: ходил, падал, ничего не соображал, всё никак угомониться не мог. И так всю ночь по дому шарахался. А полдвенадцатого следующего дня забился в судорогах.
Я пытаюсь обратить внимание С. на слова отца. Говорю:
– А давай напишем про отравление феназепамом?
На что слышу:
– И не подумаю это писать. В общем, так. Пиши: «состояние после судорог, гипогликемия, гипертоническая болезнь впервые».
Я несколько удивлена: если с первыми двумя диагнозами я согласна, то гипертоническая болезнь здесь при чём? Хотелось мне сказать:
- Вы, Шариков, чепуху говорите и возмутительнее всего то, что говорите ее безапелляционно и уверенно.
Да воздержалась. Пытаюсь урезонить С., объясняю, что повышение артериального давления – это ещё не гипертоническая болезнь. Но куда там! С. уже решил, что это всё – гипертоническая болезнь, феназепам вовсе ни при чём. Говорю ему:
– Зуб даю, что в заключительном диагнозе будет значиться отравление феназепамом.
Привозим пациента в приёмное отделение. Вызвали невролога, реаниматолога и терапевта. Пока все идут, пишу сопроводительный лист. Пишу диагноз, не ставя в известность С.: «отравление феназепамом (50 таблеток, экспозиция сутки), состояние после судорог, гипогликемия, артериальная гипертензия». С. передаёт пациента врачам. И ни слова о феназепаме. А пациент тем временем до сих пор не начал разговаривать. При обычных судорогах сознание у людей уже вполне восстанавливается к этому времени. Я не выдерживаю, вмешиваюсь и рассказываю о феназепаме. Доктора оживились. Тогда становится понятным, почему пациент так себя ведёт: не просыпается – и всё тут. Глаза откроет и снова спать.
После С. мне говорит:
– Давай свой зуб. Ха-ха-ха! Слышала, что реаниматолог сказал? 50 таблеток – это фигня. Поспит три дня – и всё.
Я отвечаю, что доктор у нас тот ещё шутник:
– Ты не слушай, что он говорит. Ты смотри, что он делает. Если это всё фигня – пациент уйдёт домой. Если нет – в реанимации окажется.
Пациента госпитализировали в РАО. На компьютерной томограмме выявились кисты головного мозга – такие же, как у его матери. Как давно эти кисты появились, неизвестно. Но приём большого количества феназепама и ещё каких-то препаратов (что там ещё в крови нашли, я не помню) спровоцировал судорожный припадок. Из РАО на третьи сутки был переведён в неврологическое отделение, оттуда выписан домой. В эпикризе одним из диагнозов стоит-таки отравление феназепамом. Подтверждено лабораторно.