Роковые яйца -М. Булгакова и мировая фантастика (Сангье) / Проза.ру

         МИХАИЛ БУЛГАКОВ И ТРАДИЦИИ МИРОВОЙ ФАНТАСТИКИ

   В ночной редакции газеты «Известия» ярко горели шары, и толстый выпускающий редактор на свинцовом столе верстал вторую полосу с телеграммами «По Союзу Республик». Одна гранка попалась ему на глаза, он всмотрелся в неё через пенсне и захохотал На узенькой полоске сырой бумаги было напечатано: ”...В уезде появилась курица величиною с лошадь и лягается, как конь. Вместо хвоста у нее буржуазные дамские перья”.
Наборщики страшно хохотали.
         — В мое время, — заговорил выпускающий, хихикая жирно, — ...допивались до слонов. Это верно. А теперь, стало быть, до страусов.
            ______________________________________

            М.А. Булгаков. Роковые яйца

            ТРАДИЦИИ КУЛЬТУРЫ И ВЗРЫВ. На творчество человека разносторонне образованного и в чём-то талантливого его биография оказывает решающую роль: талант весь вырос из прошлого, культурные традиции эпохи в его созданиях обычно читаемы как по прописи. И совсем не то -– иначе у гения! В творчестве гения культурный уровень его устремлений иногда весьма бурно расходится с контекстом эпохи. Спутник гениальности – новаторство, поэтому даже уважая старые традиции, гений невольно их ломает: и вот перед нами совершенно новое отражение облика эпохи… Проходит время: специалисты находят в гениальном творении какие-то черты личной биографии, массовому же читателю это не так уж и важно (признаемся!).

   Массовый читатель видит в полюбившемся произведении таинственным образом отражённые черты его, читателя, времени, до которого гений не дожил, но которое предвидел. Как это происходит, – биография творца едва-ли объяснит: и никто до конца не объяснит. Плодотворнее будет, произведение наложив на контекст эпохи, здесь поискать взаимно созвучные или резко несозвучные черты.

СПОСИМ ИНАЧЕ: времени создания конкретного фантастического произведения каковы были традиции социальной фантастики – в них что новый фантаст отринул и разрушил, а что принял?
            *       *       *

            «ЖЁЛТАЯ ОПАСНОСТЬ» И ОПИУМ.(ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ КРАТКИЙ ОБЗОР!) Бабкой буйной социальной фантастики была человеколюбивая утопия - фантазия о том, как счастливо будут жить люди в государствах будущего. Таковы - «Утопия» (1516 г.) Томаса Мора, Френсис Бекон «Новая Атлантида» (1623 г.) философа Френсис Бекона. Программой утопического социализма стал «Город солнца» (1623 г.) Томазо Кампанелла, католического священника и итальянского бунтовщика – подпольщика. Но время шло – идеальное государство так и не образовалось, мир сотрясали войны. «Что будет дальше?» Этим вопросом озабоченный читатель с 1780 по 1914 год получил около 400 литературных пророчеств о грядущей «последней» войне на английском, французском и немецком языках. Но сначала вернёмся кпозитивной предыстории европейской фантастики.

   ЖЮЛЬ ВЕРН(1838 – 1905), безусловно, – классик приключенческой литературы и основоположник жанра научной фантастики: 66 романов, 30 пьес, рассказы… Творчество этого непоколебимого французского гуманиста проникнуто верой в прогресс и силу благой силой познавательной мысли человека. Сочувственно описывает Ж.Верн и борьбу народов за национальное освобождение.

   У Ж.Верна добро и зло в лицах героев категорично разделены: читателю предоставляется чёткий «воспитательный» выбор, уже которое поколение приносящий вполне благотворные моральные плоды. Книги Ж. Верна занимали и занимают одно из первых мест по переводимости в мире. Популярность их в России на рубеже 19-20 века была такова, что многие гимназисты пробовали писать повести якобы своих приключений по образцу Верна. (Прадед автора этой статьи тоже писал такой роман: начало его в гимназической тетрадочке сохранилось в семейном архиве.)

      На гуманистической высоте Ж.Верна европейская фантастика не удержалась. С совершенствованием оружия массового поражения вера в благотворность прогресса поуменьшилась: к концу XIX века фантастику уже омрачала густая тень - схема военно политических ожиданий. На параноидальной границе этой схемы убеждённость в «желтой опасности» уживалась с личностями демонических изобретателей и потенциальных диктаторов, мечтающих покорить мир новоизобретённым оружием в диапазоне от бомб до мощного гипноза. Объектом нашего внимания сейчас сделается в этой политической тени наиболее агрессивная фантастика.

            «ЖЁЛТАЯ ОПАСНОСТЬ» – совсем не лихорадка, но близящееся уничтожительное нашествие желтокожих да вообще восточных рас на Европу. «Жёлтая опасность» (1898) М.В. Шипа – о всемирной китайской агрессии; капитана Данри (Псевд. фр. политика Эмиля Дриана) «Черное нашествие» (1896) – о вторжении в Европу орд африканских фанатиков-мусульман; Фердинанда Г. Граутофа «Банзай!» (1908) – о японском нападении на Соединенные Штаты. Вывод из подобных "приключений" ясен: вооружайся и нападай первый!

   Из этого сорта литературы благотворно выделяется «Война миров» (1895) – первый роман молодого Гэрберта Уэлса и тоже впервые – на тему о войне между людьми и инопланетянами. Захватчики - марсиане – спруто образные, питающиеся чужой кровью мозги – нуждаются в новых колониях. И совсем пропасть бы не организованным и между собою несогласным землянам, да на их счастье марсиане погибают от земных микробов вместе с выпитой земной кровью в их организмы занесённых. Марсиане то погибают, но остаётся вопрос: сколько агрессивным странам ещё осталось до превращения в подобие этих паразитических марсиан?..

      Злободневный роман Уэлса был воспринят как резкая критика колонизаторской политики имперской Великобритании: совсем не бездушная техника, но утерявшие критерии добра и зла люди и государства виноваты в жестокости века. На протяжении всего творческого пути великого фантаста Г.Уэлса более «технических моментов» интересовали проблемы морали: всегда ли прогресс и развитие науки оправдывают якобы вынужденную жестокость? Уже следующий свой роман - «Остров доктора Моро» - Уэльс освободит от эффектных, но мешающих моральному осмыслению инопланетных кораблей и космсических сражений.

   СОДЕРЖАНИЕ «ОСТРОВА ДОКТОРА МОРО» (1896 г.): на материке осуждаемый за зверские опыты, учёный – вивисектор доктор Моро на затерянном в океане острове продолжает превращать животных в зверолюдей. Однако "мораль" у этих сотворённых скальпелем людей остаётся большею частью звериная. Тем не менее автор заставляет читателя сочувствовать истязаемым скальпелем хирурга. Есть даже сцена, где распятая на хирургическом столе пума рождает аналогии с распятием Христа... Тут главный пункт рассказа Уэлса: жестокий доктор Моро одержим идеей создать лучую расу людей, чем её создал Бог... А цивилизация в целом что "творит"?.. Войны, насилия... Посторонних на острове нет – управы над бездушным экспериментатором нет. Но одно из произведённых чудовищной операцией существ убивает "творца": так автор в роли судьбы выносит приговор не только одному персонажу, но и вообще использованию науки в бесчеловечных целях. Зверо-люди постепенно возвращаются к животному состоянию.

   После визитов в Россию в 1914 и 1920 гг. появляется книга очерков Уэлса «Россия во мгле» (1920 г.), где попытка построения в нашей стране нового справедливого общества оценена зарубежным фантастом довольно скептически: зверо-люди людьми вполне не станут, потому что и "творцы" этих новых людей сами подобны Моро. Тем не менее в 1922 г. с надлежащим коммунистическим предисловием, но и без особых препон очерки Уэлса являются в русском переводе, издаются и другие хорошо читаемые произведения всемирно известного фантаста-гуманиста (ссорится с писателем, слово которого имело европейский отклик правительство молодой республики не нашло нужным.).

