Литературная Россия
Еженедельная газета писателей России
ЛИШЬ БЫ НЕ БЫЛО ЛЖИ И ПУТАНИЦЫ
Алла ЦУКОР
В романе Еремея Айпина «Божья Матерь в кровавых снегах», на мой взгляд, ярче, чем в других произведениях, просматриваются радикальные взгляды писателя. В своей замечательной статье «Стрелы вольного охотника» критик Владимир Рогачёв, рассуждая о творчестве писателя, написал, что Айпин не делит нашу историю на чёрное и белое и не относится к новым радикалам из традиционалистов, «которые уже десять лет рисуют благостную картину русской жизни до большевиков». И тут же оговаривается, что, как любой большой писатель, Айпин шире приписываемых ему взглядов и концепций.
Рогачёв, видно, сглазил Айпина. Книга «Божья Матерь в кровавых снегах» без лукавства даёт нам понять, что позиция писателя относительно «красных» окончательно определилась. Если в романе-эпопее «Ханты, или Звезда Утренней Зари», да и в рассказе «Клятвопреступник» Айпин действительно ещё не делит мир на «белый и чёрный», то тут крайний решительный взгляд на историческую действительность высказан без экивоков. По сути, это оправдано: ведь в романе идёт речь о трагедии, поражении Казымского восстания остяков 1933 — 1934 годов, предпринявших сопротивление Советской власти. Но переход от прежней сдержанной непримиримости Айпина к решительному и полному неприятию «красных» интересен. Вполне возможно он связан не с качественно новым состоянием Айпина-воина (оно ему присуще было всегда), а с послаблением требований к идейному содержанию произведений в издательствах, отвергавших радикализм.
В ходе развития сюжета в романе видны процессы, происходившие и в самом писателе. Он уже не Микуль, внимающий мудрости веков, хранящий тёплые воспоминания о родительском доме, о счастливых минутах детства. Идиллические картины присутствуют, но они лишь подчёркивают то, как мучительно автор искал верный тон романа, его главные болевые точки. Видны также сомнения и переживания Айпина о праве на крайности, в такие минуты писатель даже ненавистному образу Зверя, Главаря придает человеческие черты, наделяет его душевными переживаниями. Но вот тон найден, и его авторское «я» пронизывая все литературные образы романа, являет нерасторжимую внутреннюю связь с его центральным образом — Матерью Детей. Через её взгляд, чувства, разум, через её нечеловеческую боль и страдания он призывает нас увидеть и осудить насилие, которое не должно существовать в этом мире как явление. Он призывает «цивилизованный» мир принять брата-аборигена «на равных», помогает увидеть красоту мира в его первозданной природе, в нетронутой цивилизацией жизни. Потому гневное возмущение, направленное против красных, сменяет эпическая лирика сказителя, которая перерастала в пронзительную человеческую задушевность, почти интимность в описании чувств и мыслей положительных героев романа. Теплота его любви так же реальна, как и боль сердца.
Опять-таки в пику Рогачёву скажу, что в «Божьей Матери...» отчётливо звучит мысль о «реконструкции» монархического строя. Об этом как о древнем предсказании говорит один из главных героев романа — Отец Детей: «И снова Белый Царь взойдёт на трон и начнёт править Россией, русским народом и всеми россиянами российской земли. А если не захочет сам, то уступит место на царском троне сыну-наследнику, или внучке-наследнице. И возродится царь, ибо человеку он так же необходим, как Бог, как Солнце, как Луна». Об этом через много лет в Европе в час своей смерти думает спасённый много лет назад остяками полковник, флигель-адъютант Его Превосходительства императора Николая II Пётр Николаевич, известный в романе как Белый. И если в «Ханты, или Звезда Утренней Зари» писатель цитирует словарь Брокгазуза — Эфрона, то здесь о благом царском правлении (после трёхсотлетней колонизации), говорят опять-таки Отец и Матерь Детей: «Русский Царь оказался мудрым: в дела остяков почти не вмешивается и не пытается бездумно поломать привычный уклад их жизни. По его воле остяками продолжали руководить сами же остяки. Остяцкие князья, получив ещё и княжеские титулы от русского престола, продолжали управлять делами остяцкого народа от имени самого государя императора».
