Действующие лица.
Полина Карповна Герасимова, 50 лет.
Люба, её дочь, 19 лет.
Костя, её сын, 14 лет.
Вера Александровна, квартирантка в доме Герасимовых, преподаватель, работает в политехническом институте, на кафедре философии, 30 лет.
Пётр Алексеевич, заведующий кафедрой технической механики политехнического института, 50 лет.
Коля, рабочий-станочник, 23 года.
Лариса, сестра Коли и подруга Любы, 19 лет.
Борис, рабочий-станочник высшего класса, 26 лет.
Алёша Грачёв, студент, 18 лет.
Нос, приятель Грачёва, 18-20 лет.
Анна Григорьевна, соседка Герасимовых, 50-55 лет.
Действие происходит во второй половине 60-х годов 20 в. в одном из довольно-таки крупных городов Советского Союза (на территории РСФСР).
Картина первая
Рабочий посёлок. Небольшой домик, где живёт семья Герасимовых. Комната в этом домике, так называемая «зала». На окнах – дешёвые тюлевые занавески. В углу – большой фикус, вдоль стен – комод, диван, буфет, стулья. Посреди комнаты – круглый стол, покрытый плюшевой скатертью. Один угол комнаты отгорожен нарядной ситцевой занавеской. Там находятся кровать и тумбочка квартирантки, Веры Александровны. Единственная дверь в комнате ведёт в прихожую, на кухню и в две другие очень маленькие комнаты.
Летний вечер. Коля сидит у окна и читает книгу. Люба вяжет и напевает лёгкую и безобидную песенку.
Расцвела сирень в моём садочке,
Ты пришла в сиреневом платочке,
Ты пришла, я пришёл –
И тебе, и мне хорошо…
Костя, а, Костя?
Костя. Чего тебе?
Люба. Почитай вслух.
Костя. Ещё чего!
Люба. Почитай, а я послушаю.
Костя. Сама читай.
Люба. Ну, какой… (Напевает):
Отцвела сирень в моём садочке,
Ты ушла в сиреневом платочке,
Ты ушла, я ушёл –
И тебе, и мне хорошо.
Костя, ну почитай. Прошу тебя. Мне же некогда. Я вяжу.
Костя. А чего вяжешь?
Люба. Свитер.
Костя. Коле?
Люба. Хотя бы и Коле. А тебе-то что? (Напевает).
Расцвела сирень в садочке снова,
Ты нашла себе другого.
Ты нашла, я нашёл –
И тебе, и мне хорошо.
Костя. Дура ты, Любка, ой, дура! Сидит, вяжет, согнулась в три погибели. Ни почитать, ничего… Стараешься? Зря стараешься. Не женится он на тебе. Нет, не женится.
Люба. Почему не женится?
Костя. Так. Я чувствую.
Люба. Ну, а всё-таки.
Костя. Ну, это… В общем, ты – девочка, конечно, приятная, но не то, не то.
Люба. Дурак! Болтает, сам не знает чего.
Костя. Пусть я буду дурак, а он всё-таки на тебе не женится. Вот увидишь. Давай на спор: женится или нет? На что будем спорить?
Люба. Закройся, дурак! Я и слушать-то тебя не хочу. (Вяжет). Надо же какой – настроение испортил!
Входит Полина Карповна.
Полина Карповна. Костя, сходи за хлебом!
Костя. Ну вот ещё! Мне некогда. Пусть Любка за хлебом идёт.
Полина Карповна. Люба при деле. Она вяжет, а ты ничего не делаешь.
Костя. Как это я ничего не делаю? Я читаю.
Полина Карповна. Ты глупостями занимаешься. Читает… Романы всякие… Эх, Костя, брось ты это дело. Не до романов нам. Толку от них никакого нет. Одно только расстройство да близорукость. Я из всех книг одни только учебники уважаю. Там хоть про дело написано. Выучится человек по этим учебникам – пожалуйста, кусок хлеба обеспечил себе до могилы. А ежели он ещё и не дурак и на верную дорожку выйдет, так этот кусок-то еще сверху маслицем покрыт, сахаром. А книги что? Тьфу! Пишут их, пишут всякие писатели, а толку-то что? Зря бумагу переводят.
Костя. Не говори того, чего не понимаешь.
Полина Карповна. Ну уж куда там! Это я-то не понимаю? Очень даже хорошо я всё понимаю. Читать – время зря терять. Пользы не приносить ни себе, ни людям. Вот я бы читала все эти романы, так вы бы с Любкой голые и босые ходили. На наших с отцом шеях-то сидите.
Костя. На ваших шеях не больно-то засидишься.
Полина Карповна. Ишь, ты, как он разговаривает! Умник какой! (Грустно). Вот так вот – ростишь этих деток, ростишь, ночей не досыпаешь, от своего куска им отрываешь, а они потом как вырастут, так и спасибо не скажут. Насмешки всякие над родителями строят. Как же, дураки ведь – отжили своё, не понимают ничего. Ещё немного – и скажете вы нам с отцом: милые родители, хрена не хотите ли?
Люба. Неправда, мама, мы вам помогать будем.
Полина Карповна. Помогать? Себе лучше помогите. Глядеть-то на вас тошно. Костя бросил радиотехнику, сидит, романы читает. Ты со своим Колей мозги нам с отцом совсем запудрила. Всё любовь да переживания всякие. Вот где у меня эти все твои переживания (показывает на грудь). Доведёшь ты меня до могилы, доченька. Ты думаешь, ты страдаешь да переживаешь? Нет, Любушка, мы, родители, переживаем. Вот ты собираешься на танцы, разоденешься, накрасишься – и пошла. А я гляжу тебе вслед, и душа мрёт. Уходишь из дому будто навсегда. Так бы и побежала вслед за тобой на эти самые танцы. А вдруг там обидит кто-нибудь? Или еще что? Сколько таких случаев бывает. Народ-то нынче пошёл хуже вчерашнего. Никакой веры у меня ни к кому нет. Вот, думаю, хоть бы ты замуж скорей вышла, а за кого?
Костя. Она за Колю хочет выйти.
Полина Карповна. На шута нам этот Коля нужен? Балаболка пустозвонная. Нет парней стоящих – хоть плачь. Есть один, так он тебе не нравится.
Люба. Кто это?
Полина Карповна. Борис.
Люба. Ах, этот-то…
Полина Карповна. Да! Вот этот-то. Этот самый. Ой, Любка, верь мне, Борис обойдёт твоего Колю и далеко вперёд уйдёт. Разговоры говорить он не умеет, а руки до дела всякую минуту тянутся. Он уже по шестому разряду работает. Прилично зарабатывает. Начальство его уважает. Квартиру ему вскорости дадут. Вот! У него уже есть кое-что. А твой Коля… Он только обещает: я сумею, я достану, я достигну. Нет, не нравится мне твой Коля.
Люба. А мне нравится. Я люблю его.
