ЗА ГОРИЗОНТОМ
Тема настоящей главы экстрамоляция, прогноз – занятие неблагодарное и малопочтенное. Мы предпринимаем попытку выяснить, к каким последствиям может привести отмеченная ранее эволюция эталонной иерархии в будущем: что произойдет с ней в результате следующего метасистемного перехода. Будем исходить из того, что эволюция не кончилась на человеке, по крайней мере эволюция системы-"C---"Н (СТРАДАНИЕ И НАСЛАЖДЕНИЕ). Вполне возможно, что внешне наши «преемники» не будут отличаться от нас, во всяком случае, заметно; но система "C---"Н, а стало быть, и психика в целом должны измениться радикальным образом. Такой радикальный скачок может обеспечивать только метасистемный переход. Даже если род людской появился благодаря какому-то иному процессу (хотя мы убеждены в обратном), дальнейшая эволюция, во-первых, неизбежна – представление о человеке как о венце творенья всего лишь следствие антропоцентризма и самолюбования, а, во-вторых, также неизбежно должна протекать в форме метасистемного перехода.
Напомню, что эволюция системы "C---"Н характеризуется главным образом двумя процессами: усложнением языка системы и развитием эталонной иерархии. Нас в данной главе будет интересовать второе. Важнейшей особенностью развития эталонной иерархии по мере смены ТФС (ТИП ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ СИСТЕМЫ) является резкое возрастание роли ее вершины. Это возрастание сопровождается «кристаллизацией» вершины, увеличением однородности ее структуры, растущей дистанцией между нею и остальными этажами иерархии, стремительным ростом всего объема связей, как внутри вершины, так и вне ее. Уже сейчас вершина обладает абсолютным приоритетом в иерархии хотя бы только потому, что она – вершина. Но мало того, у людей во всяком случае, она является средоточием всей системы ассоциаций, фокусом, в котором так или иначе преломляются все образы, мечты, воспоминания, тревоги и надежды.
Правильнее, наверное, сказать, что хотя ассоциации связывают все уровни, ансамбли, гиганты, словом, все элементы всех родов памяти, «распределительным щитом» этой системы служит вершина эталонной иерархии. Роль вершины возрастает еще и потому, что по мере увеличения суммы ассоциаций она может все эффективнее контролировать нижние этажи, пропуская или блокируя «угодные» и, соответственно, «неугодные» ей ассоциации.
Очевидно, в дальнейшем процессы, происходящие в вершине иерархии и вокруг неё, будут продолжаться. Система коммуникаций уже сейчас глобальная, станет поистине тотальной и тем самым обеспечит вершине, по крайней мере в принципе, возможность тотального контроля над системой. Мы считаем, что нет никаких оснований полагать, будто значение вершины почему-либо перестанет возрастать. У людей она уже играет «гипертрофированную» (по сравнению с животными) роль. Принципиальная возможность реализовать все свои цели приведет или может привести к тому, что вершина подменит саму эталонную иерархию, т.е. превратится в некий «организм», способный управлять системой единолично.
Вероятно, «подмена» не совсем то слово. Речь идет о ситуации, когда значение вершины станет настолько огромным, а сеть коммуникаций, связывающая ее с остальными этажами иерархии, такой разветвленной, что определить «кто есть кто» будет практически невозможным.
Вместе с тем этот процесс нельзя трактовать как сращивание. Правильнее, видимо, говорить о «поглощении», - вершина узурпирует функцию всей эталонной иерархии. Это приведет, помимо прочего, еще и к тому, что вершина, как сейчас эталонная иерархия, возьмет на себя роль аппарата управления и распространит свой контроль, если не на всю работу системы "C---"Н, то, безусловно, на деятельность многих и важнейших ее механизмов. (Напомню еще раз, что мы говорим не об иерархии как таковой, а о реальном организме).
На практике единоличная власть вершины будет означать, что поведение наших потомков, этих гоминидов далекого будущего, может полностью подчиняться только одному – безгранично сложному, безгранично сильному, какому угодно, - но только одному чувству. Доказательство данной гипотезы станет одной из главных тем второй части работы. Здесь же попытаемся только показать принципиальную возможность безусловного доминирования в системе, а следовательно, и в поведении человека одной-единственной эмоции.
Как известно, и в наше время есть люди, чья жизнь – не физиология, естественно, а именно жизнь полностью подчинена одному чувству. Это душевнобольные, маньяки: но это и вполне здоровые люди – влюбленные. Конечно, не те из них, для которых главное в любви эротика, или которые влюбляются по десять раз в году или же просто такие, которые ни разу не изведали подлинной страсти. Речь идет о том, что называется «великой любовью», т.е. максимально сильное чувство, реализованное гигантом, чьи верхние этажи безусловно доминируют в эталонной иерархии.