Но боюсь, что Рогачёв прав, сомневаясь в благостной картине даже русской жизни до большевиков. И «мудрость» Белого Царя в данном случае далека от отеческой «заботы» о туземцах. Видимо у него просто не доходили руки до сибирских земель. Приблизительно в это же самое время (1825 — 1864 годы) шла изнурительная тридцатилетняя война на Кавказе, где царские войска и казачество, начав колонизацию северо-западного Кавказа, беспощадно расправлялись с чеченцами и черкесами, дабы захватить благодатные земли, выход к морю и Транскавказский торговый путь. В результате поражения в Кавказской войне только черкесов более трёх миллионов было вынуждено покинуть родину и переселиться в Турцию. Поэтому надежда на спокойную жизнь под крылом у монархии (учитывая дальнейшую капитализацию России и последующую нефтедобычу) для остяков могла быть весьма обманчивой.
Скорее о Монархии мечтает пропитанная болью и страданиями душа писателя как о высшем идеале отеческой власти, и это — не грех. Люди не виноваты в слабостях царей, в своём безграничном доверии и любви к ним. Стремление к идеалу, совершенству в жизни свойственны душе человека, но в чём этот идеал? Только ли в возвышенном недосягаемом горнем? Или в образе ли того же Монарха? Но в рассматриваемом нами романе русский аристократ, офицер царской армии, белогвардеец Белый (во имя спасения царской семьи занесённый в таёжную глухомань и волею судеб попавший в семью Матери и Отца Детей), в простом «мужицком» труде и природной жизни познаёт высший смысл бытия. Реализм и идеализм, история и мифология, религия и космогония. Всё видишь, всё понимаешь, где-то скептически улыбаешься, но — веришь! В этом — сила искусства...
Когда в тайгу и тундру пришли «красные», ханты разделились во взглядах на новую власть. Установление советско-властных порядков и здесь шло по отработанному сценарию: агитация, навязывание, приказание, насилие. Непокорным — кара. Прежде всего, речь шла о коллективизации, об укрупнении поселений и оседлости людей, веками живших природной жизнью, управляемых обычным правом, без малейшего признака гражданственности. Это не могло не вызвать быстро нарастающего недовольства, ведь социальное переустройство несло разрушение традиционному образу жизни остяков. К тому же малообразованным, революционно вдохновлённым пролетариям, оказавшимся у власти, остяки с их патриархальным укладом, видимо, мыслились народом и вовсе отсталым, какой нужно было «просвещать» и «окультуривать». Молодые Советы не вникали в вековую мудрость туземцев, в которой Миры земные и надземные мыслились единством, так ярко представленным писателем. Они сами только-только отказались от «опиума», содержащего домострой (то есть, то же обычное право), и многим из них самим нужна была элементарная «грамотность». Поэтому «просвещение», ликбез для туземцев, пролетарии мыслили прежде всего определением детей в интернаты. Им и в голову не приходило, что «грамота» в силу оторванности от семьи и природной среды станет замещать традиционную культуру охотника и рыбака. Более того, далее ставилось задача (и ставится некоторыми учёными мужами до сих пор) «окультуривания» туземцев, то есть вытащить их из леса и сделать «нормальными» «цивилизованными» людьми.
Это я могу подтвердить, потому что с конца 80-х, в течение пятнадцати лет я наблюдала эти процессы: и интернатское «воспитание» с «образованием», и попытки «европеизации» аборигенов. Интернат своим формальным подходом больше напоминал детдом. Неприкаянность «цивильных» «хантят» вызывала не лучшие впечатления. В своё время я написала статью «Этнопсихология: проблемы адаптации аборигенных этносов к технической цивилизации» (на примере пимских ханты), которую опубликовали несколько изданий. Статья вызвала общественный резонанс. Как тогда в статье, так и сейчас я ратую за дифференцированный подход в обучения детей малочисленных народов, не исключая альтернативную форму.
Разрушив свои храмы, «красные» с той же задачей вторгались в чужие. И с этим не поспоришь. До сих пор страшно смотреть на останки маковок с часовни Абалакского мужского монастыря (близ Тобольска), сбитых в те времена. Укором и назиданием лежат они в монастырском дворе. Именно посягательство на духовную культуру остяков и подняло их на восстание. Писатель пишет: «Остяки терпели Советскую власть ровно семнадцать лет. Потом, когда совсем отчаялись, подняли восстание. Чашу терпения переполнила последняя капля: красные осквернили святая святых — остров посреди Божьего озера, что в верховьях реки Казым, куда до этого не ступала нога чужеземца. И тогда остяки восстали, чтобы освободить свои земли от красных и жить по своим вековечным традициям и обычаям...»