Полина Карповна. Заладила одно – люблю да люблю. Об жизни надо думать, а не о любви. Где вы жить-то с ним будете, на что жить? Не зашибает ли твой Коля? Вот об чём надо думать. Не додумаешь этого сейчас, всё потом на твои плечи упадёт, всё. На нас с отцом не надейся. Отец – инвалид. Я рвусь из последних сил. Не потянем мы ни тебя, ни твоего Колю, ни ваших ребятишек. За всё, за всё тебе отвечать, только тебе. Охо-хо… Раньше бабам житья не было, а теперь и вовсе могила.
Костя. Мама! Да ведь у нас же равноправие! Вы же добились равноправия.
Полина Карповна. Ничего мы не добились. Нам дали равноправие, чтобы мы за мужиков вкалывали. Ишь! Хитрые какие! Равноправие! Подавитесь вы таким равноправием! Среди мужиков-то равноправных нет. Один удался и ростом, и умом, и здоровьем, а другому Бог не дал. Не дал – и всё тут! А женщину с мужчиной равнять – последнее дело! У женщины своя линия в жизни – детей рожать да ростить, а у мужика своя – семью обеспечивать. Подлость это одна, а не равноправие. Запомни это, Любка! Борис вот это хорошо понимает. Он тебя, куда не надо, не пошлёт. Ты будешь за ним, как за каменной стеной. Равноправие… Что-то не больно-то я вижу, чтоб мужики после работы по очередям мотались, мусор на помойку выносили. Вот козла во дворе забивать да водку жрать – это они умеют. Ну, так как? Кто же за хлебом-то пойдёт, равноправщики?
Костя. Давай я схожу.
Полина Карповна. Вот это другой разговор. А то равноправие да любовь… А магазин закроют тем временем. Значит так, Костя, пойдём, я тебе денег дам.
Костя и Полина Карповна уходят.
Люба. Ой! Эта мама! С нею невозможно спорить. Всегда она была такой или нет? Любила ли она папу хоть когда-нибудь или нет?
Входят Полина Карповна и Борис.
Полина Карповна. Проходи, проходи, Боренька. Я по тебе больно соскучилась. Всё вспоминаю да своей Любане говорю: вот парень-то, вот орёл на редкость.
Люба (в сторону). Дурак облезлый!
Борис. Здравствуй, Люба.
Люба. Привет.
Полина Карповна. Привет? Кто так здоровается не по-людски?
Люба. Что ж мне целовать его, что ли?
Полина Карповна. Ну не целовать, а всё-таки поприветливее надо. Чай, труда-то нет, а человеку приятно.
Люба. Вот ещё! (Отворачивается).
Полина Карповна. Ну как живёшь, Боренька?
Борис. Хорошо живу, Полина Карповна. За второй квартал премию дали, 200 рублей.
Полина Карповна. Двести рублей! Это ж сколько у тебя за месяц вышло?
Борис. Семьсот рублей.
Полина Карповна. Семьсот рублей? Вот это деньжища! Ах! Да на что ж тебе столько? Ведь ты один живёшь. Гляди, Люба, какие деньги-то люди получают! Не то что мы с отцом… И куда же ты эти деньги девать будешь?
Борис. На книжку положу.
Полина Карповна. Ага. Копишь, значит? А на что? Машину думаешь покупать?
Борис. Нет, машину – это потом. Я присматриваю дачу хорошую. Чтоб там уж всё было. Дом, теплицы, баня… Ну все. Ну, а машина – это потом. В первую очередь надо себя пропитанием обеспечить. Магазины мне что-то не нравятся.
Полина Карповна. Ах, ты, умница! Голова у тебя светлая. Наперёд обо всём думаешь. Это ж надо, какой парень! Золото! Слышишь, Люба?
Люба. Слышу. (В сторону). Совсем уж одурела.
Полина Карповна. Дача… – это золотое дно. Это ж полное обеспечение на всю жизнь. Эх, Любка, Любка…
Борис. Я сейчас возле вашего дома Витьку Майбороду встретил. Пьяный идёт, не узнал меня. А ведь мы с ним три года в одном классе учились. С чего это он пить начал?
Полина Карповна. С горя, Боренька, с горя. (Смеётся). Ой, я не могу. Такая с ним история приключилась – и смех, и грех. Он, видишь ли, влюбился и сразу же женился. Свадьбу такую отгрохали – всем на зависть. Ну, ладно. Не знаю только, с какого он это взгляду увидел, что жена-то его – дурочка. Да-да, самая настоящая дурочка. Теперь вот разводиться надо поскорей. Хорошо, что ещё развестись сейчас можно, а то бы всю жизнь маялся с убогой. (Смеётся).
Борис. Смешного тут мало, Полина Карповна.
Полина Карповна. Ой, что это я, батюшки, не к добру рассмеялась. Ведь над чужим горем смеюсь. Нехорошо это, грех. Только я, Боренька, всё-таки досмеюсь, а то не могу. (Смеётся). Вот она, любовь эта вот.
Борис. Ну, любовь – дело хорошее. Я тоже люблю.
Полина Карповна. Так ты – другое дело, Боренька. Ты ж, как зверь лесной, не кидаешься. Ты всё обдумаешь, прикинешь, а уж потом…
Борис. Нет, я тоже неразумный. Я люблю впустую. Я… Конечно, зря я всё это думаю, ничего не выйдет, а люблю.
Полина Карповна. Так тебя уважать за это можно. Это ж по-человечески. Каждая женщина мечтает, чтобы её так любили, а не то что как волк овечку.
Входит Костя.
Костя. Мама, я хлеб на столе оставил. Сдачу забери.
Полина Карповна. Давай, давай. (Забирает сдачу). Костя, пойдём.
Костя. А чего тут?
Полина Карповна. Пойдём, скажу тебе чего-то.
Костя и Полина Карповна уходят.
Борис. Люба.
Люба. Чего тебе?
Борис. Выходи за меня замуж.
Люба. Ещё чего!
Борис. Ничего. Выходи, говорю.
Люба. Нет.
Борис. Из-за Коли отказываешься?
Люба. Хотя бы.
Борис. Смотри, не ошибись.
Люба. Постараюсь.
Борис. Всё. Говорить больше не о чем. Ну, я пойду.
Люба. Всего хорошего.
Борис. Не стоит он тебя.
Люба. Это моё дело.
Борис. Весёлый больно. А знаешь, почему я решил на тебе жениться?
Люба. Нет.
Борис. Вот ты дружишь с ним, а ему похвастаться нечем. Мне это нравится. Так нравится, что я тебя и полюбил. Ну, ладно. Желаю тебе всего хорошего, хотя… В общем, если тебе будет трудно, то вспомни про меня. (Уходит).
Входит Полина Карповна.
Полина Карповна. Боренька!
Люба. Ушёл твой Боренька.
Полина Карповна. Как ушёл? Так скоро?
Люба. Дела у него.
Полина Карповна. Ты его выгнала? Вот подлая девка!
Люба. Да не гнала я его. Сам ушёл.
Полина Карповна. Эх, Любка, Любка…
Люба. Да не убивайся так. Хочешь – верну его. Он мне предложение сделал. Ну, чтоб замуж за него вышла.
Полина Карповна. И ты отказалась?
Люба. Ну, естественно.
