...снова продолжается путь по пустыне...
Свт. Григорий Нисский, О жизни Моисея-законодателя.
...за все годы «странствования по пустыне»...
Архим. Софроний Сахаров, Письма Близким людям, 21 августа 1957.
Было это во дни нашей послушнической юности, когда ещё отец Тихон был Максом Расторгуевым, а я – Валеркой Мишариным. Случилось прямо по сказке: «два дьячка однажды в лесу собирали грибы, да попалось им то, что не знали они, как собрать...»
А дело в том, что был на дворе сентябрь, самый конец сентября, да тёплый такой случился, и сказали нам местные мужики, что в лесу-то опят полно, ну, мы с отцом Тихоном (Максом то есть) и пошли за опятами-то. Да-да, 31-го сентября, как помню, это и было.
Как раз ещё на клиросе дядя Вова Баргамузов остался, – идите, говорит, я и без вас спою. А голос у него громкий... А мы, когда вместе с ним поём, всё ему «тише», да «тише». Ещё Баргузиновым его за это за глаза дразнили. Ну, а как? Попробуй ему в глаза скажи – вон у него кулаки какие. Зато все местные его боялись. А ему очень уж хотелось на клиросе-то оторваться, попеть, да во весь голос, даром что ли он такой богатый ему дан? Протодьяконом всё хотел стать... Ну, а мы что? Очень хорошо даже. Пойдём в лес, – а то когда ещё удастся выбраться? Храм-то ведь большой, он кричит – так в алтаре лучше ещё, хоть слышно будет. Это на клиросе рядом с ним стоять тяжело, уши закладывает, а там – ничего. Ну ладно. Взяли мы благословение у благочинного, корзинки и дождевики у рухольного на складе, да и пошли.
Благочинным был тогда отец Синесий, он потом ещё в Шаталову пустынь перешёл (там, говорят, настоятелем его архиерей хотел сделать, да как-то не сложилось), а рухольным – отец Панхарий, он в монастыре, на месте, только старенький очень стал, уже просто ходит на службу, молится, – какие ему теперь послушания? Ну, разве синодики почитать поможет, да за ящиком иногда, если в праздник народу много случится.
Ну что? Переправились мы через реку на пароме, да быстрым шагом через поле – и в ближний перелесок, где высокие дубы и сосны, немножко берёзок... Хороший такой лесок, вполне себе лесистый. Особенно дубы хороши, просто гиганты какие-то. Идём мы так, идём, всё опят обещанных высматриваем, да пока ничего не видно.
И тут – на тебе. Шершни. Да стая ещё целая, гудят, как самолёты над нами. Это у них в одном старом дубе гнездо было. Вот так. И что теперь делать? Ну, мы, как бывшие городские жители, непривычные к сражениям с шершнями и прочими дико-сельскими достопримечательностями, бросились бежать. Хотя, может быть, знаток и сказал бы нам, что это только ухудшило наше положение в этой внезапной встрече. Хорошо хоть подлесок в том месте оказался густым и мешал им, а то бы искусали они нас. А у них ведь, отец Никодим говорил, шесть укусов – и всё, вечная память.
Ну и ладно. Бежали-бежали мы, куда выбежали – сами не знаем. Но идём. Надо бы, конечно, чтобы понять-то, назад вернуться, да боимся мы, там шершни живут. Или хотя бы на дерево большое влезть, чтобы увидеть. Но мы после того дуба опять этого боимся, а вдруг здесь тоже эти шершни есть. Погода-то тёплая, вот они и резвые такие. Ну, а раз так, то остаётся, значит, обход какой-то найти. А там по одну сторону озёра пойменные и местность вокруг довольно заболоченная, можно случайно и сапоги оставить, что нежелательно, хоть отец Панхарий и добрый. Потому мы в другую сторону-то и пошли. А это уже дальше выходит, путём окольным, через большой лес.