   Другой весьма тиражный в России писатель Джек Лондон тоже отдал дань моде краткостью похожим на конспективный отчёт и не самым лучшим своим рассказом «Беспримерное нашествие» (1910 г.): пророчеством о в 1976 г. отбитом китайским нашествии на Европу. Этот никогда не рекомендованный для советской школы рассказ поражает нехарактерными для Дж.Лондона анти-гуманизмом (мода либо с деньгами у автора, верно, было совсем туго?..). Есть, правда,в «Беспримерном...» важное достоинство краткости: его три странички удобно анализировать вместо всех увесистых "жёлтых-чёрных и фиолетовых нашествий". Что мы ниже и сделаем: сравним «Беспримерное...» с «Китайской историей» М.А. Булгакова.

В "БЕСПРИМЕРНОМ НАШЕСТВИИ" Европа отбила китайскую агрессию бактериальной войной. Китай до единого человека весь вымер, и в 1887 «все нации торжественно обязались никогда не применять друг против друга лабораторной войны, которую они пустили в ход при нашествии на Китай». (Весьма гуманное соглашение!)

   Именно такую доступную в Россию литературу - Верна и Уэлса вперемешку с "нашествиями" - читали примерно одного с юным Булгаковым поколения и будущие коммунисты, и будущие белогвардейцы: дело было за выводами. Отдал ли выросший писатель дань теме «жёлтой опасности»? Отдал – весьма кратенько, зато и весьма нестандартно. Речь пойдёт о только в элементах опиумных видений фантастическом коротеньком рассказике Булгакова «Китайская история. 6 картин вместо рассказа» (1923 г. – См. Примеч. 1) Но сначала ненадолго вернёмся к Джеку Лондону и к политике: ведь самая фантастическая фантастика зависима от политики.

   «БЕСПРИМЕРНОЕ НАШЕСТВИЕ» И «КИТАЙСКАЯ ИСТОРИЯ» В СВЕТЕ ПОЛИТИКИ. К середине 1890 годов перейдя к захватнической политике, Япония в ходе японо-китайской войны 1894 -1895 г. победила Китай. После, в 1905 Япония выиграла войну с Россией: это была реальность. «Кто следующий?!» – такой назревший в Европе назрел вопрос породил новую волну «жёлтой» фантастики, пример которой и есть «Беспримерное нашествие» Лондона. Теперь подробнее о сюжете «Беспримерного...»: к 1970 г. Японию, в свою очередь, победил Китай, население которого превысило всё население Европы.

   Между Европой и Китаем "н е было о б щ е г о п с и х о л о г и ч е с к о г о я з ы к а": «Западный ум, проникнув в китайскую душу на небольшую глубину, оказался в запутанном лабиринте. Китайский ум проник в западную душу на столь же короткое расстояние и уперся в глухую, непонятную стену…» Зато массы наводнивших Европу китайцев грозили в скором будущем без всякой войны вытеснить хозяев земли.

   Европе угрожало – стать китайской колонией. Начав против Китая крестовый поход ,Европа просчиталась: объединёная европейская армия по численности не могла противостоять китайской… Тогда явился один гений (личность никак не описана - нет черт демонизма), подсказавший нужный ход: вместо бомб «бактерии, микробы и бациллы всех… болезней, взрощенных в лабораториях Запада, обрушились на Китай вместе с градом стеклянных пробирок». В Китае вспыхнули массовые эпидемии:

«Всего ужаснее, пожалуй, было бегство людей. В нем участвовали многие миллионы, бросившиеся к границам империи, где их останавливали и поворачивали вспять колоссальные армии Запада. Избиение обезумевших полчищ на границах приняло чудовищные размеры… Запертым в огромной и зараженной бойне, утратившим всякую организацию и связи между собой, им оставалось только умирать. Спасенья не было… Летом и осенью 1976 года Китай представлял собой кромешный ад… Сотни миллионов трупов лежали неубранными… Людоедство, убийства, безумие царили в стране. Так погибал Китай».

   Когда месяца через два месяца от населения Китая осталась лишь море трупов, Европа очистила землю и колонизировала её: «В 1982 году и в последующие годы в Китае образовалось счастливое смешение наций; это был колоссальный и успешный эксперимент скрещивания...» - на горе мертвецов, добавим мы. Где же обычная борьба Лондона за права человека?! И какова в свыете этого рассказа в те годы должна была быть обще европейская ненависть к жёлтой расе? Представьте теперь, как на фоне таких фантастических нашествий воспринималась на Западе революция 1917-го?! Теперь ещё и коммунистические орды красных варваров угрожали Европе... И совсем не так вопрос будет поставлен в «Китайской истории».

   ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАКТ. В России в годы не фантастической - реальной первой мировой войны случилась острая нехватка рабочих рук: сказалась неоднократная мобилизация и высылка всех граждан – выходцев из Германии. Поэтому рабочая сила – в немалом количестве китайцы – завозились в европейскую часть России с Дальнего Востока и из Манчжурии. Россию этого времени Арк. Аверченко сравнивает с оккупированным, разбитым домом. Культурные жильцы выехали, новые въехали:

   «В выбитое окно тянет сырым ветерком, на полу... окурки... Переехала сюда "новая власть"... На окнах появились десятки опорожненных бутылок, огрызков засохшей колбасы... На стене на огромных крюках - ружья, в углу обрывок израсходованной пулеметной ленты и старые полуистлевшие обмотки... Нога все время наталкивается то на пустую консервную коробку, то на расплющенную голову селедки... Приходит новый хозяин. В мокрой, пахнущей кислым, шинели, отяжелевший от спирта-сырца, валится прямо - на диван.

   А в бывшем кабинете помещаются угрюмые латыши, а в бывшей детской, где еще валяется забытый игрушечный зайчонок с оторванными лапами, спят вонючие китайцы и "красные башкиры"...» (Арк. Аверченко. Дюжина ножей в спину революции: Усадьба и городская квартира).

         Злободневная и схваченная с натуры картинка, - что и говорить: в первые годы для защиты революции привлекали и амнистированных бандитов, и нанимали инородцев. Но взгляд Аверченко - классовый взгляд на «хамское нашествие» со стороны. Булгаков так не хочет. Верный заветам Достоевского Булгаков будет пытаться искать в Каждом ч е л о в е к е ч е л о в е к а. Пусть примитивен уровень сознания революционным ураганом занесённого в Россию х о д и (жаргонный эпитет китайца) Сен Зин По, но он - человек... И вот у Булгаква этот ходя - китаец стоит на не поименованной прямо Красной площади:

      «КАРТИНА 1. РЕКА И ЧАСЫ. ...Это был замечательный ходя, настоящий шафранный представитель Небесной империи, лет 25, а может быть, и сорока? Черт его знает! Кажется, ему было 23 года…» – разброс возможного возраста делает х о д ю как бы символическим китайцем в о о б щ е.

      Этот в о о б щ е х о д я предположительно находится в Москве на Красной площади(город показан у Булгакова в гоголевской манере - как обобщение России): «Никто не знает, почему загадочный ходя пролетел, как сухой листик, несколько тысяч верст и оказался на берегу реки под изгрызенной зубчатой стеной... Денег у ходи не было ни гроша», - тут по Дж. Лондону должно бы быть столкновение двух сознаний... Но некому внешне сталкиваться, потому что чужак словно как в безлюдной пустыне:

   «Одного взгляда на реку было достаточно, чтобы убедиться, что это дьявольски холодная, чужая река... Ноздреватый гранит… за рекой - опять гранит, а за гранитом дома, каменные дома, черт знает сколько домов... Ну, уж небо было хуже всего. Серое-пресерое, грязное-прегрязное... и очень низко, цепляясь за орлы и луковицы, торчащие за стеной, ползли по серому небу, выпятив брюхо, жирные тучи... Совершенно очевидно было, что если не сейчас, то немного погодя все-таки пойдет из этого неба холодный, мокрый снег, и вообще ничего хорошего, сытного и приятного под таким небом произойти не может...
- О-о-о! - что-то пробормотал ходя и еще тоскливо прибавил несколько слов на никому не понятном языке.