Такого рода любовь, пусть даже не «великая», а просто сильная страсть может на первых порах восприниматься любящим как недуг, болезнь. Иллюстрацией такого ощущения служат многим страницы ряда крупнейших писателей (Роллан, Пруст, Моэм, Мориак и др.). В главе «Рождение гиганта» уже говорилось, что объективизация верхушки суперансамблей вообще порой сопровождается чувством утраты. Со стороны, поведение человека, одержимого сильной страстью, также выглядит не вполне нормальным. (Вспомним хотя бы историю Меджнуна и бедуинских старейшин у Низами). Но, конечно, ни один человек в здравом уме не спутает влюбленного с маньяком-параноиком, например.
С точки зрения процессов, происходящих в системе "C---"Н, разница между маньяком и влюбленным заключается в следующем.
У маньяка, как правило, резко деградирована вершина иерархии. Как мы помним, вершина эталонной иерархии это определенным образом организованная совокупность верхних этажей всех суперансамблей, реализуемых особо сложными эмоциями. В число этих эмоций у всех нормальных людей входят и чувства, характеризуемые категориями этики, т.е. содержащие в верхних этажах уровни этического класса. Туда же входят и часто не отличимые от первых уровни социального класса.
Именно уровни этих двух классов, как правило, больше всего страдают у маньяков. У многих из них, особенно в острой стадии болезни, эти классы совершенно изгоняются с вершины. Соответственно, верхние этажи других гигантов заполняют образовавшийся «вакуум» и в той или иной мере гипертрофируется. Последовательность разумеется, может быть и обратной: не гипертрофия наступает в результате «изгнания», «изгнание» - в результате гипертрофии. Так или иначе происходит резкое сокращение секций, составляющих вершину эталонной иерархии, причем в основном за счет уровней этического и социального классов.
Далее. Ансамбли, являющиеся фрагментами гигантов, расположены, как мы помним, по всей иерархии. Они обладают наиболее разветвленной и мощной сетью ассоциативных и «собственно иерархических» связей. Поэтому изгнание из верхних этажей сопровождается расстройством или частичным разрушением всей структуры эталонной иерархии. Кроме того, высшие секции этических и социальных гигантов являются главным цензором иерархии, именно они заставляют человека вести себя в соответствии с правилами общежития. Таким образом, деградация вершины у маньяков ведет к ликвидации цензуры (в социальном смысле). Конечно, какая-то цензура сохраняется – эту функцию автоматически выполняют доминирующий в системе гигант, но с точки зрения окружающих цензуры не существует. А так как вся иерархия к тому же дезорганизована, поведение больного становится неадекватным, хаотичным, непредсказуемым.
Что же касается влюбленного, то у него «гипертрофия» любовного гиганта также может привести к кратковременному не изгнанию, конечно, но подавлению верхних этажей других гигантов. Однако там дело никогда не доходит до крайностей. Причин этому несколько.
Во-первых, сам любовный гигант объективируется в приложении к другому, т.е. неизбежно содержит этические и социальные компоненты, причем, и те и другие размещены в его верхушке. Во-вторых, любовь это нормальное, «запрограммированное» состояние. Эталонная иерархия и вся система "C---"Н (см. гл. «Рождение гиганта») проделывают большую предварительную работу, поэтому новорожденный гигант «вписывается» и функционирует без особых потрясений для иерархии. И, в-третьих, ассоциативные связи любовного гиганта гораздо более обширны, чем у большинства остальных. Исключение, быть может, составляют чувства, так или иначе регламентируемые этикой или религией.
Размер и густота сети ассоциаций любовного гиганта, наличие в его верхних этажах многочисленных уровней этического и социального классов, а также неизбежные связи между этими и аналогичными уровнями других гигантов, - все это исключает возможность вытеснения из вершины уровней упомянутых классов. Таким образом, цензура иерархии в социальном плане остается неизменной, а поведение влюбленного – адекватным и в обычной мере предсказуемым.
И все же и маньяки, и влюбленные одержимы – их жизнь подчинена нюансам только одного чувства. Но эта одержимость достигается разными путями.
В первом случае, благодаря деградации вершины, т.е. в каком-то смысле вопреки ее роли в иерархии. Во втором – благодаря процессу гармонизации вершины. Огромное число ассоциаций, порожденные любовью, также как и интенсивность чувства, цементируют вершину, придают ей еще больший, чем обычно, вес. Конечно, и в во втором случае полного поглощения остальной иерархии не происходит, однако роль вершины, пусть лишь временно, неизмеримо возрастает. Не только цензура, не только поведение или главенствующие чувства безусловно подчиняются ей. То же самое, правда, в разной степени, делают едва ли не все механизмы системы – от самых важных до самых незначительных. Наиболее ярко экстраординарное значение «великой» любви в системе "C---"Н и, следовательно, резко возросшая роль гармонизированной ею вершины эталонной иерархии проявляется в модификации взаимоотношений системы и внешней среды.
