Война с Наполеоном

Гуле с Айдаром, с благодарностью.







                Полчаса до атаки


Вылетали мы из Москвы около двенадцати или часа дня. Чтобы успеть доехать из Щелково в аэропорт, вставать пришлось ни свет ни заря. Сразу после того как приземлились в Париже, прошли паспортный контроль и получили багаж, мы отправились на вокзал, чтобы сесть на поезд до Орлеана. Поскольку вещей с собой было очень много, а времени до поезда совсем мало, ни в какие магазины или кафе решили не заходить, сразу спустились на платформу. Ехали с пересадкой, на которую у нас было семь минут. За это время нужно было перейти с одной платформы на другую, перетащив для этого по обычной лестнице без эскалатора четыре чемодана по двадцать три килограмма каждый. К счастью, мы успели, и когда наконец сели в поезд, уже вовсе не ощущали прохлады февральского вечера.

Орлеан приветствовал мокрыми тротуарами, в которых отражались кажущиеся сонными лучи автомобильных фар. Нас обещал встретить начальник моего мужа, но на платформе его явно не наблюдалось (встречающих там вообще не было). Связаться с ним по сотовой связи мы не могли по причине отсутствия у мужчины мобильного телефона, пришлось звонить на городской номер, по которому ответила его супруга. Женщина сказала, что сама не знает точно, где муж сейчас, скоро ли он за нами приедет, ведь ей с ним тоже без мобильника не связаться. Однако мы выяснили, что из дома он выходил с опозданием. Было решено воспользоваться появившимся временем и покушать в вокзальном кафе. Оказалось, что мой французский вполне даже неплох, по крайней мере, его хватило, чтобы купить что-то съедобное. Правда, кроме бутербродов там особо ничего больше не было.

Город за окном казался безумно чужим и почти недоброжелательным. Если честно, я ожидала, что увижу что-то более приятное. Было ужасно холодно, и я не пожалела, что приехала в дубленке.

Как только мы доели наш скудный перекус, в кафе зашел приятный мужчина с явно ищущим взглядом. Стало понятно, что это Сильвиан, начальник мужа. Он оказался очень милым, приветливым человеком, помог упаковать все вещи в его машину и повез нас в общежитие, где мы должны были находиться до момента, когда найдем постоянное жилье. Я очень старалась что-то рассмотреть в ночной влажной тьме за окнами забитого под самую крышу автомобиля, но у меня не очень получалось.
На одном из перекрестков Сильвиан, поняв, что встал на неправильную полосу, решил быстро перестроиться, но не подумал о том, что из-за полностью загруженного багажника ничего не видит в зеркало заднего вида, резко сдал назад и врезался в машину, стоявшую за нами. Он спокойно вышел, мирно поговорил с водителем другого авто, и через две минуты мы уже ехали дальше.

Вскоре приехали в общежитие. Здание на вид было вполне ничего, чистый лифт, опрятные коридоры. Комнатка маленькая, мебель только самая необходимая, кухня настолько крохотная, что там поместились только две конфорки, но, тем не менее, я бы хотела, чтобы и у нас были такие общежития. Вскоре Сильвиан нас оставил, а мы решили хоть немножко прогуляться. Сложно было сразу привыкнуть к новому месту. День был очень длинным и весьма утомительным, поэтому хотелось просто спокойно пройтись, осмотреться, а заодно перекусить где-нибудь после долгого и утомительного дня, ведь в вокзальном кафе мы все равно не наелись.

Прогулка произвела на нас довольно неблагоприятное впечатление. Совсем не так мы себе представляли Францию. Я даже не могу сказать, что мы такого увидели, просто все было настолько чужим, тихим и неуютным, что стало как-то грустно на душе. Лишь минут через пятнадцать после выхода на прогулку мы встретили первых людей. Кстати сказать, это были не французы, а то ли китайцы, то ли корейцы. После вопроса, где тут можно поесть, они сначала с удивлением посмотрели на нас, затем на часы (было десять вечера), а потом ответили, что сегодня воскресенье, все магазины закрыты, и даже рестораны в такое время уже не работают. Ну что же делать, ляжем спать голодными.