   Ходя зажмурил глаза, и тотчас же всплыло перед ним очень жаркое круглое солнце, очень желтая пыльная дорога, в стороне, как золотая стена,гаолян, потом два раскидистых дуба, от которых на растрескавшейся земле лежала резная тень... И будто бы ходя, маленький... жевал очень вкусную лепешку... У матери на коромысле два ведра, а в ведрах студеная вода... Ходю, как бритвой, резнуло внутри, и он решил, что опять он поедет через огромные пространства. Ехать - как? Есть - что? Как-нибудь. Китай-са... Пусти ваг-о-о-н...

   За углом зубчатой громады высоко заиграла колокольная музыка. Колокола лепетали невнятно, вперебой, но все же было очевидно, что они хотят сыграть складно и победоносно какую-то мелодию...(ХОТЯТ, НО ПОКА НЕ МОГУТ... - ЭТО СИМВОЛИЧНО!) Ходя глубоко вздохнул, проводил взглядом тарахтящую ободранную мотоциклетку, въехавшую прямо в башню... и ушел в неизвестном направлении....»

   От такого контакта с сознанием целой опустошённой войной и революцией страны х о д я пытается убежать в опиумные грёзы. А с точки зрения Автора рассказа махом сметена и лондоновская, и Аверченко постановка проблемы о поиске психологически общего языка между странами: сметена односторонне агрессивная постановка, но не сама древнейшая проблема контакта "нового и старого", "своего и чужого".

      "КИТАЙСКАЯ ИСТОРИЯ" - КАРТИНА II. «ЧЕРНЫЙ ДЫМ. ХРУСТАЛЬНЫЙ ЗАЛ…» Уже в названии пародия: на из романа Чернышевского «Что делать?» (1863 г.) Третий сон Веры Павловны о Хрустальном дворце, в котором будут жить грядущие освобождённые революцией поколения. Со этим сном о Хрустальном дворце спорил Достоевский в «Записках из подполья» (1864 г.) Теперь это светлое будущее, вроде бы,настало?!

      «На грязной окраине в двухэтажном домике… по вонючему коридору, за дверью, обитой рваной в клочья клеенкой… сидел очень пожилой китаец… Лицо у него было как кора, и глаза, когда китаец открывал заслонку, казались злыми, как у демона, а когда закрывал – печальными, глубокими и холодными…» У старика куря опиум, ходя под улетающий из трубки чёрный дым грезит:

      В опиумных грёзах х о д я: «Жил в хрустальном зале под огромными часами, которые звенели каждую минуту... Звон пробуждал смех в хрустале, и выходил очень радостный Ленин в желтой кофте (жёлтый - цвет солнца и императорский цвет), с огромной блестящей и тугой косой... Он схватывал за хвост стрелку-маятник и гнал ее вправо - тогда часы звенели налево, а когда гнал влево – колокола звенели направо... Ленин водил х о д ю на балкон - показывать Красную Армию. Жить - в хрустальном зале. Тепло – есть...»

      А что было в действительности? «Из слов старого китаезы выходило... хлеб – нет. Никакой – нет. Сам – голодный. Торговать - нет и нет... Старые китайские глаза при этом совершенно прятались в раскосые щели, и огни из печки не могли пробить их таинственную глубину. – Что есть? – Холодно – есть. Чека ловила – есть...» «Холодно», – и для русского и для китайца. В х о д и н ы х опиумных грёзах Ленин с китайской косой облачён в императорский цвет. Обманутая поэтичностью, не заметила революционная цензура в рассказе выхода на излюбленную Булгаковым тему тиранической власти.

   Спасаясь от голода и холода х о д я записывается в «железный» пулемётный полк Красной армии: «Хлеб с чаем переваривались в желудке, давая ощущение приятной истомы», – больше х о д я до самой смерти так ничего в происходящем и не понял. Общим психологическим языком оказался хлеб и несколько выученных х о д е й русских матерных слов.

   КАРТИНА V. «ВИРТУОЗ! ВИРТУОЗ!» Х о д я Сен-Зин-По оказался гениальным пулемётчиком: «Говорили, как х о д я головы отрезает на 2 тысячи шагов… В агатовых косых глазах от рождения сидела чудесная прицельная панорама…»; «Командир полка говорил басом...: "Сукин сын какой-то! - И, восхищенно пожимая плечами, прибавил, поворачиваясь к Сен-Зин-По: - Ему премиальные надо платить"» - за точность убийства. Ставка на победу ценой массовых убийств - вполне общий психологический язык тоталитаризма.

   КАРТИНА IV. «КИТАЙСКИЙ КАМРАД. И оказался ходя через два дня после этого в гигантском зале... на деревянных нарах...» - попал в пулемётный полк. КАРТИНА VI. «БЛИСТАТЕЛЬНЫЙ ДЕБЮТ…» – он же оказался и концом. Красный полк уничтожили белые: «Держа винтовку на изготовку, задыхаясь в беге, опережая цепь, рвался справа к Сен-Зин-По меднолицый юнкер... Ходя встал, усилием воли задавил в себе боль в груди и ту зловещую тревогу, что вдруг стеснила сердце... Ехать, ехать домой. (проблеск сознания!) Глуша боль, он вызвал на раскосом лице лучезарные венчики (улыбку, с которой всегда обращался к белым) и, теперь уже ясно чувствуя, что надежда умирает, все-таки сказал, обращаясь к небу: "Премиали... карасни виртузи... палати! Палати!" (Ведь всё это время он просто пытался заработать денег на дорогу домой!)

   И гигантский медно-красный юнкер ударил его, тяжко размахнувшись штыком, в горло, так, что перебил ему позвоночный столб. Черные часы с золотыми стрелками успели прозвенеть мелодию грохочущими медными колоколами, и вокруг ходи засверкал хрустальный зал... И ходя, безбольный и спокойный, с примерзшей к лицу улыбкой, не слышал, как юнкера кололи его штыками» - старая пушкинская-гоголевская и Достоевского тема "человек и государство".

      Кроме нескольких знаемых цензурных русских слов с товарищами по полку общаясь с помощью мата, за что – за какие идеалы умер ходя Сен-Зин-По? А за какие идеалы умирают без выбора правительством посылаемые на войны солдаты?.. Х о д ю Автор ставит в ряд «маленьких людей» Гоголя и «униженных» Достоевского: униженному можно посочувствовать, - х о д я читателю совсем не противен. Тем не менее, х о д я - убийца, а подобное - привлекает подобное.

      «Как есть пулеметчик Сен-Зин-По железного полка гордость и виртуоз...» Виртуоз убийства, - даже с точки зрения классовой ненависти неосознанного убийства за хлеб. По сравнению с «Небывалым нашествием» какой в «Китайской истории» яростный протест против якобы справедливости ценой жизней: и жёлтое, и красное, и белое – всех красок нашествия одинаковы.

      Обратим внимание: выходит так, что за убийства именно Небо (только такой синоним Бога и Провидения дозволялся после революции) «заплатило» пулемётчику смертью. Булгаков всегда был склонен к вселенско апокалиптическим концам: как может писатель дать «рецепт» милосердия или поправления общества, когда люди до этого сами ещё не дошли?! Писатель – не диктатор. Писатель может только влечь в нужную сторону эмоциональной художественностью – как Жюль Верн, как Герберт Уэлс. А уж писать неизвестно на что могущие толкнуть людей страшилки... это знаете-ли, по выражению гоголевского Акакия Акакиевича Башмачкина как-то «не того...»

            Эмоциональная поэтичность «Китайской истории» не даст читателю заснуть в якобы логичной государственной целесообразности убийств. От обычного опиума х о д и н ы грёзы были вполне мирные. Политический, влекущий к истреблению себе подобных лозунговый опиум – хуже настоящего: показано, в «Китайской истории», кажется, довольно ясно. И всё-таки в анализе «Китайской...» будто чего то не хватает? - всё казалось автору этой статьи. И тогда автор произвёл не приветствуемый в литературоведении, но законный в публицистике опыт: рассказ был вручён на прочтение нынешнему прилично среднему старшекласснику (10 класс).