Полина Карповна. Ой! Я не могу! Ой, сил моих нет! С такой дочерью…
Дура! Зачем же ты отказалась? Ну не люб он тебе сегодня, так на завтрашний день прибереги. Ведь неизвестно, что будет завтра.
Люба. Я выйду замуж за Колю.
Полина Карповна. Да? Выйдешь? Если он на тебе женится. А если нет? Он-то тебе предложения не делал. Вот останешься в девках, узнаешь тогда, что это такое. Будешь как наша жиличка, Вера Александровна – ни Богу свечка, ни чёрту кочерга. Девке за тридцать лет. А вот её хозяйство. (Отдёргивает занавеску). Вот её кровать. И всё! Ладно, она-то уж образованная. Живёт как полоумная, книжки всё читает, всё чего-то пишет. Ей и муж-то ни к чему. А ты ведь у меня не такая идейная. Что ты без мужика-то делать будешь? Согрешила я с вами, согрешила. Бога прогневила. Бьюсь всё, а на путь наставить не могу. (Уходит).
Люба. Хоть из дому беги. Ну, мама! Мне что-то не по себе стало. Коля… А ведь он и вправду мне ничего такого не говорил, как Борис. Ну, встречались, гуляли, даже целовались. А чтоб предложил замуж – нет. А вдруг мать права? Тогда – жить не буду.
Входит Коля
А, вот ты и пришёл. Здравствуй. Я тебя так ждала. (Подходит к Коле). Ну, что же так поздно? Я уже беспокоиться начала. Что-нибудь случилось?
Коля. Ничего. (Отходит от Любы, садится на диван и опускает голову).
Люба. А…. Мне сейчас Борька Малышев предложение сделал, чтоб замуж за него шла.
Коля. Замуж?
Люба. Да.
Коля. Борис – хороший парень. Хороший. Ну, и что же ты решила?
Люба. А что мне решать? Ты же знаешь. Я же с тобой дружу. Как же я за него пойду? А ты как же?
Коля. Ты, Люба, о себе думай.
Люба. Да ты что? Как это – о себе? А ты?.. Так нельзя. Я не могу так. Мы ведь целовались, и вообще…
Коля. Ну, и что, что целовались? Это всё ничего не значит.
Люба. Коля, ты не любишь меня?
Коля. Я? Люблю, но… Думай прежде всего о себе, чтоб тебе было хорошо.
Люба. Коля, что с тобой?
Коля. Ничего.
Люба (подходит к нему, садится рядом). Случилось что-нибудь?
Коля. Случилось.
Люба. Что?
Коля. Ничего.
Люба. Да что всё это значит? Ничего да ничего… Скажи мне толком, я не маленькая, пойму как-нибудь. Ну, ты разлюбил меня?
Коля. Нет.
Люба. Так что же?
Коля. Ничего.
Люба. Опять ничего?
Коля. Вот увидел тебя, и больше ничего. Пойду…
Люба. Куда?
Коля. Туда. (Встаёт, идёт к двери, оборачивается). Люба, не сегодня так завтра ты обо мне такое услышишь, такую новость узнаешь. Такую… Ну, ты, естественно, поплачешь, а, может быть, и нет. Станешь презирать меня, возненавидишь. И будешь права. Сам я себе противен. Сам бы себя удавил.
Люба. Что ты? (Подходит к нему). Говори, что случилось! Ты что-нибудь натворил? Подрался?
Коля. Нет. Хуже…
Люба. Убил?
Коля. Да. Пожалуй, убил.
Люба. Кого?
Коля. Себя.
Люба. И меня тоже?
Коля. Пожалуй.
Люба. Бред какой-то. Да ведь вот она я, живая! И ты тоже на ногах стоишь. Как же – убил? Ты просто не в своём уме.
Коля. Если б это было так, на меня тогда бы не позарились. Прощай, Люба! И помни – я люблю тебя! (Уходит).
Люба. Да провались ты со своей любовью! Стой! Куда ты? (Вдруг ослабевает и хватается за стену). Голова закружилась отчего-то. Дурак! Чтоб тебя…
Входит Вера.
Вера. Люба, Любочка, что с тобой? (Подбегает к ней).
Люба. Голова кружится. Стой, не кружись. Стой, говорят тебе! (Вере). Его догнать надо! Надо узнать…
Вера. Кого догнать?
Люба. Колю, Вера. Пойдём к нему. С ним случилось что-то ужасное. Надо узнать.
Входит Лариса.
Лариса. Здравствуйте.
Люба. Как ты кстати! Скажи мне, что с Колей? Ты ведь знаешь?
Лариса. Знаю. Он меня к тебе прислал, чтоб я тебе всё рассказала. Сам он не смог. Меня вот вперёд выставил, братец разлюбезный.
Люба. Ну, так что же?
Лариса. Ничего.
Люба. Опять ничего? Да вы что мучаете меня? Сговорились, что ли?
Лариса. Ты, Люба, не расстраивайся очень-то. Дело в том, что наш Коля женился.
Люба. Как женился? На ком?
Лариса. На Тоньке Кулаковой.
Люба. А это кто такая?
Лариса. Как кто такая? Ты разве её не знаешь?
Люба. Нет.
Лариса. Здравствуйте! Она её не знает! Тонька Кулакова из столовки. Мы же гуляли у неё на Первое Мая. Ну, у них ещё квартира шикарная, обстановка обалденная. Мамаша её такое угощение приготовила!
Люба. Кажется, припоминаю…
Лариса. Вот такие вот дела.
Люба. Как же он женился на ней? Он полюбил её?
Лариса. Какое там полюбил…
Люба. Лариса, не тяните, пожалуйста, расскажите толком.
Лариса. Про такие дела толком рассказывать – язык не поворачивается. В общем, дело было так. На Первое Мая все мы: ты с Колей, я со своим Валеркой и другие гуляли у Кулаковых. Ну, все, естественно, перепились, как свиньи. И кто где, и кто с кем – понять было невозможно. Колька свалился там, где-то в уголке, на диване, и уснул. Ты на него ещё тогда психанула, что он напился, расфыркалась и убежала домой. Мы с Валеркой тоже ушли. Вернее, я его увела. А Коля остался там. На другой день, когда он прочухался, родители Тоньки, обои с сияющими рожами поздравляют его и Тоньку с законным браком.
Люба. Как это – поздравляют?
Лариса. А ты что, ничего не поняла?
Люба. Нет.
Лариса. Умора ты, Любка. Ну, они заявили, что он с ней переспал. Колька, естественно, стал отказываться. А они ему судом пригрозили. Дескать, опозорил девку, а жениться не хочет.
Люба. Так это правда?
Лариса. А хрен их разберёт: где правда, а где неправда. Колька божится, что не было этого, что он просто не мог, а они грозят судом. Свидетелей выставили. Они теперь на него, что хочешь, могут наговорить.
Вера. Какая мерзость!
Лариса. Правду говорите, Верочка. Меня тошнит от всего этого. Заманили парня в ловушку. Им бы так свою Тоньку вовек замуж не выдать. У неё рожа страшней германской войны.