Подавлять мятежников были присланы карательные отряды (у меня рука не поднимается писать «красноармейцев»). Комиссары НКВД считали, что беспощадная расправа быстрее заставит восставших туземцев преклонить колени перед Советской властью и что войска смогут за несколько недель сломить сопротивление и необратимо завоевать территорию. Однако, как видно из романа, карательные меры пробуждали у остяков лишь ярость и ненависть к «красным пришельцам». Если в целом говорить о карательных мерах Советов, то они выходят далеко за пределы подавления Казымского восстания. А 1933 год в истории страны вообще особый — год искусственно созданной голодовки в Поволжье, на Украине и в других территориях, год, унесший жизни миллионов людей.
Соглашаясь с Зоей Соколовой, этнографом, доктором исторических наук, что мир советского прошлого многоцветен, и его нельзя мазать только чёрной краской, полагаю, что нужно также помнить, что зеркало, если оно не кривое, отражает лишь то, что в нём отражается. Думаю, говоря о «многоцветии», Зоя Петровна не разделяет советское прошлое на периоды — революционный, установления Советской власти и «развитого» социализма. В романе Айпина представлены два первых, в которых чёрная краска — преобладает в целом. Но, если продолжить тему, то в статье Соколовой «Мир многоцветен» этнограф признаёт, что и в третьем периоде «намерения у власти были самые благие. Другое дело, что хотели как лучше, а получилось, говоря языком Черномырдина, как всегда. Оценивая роман Е.Айпина, Соколова, человек явно не радикальных взглядов, констатирует перекосы. Она пишет: «...в 1956 году в нашем Институте этнографии был создан сектор по проблемам северян, который первоначально назывался сектором по изучению социалистического строительства у малых народов Севера. И главная его цель заключалась в выработке рекомендаций правительству, как преобразовать Север. Но, увы, наши советы правители учитывали далеко не всегда». Как этнограф Соколова видит проблему в сроках адаптации. «Иной вопрос, — говорит она в статье, — зачем было насильственно и довольно быстрыми темпами разрушать привычный уклад жизни малочисленных народов. Народы Севера тысячелетиями взращивали свою культуру. А потом вдруг за двадцать-тридцать лет то, что нарабатывалось веками, сразу порушили. Кому это надо было?» — задаёт она риторический вопрос. Видимо, тем, кто, мысля себя «единой семьёй», не хотел иметь за «общим столом» «брата»-аборигена, с его живой культурой, которую понять было трудно. Ведь национальное своеобразие русских обрезали вместе с бородами бояр.
При анализе произведения возник вопрос: роман явление реалистического или идеалистического порядка? От ответа на этот вопрос зависит и оценка произведения. Реализм — это действительность в движении от прошлого к будущему, каким бы оно ни было. Идеализм — мечтательное кружение в воображаемом творческой личностью пространстве. И этот вопрос в анализе романа — самый болезненный. Потому что в кардинальном произведении писателя (и не только у него одного!) не просматривается свет в конце тоннеля. Главная героиня — образ Матери Рода — утратив почти всех детей (выживет ли Савва?), в прозрении будущего видит свою героическую гибель на поле брани. После этого пассажа в сознании остается лишь чувство обречённости, как в детстве после сказки с плохим концом. Хочется сказать: если вы сами не верите в будущее своего народа, то зачем весь этот погребальный звон? Не лучше ли смириться и нести этот рок достойно, без надрыва? Но если у народа есть хоть один шанс к выживанию — дайте нам это понять.
В романе прочитывается и его метафизический смысл. В реалистическую основу — тему, героев с их реальными именами и фамилиями, географию и хронологию событий, писатель вплетает метафизические нити, которые «мотивом горним» расцвечивают рисунок произведения. От этого творение обретает глубокий философский смысл. «Бело-чёрный» роман, построен на противостоянии Света и Тьмы; восстание — это сражение Добра со Злом. Главная героиня Матерь Детей — земное отражение Богоматери. И это заявлено в названии романа. Её противник командир карательного отряда Главарь, Вожак, Зверь — Враг рода человеческого. Сатана. «Красные» — бесы, демоны — его воинство.