Вошли мы в лес, а там – красота. Листва уже пожелтела и начала падать, но ещё много было зелёной, и оттого повсюду – зайчики солнечные, лучи сквозь дыры в листве и ветвях пробиваются и рябь создаётся такая, словно ты под водой идёшь. Да ещё и палая листва разноцветная, не вся ровно-жёлтая, да и из-под неё трава проглядывает – вот какая мозаика повсюду. Где уж тут грибы разглядеть – землю-то не пропустить бы, не начать по воздуху ходить да спотыкаться о всё на свете. Но мы всё равно идём, грибы видеть пытаемся. Да переговариваемся между собою так, потихонечку – станешь ведь невольно говорить потише, когда на тебя такая орава шершней нападёт.
Смотрим мы, значит, грибы, мужиками прославленные, но только вместо грибов нам мужичок какой-то нашёлся. Выходит так из-за дерева и говорит:
– А, вот они вы, – как будто искал нас.
Мы даже удивиться не успели, так неожиданно это было. Переглядываемся с Максом, а мужичок поясняет:
– Да вы не бойтесь, я лесник тут местный, – и даже не улыбнулся совсем.
А сам такой небольшого роста, в кепке какой-то, куртка такая обычная, ветровка, один карман на боку оторвался. Ну и сапоги, как положено. Мы говорим:
– А как же вы нашли-то нас?
Вот тут уж он улыбнулся, но всё равно тихо так, еле заметно.
– Да тут в лесу-то ведь безмолвие, – говорит, – а вы так орали, что не заметить просто невозможно было... Ну ладно. Вы чего, опят что ли ищете? Мужики небось нашептали, так?
Мы опять переглядываемся, потому как не знаем, хорошо ли будет сказать, что да, мужики сказали – а ну как этот лесник им за это какое преследование устроит, лес-то здесь заповедный уже начинается. Заметил он это и говорит:
– Да вы не бойтесь, грибы-то уж можно собирать. Ладно, скажу я вам... Видите вон ту сосну? Так. Идёте до неё, потом берёте левее, там овражек такой будет, в нём ручей есть, перейдёте его. Ну, а дальше уже сами увидите, там много.
Мы, конечно, давай сразу смотреть-рассматривать сосну эту, потом оборачиваемся к нему, а его нет. У нас даже мороз по коже пробежал. Но всё равно, не страшно, а как-то... чудно просто, да и всё.
– Дядя! – кричим мы тихонько. – Где вы? – он же сказал, что безмолвие тут, мы и не решаемся громко кричать.
Но он услышал:
– Да тут я, тут, – говорит откуда-то, уже далеко довольно, судя по звуку. – Мне надо тут место одно ещё посмотреть... Вы идите.
Ну, мы и пошли. А всё равно спокойнее как-то стало, когда он откликнулся. А то как будто забрались в чужой дом без разрешения хозяина, да и ходим там, рассматриваем всё.
Шли мы, шли, и пришли к этой сосне. Развесистая такая, да высокая, прямо корабль настоящий. А всё потому, что за ней сразу овражек тот, место открытое, значит, а перед нею – лес довольно густой, вот она и разрослась не только ввысь, но и вширь.
Ручей оказался нешироким, перешли мы его легко, взобрались на другую сторону, да так и ахнули. Помните картину Шишкина про медведей в лесу, где куски стволов поваленные лежат так и сяк? Вот, прямо то самое место. Иван-царевича только не хватает. И как же красиво! Стволы эти изумрудные, все во мху, да ровно так всё он покрывает! Так и вспомнишь шубку плюшевого медвежонка, который в детстве был. А Макс тем временем, пока я стоял, да рот разевал на лесные эти изумруды, уже куда-то делся.
– Валерка! – орёт мне откуда-то издали. – Иди сюда! Тут много!
Я было побежал. Да куда там. На поваленном дереве столько нашёл, что...