Внешняя – «инициирующая» по нашему определению, среда включает, как мы помним, и отдельные механизмы системы "C---"Н. Если убрать эти механизмы, останется собственно внешняя среда. В обычных ситуациях ее роль в качестве непосредственного инициатора реализации констант несравненно значительнее любых механизмов системы. Однако у влюбленного это соотношение в какой-то мере меняется: не всегда, но часто на первый план выходит сама система. Воспоминания, например, т.е. переживание каких-то нюансов чувства инициируются чуть ли не всем, а по существу, ничем. Соответственно, интенсивность реализации констант колеблется не столько (или столько же) в зависимости от внешних воздействий, сколько благодаря собственным флуктуациям системы.
Еще одна характерная черта «великой» любви – отсутствие (субъективное, конечно) дискретности реализаций констант. Любовь воспринимается как сплошной поток чувства, а восприятие такого рода свидетельствует, что временные границы реализаций резко расширяются. Такое расширение характерно и для ряда других, достаточно интенсивных эмоций, например, горя, депрессии, острой физической боли и т.п. Но там реализуется отрицательная константа, а временные рамки реализации ее уровней или ансамблей и субъективно, и объективно вообще гораздо шире соответствующих рамок положительной. В любви же определить, какая константа преобладает в том или другом нюансе, обычно довольно трудно, но в любом случае длительность реализаций примерно одинакова и велика.
Сказанное о любви, как мне кажется, подтверждает наш тезис. Даже у современного человека, не говоря уж о его далеких потомках, в принципе возможно резкое увеличение роли вершины иерархии, очень кратковременный, но все же фактический захват ею функций основной массы остальных этажей. И в принципе также возможно, что узурпировавшая всю власть вершина будет управлять системой с помощью только одного чувства.
Собственно, к этому же подводят и более общие соображения. Хотя вершина представляет собой просто иерархию в иерархии, ее функции все-таки очень специфичны. Это цензура, общее руководство системой, единый и в значительной мере тотальный контроль над поведением. Эти функции легче выполнять, являясь монолитным организмом, когда отсутствуют фракции и фракционная борьба. Конечно, необходима масса обслуживающих механизмов, глобальная сеть коммуникаций, но все это уже сейчас есть у человека. Возрастание роли вершины – факт очевидный и закономерный – требует, естественно, и соответствующего возрастания числа упомянутых механизмов и связей. В условиях скачкообразного увеличения и роли, и всей массы связей, остальные этажи иерархии с каждым скачком все более теряют самостоятельное значение, превращаясь в специфические обслуживающие механизмы вершины.
Логично предположить, что очередной скачек окончательно ликвидирует самостоятельную роль прочих этажей, и вершина, таким образом, станет единоличным властелином системы. Вероятно, в этих условиях она со временем диссоциируется, но и это ничего принципиально не изменит. Образовавшаяся «супервершина» должна стремиться к еще большей однородности, так как сложность системы скачкообразно возрастает и управлять ею, соответственно, будет труднее. Наша гипотетическая супервершина, если она, конечно, возникнет, станет подлинным монолитом. А с точки зрения системы "C---"Н это значит, что вся она будет состоять из верхних секций только одного сверхгигантского ансамбля, т.е. всей системой будет управлять одно-единственное – безмерно сложное и сильное, но только одно чувство.
Попробуем теперь ответить на вопрос, что может означать единоличная власть вершины в более широком плане: не станет ли интегрированная общность, образовавшаяся в результате следующего метасистемного перехода, своего рода «Сверхжизнью»?. Под этим термином мы понимаем нечто такое – назовем это «формой существования Вселенной», что отличается от жизни так же, как жизнь – от физического мира, включая туда, конечно, и квазижизнь. Так как «лицо жизни» определяет игра абсолютов, полностью отсутствующих в физическом мире, «Сверхжизнь» по аналогии так же должна характеризоваться собственными константами (или «абсолютами»), которых физический мир и жизнь полностью лишены.