   «Ничего так, - сказал старшеклассник, - не нудно и коротко...» - «А х о д я тебе понравился?» - «Х о д я?.. Ну, точно он похож на эмигрантов этих... Которых теперь у нас тоже много. Он... на своём месте х о д я. Вот юнкер, - тот противный...» - «Ты же боевики то с убийствами часто смотришь: разве не привык?»

   Старшеклассник озабоченно задумался: «Там... не так убивают...» - «Походя, - ты хотел сказать?» - «Вроде того... То есть, точно не меня...» (Умный мальчик!) - «А в рассказе?» - «Да, понимаете, - будто меня этим штыком по горлу... Тут мне и жалко ходю и командира стало!», - и автору захотелось обнять старшеклассника. Правильно! За любые - самые на вид справедливые лозунги - убивающего жалеть нельзя, - против природы человека! Гибнущего уже можно пожалеть, что ещё не означает оправдания им совершённых убийств.

            В "КИТАЙСКОЙ ИСТОРИИ"! картина последнего боя: «Все кругом сломалось и полетело куда-то. Полк сзади раздробленно вспыхивал треском и погасал. Еле дыша от жгучей боли в груди, ходя, повернувшись, увидел сзади летящую в туче массу всадников, которые обрушились туда, где гремел железный полк. Пулеметчик справа исчез. А к холму, огибая его полулунием, бежали цепями люди в зеленом, и их наплечья поблескивали золотыми пятнами. С каждым мигом их становилось все больше, и ходя начал уже различать медные лица. Проскрипев от боли, ходя растерянно глянул, схватился за ручки, повел ствол и загремел. Лица и золотые пятна стали проваливаться в траву перед ходей. Справа зато они выросли и неслись к ходе.

   Рядом появился командир пулеметного взвода. Ходя смутно и мгновенно видел, что кровь течет у него по левому рукаву. Командир ничего не прокричал ходе. Вытянувшись во весь рост, он протянул правую руку и сухо выстрелил в набегавших. Затем, на глазах пораженного ходи, сунул дуло маузера себе в рот и выстрелил...» - нет! Нет у Автора повести ненависти или пристрастия ни к красным, ни к белым. Только ненависть к войне и убийствам: Автор их своими глазами видел. Пусть лучше почитают люди, чем снова...

      Так вот Булгаков на трёх журнальных страничках смял и выбросил в мусор все около 400 экземпляров фантастики о всяческих жутких нашествиях откуда то и з в н е - из-за кордона. Исток "нашествий" один - вырвавшаяся на волю злоба и властолюбие. Поэтому модную тему мирового диктатора Булгаков приберёг на будущее, чтобы её в скором будущем возвратить в пределы гётевской темы познания из «Фауста» – к проблеме изначально трагичной двойственности культуры. Изобретает высокоморальный гений - использую другие, средние... Подумай, гений!

            *          *          *

            В Европе социальная фантастика около 1920-х годов оставалась весьма востребованной: мир – политическая карта, отношения продолжали стремительно менялись. «Что будет дальше?» – простор для фантазийных прогнозов по прежнему был широкий. Но теперь каждый новый автор таких прогнозов волею – неволею попадал уже в слишком определённую колею: утопия, антиутопия, супер техническая или космическая война, ответственность ученого за свои изобретения.

      История предложила русским фантастам ими блестяще использованный козырь: все уже разработанные и понравившиеся им сюжетные элементы социальной фантастики можно было совмещать с внешне удавшимися революционными устремлениями. Известнейший русский фантаст Александра Беляев силой своей мысли удачно сочетал технические новинки, моральные проблемы и мировую революцию: «Голова профессора Доуэля» (1925 г. Рабочая газета»); «Властелин мира» (октябрь – ноябрь 1926 г. газета «Гудок» где сотрудничал и Булгаков). У Беляева мировая революция устойчиво начинаясь в России, охватывает и Запад. Творцы идей не для народа автором осуждались, но мировая революция всегда успевала во время на блага народу овладеть опасными изобретениями. (Хотелось бы нам, чтобы это было реальностью!..)

      НАПРИМЕР, во «Властелине мира» изобретатель - диктатор Штирнер подчинил себе особым внушающим мысли прибором всю Германии. Но настоящей любви к себе технически внушить нельзя. В итоге осуждая себя, диктатор программирует свой прибор на стирание в собственной памяти всего прошлого и внушении самому себе другой светлой личности.

            «АЭЛИТА» — фантастический роман (1923 г.) уже А.Н. Толстого о путешествии землян на Марс, что способствовало революции на Марсе... На самом-то деле «Аэлита» в первую очередь - о непогашенной огромными космическими пространствами любви, потому и читают его до их пор. «Гиперболоид инженера Гарина» (1928) – авантюрно – героико – революционный роман того же автора.

      Гарин - русский инженер, создатель гиперболоида, одержимый идеей мирового господства, на короткое время диктатор США с помощью американского банкира Роллинга. Гарин изобрёл аппарат – гиперболоид, генерирующий ультрафиолетовый луч небывалой мощности. С помощью этого луча из недр земли добывают платину, золото. С помощью этого луча и убивают... Но луч не смог остановить восстание рабочих.(2)
__________________________________________

            АНТИ-УТОПИЯ против УТОПИИ. Для критиков нового строя в России оставался только путь анти-утопии: так в роман Евгения Замятина «МЫ» (1920) около 32 века под управлением Благодетеля построено общество такого тоталитарного контроля, что у людей вместо имён только «нумера». Но люди остаются людьми: человек хочет быть не запрограммированным и где-то за стеной в лесах ещё живут какие-то дикари... Опубликованный в 1924 г. за границей роман вызвал травлю Замятина в России.

      В эмиграции Аркадий Аверченко создавал изящные памфлеты - антиутопии, где предсказывал полное уничтожение в России самой идеи о книге (Дюжина ножей в спину революции. Эволюция русской книги. 1921 г.). Ранняя проза Булгакова – его фельетоны для газеты «Гудок» 1920-х гг. – по внешнему стилю близкие к рассказам Аверченко, проблему захватывают глубже, как уже было показано. Кроме того в размере фельетона возможно было обличать только отдельные недостатки… Жанр социальной фантастики манил и общественная мода тому способствовала.

            *          *          *

            Бог знает почему… но только в гигантской кипящей Москве вдруг заговорили о луче и о профессоре Персикове… Известие о чудодейственном открытии прыгало, как подстреленная птица, в светящейся столице, то исчезая, то вновь взвиваясь, до половины июля, пока на 20-й странице газеты «Известия» под заголовком «Новости науки и техники» не появилась короткая заметка, трактующая о луче. Сказано было глухо, что известный профессор IV университета изобрел луч, невероятно повышающий жизнедеятельность низших организмов…
            _______________________________
            М.А. Булгаков. Роковые яйца

      «РОКОВЫЕ ЯЙЦА» – ПОВЕСТЬ О БУДУЩЕМ. Первая крупная вещь Булгакова в жанре собственно фантастики – повесть «Роковые яйца». Как и Достоевский, Булгаков брал элементы сюжетов из газет. А в газетах в 1920-е печаталось иногда такое... В 1921 г. от Максимилиана Волошина прислали Булгакову вырезанную из феодосийской газеты заметку: в районе горы Карадаг объявился огромный змей. Это послужило внешним толчком. А уж небывалой мощности лучей в мировой фантастике тогда уже хватало.

   По количеству публикаций и тиражу «Роковые яйца» стали самым широко распространенным из прижизненных булгаковских творений: в 1925 и 1926 годах ее опубликовал сборник «Недра», тот самый, где отказались взять «Белую гвардию», а кроме того, повесть под первоначальным названием «Красный луч» (к концу снова – «Роковые яйца») напечатана в журнале «Красная панорама» (№ 19 –22, 24 за 1925 год). С тех пор и до сего, кажется, времени в этой повести остаётся незамеченным один странный фактик!