В общем, набрали мы грибов. Полные корзины. А их ещё столько вокруг, что хоть в карманы клади. Или дождевики снимай, да узелки или мешки из них делай. Но только мы об этом задумались, как пасмурно стало. Видим, дождь собирается, а местность-то вокруг вообще нам незнакомая и непонятная, да глухая к тому же. Но лес всё равно такой, что в нём от дождя не спрячешься, промокнешь до костей, так что выжидать нечего.
Макс тут заявляет:
– Я помню, в какой стороне река.
Ну что ж, хорошо. Пошли мы в ту сторону, в какую он помнил. Потом деревья стали реже, уже не лес, а так... полоса препятствий для спортивного ориентирования. И тут-то как раз и дождь пошёл. Мелкий такой, явно надолго. Ну, всё в общем. Точь-в-точь как в поговорке: «шёл дождь и два студента».
Но тут на наше счастье увидели мы среди этой полосы ориентирования какую-то тропку, которая вела, как утверждал Макс, туда, куда надо. А мне – что делать? Я всё об «изумрудах» думаю. Иду за ним просто, и всё.
И пришли мы к ещё одному ручью – а может, это был тот же самый, только довольно полноводный уже, и на нём мостки теперь. Правда выглядели они как-то... хлипко. Ну сами судите: две доски, лежащие непонятно на чём, рядом, правда, жерди из грязи торчат с палкою, прибитою поверх – перила, значит, такие. А Макс уже вошёл в роль ведущего следопыта и стал всматриваться туда и сюда, не найдётся ли путь понадёжнее. Да только не видно ничего. Ну, я и пошёл вперёд, раз он такой неуверенный. А дождь-то уже всё вокруг хорошо промочил, да ручей ещё под мостками хлюпает... поскользнулся я на мостках.
Упал, а падая, рукою махнул случайно, да корзинка из руки у меня и вылетела с грибами. Ну и вот. Я на мостках валяюсь вдоль и поперёк, грибы в корзинке в ручье уплывают, а Макс по берегу бегает и культурными послушническими словами на меня ругается, вроде «искушения», «чудотворца блаженного» и тому подобных высказываний. А я лежу, да подняться не решаюсь, уж больно хлипкие мостки, как бы совсем в воду не свалиться, всему целиком. Ну, кое-как ползком перебрался на ту сторону, выловил палкой свою корзинку в камышах и зову Макса.
А Макс уже по мосткам шёл. Как увидел он, что в корзинке моей грибов – словно кот наплакал, да и говорит укоризненно и горестно так:
– Эх, Мишарин-то ты Лошарин... – и сам тотчас на этих мостках свалился.
Ну, и его корзинка, понятное дело, тоже уплыла. Выловил я её там же, в этих камышах, несу Максу. И в ней теперь грибов стало еле заметно. Но и в ручье-то их, что интересно, не видать совсем, всё течением куда-то унесло, да по камышовым и коряжным закоулкам рассовало.
Ну, что делать. Теперь уж не до грибов нам стало – дождь всё-таки, как бы до костей не промокнуть. А болеть тоже совсем некстати, престольный праздник на носу, петь надо. Пошли мы дальше по этой дороге, а вокруг всё тот же редкий и низкорослый лесок, как бы посадка сосновая или можжевеловая.
И опять встретился нам тот лесник! Мы обрадовались.
– Ладно, – говорит, – не переживайте. Тут уже рядом совсем. Провожу вас, да и назад пойду.
Тут и дождь даже стих. Так хорошо нам и весело стало! Идём мы с Максом, корзинками пустыми помахиваем, по две горстки грибов у каждого на донышке болтается. А нам радостно, и с этим лесником о его безмолвии говорить хочется. Он сам ведь сказал: «безмолвие». И спросили мы его:
– А как же, скажите, живёте вы здесь? Вы ведь постоянно здесь живёте? В безмолвии...
Он задумался.