Вскоре выяснилось, что нам предстояла не только голодная, но и холодная ночь. Осмотревшись, мы обнаружили, что в комнате нет ни подушек, ни одеял (на следующий день выяснилось, что их можно получить только за дополнительную плату). Проведя в комнате немного времени, мы поняли, что там просто зверски холодно, надели на себя максимум одежды и легли спать, пытаясь поделиться нашим единственным шерстяным одеялом, которое мы предусмотрительно с собой привезли. Ночью муж проснулся оттого, что у меня сквозь сон стучали зубы. Он принес мою дубленку и начал меня ею укрывать, от чего я проснулась. Мне сразу же вспомнились прочитанные когда-то дневники Марии Кюри: в свои первые голодные и холодные годы в Париже она писала, как, экономя на отоплении, ложится спать в трех платьях, а поверх кладет стул, чтобы одежда плотнее прилегала к телу и лучше согревала. Я даже хотела сказать мужу в шутку: «Придави сверху стулом», но зубы стучали так сильно, что мне сложно было хоть что-нибудь произнести.

Утро было еще кошмарнее вечера. Электрического чайника на кухне не оказалось, была только кофеварка, так что мы пытались согреться после кошмарной ночи чаем из пакетиков (рассыпной было не в чем заваривать) с сильным привкусом кофе. Муж сходил в душ и там хоть как-то согрелся. Впрочем, в ванной было настолько холодно, что после выхода из-под теплых струй весь эффект разогрева тут же пропадал. Есть по-прежнему было нечего, мы понятия не имели, где находится ближайший магазин, муж пошел на работу голодный, а я отправилась на поиски какого-нибудь супермаркета.

Днем, благополучно найдя магазин, закупив продукты и кастрюли, я стала готовить обед, примерно в середине процесса обнаружив, что закончилась теплая вода. Позже мы выяснили, что в каждом номере стоит бак (у нас он был хитро спрятан в шкафу) объемом меньше половины кубического метра. Нагревается он только ночью, когда тариф на электричество меньше. Считается, что воды должно хватить на весь день. К счастью, мой муж быстро разобрался, как надо переключить бак так, чтобы он грелся не только ночью, но и днем тоже. Тем не менее, мы поразились, как вообще можно догадаться до того, чтобы поставить такое ограничение на теплую воду.

Со временем наш быт становился более приемлемым и уютным. Очень скоро мы поняли, что батареи хоть и работают на полную мощность, но совершенно не эффективны. Если до них дотронешься – ошпаришься, а если отодвинешь руку сантиметров на пятнадцать, даже не почувствуешь тепла. К счастью, Сильвиан помог нам купить электрический обогреватель, кроме того, мы заклеили вентиляционные отверстия над обоими окнами: это были щели шириной в десять сантиметров каждая, через которые в комнату просто вдувало холодный воздух с улицы. По вечерам ставили на конфорку кастрюлю с водой и кипятили ее 40 – 50 минут, повышая температуру в комнате за счет пара. Тогда жить стало легче. Казалось, что когда снимем нормальную квартиру, все вообще устаканится, и мы наконец сможем наслаждаться своим пребыванием в долгожданной Франции, однако вскоре поняли, что понятие «нормальный» в этой стране очень относительное, и что до самого нашего отъезда отсюда ничего у нас не наладится.







                Битва с Де Голлем



Главный почтамт Орлеана — это обычное белое здание, которое можно совершенно спокойно не заметить и пройти мимо, тем более что на другой стороне трамвайных рельсов привлекает внимание музей Жанны д'Арк в старом средневековом доме. Но получилось так, что я, бывая в этой части города, замечала только почтамт. И ассоциации у меня были отнюдь не приятные.

Первый раз я оказалась там сразу после того, как переехали с мужем из общежития в нашу квартиру, то есть чуть больше чем через месяц после прибытия во Францию. Мы выбрали по Интернету запчасти для ноутбука, заказ сделали в разных магазинах, поэтому ожидали двух посылок. Примерно неделю спустя нашли в почтовом ящике совершенно порванный конверт. Содержимое отсутствовало. Второй заказ так и не пришел, 20 евро испарились. Сложно было поверить, но с фактами не поспоришь: кто-то ворует из нашего почтового ящика. Вне зависимости от того, кто это делал, мы сразу поняли, как нам повезло, что банковские карточки с ПИН-кодами к ним пришли еще в общежитие, где, видимо, люди оказались честнее. Тем более что доставлены обе были в один день. Даже страшно подумать, что бы было, приди они уже на новый адрес, в этот почтовый ящик, который кто-то каким-то образом фильтровал.