   Начало-то первой в жанре социальной фантастики повести Булгакова неожиданно оказывается как под копирку снятым с частого начала романов Жюля Верна: «26 июля 1864 года при сильном северо-восточном ветре мчалась, на всех парах вдоль Северного пролива великолепная яхта…» («Дети капитана Гранта», 1868 г.);
- «Второго февраля 1873 года шхуна-бриг «Пилигрим» находилась под 43°57' южной широты и 165°19" западной долготы от Гринвича….; («Пятнадцатилетний капитан», 1878 г.);
- «В шесть часов утра 9 сентября 1831 года капитан вышел из своей каюты и поднялся на мостик. На востоке занималась заря…» (Удивительные приключения дядюшки Антифера», 1894 г.). И если не в первой строчке, то на середине либо к концу первой страницы - таково начало доброй половины жюль-верновских романов.

      Сравним годы публикации и действия у Ж.Верна и Булгакова. В фантастико приключенческих романах первого действие происходит в недавнем прошлом: то, чему должно и достойно подражать в моральном аспекте. Время действия «Роковых яиц» отнесено к скоро должному наступить, но совсем не желательному будущему: к тому, что будет через два года после публикации повести? Примите меры, чтобы не случилось! Сейчас это формально указанное «будущее» повести осталась далеко в прошлом, отчего нацеленность повести в дальнейшее будущее ничуть не уменьшилась.

            ИТАК, НАЧАЛО «РОКОВЫХ ЯИЦ»: «16 апреля 1928 года, вечером, профессор зоологии IV государственного университета и директор зооинститута в Москве Персиков вошел в свой кабинет…» – как на борт плывущего во времени корабля "взошёл"! Ещё не забывшие Ж. Верна западные читатели прекрасно должны были усмотреть эту с Верном аналогию. Куда же плывёт корабль капитана Персикова - под каким флагом? Флаг-то оказался чёрный - с черепом и костями.

      В общих чертах знаком был и русскому, и западному читателю и портрет главного героя - Владимира Ипатьевича Персикова: «Ему было ровно пятьдесят восемь лет. Голова замечательная, толкачом, лысая, с пучками желтоватых волос, торчащими по бокам. Лицо гладко выбритое, нижняя губа выпячена вперед. От этого персиковское лицо вечно носило на себе несколько капризный отпечаток. На красном носу старомодные маленькие очки в серебряной оправе, глазки блестящие, небольшие, росту высокого, сутуловат.

   Говорил скрипучим, тонким, квакающим голосом… (сходство с изучаемыми профессором пресмыкающимися!) Эрудиция в его области у него была совершенно феноменальная… А вне своей области, то есть зоологии, эмбриологии, анатомии, ботаники и географии, профессор Персиков почти ничего не говорил. Газет профессор Персиков не читал, в театр не ходил…»

      Далее задним числом в повести описываются все произошедшие в республики безобразия после революционной «разрухи» (которую уже через год так блестяще определит в «Собачьем сердце» профессор Преображенский). В «Роковых яйцах» в 1919 году содержащиеся в институте животные и люди равно «издыхали» от «бескормицы» и топливного кризиса:

      «Персиков… заболел воспалением легких, но не умер... Когда оправился, приходил два раза в неделю в институт… где было всегда, почему-то не изменяясь, пять градусов мороза, независимо от того, сколько на улице, читал в калошах, в шапке с наушниками и в кашне, выдыхая белый пар, восьми слушателям цикл лекций на тему ”Пресмыкающиеся жаркого пояса”» Авторская ирония видна без микроскопа: умри Персиков - не лучше ли было бы? Но пока ещё нужен Персиков (говорящая фамилия: персик - экзотический в холодных странах фрукт) для продолжения повести.

         Странный получается из этого профессора Персикова потенциальный диктатор! Когда бы у профессора не отняли из пяти три комнаты, он и революции бы, возможно, не заметил. Любители приключенческих романов опять же могут заметить, что Персиков обобщённый анти-портрет жюль-верновских учёных чудаков: профессора Паганеля («Дети капитана Гранта»), кузена Бенедикта («Пятнадцатилетний капитан») и т.п.

ПАГАНЕЛЬ – «Высокий, сухощавый человек лет сорока. Он походил на длинный гвоздь с широкой шляпкой. Голова у него была круглая, крепкая, лоб высокий, нос длинный, рот большой и выдающийся вперед подбородок. Глаза скрывались за огромными круглыми очками и имели какое-то неопределенное выражение... Непринужденность, милая бесцеремонность незнакомца - все говорило о том, что он склонен видеть в людях и вещах лишь хорошее... Видно было, что он говорун и очень рассеянный человек, вроде тех людей, которые смотрят и не замечают, слушают и не слышат…» — но даже рассеянность всем новым живо интересующихся Паганеля и идёт на пользу его спутникам, чего не скажешь о Персикове.

КУЗЕН БЕНЕДИКТ: «Лет пятьдесят. Несмотря на солидный возраст, его нельзя было выпускать одного из дому. Скорее сухопарый, чем худой, и не то чтобы высокий, но какой-то длинный, с огромной взлохмаченной головой, с золотыми очками на носу — таков был кузен Бенедикт. С первого взгляда в этом долговязом человеке можно было распознать одного из тех почтенных ученых, безобидных и добрых, которым на роду написано всегда оставаться взрослыми детьми… и умереть с младенческой душой…» ДА! Внешне весьма сходна с жюль-верновской манера описания персонажа «Роковых яиц»: суть-то за внешностью совсем другая!

            В отличие от жюль-верновских чудаков простодушие Персикова оказывается весьма опасного свойства: «"А нельзя ли, чтобы вы репортеров расстреляли?" — спросил Персиков, глядя поверх очков. Этот вопрос развеселил чрезвычайно гостей...» — даже гостей из ГПУ развеселило предложение профессора расстрелять ВСЕХ ему надоевших врунов репортёров. Так вот и выходит, что не простодушие, но равнодушие Персикова ко всему, кроме его исследований прямо не касающегося, «санкционирует» все грядущие кошмарные события.

В сравнении с Жюлем Верном у Булгакова на первый план выходит тема ответственности учёного пред людьми: иногда гению гуманнее уничтожить изобретение могущее в руках средних быть опасным. Такую проблему уже после Ж.Верна поставило убежавшее вперёд время. Ведь уже в не далёком будущем – 6 и 9 августа 1945 г. – по решению США атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки унесёт только сразу около от 160 до 240 000 тысяч жизней. Вот к чему может способствовать изобилие фантастических «жёлтых нашествий»! Формально Булгаков об этом узнать не успел: предвидение его не обмануло.
___________________________________________________________

            НО ВЕРНЁМСЯ К ТЕКСТУ «РОКОВЫХ ЯИЦ». К 1928 году, когда положение в республике исправилось: «Не бездарная посредственность на горе республике сидела у микроскопа...» – оживший Персиков открыл «икс-луч жизни», чудовищно ускоряющий рост живых организмов и увеличивающий их природные размеры. Ассистент предсказывает профессору славу:
- Вы приобретете такое имя... У меня кружится голова. Вы понимаете… Владимир Ипатьич, герои Уэллса по сравнению с вами просто вздор... Вы помните его «Пищу богов»?
— А, это роман, — ответил Персиков.
— Ну да, Господи, известный же!..
— Я забыл его, — ответил Персиков, — помню, читал, но забыл...

А зря Персиков забыл! Напомним ему: двое учёных изобретённой ими чудесной пищей роста - «пищей богов» - кормят цыплят. Цыплята вырастают неимоверно. Огромные курицы сбегают, - в округе начинается паника. Случайно получившие доступ к «пище богов» крысы и осы тоже вырастают до гигантских размеров, - становятся смертельно опасными для людей. Уничтожая этих монстров, люди сжигают и ферму, на которой проводился эксперимент.