Разумеется, однозначно ответить на поставленный вопрос невозможно в принципе: речь может идти только о домыслах. И все же нам представляется, что, так сказать, «жизненное пространство» жизни окажется суженным. Развитие жизни это по преимуществу эргодический процесс. Мы видели, как в ходе эволюции усложнялся язык системы "C---"Н, последовательно расширялся спектр объективизации констант, усложнялись, становясь все богаче, способы и формы реализации, пока все это не достигло расцвета у человека. И вдруг, резкий перелом – некоторое, но вполне определенное обеднение: вместо огромного многообразия эмоций только одно чувство. Конечно, оно и одно, скорее всего, будет стоить больше, чем все наши чувства вместе взятые; «обеднение» в данном случае нельзя трактовать как деградацию языка системы. И все-таки «одно» и «много» - разные вещи.
Если наша гипотеза, согласно которой эволюция жизни, по крайней мере, с появлением человека, превратилась в относительно «упорядоченный» процесс, а разброс возможных состояний, т.е. в конечном счете «запас» их уменьшился, - если это предположение справедливо и если жизнь, тем не менее, действительно развивается по преимуществу эргодически, тогда в результате следующего метасистемного перехода она (жизнь), возможно, в той или иной мере лишиться степеней свободы. Однако, несмотря на свой скромный по сравнению с эволюцией в общепринятом смысле возраст, эволюция жизни, образно говоря, приобрела огромную «инерцию», погасить которую очень не просто. И если привычное широкое русло, точнее даже эстуарий, сменится вдруг тесниной, тогда, чтобы предотвратить катаклизм, понадобится, возможно, нечто совершенно отличное от всего, что мы знаем, - что-нибудь такое, что вообразить нам столь же трудно, как амебе или термиту наши радость и отчаяние.
Но эволюция жизни это не просто эргодический процесс, и в любом случае его нельзя назвать «чисто эргодическим». Не говоря уже о том, что эргодичность – это математическая абстракция, едва ли способная исчерпывающе охарактеризовать реальный, а тем более такой сложный процесс, эволюция, как только что отмечалось, имеет и весомый телеологический компонент. Мы не вкладываем в понятие «телеология» спиритуалистского содержания, а подразумеваем в данном случае (но только в данном) необходимость противостоять возрастанию энтропии. Полагаю, каждый согласится, что в этом смысле эволюцию безусловно можно назвать направленной.
Тенденция к интеграции; создание относительно примитивных гомеостатов – биологических роботов; появление и совершенствование несравненно более эффективных гомеостатов – системы "C---"Н живых организмов; стремление «подтянуть» жизнь до уровня возможностей эволюции квазижизни, в частности в целях использования наиболее радикальной формы интеграции – метасистемного перехода; «запоминание» всех удачных находок, всего, что может служить оружием в борьбе против хаоса, и, следовательно, неизбежность использования интеграционных процессов в будущем, - все это можно рассматривать как следствие направленности эволюции, стремления противостоять возрастанию энтропии. Но если в ходе данного противостояния уже возникли наши абсолюты – константы, не исключено, что в дальнейшем появятся и другие.
Разумеется, любые попытки угадать, какими они будут и когда появятся, совершенно бессмысленны. Можно лишь предположить, что если наши домыслы не вовсе абсурдны, ситуация будет напоминать ту, в которой оказались наши пра-пра-пращуры – первые собственно живые существа, первые «владельцы» (или «рабы», это уж как кому нравится) системы "C---"Н.
Если бы те же общественные насекомые обладали чувством юмора, они вдоволь посмеялись бы, глядя на диковинное поведение, бедность реакций, неприспособленность, массовую и часто бессмысленную гибель этих пионеров жизни. И уж совсем гомерический хохот вызвали бы их неуклюжие попытки интеграции. Но хорошо смеется тот, кто смеется последним. Сегодня мы догадываемся, что насекомые просто «ошибка» эволюции – роботы, которым с самого начала не суждено было стать живыми. Так же и эмоциональная «бедность», своего рода «супермонизм» наших далеких потомков может вызывать пренебрежение, насмешки, даже брезгливость современников, но именно им принадлежит Будущее.
Однако если они действительно станут пионерами Сверхжизни, это не значит, что сама Сверхжизнь возникнет в результате метасистемного перехода. Последний послужит вспомогательным инструментом и только. Абсолюты не побочный продукт системных превращений, а явление Вселенского масштаба. Анализ причин этого явления требует, говоря метафорически, некоторых усилий; во всяком случае он несовместим с популярным характером данной работы.
Поэтому подчеркнём только, что вне зависимости от того, верны наши предположения или нет, новые абсолюты, если они конечно, возникнут, не «отменят» старые. Как жизнь не уничтожила ни одного закона физического мира, так и Сверхжизнь не уничтожит ни страдания, ни наслаждения, ни системы "C---"Н. Что бы ни понимать под словом «рай», ни нам, ни нашим самым далеким потомкам он не грозит – страдание пребудет вовеки.
Продолжение следует
anastace@mail.ru