Так или иначе, жалобу надо было подавать. И я отправилась именно в главный почтамт на площади де Голля. Тогда мой французский был еще очень плох, но требовалось всё же попробовать объяснить ситуацию. Я была уверена: все сотрудники почты подумают, что мне, иностранке, просто показалось, будто у меня воруют из почтового ящика, а на самом деле этого не может быть. Была готова доказывать, ожидала сотни вопросов, но вместо этого мне тут же выдали бланк для рекламации, причем сделали это с таким выражением лица, будто каждый божий день слышат такие истории.

Затем я поинтересовалась, можно ли заказать poste restante: чтобы за отдельную плату все письма нам не приносили на дом, а оставляли на почте. Тогда никто не должен ничего украсть. Оказалось, что такая услуга есть, стоит она 23 евро за три месяца – именно на такой срок ее можно одноразово заказать. Плюс за каждое полученное там письмо еще по 63 евроцента. Несмотря на то что эта услуга, как казалось, решит все наши проблемы, мне настоятельно рекомендовали всё же написать жалобу. Тогда я была еще очень наивна, думала, честности и настойчивости хватит, чтобы выиграть хоть какое-то сражение, поэтому тут же так и сделала.

Через несколько дней после этого мы получили первое письмо, извещающее, что моя жалоба принята на рассмотрение. 63 евроцента уплачено. Затем прислали письмо, что жалобу рассматривают, но никак не могут выяснить, как же такое могло произойти. 63 евроцента уплачено. Последнее письмо было примерно такого содержания: «Уважаемая мадам, мы рассмотрели вашу жалобу и нашли этот случай крайне неприемлемым и непростительным. Была проведена беседа с сотрудником, который обслуживает ваш почтовый ящик, но мы уверены, что он не мог опуститься до такого низкого поведения. Понимая ваше негодование из-за возникшей ситуации, мы тем не менее надеемся, что можем в дальнейшем рассчитывать на ваше доверие и на то, что вы будете продолжать пользоваться нашими услугами». 63 евроцента уплачено… Это, конечно, не все деньги мира, но все равно неприятно. Нам присылали совершенно бестолковые письма, никакой компенсации за случившееся мы не получили, а за этот бред в трех частях мы еще должны были платить!

Когда по прошествии трех месяцев мы захотели продлить услугу poste restante, оказалось, что почему-то в одном почтовом отделении ее можно оплатить только один раз. Потом надо идти в другое отделение (и, соответственно, там же получать письма). В чем заключается хитрость, а также смысл этого правила мне так никто объяснить не смог. У нас поблизости было еще только одно отделение, потом пришлось бы за корреспонденцией ездить далеко, поэтому мы решили «забить». Тем более что даже при оплаченной услуге некоторые письма, по халатности сотрудников почты, мы по-прежнему находили в нашем ящике, что снова подвергало их опасности быть украденными. Когда я пошла разбираться, мне предложили снова написать жалобу. На этот раз сдалась без боя, потому что поняла: мне просто опять пришлют кучу бессмысленных писем по 63 евроцента каждое, но я все равно ничего не добьюсь. В общем, poste restante мы продлевать не стали.

Кто ворует из почтового ящика, мы так и не узнали, а письма продолжали пропадать. Через какое-то время я заказала по Интернету несколько вещей для рукоделия. Из шести заказанных предметов в конверте оказалось всего пять. После тщательного осмотра конверта я пришла к выводу, что его кто-то вскрывал (края были в нескольких местах надорваны), а затем заклеил скотчем, причем сделал это гораздо менее старательно, чем отправитель. Мне сложно понять, зачем рисковать, быть пойманным, вытаскивая из письма вещь за 70 евроцентов (такова была ее стоимость), вместо того, чтобы уж сразу своровать все, вместе с конвертом. Но пришли мы к полному абсурду: когда я поняла, что кто-то украл одну из купленных мною вещей, то подумала: «Какой хороший человек! Он же остальные оставил мне. Дай ему Бог здоровья!»