Уцелевшие учёные не успокаиваются и экспериментируют над детьми — своими и своих друзей. Дети вырастают в гигантов. Попытки доказать пользу добрых гигантов для общества не удаются. Самим учёным приходится скрываться от экстремистской толпы... Именно Уэлс первый поднял на современный ему уровень тему ответственности учёного: опыты средневековых алхимиков - ничто перед оружием массового поражения! В «Роковых яйцах» читателю открыто предлагают сравнить и сделать выводы: Жюль Верн, Уэлс, современность и возможное без общего психологического языка будущее…

            *          *          *

         — Кошмарное убийство на Бронной улице!! — завывали неестественные сиплые голоса (продавцов газет)… — Кошмарное появление болезни кур… Кошмарное открытие луча жизни профессора Персикова!
            _____________________________________
            М.А. Булгаков. Роковые яйца

      Ряд мастерски обрисованных Автором сценок как сама судьба тщетно предсказывает оторванному от жизни Персикову «кошмарные» грядущие события. Как на грех, небывалый, птичий мор уничтожил всех кур в республике. И тогда некто побывавший на лекции знаменитого профессора - Александр Семенович Рокк с маузером конфисковывает у Персикова производящие луч аппараты:

      «”Там до вас, господин профессор, Рокк пришел.” — Подобие улыбки показалось на щеках ученого. Он сузил глазки и молвил: “Это интересно. Только я занят.” — “Они говорят, что с казенной бумагой с Кремля.” — “Рок с бумагой? Редкое сочетание,” — вымолвил Персиков…» — и без особой борьбы поверил, что «РОК» аппараты скоро ему вернёт... Особенно возмутило профессора, что его обязали этого неграмотного Рокка инструктировать.

   Текстуальный антипод – двойник профессора Рокк в своем роде тоже очень простодушен: от сочетания отсутствия образования с неколебимой верой в повсеместное торжество коммунистических идеалов. Для восстановления куриного поголовья и выведения замечательных цыплят, Рокк решает немедленно облучить персиковским лучом присланные из Америки куриные яйца. Но на птицеферму Рокка по ошибке присылают заказанные Персиковым из-за границы для опытов ящики с яйцами змей, крокодилов и т.п.

   Выведшиеся из яиц огромные гады уничтожают на своём пути всё живое, размножаются и наступают на Москву... Ворвавшаяся в институт толпа убивает Персикова. Ни конная армия, ни газы не могут остановить гадов, — только мороз спасает республику от полного опустошения. «Пресмыкающиеся жаркого пояса» к морозу не приспособленные, от него и вымерзли... Однако первоначально финал «Роковых яиц» предполагался иным.
__________________________________________________

      «В ПОВЕСТИ ИСПОРЧЕН КОНЕЦ, П<ОТОМУ> Ч<ТО> ПИСАЛ Я ЕЕ НАСПЕХ», – отметил в дневнике Булгаков. Но по сообщению слышавшего авторское чтение повести (3) анонимного русского корреспондента (6 января 1925 г., русская газета «Дни»: «Молодой писатель Булгаков читал недавно авантюрную повесть "Роковые яйца"<…> …Необозримые полчища гадов двинулись на Москву, осадили ее и сожрали. Заключительная картина – мертвая Москва и огромный змей, обвившийся вокруг колокольни Ивана Великого... Тема веселенькая!» Тема торжественно и явно апокалиптическая: этим фантастика Булгакова и отличалась от просто социально моральной фантастики.

      Апокалиптичность концовки с гигантским змеем вокруг колокольни, видимо, углядел хитрый Максим Горький: «Поход пресмыкающихся на Москву не использован, а подумайте, какая это чудовищно интересная картина!» (М. Горький 8 мая 1825г. – М. Л. Слонимскому). Вольно же Горькому за границей было так говорить! И вполне разумно Булгаков отказался от такого конца повести: после смерти писателя «Роковые яйца» будут названы реакционным произведением, идеей которого «является неверие в созидательные силы революции».

      Не менее знакомого ему Булгакова язвительный Владимир Маяковский утверждал, что описанное в «Роковых яйцах» в Америке, якобы, приняли за реальное событие... Если это и выдумка Маяковского, то выдумка правдоподобная: на фоне многих фантастических «жёлтых» и «небывалых нашествий» утерявший разницу рядовой американский читатель вполне мог принять за действительность поход гадов на ненавистную Западу красную Москву.

   В России при жизни Автора «Роковые яйца» встретили тоже благосклонно. Особенно в первых главах критика нашла удачную смену послереволюционной разрухи быстрым американским темпом развития: «Едва ли сумеет какой-нибудь автор утопического, р-р-революционного романа зародить в своих читателях такое же чувство могучей, жизнерадостной страны, истинного Нового Света» («Новый мир». 1925. № 6. С.152); «За остроумными злободневными мелочами проглядывает кипучий, бешеный темп жизни <…> нельзя отрицать того бодрого впечатления чувства "новой Америки", которое остается у читателя» («Рабочий журнал». 1925. № 3. С. 156).

      Уверенность, что новая Америка - Россия должна догнать и перегнать Америку старую и загнившую ещё до революции прельщала умы. Вот таких-то «ново-американских» похвал Булгакову было бы совсем не надо! Почему? Потому что они в том числе подчёркивали совсем не авторскую трактовку апокалиптичности концовки "Роковых яиц".
___________________________________________________________

      «РОКОВЫЕ ЯЙЦА»: «ГЛАВА XII. МОРОЗНЫЙ БОГ НА МАШИНЕ. В ночь с 19-го на 20 августа 1928 года упал неслыханный... никогда еще не отмеченный, мороз. Он пришел и продержался двое суток, достигнув восемнадцати градусов... Мороз спас столицу и те безграничные пространства, которыми она владела и на которые упала страшная беда 28-го года. Конная армия под Можайском… начала изнемогать, и газовые эскадрильи не могли остановить движения мерзких пресмыкающихся, полукольцом заходивших с запада, юго-запада и юга по направлению к Москве. Их задушил мороз. Двух суток по восемнадцать градусов не выдержали омерзительные стаи... Беда кончилась...» – с помощью благосклонных критиков выходило, что без всякой иронии даже небо – природа защищают именно Новую «красную» Америку...

      Была и критика неблагосклонная. Так В. Шкловский (4) укажет на вторичность «Роковых яйц», – это переделка романа «Пища богов» (1904 г.) Уэлса. Замечание справедливое, но ведь и сам автор «Роковых…» текстуально указал на роман Уэлса: значит, это намеренная «переделка – именно с целью сравнения. И признав по сравнению с дальнейшими произведениями Булгакова несколько ученический уровень восхищающей нас до сих пор повести, спросим Шкловского: как возможно молодому писателю в общей модной теме совершенно отмежеваться от всех аналогий?!

   Уэлс был самый подходящий по духу. Булгакову хотелось под видом иронии тему ответственности учёного на конкретном русском материале совместить с реальной апокалиптичностью событий, прямо о которой говорить в после революционное было нельзя, – это не совсем получилось. Слишком много читатель должен вычитать между строк: читал ли вообще новый советский читатель Уэлса?.. Автор, видимо, остался своим произведением, не вполне доволен. Иначе Автору не было бы нужды вторично обращаться к той же самой теме: требовалось замысел подправить – какие-то новые ходы изобрести?..
____________________________________________________

            И БУЛГАКОВ ИЗОБРЕТЁТ БЛЕСТЯЩИЙ ХОД! То есть Булгаков как всегда блестяще обновит старый приём: в гоголевских «Записках сумасшедшего» спятивший чиновник Поприщин якобы находит переписку двух собачонок. А перед Гоголем были «Житейские воззрения кота Мурра» (1821 г.) и «Известия о дальнейших судьбах собаки Берганца» (1813 г.) Э.Т. Гофмана; ещё раньше - новелла Мигеля Сервантеса «Разговор собак»(написана приблиз. - до 1606 г.)- всё якобы от имени животных (плюс их беседы с людьми) социальная фантастика.