– Да, – говорит, – постоянно. Но безмолвие – штука такая... С ним нужно уметь справиться. Как вот есть в Японии рыба фугу. Кто готовить её не умеет, а съест – умрёт сразу.
Мы говорим:
– А вы-то... давно уже так, в лесниках, живёте?
Он посмотрел на нас, тихонько так по-своему улыбнулся и говорит:
– Давно. Но вот сколько лет живу, а и до сих пор ещё не знаю... как готовить.
Мы с Максом заулыбались:
– Так вы, по вашей логике, должны быть мёртвым уже! Если готовить рыбу фугу не умеете.
И тут он нас удивил:
– Ну, отчего же не умею? Вот фугу-то как раз и умею, – и достаёт из-за пазухи пирог большой. – Хотите, – говорит, – пирога с рыбой?
А мы с Максом уже смеёмся вообще.
– С какой рыбой-то? С фугой что ли?
Но он мирно так улыбнулся в ответ:
– Да нет, со стерлядью.
И объяснил потом:
– Стерлядью меня рыбаки угостили, да я в охотку и пирогов напёк... Взял вот один с собой. Берите, у меня в избушке ещё есть.
А мы уже от всех этих путешествий и приключений такие голодные стали, что уже не до рассуждений, что среда на дворе и день постный. Стоим, слюнками обливаемся. Разломил он нам его, дал каждому по половине. А сам ласково так улыбается.
– Ешьте, ребятки, – говорит, – ничего...
Идём мы дальше, пирог жуём, да его всё спрашиваем:
– А вы сразу лесником стали?
– Ну как то есть сразу? – он опять улыбается. – Не сразу. Вначале я в родился, да в школе учился.
– Ну, это само собой, – говорим мы. – А дальше-то, дальше?
А он тут так погрустнел немножко и говорит:
– А дальше я художником был. Картины писал всякие.
И только мы хотели его поподробнее об этом расспросить, как он остановился и стал объяснять нам:
– Ну вот, мы уже и пришли почти. Видите вон тот лесочек слева? Ага. Так вы в него не заходите, а пройдите правее... Так. И после видите, виднеется ряд вётел? Там уже река...
Стоим мы так на каком-то бугорке, от которого дальше уже плавный склон к реке начинался, а он нам объясняет. Пироги у нас в руках кончились, снова тучки набежали, дождь стал накрапывать.
– Давайте быстрее, ребята, а то сейчас ливанёт, – говорит он, а нам уходить не хочется, интересно же: художник!
Но он тихонько нас подталкивает так вперёд, идите, мол. А мы всё не идём.
– Ну ладно, с Богом! – сказал он. – Как хотите... Так что пошёл я.
Сказал он это... и словно бы исчез! Ну, то есть мы оборачиваемся к нему ещё спросить что-то, а его нет. Только ветви этих сосенок малорослых шевельнулись.
И что-то тут такое нас охватило, что бросили мы свои корзинки прямо на месте, да и бежать. Бежим, сами не знаем почему, ликуем, два таких фугиозуса, да ещё и дождь опять припустил. И в самом деле – зачем нам теперь корзинки, тем более, что и грибов в них почти нет? Зачем они нам вообще, когда и лес-то здесь такой, что грибы вроде есть, а вроде их и нет, а если и есть, то собрать их не знаешь как? В общем, чистый символ и ничего более.
И дальше мы, стоя за гранью страницы, за гранью бедного постижения, прощаемся с нами. То есть, теперь уже с ними. А они, два фугиозуса, всё идут и идут дальше... И Он, быть может, всё стоял вот так и смотрел на них, как они бежали и бежали, в странных случайностях пытаясь Его найти, хотя, как казалось им, с каждым шагом всё более удалялись от Него... И так они шли и шли, торопливо хлопая по грязи ногами, со слезами преодолевая тягостное наследие дураков – расстояние.
Ноябрь 2015 – Апрель 2016.