Со временем походы на почту стали меня безумно напрягать. Практически каждый третий мой визит туда заканчивался скандалом. Как-то я получила извещение, что в отделении меня дожидается заказное письмо. Почтальон, не застав меня дома, опустил уведомление в ящик, поэтому получить письмо можно было только на следующий день. Утром я взяла документы и пошла на почту, однако выяснилось, что в этот день отделение работает с 14.45 часов. Когда я вернулась в 15.00, почта все еще была закрыта, у дверей собрались люди, которые с изумлением сверяли фактическое время с написанным в графике работы. По всем знакам на небе и на земли она уже должна была открыться. Но не открылась. Никакой бумажки, объясняющей ситуацию, нигде не было видно. Во сколько отделение открылось, не знаю, но через два часа я все же смогла подойти к окошку, протянула сотруднице свое удостоверение личности и уведомление о письме, которое меня дожидалось. Женщина отправилась на поиски, но через пару минут вернулась и совершенно спокойно заявила:
– Вашего письма тут нет.
– Как это – нет? Оно что, в другом отделении находится?
– Нет, оно должно быть тут, но его нет.
– А где же оно?
– По всей видимости, потерялось.
– Потерялось?! Как это вы умудрились потерять заказное письмо за неполные сутки после того, как его здесь оставили?!
– Это бывает.
Ее спокойствие просто поражало. Я спросила:
– Ну и что мне теперь делать?
– Оставьте свой номер телефона. Если найдем ваше письмо, мы вам позвоним.
«Если? – думала я по дороге домой. – Если?! То есть его могут еще и не найти?!»
Не успела я добраться до квартиры, разуться и заняться своими делами, как зазвонил телефон:
– Мы нашли ваше письмо. Приходите его забрать, пока опять не потерялось.
Когда я пришла на почту, эта же женщина с совершенно спокойным выражением лица дала мне мое письмо, словно ничего не случилось. Не сказала ни спасибо, ни извините, ничего. Как будто так и надо!..

Есть у меня в Польше подружка, с которой я вместе училась в школе. Мы когда-то очень много общались, потом она вышла замуж, уехала достаточно далеко от города, в котором я жила, поэтому встречались мы не чаще раза в год. Поначалу часто переписывались, потом подруга родила ребенка, я вышла замуж, и нехватка времени у нас обеих сильно сказалась на нашем общении. Хотелось бы находить для него свободные минутки, но не получается. На тот момент мы переписывались уже крайне редко, хотя не менее сердечно.

Давным-давно, когда я ездила на стажировки в Россию, я покупала разные открытки с видами городов или с репродукциями, писала на них длинные письма и отправляла по обычной почте. В Орлеане я решила вернуться к этой идее. Купила четыре карточки с акварелями замков Луары, написала на них длиннющее послание и отправилась в отделение.

Бланков для разных видов корреспонденции на почте было около двадцати – разных цветов, величины и прочее. Я попросила подходящий для заказного письма за границу: не хотела отправлять обычным, боялась, что пропадет. Мне выдали бланк, я стала его заполнять. Когда дошла до почтового кода города, заметила, что нет отдельной линейки для названия страны. Похоже, это все же был бланк для писем по Франции. Но я ведь ясно сказала, что мне нужен для отправления за границу! Пришлось поставить после названия города запятую и печатными буквами дописать: POLOGNE. Отстояв очередь, я еще раз уточнила, что это письмо за границу, сотрудник почты меня заверил, что он знает и что все нормально. Оплатив отправку, пошла домой с неясным предчувствием того, что враг опять начал формировать свой боевой строй.

Не прошло и двух дней, как мне пришла коротенькая записка от кого-то из сотрудников почты, в которой говорилось, что мое письмо неправильно адресовано. Больше ни слова. Пошла я разбираться. В отделении на меня посмотрели большими глазами и спросили: а где же само письмо? Да откуда я знаю?! Оказывается, мне надо его дожидаться дома, оно мне придет. А где письмо сейчас? Они его отправили в Париж и оттуда его пришлют мне. Потрясающая логика! Неужели нельзя было оставить на почте, я бы пришла, переадресовала – и дело с концом?! Тем более что я, независимо от бланка, на котором написан адрес, оплатила стоимость доставки письма до Польши. Теперь, если оно ко мне вернется, мне придется повторно платить за отправку.