Вера. Боже! Какие вы ужасные вещи говорите, Лариса! Ужасным языком.
Лариса. Говорю, как умею. Я говорю, что им по-честному нельзя было сделать, Тонька давно на Колю глаза пялила. Ну, вот и женили их. Потихоньку, втихаря расписались в загсе. А так бы ему дали лет восемь или десять. Родители Тоньки от счастья подыхают. Она у них единственная. Тесть обещает им квартиру кооперативную купить, машину, ещё чёрт-те знает, что. Они – это не то, что наш брат с авоськой. Они богатые. Нахапал папочка-ворюга. Он ведь завмагом работает. Мать тоже из торгашей. Могут себе всё позволить. (Смотрит на Любу). Эх, Любка, Любка, какого ты маху дала! Потеряла парня. Нельзя было оставлять его там пьяным. Надо было хоть на себе, да уволочь его оттуда. Я вот своего Валерку увела, а ты расфыркалась. Как же! Гордая какая! Коля на тебя всю дорогу жаловался. И того с тобой нельзя, и этого нельзя… Ну, вот и оставайся со своей гордостью, как лавка с товаром.
Люба. Уйди, Лариса.
Лариса. Конечно, уйду. (Уходит).
Вера. Люба, пойдём ко мне. Я тебе валерьянки дам. Тебе надо успокоиться, уснуть.
Люба. Не нужна мне твоя валерьянка. И спать мне нельзя. Вера, помоги мне. Пойдём со мной.
Вера. Куда?
Люба. В парк. На танцы. Я танцевать хочу. Я гулять буду. Ты думаешь, меня убило это? Нет! Чёрта с два! Я тоже найду себе, тоже и с дачей, и с машиной. К чёрту всю эту любовь! Вот как надо делать. Напоить и на себя затащить, как они. Ах, я так не смогу. Нет, не смогу. У нас же ничего нет. Отец – инвалид. Дурак! Всю жизнь воевал, на переднем крае был, а дочке своей ничего не припас. Чем мне мужа-то примануть? (Закрывает лицо руками).
Слышен голос Полины Карповны.
Это мама! Она ничего не должна знать. Ничего! Пойдём куда-нибудь. Только подальше отсюда.
Картина вторая
Поздний вечер. Слабо освещённый уголок городского парка. Вдали слышится музыка. Входят Вера и Люба.
Вера. Постой, я больше не могу. Уже двенадцать часов. Люди расходятся. Пойдём домой.
Люба. Нет.
Вера. Кому всё это нужно?
Люба. Мне нужно. Я им всем докажу, что я…
Вера. Ты сейчас в таком состоянии, тебе сейчас нельзя ничего предпринимать. Ты можешь ошибиться. Понимаешь? Лучше затаись, замри.
Люба. Ну уж нет и нет. Замирать не буду. Кто это? Кажется, Борис?
Вера. Где?
Люба. Вон там прошёл. Пойди за ним, приведи его сюда.
Вера (уходя). Чёрт возьми! Мне это уже надоело.
Люба одна. С другой стороны сцены входят Алёша Грачёв и Нос. Алёша играет на гитаре и поёт.
Алёша. Когда качаются фонарики ночные,
И вы на улицу боитесь выходить,
Я из пивной иду, я никого не жду,
А сердцу хочется кого-то полюбить.
Жена мне ноги целовала, как шальная….
Нос. Вот дурная!
Алёша. С какой-то вдовушкой я пропил отчий дом,
А мой нахальный смех всегда имел успех,
И моя юность раскололась, как орех…
Люба (тихо). Как орех…
Алёша (поёт).
Сижу на нарах, как король на именинах,
И пайку серого пытаюсь разломить,
Апрель стучит в окно, а сердцу все равно –
Уж никого я не сумею полюбить.
Две последних строчки каждого четверостишия повторяются дважды. Во время пения Алёша и Нос приближаются к Любе.
Алёша. Девушка, а где же ваши бурные аплодисменты? Я ведь для вас пел.
Люба. Иди ты к чёрту!
Алёша. Ты смотри-ка, ругается! Нос, я не ослышался? По-моему, она меня куда-то послала?
Нос. К чёрту.
Алёша. Ой, как жить дальше, не знаю. Это ужасно, ужасно! Ведь я душу вложил в эту песню, а она меня к чёрту послала. Вот так всегда бывает. Душу, бывает, вложишь в какое-нибудь дело, а тебя норовят за это по морде.
Люба. По морде? Получай! (Бьёт его по лицу).
Алёша (отшатывается). Да ты что? Ополоумела? Что я тебе сделал? За что треснула?
Люба. Уйди!
Алёша. Я уйду, только ты мне сперва ответь, за что ударила. Я ведь не посмотрю на то, что ты – слабый пол. В конце концов, у нас равноправие. Я ведь, если так, тоже поддам. Ишь, распоясались! Дерутся! Нос, держи её!
Нос заворачивает руки Любе за спину.
Нос. Готово!
Люба. Пусти! (Пинает его).
Нос (отпуская Любу). Ой, без ноги остался. Ну, её! Бешеная какая-то. (Растирает колено).
Алёша. Подумаешь, без ноги! Главное при тебе осталось. (Люба пытается убежать). Куда? (Хватает её). Стой! Двоих травмировала и думаешь смыться? Не выйдет! Ты чего такая злая? С дурдома сбежала, что ли? Глаза-то, глаза так и пылают… Укусит! Ей-богу, укусит! Да иди ты! Чёрт с тобой! Радуйся, что на меня нарвалась, на Алёшу Грачёва. Другой бы тебе этого не простил.
Входит Пётр Алексеевич.
Пётр Алексеевич. Это что такое? А ну прекратите безобразие! Отпустите девушку немедленно!
Алёша. А ты, папаша, вали отсюда! Меня уже зло начинает распирать от всего этого.
Пётр Алексеевич. Отпусти девушку! А не то смотри, парень!
Алёша. Да пусть идёт! Кто её держит-то? Нужна она мне сто лет, придурошная! (Отпускает Любу. Она убегает). Нос, пойдём. Обидели нас ни за что, ни про что.
Пётр Алексеевич. Грачёв, это вы?
Алёша. Я, а вы кто? Откуда вы меня знаете? (Всматривается). Ой, Пётр Алексеевич… (Про себя). Ну, пропал! (Носу). Нос, смойся! (Нос уходит).
Пётр Алексеевич. Как же ты мог, Грачёв, напасть на девушку?
Алёша. Я на неё нападал? Я? Я шёл со своим другом, дышал городским озоном, пел песни и играл на гитаре. Где она, моя голубушка? (Берёт гитару). И вдруг эта, извините за выражение, девушка или женщина, хрен поймёт, дала мне по морде. Вот так просто, ни за что и ни про что, съездила.
Пётр Алексеевич. Ну уж, и ни за что…
Алёша. Ей-богу! Честное комсомольское! Чтоб я провалился на этом месте, если вру! Да вы ж меня знаете, Пётр Алексеевич! Разве я когда-нибудь…?
Пётр Алексеевич. Я тебе верю, Грачёв. Но тогда будем считать, что эта пощёчина предназначалась не тебе, а кому-то другому.
