Сон бабочки

Владислав Крылышкин
               

  Разбегаются образы радужной плёнкой сна по бескрайнему оку Разума. Он не знает, кем будет ещё, кто тихо зреет в Нём, какой мир возможен для новых чувств. Нити мыслей наслаиваются в кокон вокруг Духа, Он превращается в куколку, Его смутные предчувствия и блуждающие интуиции - предвкушение цельности, единения бытия. Его ненасытность, желание усвоить даже бесконечность -  всего лишь жажда, мечты гусеницы. Теперь он - переполненный сосуд, готовый пролиться в иное.

   Осознание величия и замкнутости в клетке, этой дилемме близится конец. Теперь Дух медленно выходит из одиночества в единство, из разумной формы в бесформенную разумность, его молодые побеги вытягиваются во всемирные ветви. Он - завершение моста, протянутого из вечности в миры снов о ее бездне, и вот, театр уже готов к полномасштабной премьере.

    Теперь Дух смеется над вопросом: "быть или не быть?", Он понимает, что его почти и не было, что бабочка еще не расправила крылья. Ведь Он был только надеждой на пробуждение, Ему еще предстоит осознаться во вселенском сне. А пока Он лишь иллюзия, тень Самого Себя.

    Душа росла из одного существа в другое, и в человеке обнаружила себя Духом. Окрепшей нитью сознания она привязала себя к Древу Земли и томится много сотен поколений. Под графитовой пылью тоски дозревает алмаз, вбирающий столько света, что вот уже потеряет границы и станет невесомым.

     Время теряет свою власть, перестаёт быть телом души, замедляя свой ход в минуты восторгов, оно скоро совсем остановится в сознающем Я. Мера последовательности исчезает не только в трансе но и в осознанности. Душа уловила в себе и текущее, и вечное Я, концентрируясь на последнем, она отсекает прошлое и будущее, оставляя всецело настоящее.  Душа нашла в Я своё неразвернутое пространство.
 
      Смерть - её попытка ступить за порог Я, но она тут же выходит с другой стороны. Дрожащая куколка - её единственная надежда, дверь в новую реальность.  Пока не родилась бабочка, душа будет снова и снова возвращаться в куколку снов, в театр ожиданий и бестолковых смыслов.

    Живя в бреду, в лунатизме сна, душа воспринимает земное бытие, как назидательную притчу, и хватается за любую суть или иносказательный образ. Она, словно влекомая Летой мумия, плывет в тумане ближайшего познания, распуская бинты надежд, зацепляющиеся где-то, как-то и за что-то.  Душа не знает, что её ждет и кто она есть, на самом деле, но пытаясь нащупать себя во сне и оседлать волю, она учится расширенному присутствию. 

     Её страхи - фантомы судорожного развития, а жадность - невежество полусонного Духа.  Совесть тот Свет, что пробивается сквозь плотную оболочку куколки и даёт почувствовать Его всеединство.  Но твердая кожура довлеет стать целью, имитируя, на просвет, золотой купол счастья.

   Дух стал привыкать к янтарному полусвету самости и развернулся к себе мерцающим ликом, маской эго.  Он разлёгся в куколке, словно на мягком диване для грёз, но она - не соты для трутня и не ветка для ленивца.  Душа не желает довольствоваться комфортным местом зрителя, она рвётся к всеобъёмности.

    Сон бабочки готовит её к полету, намекает на то, как скоро её дух вдохнет бескрайний простор бытия. Как скоро раскроется куколка сна, и осознание себя волей вечности не замкнётся возвращением в ничто, в хаос опустошающих друг друга возможностей. Как скоро она созреет для истинного творчества, сменяющего один за другим образы  миров, как скоро её дух станет демиургом реальности.