Прошли две недели. Письма все не было. Снова пошла на почту – выяснять, где оно. Описала ситуацию, спрашиваю, куда делось. Парнишка-сотрудник кидается искать в огромном ящике с заказными письмами, ожидающими своих получателей. Спустя несколько минут я заметила, что он ищет уже не только под буквой «О», а вообще под всеми. «Замечательно, – подумала я. – То есть у них и там бардак, поэтому он совершенно спокойно предположил, что мое письмо могло попасть куда угодно». Я решила помочь парню и подошла к нему, чтобы сказать, как выглядел мой конверт. Ну, чтобы проще было искать. Другая сотрудница почты кинулась на меня орать, что я не имею права смотреть в этот ящик, мол, это все – личные данные. Ладно, вы имеете право терять мое письмо, а я не имею права вам даже помочь его найти, так работайте же сами! Женщина бросила своих клиентов и тоже взялась за поиски моего конверта. Выпотрошила содержимое всего ящика и давай рыться. Пришел начальник и спрашивает: «Что это вы тут оба делаете?» Они ему объясняют, что ищут письмо. Начальник спокойно берет мое подтверждение об отправке, сканирует номер, смотрит на монитор и говорит:
– И зачем вы все это вытащили? Что вы ищете? Это письмо еще к нам не вернулось.
Тут я не выдержала и начала раздражаться:
– Как это не вернулось? И где оно находится столько времени? За две недели можно пешком дойти до Парижа и обратно! Дайте мне бланк для жалобы.
– Нет, – говорит начальник, – для жалобы еще рано, вам надо подождать еще по крайней мере неделю…

Прошли еще две недели. Я опять отправилась на почту – и у меня было такое ощущение, что я уже хожу туда, как на работу. Попала на единственную нормально работающую женщину. Кстати сказать, за все время, которое мы прожили во Франции, я тут видела только двоих людей, которые честно выполняли свои обязанности, а не искали любой предлог для того, чтобы побездельничать. Одним из них был механик в веломагазине, а вторым как раз эта женщина на почте. Она работала, как ураган. Она не ходила – она бегала. Она нередко делала одновременно по два дела. Она не болтала попусту, а получала необходимую информацию от клиента и тут же действовала согласно ситуации. Вводя данные в компьютер, она еще умудрялась посмотреть из-под очков, не нужна ли кому-то еще ее помощь. При этом она всегда улыбалась, всем своим видом показывая, что это она для вас, а не вы – для нее. Странный механизм включается у человека, который восемь месяцев прожил во Франции и наконец-то увидел честного трудягу. Он думает: «Может, ей благодарность написать, как-то наградить за то, что она добросовестно выполняет то, за что ей и так платят?» Так или иначе, я обрадовалась, когда ее увидела, и сразу поняла, что получу исчерпывающий ответ на свой вопрос. Сотрудница просканировала номер моего письма и сказала, что оно доставлено по адресу. И я ей поверила.

Не знаю, может быть, тут и польская почта виновата, но факт в том, что открытки до моей подружки так и не дошли. Я уже даже из-за денег не расстраивалась, мне само письмо было жалко. Была потрачена куча сил времени, чтобы его написать и доставить – и все без толку. Вот ведь действительно: не делай другому хорошо, тебе не будет хуже.








       Война за миллион евро


Как-то решила я продать по Интернету туфли. Они были хорошие, почти не ношеные, вовсе не Made in China, а некой крутой фирмы, название которой мне, правда, мало что говорило. Просто они мне были не нужны. Когда ездишь, как цыганский табор, то задумываешься над каждой вещью, нужна она или нет. Вот я и решила избавиться от лишней коробки.

Я разместила в Интернете объявление с фотографиями, предложив цену в шесть евро. Через три дня мне пришло СМС от потенциальной покупательницы с предложением о встрече. По-французски она чесала с какой-то неимоверной скоростью. Это общая черта всех французов, они говорят очень быстро, просто темп языка у них такой. Однако за более чем полгода нашего пребывания здесь я уже научилась их хоть как-то понимать. Но за этой женщиной угнаться было невозможно, поэтому я перебила ее просьбой говорить медленнее, объяснив, что не француженка, и понимать мне ее сложно. Тогда потенциальная покупательница спросила, говорю ли я по-английски. Обрадовавшись, ответила ей: «Да», на что услышала:
– Ok, so in this case... peut-etre...
А дальше опять пошли французские слова. Тоже мне, полиглоты! Правда, думая, что говорит по-английски, женщина даже французские слова стала говорить настолько медленно, что я все поняла, и мы благополучно условились о встрече.