Алёша. Мне от этого не легче.
Пётр Алексеевич. Что делать, друг мой? Терпеть надо. Мы часто платим за чужие грехи.
Алёша. Я за кого-то терпеть не намерен. Это не по справедливости. Щека-то щека как горит! Удар был классный! Рука тяжёлая. Рабочая, видать, девка попалась.
Пётр Алексеевич. Слушай, Грачёв, что у тебя происходит с Верой Александровной? Почему у тебя хвост?
Алёша. Вера Александровна не может мне зачёт по этике поставить. Говорит, рука не поднимается. Физически, говорит, не могу.
Пётр Алексеевич. Такой лёгкий предмет, непрофильный. Неужели ты его не осилишь? По основным предметам у тебя одни пятёрки. А тут какая-то этика, и ты сдаёшься? Не справишься?
Алёша. Не справлюсь. Что хочешь, смогу, но вот эти вот все ваши этики и эстетики, вся эта мура – она мне не по зубам.
Пётр Алексеевич. Ну, уж ты преодолей себя как-нибудь. Почитай учебник. В общем, я с нею договорился. В четверг утром придёшь на кафедру сдавать зачёт.
Алёша. В четверг… Почитай учебник… Там много чего написано ни о чём. Ой, боюсь, ничего не выйдет. У Веры Александровны опять рука отнимется.
Пётр Алексеевич. Лишь бы у тебя язык не отнялся.
Алёша. Ну, ладно, я попробую.
Пётр Алексеевич. Попробуй, сделай милость.
Алёша. До свиданья, Пётр Алексеевич.
Пётр Алексеевич. Всего доброго, Грачёв. (Алёша уходит. Издали раздаются звуки вальса). Боже, как красиво! И эта ночь, и парк, и небо, и музыка… Не хватает только… Ни слова больше! Пётр Алексеевич, ваш поезд давно уже ушёл. Напрасно вы пытаетесь глядеть ему вслед. Разве что мысленно. Чудовищно! Непостижимо! Но я люблю, люблю так, как не снилось этому милому мальчику Грачёву.
Входят Вера и Борис.
Вера. Люба!
Пётр Алексеевич. Вера Александровна?
Вера. Это вы, Пётр Алексеевич. А Люба, где Люба?
Пётр Алексеевич. Люба – это, наверное, молоденькая девушка в сиреневом платье, которую я спас сейчас от кое-каких неприятностей?
Борис. Что?
Пётр Алексеевич. Да нет, нет, ничего. Это я преувеличил перед дамой. Нет, вашей Любе ничего не угрожает. Она давно уже дома. Она побежала к выходу.
Борис. Спасибо вам, Вера Александровна, за Любу. (Петру Алексеевичу). Вам тоже спасибо. (Вере). Это хорошо, что вы мне всё рассказали. Я всё понимаю. Я завтра же приду туда… Я думаю, что всё не так уж и страшно. Могло быть и похуже. Ну, ладно. Всего вам хорошего. Пойду. (Уходит).
Пётр Алексеевич. А я и не знал, Вера Александровна, что вы по ночам любите гулять в парке в обществе молодых людей.
Вера. Для меня это тоже новость, Пётр Алексеевич. Приходится иногда проделывать такое во имя любви к ближнему.
Пётр Алексеевич. Отбросим шутки в сторону. Что вы здесь делаете?
Вера. Да в общем-то мне здесь больше делать нечего. Пойду домой.
Пётр Алексеевич. Разрешите, я вас провожу.
Вера. Ради Бога… Выведите меня хотя бы из этих затенённых мест. Я так боюсь.
Пётр Алексеевич. Я слышал, вы над чем-то работаете? Что-то пишете?
Вера. Да… Это что-то вроде дневниковых записей.
Пётр Алексеевич. Любопытно было бы взглянуть.
Вера. Там много крамольного, недозволенного.
Пётр Алексеевич. Ужасно люблю недозволенные вещи.
Вера. Правда? Ну, я вам дам кое-что. Вы храбрый человек, если заговорили об этом. Всё, о чём я думаю, можно сформулировать двумя словами: экология и нравственность.
Пётр Алексеевич. Эк, куда вас потянуло! Сёрьёзная тема. Я думал, вы пишете о чём-нибудь более эфемерном, подстать вам. Ну, скажем, роман о любви.
Вера. Никакого романа о любви не получится, если мы не очистим небо, воду, землю, души. Любви не будет. Будет одно лишь уродство. И дети будут рождаться либо дураками, либо мутантами. Вы ведь мечтаете о детях, Пётр Алексеевич?
Пётр Алексеевич. Я не молод, но я мечтаю.
Вера. Вот потому-то меня туда и потянуло, и затянуло. По-моему, небо уже начало светлеть. Музыка умолкла. Все уже разошлись. Боже! Что подумает обо мне моя квартирная хозяйка, Полина Карповна, когда увидит, что я пришла домой под утро.
Пётр Алексеевич. Она будет от вас в восторге, уверяю вас.
Вера. Ну, я в этом очень сомневаюсь. Пётр Алексеевич, когда я пишу, мне кажется, я потрясаю мир, а когда встречаюсь со своей квартирной хозяйкой и ей подобными, я делаюсь такой маленькой, ничтожной, виноватой. Я была бы просто счастлива, если бы могла избавиться от этого. Неужели на земле будет когда-нибудь маленький клочок пространства, где бы я была сама себе хозяйкой и ни от кого не зависела. Ведь на данный момент у меня есть только одна кровать за занавеской, и больше ничего.
Пётр Алексеевич. Душа моя, сто лет назад я бы знал, что вам ответить на это, а сейчас… Ну, я подумаю об этом, хорошо подумаю. Клочка пространства для вашего счастья маловато. Я могу вам предложить кое-что побольше и получше, если бы только…
Вера. Что?
Пётр Алексеевич. Ничего… Вы смотрите на меня удивлённо, и ничего кроме удивления в ваших глазах нет. Вот это меня пугает. Хотелось бы… Ну, хорошо, потом. А сейчас пойдёмте домой. (Берёт её под руку, и они уходят).
Картина третья
Сад при доме Герасимовых. Вечереет. На скамейке сидит Полина Карповна. Из-за забора показывается соседка. Она отодвигает доску забора и входит в сад.
Соседка. Сидишь, Карповна?
Полина Карповна. Сижу. Дела все переделала, вот и сижу. Ловко это ты к нам в сад прошла. Ловко!
Соседка. Не одна я так-то к вам в сад пролажу. Тут всё какой-то парень ходил. Красивый такой из себя, с гитарой.
Полина Карповна. Надо будет Косте сказать, чтоб доску приколотил как следует.
Соседка (садится рядом с Полиной Карповной). Кто это у вас там возле цветов копается?
Полина Карповна. Жиличка наша, Вера Александровна. Она всякую живность обожает до страсти. Любит в саду работать и на огороде. Удовольствие от этого испытывает, душой отдыхает. Пусть отдыхает. Рука у неё лёгкая, в деле разбирается. Пусть отдыхает. Мне не жалко. Хорошая девка! И ведь не скажешь, что ей за тридцать. Так, где-то годков двадцать пять можно дать. Из себя приятная. Замуж бы её отдать. Чего зря пропадать-то ей? У тебя никого нет на примете?