   В ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕТВЕРТИ 19 - первой четверти 20 века от имени животных вышли: А. И. Куприна «Собачье счастье» (1896 г.) - один из несомненных источников «Собачьего сердца»; А.Л. Ященко «Хруп. Воспоминания крысы-натуралиста» (1903 г.); Редьярд Киплинг «Ваш покорный слуга Пёс Бутс» (1924 г.). Булгакову оставалось только применить этот удачный фантастико сатирический приём к текущему времени и событиям, что он в «Собачьем сердце» и сделал.

   «Роковые яйца» – все даны от автора повествователя, а начало и самый конец «Собачьего сердца» – глазами и якобы языком собаки: т.е. как бы глазами уэлсовского зверо-человека. А дальше – в середине для снова появившегося Автора – рассказчика уже легче: ведь вгнешне уже стёрто чёткое различие авторского и якобы собачьего взгляда.

   Социальная фантастика с библейским размахом (к чему Булгаков всегда тяготел) в поданном глазами собаки действии – это была новость. В форму этой «новости» прекрасно и уже не слишком узнаваемо укладывались все нужные преемственные перепевы темы. Почти прав неблагосклонный критик Шкловский: «Успех Михаила Булгакова – успех вовремя приведенной цитаты...» Нет! Булгаков – мастер неожиданного парафраза - переворота старой темы и мастер переигранной – далеко не всегда явно узнаваемой цитаты.
            *          *          *

            ДЫМОГАЦКИЙ. Это, видите ли, аллегория. Одним словом, на острове... это, видите ли, фантастическая пьеса... на острове живут угнетенные красные туземцы под властью белых арапов. У них повелитель Сизи-Бузи Второй... Я очень люблю Жюль Верна. Даже избрал это имя в качестве псевдонима, поэтому мои герои носят имена из Жюль Верна в большинстве случаев... вот, например, лорд Гленарван...
                        ДЫМОГАЦКИЙ – подставной автор пьесы Булгакова «Багрового острова» объясняет актёрам её содержание.

   «БАГРОВЫЙ ОСТРОВ» (1927 г.) (6) Через год после «Собачьего сердца» Булгаков открыто признается в озорном споре с Жюль Верном. Речь пойдёт о пьесе – фарсе «БАГРОВЫЙ ОСТРОВ. ГЕНЕРАЛЬНАЯ РЕПЕТИЦИЯ ПЬЕСЫ ГРАЖДАНИНА ЖЮЛЯ ВЕРНА В ТЕАТРЕ ГЕННАДИЯ ПАНФИЛОВИЧА С МУЗЫКОЙ, ИЗВЕРЖЕНИЕМ ВУЛКАНА И АНГЛИЙСКИМИ МАТРОСАМИ В 4-Х ДЕЙСТВИЯХ С ПРОЛОГОМ И ЭПИЛОГОМ.

   ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: Геннадий Панфилович - директор театра, он же лорд Эдвард Гленарван (одновременная пародия на К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко);
Василий Артурович Дымогацкий «На польском фронте контужен в голову… громаднейший талантище… форменный идиот…» - он же Жюль Верн («пишет в разных журнальчиках под псевдонимом Жюль Верн») он же Кири-Куки - проходимец при дворе;
Жак Паганель, член географического общества. Француз. Акцент. Империалист…»

   УЖЕ НАЗВАНИЕМ И АКТЁРСКИМ СПИСКОМ УКАЗАно: ПЕРЕД НАМИ – ФАРС-ПАРОДИЯ НА СОВРЕМЕННУЮ БУЛГАКОВУ ФАНТАСТИКУ, - что она сделала с гуманными идеалами Жюль Верна?! Одновременно «Б-О» - фарс на расхожие не высокого разбора «идеологические пьесы» и метод их внедрения в театре по методу наркома просвещения Луначарского: любые вещи – хоть Шекспира или роман «Дон Кихот» превращали в новую ореволюционенную пьесу: т.е. практически – переписывались в угоду новой идеологии. Соответственно этому революционному «методу» все положительные герои Жюль Верна описаны Дымогацким как отрицательные: «ДЫМОГАЦКИЙ. Я... гм... кхе... моя пьеса, в сущности, это просто так...»

   «БАГРОВЫЙ ОСТРОВ» – фарс - аллегория на революцию 1917 года... - до сих пор не устаёт твердить критика, базируя свой вывод на словах подставного и намеренно бездарного автора Дымогацкого. В «Багровом ОСТРОВЕ» его правитель арап Сизи-Бузи Второй – Николай II? Именно так - с подобными грубыми сравнениями и писались революционные агитки: их стиль естественен для Дымогацкого. Но ведь перед нами-то как бы пьеса подставного автора внутри пьесы самого Булгакова. Возникают непередаваемая игра оттенков смысла: можно ТАК акцентировать игру, а можно – Эдак… В зависимости от уровня зрителя - каждому по вере его.

      СУПЕР КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ ПЬЕСЫ «БАГРОВЫЙ ОСТРОВ»: на Багровом острове красные арапы борются с белыми арапами. Справедливость побеждает: все арапы братаются, империалист лорд Гленарван стреляется… Критик Савва Лукич – «зловещий старик» – запрещает пьесу, потом велит переделать финал: империалистов вместе с лордом Гленарваном сбрасывают в воду революционные матросы и арапы. Таким образом уже совершенно революционная пьеса «заканчивается победою красных туземцев и никак иначе заканчиваться не может» – «САВВА (ЛУКИЧ): АМИНЬ!» – ЗАНАВЕС. КОНЕЦ.

            *          *          *

            В 1931-м уже не молодой фатаст – мастер Булгаков ещё раз отдаст дань модным в жанре социальной фантастики «нашествиям» в пьесе – антиутопии «Адам и Ева»: как бы в «Беспримерном нашествии» Дж.Лондона наоборот. «Адам и Ева» планировалась к постановке в театре им. Вахтангова в Москве, в Красном театре Ленинграда, но не была при жизни Автора поставлена или напечатана.

КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ ПЬЕСЫ – АНТИУТОПИИ «АДАМА И ЕВЫ». К началу этой пьесы Авторские ремарки: «Также заметен громкоговоритель, из которого течет звучно и мягко "Фауст" из Мариинского театра», - под «Фауста» и проходит первое действие. Ещё до появления главного героя вместе с «Фаустом» в пьесу входит постоянная для Булгакова тема ответственности учёного за свои идеи.

Новый Фауст - Ефросимов Александр Ипполитович, академик, 41 года – следующий после Персикова рассеянный учёный: «Я два месяца просидел в лаборатории и сегодня в первый раз вышел на воздух. Вот почему я так странен и стал забывать простые слова!» В отличие от Персикова Ефросимова как раз волнует ответственность учёного: из чистого научного любопытства «намешали в колбах разной дряни» – и, отравленные, газами, гибнут ни в чём не повинные люди: «Капиталистический мир напоен ненавистью к социалистическому миру, а социалистический напоен ненавистью к капиталистическому...» – предвидя безумие грядущих войн, Ефросимов душу вложил в изобретение луча жизни: им облучённым не страшны никакие газовые либо химические атаки. Кажется, каким, кроме гуманистических целей, может служить такое изобретение?

ЕФРОСИМОВ полагает, что все проблемы мира от "столкновения идей". Чтобы за эти идеи никто больше не воевал:
- Чтобы спасти человечество от беды, нужно сдать такое изобретение всем странам сразу.
ДАРАГАН <военный лётчик> (темнея). Как? (Пауза.) Всем странам? Профессор, что вы говорите! Отдать капиталистическим странам изобретение исключительной военной важности? ...Извините, профессор, но я бы не советовал вам нигде даже произносить это... право...

      Чтобы отобрать изобретение государственного значения только в пользу нашей родины, Дараган вызывает людей из "органов". Но в это время империалисты отравляют Ленинград «солнечным газом»: кроме самого Ефросимова, инженера Адама Красовского и его молодой жены - красавицы Евы, и еще нескольких облучённых все остальные жители мертвы.

      Избегая трупной заразы, уцелевшие живут за городом в лесу, в палатках. «Он – гений! Он – пророк!» – Ева уже любит своего настоящего Адама – Ефросимова. И в маленьком новом обществе повторяется библейская история: борьба за женщину, чуть не до убийства доводящие интриги за власть...