Матерь Детей и Божья Матерь, одновременно восставшие против Врага: одна — яростью, другая — кротостью указывают на своё единство. «Главарь от неожиданного напора отшатнулся, не выдержал жгучего огня материнских глаз, невольно мотнул головой вправо-влево. И тут увидел другую женщину с ребёнком. Эта, прижав малыша к правому плечу и призывно подняв левую к груди, излучала светлым ликом ровный свет и кротко, и добро смотрела прямо на него. Он снова глянул на женщину с зло-яростными глазами. Его налитые кровью глазищи заметались от кротко-доброй к зло-яростной, от зло-яростной, к кротко-доброй. Он не сразу сообразил, что перед ним икона Божьей Матери»... Божья Матерь своим «выходом» из иконы оттянула внимание на себя и приняла всю ярость Зверя, после чего «Главарь обалдело завертел башкой. Ему показалось, что заговорила Божья Матерь: звук по конусу чума поднимался вверх, к дымовому отверстию. И он, дёрнувшись всем телом, разрядил пистолет в икону, повернулся и, путаясь в полости-двери, выскочил из чума»...
Тема «диалога» Двух Матерей в романе самая трогательная, самая пронзительная, и кульминацией этого взаимного таинства стало торжество Добра в пиковый час трагедии. Последняя глава самая высокая, бесподобно написанная в романе. Пройдя через величайшие потери, обмороженная, измождённая, тянущая ползком волокушу с сыном-младенцем, она не ропщет на своих Верховных Богов: у каждого из них дела, которые ни на минуту нельзя оставить даже для её спасения: «Сидящая (Земля) рядом, но она не может оставить свой главный пост. Верховный Отец тоже не на мгновение не должен оставлять миродвижение и отлучаться куда-нибудь по другим делам. А вот Божья Матерь могла бы прийти на подмогу. И женщина обратилась к ней, позвала её:
— Божья Мама, приди, помоги мне добраться до человеческого жилья.
Потом, вспомнив, что Богоматерь ранена, женщина стала подсказывать, как быть. Она стала посылать мысли-послания в сторону оставленного чума. Божья Мама, ступи со своей высоты на лежанку дома, попросила женщина. В изголовье постели найди мешочек с листовым табаком. Возьми два листа. Один приложи к ране спереди, а другой со спины. Так закроешь рану. Так тебе полегчает. Надень мою ягушку и мои кисы с чижами. Дитя своё одень в одежды моих детей. И иди по нашему следу — придёшь ко мне...»
Воинственность и ожесточение, любовь и милосердие, жажда жизни для смерти на поле битвы. Всё это неразделимо, когда идёт Сражение на Земле. Несомненно, такое завершение романа символично. Писатель для выражения этой сути прибегает к абстракциям, в то же время держится исключительно определённых образов, картин жизни, убедительных в своём бытие и находящим отклик в каждом из нас. И потому, используя символизм, он всё же остаётся на почве реализма.
Айпин как тонко чувствующий человек умеет оценивать эти явления, а потому метафорической манерой произведения призывает, чтобы в каждом из нас Начала добра и зла более отчётливо проявились, ибо битва каждого ещё не завершена. И чрезвычайно важно, чтобы эти Начала сталкивались, чтобы происходила между ними борьба, и они становились друг другу врагами. Ибо каждый в мироздании продолжает стоять на страже интересов, только кто — Света, кто — тьмы. И задача Мастера-реалиста и Мастера-метафизика в том, чтобы своим мироощущением он заряжал читателя, втягивал в орбиту своего творческого мышления. И последнее, своим романом, как я понимаю, Айпин утверждает, что всё нужно (и можно!) начинать сначала и что всё ещё поддаётся исправлению, потому что возможность и сила эта — в нас самих. Лишь бы отношения выражались чётко и прямо, лишь бы только не было лжи и путаницы, вносимой так называемой цивилизацией.
г. СУРГУТ
----------------------------
Алла Ивановна Цукор родилась в 1953 году в Усть-Каменогорске. Окончила Восточно-Казахстанский университет. На излёте перестройки переехала в Ханты-Мансийский округ. В1989 году создала в городе Лянтор музей, посвящённый истории и культуре народов ханты. Пишет крепкую, хорошую прозу.