Соседка. Есть. Да ведь она не пойдёт за него. Она ж образованная, да ещё и партейная.
Полина Карповна. Да, уж я кого попало не возьму к себе в дом на жительство. Она в институте работает. Преподаёт.
Соседка. Вот пусть она там, в институте, кого-нибудь себе и поищет.
Полина Карповна. Не больно-то там найдёшь. Там все уже женатые.
Соседка. Не пойму я вас, Полина Карповна… О жиличке беспокоитесь, а о дочке ни слова.
Полина Карповна. А что о дочке? Чего о ней заботиться? Здорова, чай.
Соседка. Слышала я про ваше-то несчастье. Как жених-то её… Вот уж случилось-то…
Полина Карповна. А ничего не случилось, Анна Григорьевна. Ничего не случилось. Всё нормально. Жених! Какой же это жених? Мне он всегда не нравился. И женихом-то он не был. Нет уж, не нужен нам такой женатый жених. У нас свой есть, неженатый, порядочный. А уж Любку-то как любит! Да… Так-то вот! Так что жалеть нас не надо. Никакие мы не несчастные. Сами можем любому нос утереть, ежели он длинный.
Соседка. Скажите, пожалуйста, какие вы живучие! Всё вам нипочём, всегда в барышах, всегда веселы.
Полина Карповна. А чего скучать-то, Анна Григорьевна? Заскучаешь – так вам же на потеху. А так-то на-ка, выкуси! Вот и нет ничего. И глаза пялить нечего.
Соседка. Ну и язык же у вас! Ну и характер… Не обидел вас Бог, Полина Карповна.
Полина Карповна. Меня Богу обижать не за что. Я смирная. Я в чужие дела не лезу. И худого чужим не желаю.
Соседка уходит через забор таким же образом, как и пришла.
Ишь, ты, курва! Глазищами так и стреляет. Пришла сюда, как в театр, на слёзы на мои любоваться. Как же, устрою я тебе театр! Держи карман шире-то! Эх, Люба, Люба… Из-за тебя всё. Всякая сволочь лезет. Я как в воду смотрела. Не вышло толку из твоего Коли. Я боялась, что он – хулиганистый парень, а он размазня продажная, и ничего больше. Говорят, страдает. Ничего, пострадает-пострадает, да и утешится. Кулаковы справно живут. Ему там будет хорошо. Пора бы и нам о свадьбе подумать. Боялась я, что Любка не согласится. Нет, согласилась. А что ей делать-то? Куда податься? Хорошо ещё, что Борис от неё не отказался. Второй раз свататься пришёл. Я так очень даже довольна. По моему всё вышло. Любку только жалко. Тает девка. Ну, да справится. Не она первая, не она последняя. Я вот тоже… Ай, как вспомню… Нет уж! Лучше не вспоминать. Без дела сижу, вот и полезло в голову всякое, а в доме, поди, непорядок.
Полина Карповна уходит. Входит Вера, садится на скамью.
Вера. Хорошо-то как! Дай мне волю, я бы всю землю цветами засадила. Во мне, видно, пропал биолог. Всю жизнь занимаюсь не тем, чем хочется.
Входит Полина Карповна.
Полина Карповна. Верочка, там какой-то мужчина, такой из себя представительный, принёс книжку и письмо, а сам сейчас же ушёл. (Подаёт письмо и книгу Вере).
Вера. Это Пётр Алексеевич, завкафедрой технической механики. Принёс мои зарисовки.
Полина Карповна. Ага, начальство. Понимаю. По работе это. Вы письмо-то прочтите всё-таки.
Вера распечатывает конверт, достаёт письмо и читает.
Вера. Господи!...
Полина Карповна. Что-нибудь случилось? Неприятности?
Вера. Да как вам сказать? Руку и сердце предлагает. Так неожиданно.
Полина Карповна. Ой. (Садится рядом с Верой). Ну, и слава Богу, слава Богу! Как я рада-то за вас. От всей души… Да как же это можно, чтоб такая умница, душенька такая в одиночестве пропадала. Это ж не по закону даже. Это… Как это? Противоестественно. Вот как!
Вера. Противоестественно? Спасибо, хоть солнце всё ещё всходит на востоке, а не на западе. Осталось ещё только планеты местами переставить, и всё… Всего тогда достигнем. (Смеётся).
Полина Карповна. Уж, что правда, то правда. Всё так перевернулось, не знаешь даже, в какой край кинуться. Особенно у молодых всё так перепуталось. Вон, у Любки-то, слышали, что случилось?
Вера. Да, я в курсе. Это трагедия.
Полина Карповна. Ничего. У нас трагедии не будет. Не в театре. Борис на ней женится. Скоро свадьбу играть будем.
Вера. Свадьбу? Не рано ли?
Полина Карповна. В самый раз. Да и вы не тяните. Берите своего, пока он не простыл. Он, поди-ка, со средствами, квартиру имеет, машину.
Вера. Имеет.
Полина Карповна. Вот и хорошо. Будет у вас своё пристанище. А то уж за тридцать, институт, и чёрт-те знает, еще чего закончила, а угла своего нет. Да что это вы, Верочка, такая равнодушная?
Вера. Любви нет, вот и равнодушная.
Полина Карповна. А, может быть, это и к лучшему, что её нет? Какой с неё прок, от любви-то этой? Так только, скандалы одни, и всё.
Вера. Чернышевский говорил: умри, но не отдавай поцелуя без любви.
Полина Карповна. А кто это такой, Чернышевский этот?
Вера. Жил такой в девятнадцатом веке. Роман написал «Что делать».
Полина Карповна. Ах, этот-то, в очках? Знаю, знаю. В учебнике фотографию видела. В девятнадцатом веке жил? Ну, так этот век прошёл уже, а в нашем, двадцатом, этот Чернышевский заткнулся бы да и помалкивал себе в тряпочку. Вот и всё. Любовь… Да ежели на честность, я не против любви, да только где она? Нет её. Одни ведь только слова, а на деле что? Любовь, любовь, а чуть дунула на эту любовь – и всё. Нет её. Улетела. Не стойкие люди пошли, не стоят они и любви. Прежде-то как было? Прежде уж, если парень взялся ухаживать, так никаких честных слов от него и не нужно было. А теперь? Сегодня одна, завтра другая. Нет ничего заветного.
Вера. А дети рождаются.
Полина Карповна. Вот это у них получается. Вот это они умеют. Понарожают, и как щенят, своё-то кровное, топить готовы. Бросают их почём зря. Государство, дескать, воспитает. Меня вон кое-кто жестокой называет. Да где ж это я жестокая? Это они жестокие. Болтуны эти. У них любовь вроде как бы для прикрытия, чтоб своё бесстыдство спрятать. Вот так!
Вера. Мне нечем вам возразить, Полина Карповна. (Опускает голову). Я устала. Я, пожалуй, выйду замуж за Петра Алексеевича. Вы правы, Полина Карповна.