            АНТИ - УТОПИЯ «Адам и Ева» заставляет вспомнить тоже антиутопию – «Сон смешного человека» Достоевского: попав на планету, где люди как в раю добры и невинны как малые дети: нет зависти, соперничества, вражды… Этих людей сам по себе не злодей герой заражает планету эгоизмом и себялюбием. Начинаются войны, льётся кровь…

   В «Адаме и Еве» более близкий Булгакову жанр психологической фантастики Достоевского уже как бы борется с фантастикой, где значительную роль играет техника: в новой пьесе лучи и бомбы - уже как бы только декорация. Видя мёртвый город – мёртвых детей (тема невинных деточек Достоевского), Ефросимов даже почти спорит с Достоевским: «ЕФРОСИМОВ (один). Умерли... И дети? Дети? Они выросли бы, и у них появились бы идеи... Какие? Повесить щенка?.. <…> За что же вешать собаку?..)

   Ева и Адам-Ефросимов (он ближе к Мастеру, чем к Персикову) безуспешно хотят бежать и жить вдвоём без всяких «идей». Оказывается – только Ленинград погиб. Москва и в ней правительство целы. Значит, обезопасив себя изобретением Ефросимова, можно безнаказанно уничтожать «врагов» (в анти гуманистическом обществе все изобретения обращаются против людей!):

КОНЕЦ «АДАМА И ЕВЫ»: ЕФРОСИМОВ. Меня ведут судить за уничтожение бомб?

ДАРАГАН (лётчик – коммунист). Эх, профессор, профессор!.. Ты никогда не поймешь тех, кто организует человечество. Ну что ж... Пусть по крайней мере твой гений послужит нам! Иди, тебя хочет видеть генеральный секретарь. ЗАНАВЕС.
___________________________________________________

            ПОСЛЕ ЗАНАВЕСА РЕЗОЛЮЦИЯ: «Ставить эту пьесу нельзя, так как погибает Ленинград...» - отдадим должное! - очень тактично резюмировал запрет член Народного комиссариата обороны (вот на каком уровне рецензировалась странная пьеса!) Я. И. Алкснис (7): а мог бы просто велеть арестовать Автора хотя бы за очередную апокалиптичность:)

      - ...И не буду больше поражать всего живущего, как Я сделал: впредь во все дни Земли сеяние и жатва не прекратятся. - Из неизвестной книги...
                  Эпиграф Михаила Булгакова к своей пьесе "АДАМ И ЕВА"

ИСПОЛЬЗОВАННЫЙ В ЭПИГРАФЕ ТЕКСТ ПОЛНОСТЬЮ звучит так: ...И сказал Господь в сердце Своем: не буду больше проклинать землю за человека, потому что помышление сердца человеческого - зло от юности его и не буду больше поражать всего живущего, как Я сделал: впредь во все дни земли сеяние и жатва, холод и зной, лето и зима, день и ночь не прекратятся. - ВЕТХИЙ ЗАВЕТ. БЫТИЁ: 8-21.

Ленинград - слава богу! - не погибнет наяву, даже когда в Великую Отечественную 1941-1945 гг. Сталин бросит его на гибель. А Булгаков после запрета «Адама и Евы» вернулся к фантастике психологической и к игре с разными временными срезами: повесть «Собачье сердце», пьеса «Иван Васильевич» (вариант действия в будущем времени – «Блаженство»), роман «Мастер и Маргарита».
            *          *          *

            После 1930-1950-х наша бурно расцветшая фантастика прекрасно приняла уроки гуманизма как лучших западных фантастов, так и русских классиков: Александр Беляев, Иван Ефремов, Александр Казанцев, братья Аркадий и Борис Стругацкие, Кир Булычёв (настоящее имя Игорь Всеволодович Можейко), Станислав Лем и многие другие. До недавнего времени русская фантастика была одной из самых гуманных в мире, в чём есть немалая заслуга Михаила Булгакова.

      А что-то будет дальше? Дай нам бог избежать в фантастике всяких «необыкновенных» «жёлтых» и прочих «нашествий», имеющих опасную тенденцию через массово читательские мозги просачиваться в реальность. Вся литература и, в частности, фантастика – совсем не для утоления самолюбия и жажды славы авторов!

      ТОВАРИЩИ ФАНТАСТЫ! ПО МЕТОДУ РУССКИХ КЛАССИКОВ БУДЬТЕ К СВОИМ ЗАМЫСЛАМ - НАМЕРЕНИЯМ БДИТЕЛЬНЫ!

      ТОВАРИЩИ ЛЮБИТЕЛИ ФАНТАСТИКИ! БУДЬТЕ БДИТЕЛЬНЫ К ТОМУ, ЧТО ВЫ ЧИТАЕТЕ И НА ГОЛУБОМ ЭКРАНЕ СМОТРИТЕ! От того, какого уровня литературу или кино продукцию поглощают Ваши мозги, зависит их состояние. От состояния ваших мозгов зависит ваш позитивный или агрессивный настрой, от которого зависит положение вещей - войны или мир - на этом хрупком земном шаре!

            _______________________________________________________


1. М.А. Булгаков «Китайская история». Петроградская правда, 1923 г., 6 мая. Иллюстрированное приложение. Вошел в сборник: Булгаков М., Дьяволиада, М.: Недра, 1925 г. (2-е изд. - 1926 г.).

2. Ультрафиолетовый луч Гарина подобен тепловому лучу – оружию марсиан в «Войне миров» Уэлса: оттуда луч, скорее всего, и позаимствован Толстым. Хотя возможны пересечения и с предшествующим «Гиперболоиду…» лучом профессора Персикова из «Роковых яиц». Когда идея носится в воздухе, не первенство, но литературная разработка принципиальна.

3. Чтение писателями своих произведений вслух при публике в то время было принято. Булгаков читал свою повесть несколько раз. И записал в «Дневнике»: «Вечером у Никитиной читал свою повесть „Роковые яйца“. Когда шел туда, ребяческое желание отличиться и блеснуть, а оттуда – сложное чувство. Что это? Фельетон? Или дерзость? А может быть, серьезное? Тогда невыпеченное. Во всяком случае, там сидело человек 30… Боюсь, как бы не саданули меня за все эти подвиги „в места не столь отдаленные“».

4. Шкловский Виктор Борисович (1893 —1984) — русский советский писатель, литературовед, критик и киносценарист. После 1918 г. Шкловский уехал из Петрограда в Киев, где богемную жизнь совмещал со службой в 4-м автопанцирном дивизионе. В Киеве Ш. участвовал в неудачной попытке свержения гетмана Скоропадского. Это дало повод Булгакову вывести Ш. в лице нового Евгения Онегина - ловкача поручика Шполянского, что обидело Шкловского.

5. Позже "Собачьего сердца" появился «Дневник фокса Микки» Саши Чёрного (1927 г.) – вторичный после Киплинга; В романе А. Беляева «Хойти-Тойти» (1930 г.) мозг погибшего учёного пересадили слону: получилась именно личность погибшего, но в слоновьем теле.

6. 30 января 1926 года Булгаков с театром заключил договор: «В случае, если „Багровый остров“ не сможет по каким-либо причинам быть принятым к постановке Дирекцией, то М. А. Булгаков обязуется вместо него, в счёт платы, произведенной за „Багровый остров“, предоставить Дирекции новую пьесу на сюжет повести…»
Премьера спектакля «Багровый остров» состоялась 11 декабря 1928 года — закрытый просмотр прошёл в Московском Камерном театре. За полгода показанный более 60 раз, бурно полюбившийся зрителям спектакль в июне 1929 г. сняли с репертуара.

7. Алкснис Яков Иванович (1897-1938) — советский военный деятель, командарм 2-го ранга; Депутат Верховного Совета СССР 1-го созыва. В 1931 г. стал членом Революционного совета СССР и назначен командующим ВВС РККА и членом Народного комиссариата обороны. В 1937 Алкснис был репрессирован, реабилитирован посмертно в 1956 г.