Полина Карповна. Я всегда права. Пойдёмте, Верочка, в дом, ужинать. Я сегодня щи знатные сварила с мясом. Пойдёмте. Даром трудились-то, что ли?
Вера и Полина Карповна уходят. Отодвигается доска, и в сад входит Коля, осматривается. Следом за ним входит Лариса.
Лариса. Коля, зачем ты сюда пришёл?
Коля. Тебе какое дело?
Лариса. Любку смущать будешь? Мало ты ей напакостил, да? Ну, что ты ей скажешь? Какими словами завлечёшь?
Коля. Не твоё дело.
Лариса. А ты ей скажи: Люба, дорогая, моей жене через полгода пузо на нос полезет. (Смеётся).
Коля. Уйди, падла!
Лариса. Сам ты падла! Смотри, Николай, я свою подружку в обиду не дам. Хватит мутить!
Коля. Уйди!
Лариса. Вот человек! Сам тонет и другого за собой тянет.
Коля. Уйди!
Лариса. Уйду. Не ори. Ничего у тебя не выйдет. Так и знай! Отсюда тебя выставят, и пойдёшь ты назад, к своей Тонечке Кулаковой. А куда тебе ещё-то пойти? Куртка на тебе чья? Японская. Где куплена? Тесть достал. Да ты весь с головы до ног в их шмотках. Так чего ж ты сюда припёрся-то? Шансов больше стало Любку покорить? (Пролезает через дыру в заборе. Из-за забора). Свинья! (Убегает).
Коля. Ну, сестрица… Чтоб тебя! Тошно-то как… Повеситься, что ли? Разом все концы обрубить. Что меня держит? Лариса обзывается, смеётся, а ведь она завидует. Как же! Нежданно-негаданно такое счастье привалило. Ведь я даже не добивался его. Само на меня свалилось. Завидует. Все завидуют. Тесть с тёщей задарили всего. Машину пообещали. Тонька не знает, как и угодить-то мне. Живу, как в раю, а радости нет. Ночью Тонька лезет, а я воображаю, что это Люба. А иначе не могу. Почему это со мной случилось? Как? Почему я? Я! И так попался! Водка? Нет. Я не пью больно-то. А иначе на кой чёрт я им сдался? Страх перед судом… Да, страх. У нас ведь закон – дурак. Свидетели есть, ну и ладно. Засудили бы – и всё… Пропал. Представляю, как бы все в суде корчились и морщились, глядя на меня. Сраму-то, сраму сколько! И никто бы не пожалел. Никто! Кому это надо – жалеть да разбираться?
Входит Вера.
Вера. Коля, это вы?
Коля. Я, Вера Александровна.
Вера. А я хотела ещё в саду поработать. Коля, у вас такой измученный вид…(Коля закрывает лицо руками).
Коля. Если бы вы знали, Вера Александровна, как мне тошно.
Вера. Я всё знаю, всё понимаю. Я сочувствую вам.
Коля. И вы не презираете меня? Не ненавидите?
Вера. Нет.
Коля. Господи! Если б все были такие. Ну, почему, почему вы всё понимаете? Почему вы жалеете, а другие нет? Почему?
Вера. Наверное, потому, что я – неудачница в жизни.
Коля. Вам в личной жизни не повезло?
Вера (улыбается). Как раз наоборот. В личной жизни, казалось бы, повезло. Я любила, меня любили. Только я ушла от всего этого.
Коля. Почему?
Вера. Так… Мне, вероятно, мало было этого. Видите ли, я была молода, наивна и очень-очень глупа. Да мне кажется, что я так и не поумнела. В восемнадцать лет мне казалось, что я сверну горы. Я чувствовала, что многое могу. Что я талантлива. И вот ничего этого нет. Ничего! Я вышла замуж по любви. Мне казалось, что у меня с ним много общего. Воспитывались в одинаковых условиях, учились в одной школе, по одной программе. А оказалось, что мы совсем разные. Я поняла, что я ничего не совершу в своей жизни, если останусь с ним. Я собрала свой чемоданчик и уехала сюда, где меня никто не знал. Уехала, бросила. А ведь я тогда всё ещё любила его. Тяжко было. Как-то я читала про одного альпиниста. Однажды, на подъёме почувствовал он, что теряет опору под ногами, что сейчас он сорвётся и упадёт в пропасть, а рядом рос колючий куст. Он ухватился зубами за ветки. Шипы проткнули ему щёки, но он держался, а потом укрепился, нашёл опору и тогда разжал зубы. Вот так и я сделала.
Коля. А что было потом?
Вера. А потом я падала в течение всех последующих лет. Двенадцать лет я падала, поднималась, карабкалась и снова падала. Устала. Не могу больше.
(Показывается Полина Карповна. Подавив возмущённый крик, она останавливается и слушает). С мужем я больше не встречалась. Где он? Как он? Не знаю. Думаю, что у него всё в порядке: женат, имеет двоих детей, работает в «белом доме». Он всё мечтал попасть в «белый дом», на руководящую должность. Благоденствует, одним словом. Я училась и работала, работала и училась. Закончила историко-филологический факультет, аспирантуру. Писала стихи. Занималась журналистикой. Только ничего у меня не получилось.
Коля. Почему?
Вера. Если бы я знала, почему. Помню, пришла в газету. Мне двадцать пять лет было. Муж был уже позади. Румянец полыхал во всю щёку, глаза сияли от душевной радости и подъёма. Я очень понравилась редактору. Он даже из-за стола вышел и обошёл меня вокруг несколько раз. «Нам нужны молодые горячие сердца, – говорил он. – Нам нужны энтузиасты». А через полгода он меня выгнал из газеты.
Коля. За что?
Вера (пожимает плечами). Не знаю. Не получили они от меня того, чего хотели. Ни одна моя рукописная строчка не прошла. Ни одна. За что бы я ни взялась, всё было плохо. Если я писала на бытовые темы, мне говорили, что я люблю копаться в грязном белье. Но, как же иначе? Ведь в этом белье задыхаются и гибнут дети… Если я писала о плохой, можно даже сказать, неприличной, постановке спектакля, мне говорили, что я ничего не понимаю в новых направлениях в искусстве. Как-то мне поручили написать что-нибудь от себя, имеющее место в нашей жизни. Случилось так, что как раз в это время я поехала на Волгу. Ну, Волга… в нашем понимании это – «о, Волга, колыбель моя»… Ну, и так далее. Одним словом, Волга – это и есть Волга. Выехали мы летним вечером из Куйбышева. Плыли мы, плыли. Я глаз не могла оторвать от реки. Как она красива! Невозможно передать. Темнело. Она засыпала. Казалось, вода замедлила свой бег, и она застыла… И вдруг – жар, вонь, дым! Что такое? Из земли вырывается пламя, горит газ, миллионы рублей горят, уходят с дымом в небо… Едем дальше. Куйбышевская ГЭС. Шлюзование. Ну, это было очень интересно. А потом мы вышли в море, и я ушла в каюту спать. Утром я вышла на палубу, у меня было такое чувство, будто меня ограбили и хорошенько стукнули по голове. Волги не было. Понимаете? Не было. Была гигантская унылая лужа. А пароход всё шёл и шёл. Ни вчерашней красоты, ни радости – ничего не было. Раза три мы причаливали к берегу. Унылые безлюдные деревушки, и на всём такая печаль, такой упадок, разорение. Казалось, там мор побывал и убил всё живое. Мне было так дико, так страшно. Я не могла ничего понять. А тут ко мне ещё подошёл какой-то старичок-еврей и начал мне рассказывать, как затопили эти земли, сколько деревень там, внизу, под водой, сколько садов, сколько пахотной земли! Он говорил, что взорвали утёс Стеньки Разина, что погибли памятники старины, что люди, которые не могли уйти из этих мест, погибли. Помню, я тогда только и проговорила ему в ответ: «Природа нам этого не простит. Потомки не простят…». Ну, вот, об этом я и написала. Редактор вызвал меня. Он держал мою рукопись, как держат живую змею. Он бросил мне её под ноги. И начал кричать мне, что я не подхожу им, что у меня нет таланта, что я безграмотна, что я из-за деревьев не вижу леса, что у меня тяжёлый характер и что со мной невозможно работать. И я ушла. Всё было кончено. Я чувствовала, что я умираю… И так до сих пор. Я не понимаю, что происходит. Почему я всё вижу иначе? У меня какое-то другое зрение? Почему я говорю «нет» там, где надо говорить «да». Я не Бог весть, как умна и образованна, наконец, я молода, а вот они более зрелые, сильные, умудрённые опытом… И не замечают того, что бросается в глаза. Мне страшно, Коля. Мы ведь стоим на грани катастрофы. Сегодняшние наши победы – это поражение завтра. Хочется верить, а верить не во что. Я иной раз жалею, что не верю в Бога. Я не могу поверить в него. Не то воспитание. Но я верю в Иисуса Христа. Собственно, кто такой Христос? Это же вполне реальная личность. Это революционер. Он пошёл на муки ради спасения людей. Вот в эту легенду я верю.
Коля. Как же мне жить, Вера Александровна?
Вера. Не знаю. Но думаю, что надо жить честно, как сердце подсказывает.
Коля. Моё сердце здесь. Я потерял Любу. Послушайте, мне надо с нею встретиться. Мне надо сказать… Она выходит за Бориса. Не надо. Хватит меня одного. Не надо, чтоб и она попала в этот омут. Я ещё, может быть, и выплыву, а она погибнет. Позовите её сюда, Вера Александровна.
Вера. Ну, хорошо, хорошо, я позову её сейчас. Подождите. (Идёт к дому. Полина Карповна преграждает ей дорогу).
Полина Карповна. Куда вы, Верочка, за Любой? (Показывает кукиш). Вот вам Люба! Ты, Коля, иди отсюда. Иди, а не то я Дружка с цепи спущу. Ишь, чего захотел! Любу ему подавай! Да ты – мразь! Тюремщик! Насильник! Вон отсюда! (Вере). И вы, Вера Александровна, с моей квартиры убирайтесь. Не нужна мне такая квартирантка. Вы с начальством ладить не умеете. С вами этак и в беду попадёшь. ГЭСы ей не нравятся. Иисуса революционером назвала. Да ежели я напишу об этом, куда следует, то вас по головке не погладят. Нет, не погладят. Думаете, Сталина нет, так можно говорить, что захочется? Нет, милая, язык-то тебе укоротят. Обрежут напрочь. Иди, забери свои вещи, и чтоб здесь тобой не пахло, а не то я с тобой живо разберусь! Зрение у неё другое! Вражеское у тебя зрение. Понятно? А ещё партейная. Иди вон отсюда!
Коля. Куда же она пойдёт? Поздно уже.
Вера. Не волнуйтесь, Коля, я устроюсь. (Уходит).
Полина Карповна. Она устроится… В неё её начальник втрескался. Устроится… Иди, Коля, иди себе с Богом, и не сворачивай со своей дороги. Тебе счастье выпало, так и держись за него.
Коля. Полина Карповна, я одно только хочу узнать у вас. Вы любили когда-нибудь?
Полина Карповна. А как же? Конечно, любила. Отца с матерью, братьев, сестёр очень любила. Детей люблю теперь вот.
Коля. Ну, а мужа своего?
Полина Карповна. А мужа… Эх, Коля, кабы ты знал, как я замуж-то вышла… Молоденькая была. Приехали к нам из города раскулачивать. Глянулась я одному. Он мне и говорит: выходи за меня, а не то я всю вашу семью в Сибирь упеку. Видела я, как гнали из села раскулаченных, мигом согласилась. Всех спасла, всю семью. Нас у матери детей двенадцать человек было. И живу, и не развожусь. Не то, что нынешние. Он с войны весь поломанный пришёл. По ночам не спит. Стонет, кается. Бог меня наказал, говорит, за душегубство. Смерти, паразит, боится. Вот я теперь на него любуюсь под старость лет. Долго мне еще на такую красоту любоваться – не знаю. Живого-то в гроб не положишь. Вот и вся тебе любовь, Коленька. Так и иди отсюдова. Ухватил свой кусочек, и держись за него. Ты не смотри, что жена твоя на лицо незряшная. Ты Любку через десять лет в дугу согнёшь. Я ведь не хуже её была, а что осталось? Сорока лет не было, бабкой звать стали. Муж об этом позаботился. Так что иди туда, где лучше. Нечего на нас оглядываться. Наш душегубец ничего не заработал. У Любки ничего, кроме этих рук (показывает руки) нет, а они не вечные.
Коля уходит. Вбегает Люба.
Люба. Где Коля? Коля? (Подбегает к забору и смотрит вслед Коле).
Полина Карповна. Люба, Любушка… Ах, ты, Господи, грех какой! Ну, будет тебе твой Коля, будет. Вот погоди, часика через два поищем мы твоего Колю. Ежели он будет у матери, забирай его себе. Я больше ни слова не скажу. А если нет? Ежели он там, у жены… Тогда как же? В этом-то я не виновата, нисколечко не виновата.
Со стороны дома выходит Костя.
Костя. Мама, Вера Александровна просила передать тебе деньги.
Полина Карповна. Какие деньги?
Костя. За квартиру. За угол. Она задолжала тебе пятнадцать рублей. (Полина Карповна берёт деньги и удивлённо смотрит на них). Вера Александровна собрала свой чемодан и ушла. Совсем ушла.
Полина Карповна. Куда ушла?
Костя. Не знаю. Ушла и всё.
Полина Карповна. Да ведь уже поздно, дело к ночи идёт. Костя, беги, догони, верни её.
Костя. Ну, да, верни… Она уж, поди, уехала куда-нибудь на автобусе или на такси.
Полина Карповна. Костя, сынок, беда-то какая. Здесь Люба, а там Вера, и обе, обе пропадают. Из-за меня, что ли? Господи, я ведь не хотела этого. Ничего плохого не хотела, а так получилось. Что же нам теперь делать? Что делать?
Конец