Когда я пришла на парковку, на которой мы назначили «свидание», и нашла описанную машину, из нее выскочила женщина, без умолку трещащая по телефону. Поскольку она никак не дала мне понять, что это она, я подумала, что мне надо искать дальше, но как только отошла от машины, женщина меня позвала и показала, что сейчас закончит разговаривать. Я стояла и терпеливо ждала, но как только она повесила трубку, телефон зазвонил снова. Тогда женщина решила произвести покупку в процессе болтовни. Придерживая одной рукой трубку, второй она вертела туфли. У нее аж глаза засветились, когда она увидела бирку фирмы.

– Пять евро пойдет? – спросила покупательница, и я не сразу поняла, что это мне, а не тому, с кем она разговаривает.
Меня удивило, что она не захотела примерить обувь, но потом я подумала, что, видимо, она ее покупала не для себя. Женщина расплатилась, и мы разошлись. Однако не прошло и двух часов, как я получила СМС, что, мол, она только что примерила туфли – и у них тут же треснули оба каблука, будто они глиняные. Обрисовала мне жалкую картину, что у нее через два дня бракосочетание, а ей теперь не в чем идти, и она хочет свои деньги обратно. Тысячу раз я ей поверила, что невеста перед самой свадьбой покупает себе подержанные туфли! «Вот паразитка, – подумала я, – сначала заставила меня ждать, пока она со всеми наболтается вдоволь, потом купила туфли, не примеряя, теперь каким-то образом умудрилась их сломать и требует деньги обратно». Поскольку я знала, что продала нормальную обувь, фирменную и в хорошем состоянии, я даже не стала ей отвечать – ни на СМС, ни на звонки. У меня совесть была чиста. К тому же я вообще не верю, что могли треснуть сразу оба каблука. Даже если эта француженка как-то неправильно ходила в туфлях, то могла сломать один, но два – это либо наглая ложь, либо она очень талантлива. В любом случае я не собиралась ей возвращать деньги.

Телефон у меня не умолкал дня два, но я так и не взяла трубку. Через три дня после продажи туфель эта тетка прислала мне СМС: «Я буду на вас жаловаться, потому что у меня есть связи в полиции. Я не хочу, чтобы вы дальше вели свою игру, это нечестно, вы разводите на деньги людей, которые находятся в нужде. Жду от вас новостей до конца недели». Нашла чем пугать! Я себе прямо представила, как эти местные лентяи из полицейского участка, похожие на Луи де Фюнеса в фильме про жандарма из Сен-Тропе, бросаются на поиски кого-то, кто продал сумасшедшей женщине туфли за шесть евро. Да они же палец о палец не ударят! А даже если ударят, мне, честно говоря, было бы интересно на это все посмотреть. Ведь что она могла им сказать? Что купила туфли, не примеряя их, потом они сломались – и это свидетельствует о моем мошенничестве?! У нее даже свидетелей никаких не было. Кроме того, она не знала ни моего имени, ни моего адреса (слава Богу, мы встречались на улице), был только номер телефона. К тому же, судя по всем несуразицам, которые она мне писала про свадьбу, два сломанных каблука и прочее, скорее всего, жалоба в полицию – это обыкновенный шантаж. Женщина, видимо, просто подумала, что иностранка сразу же умрет от страха от одного слова «полиция». Но мы там жили уже довольно долго и слишком хорошо знали, как там всем неохота работать, чтобы я из-за этого испугалась. 

Потом мне пришла в голову еще одна мысль: постановка вопроса типично французская. Она будет жаловаться в полицию не потому, что считает, будто я нарушаю закон и занимаюсь мошенничеством, а потому, что у нее есть знакомые в полиции. Очень логично.

Никакое оповещение из полиции мне так и не пришло.











Мой дом — моя крепость


Старый город в Орлеане – это действительно старейшие дома, а улочки настолько узкие, что даже деревце негде посадить. Да что говорить о деревьях – там фонари прямо на зданиях висят, потому что на улице еле-еле места хватает! Все это, кстати говоря, очень красиво подсвечивается вечером разными цветами.

Понятное дело, что если что-то может очень быстро изуродовать архитектурный вид, так это вездесущие машины. Поэтому в Орлеане в Старом городе парковаться нигде нельзя. Да и просто заехать туда не так-то просто: вся территория ограждена специальными столбами, которые опускаются только, если вы приложите специальный бейджик к магнитному датчику. Выдают же такие «ключи» только строго жителям этого района – на основе удостоверения личности, контракта на съем квартиры в пределах Старого города и под залог в 15 евро.

Когда я хотела оформить такой бейджик, оказалось, что по карточке оплату произвести невозможно, принимают только наличные. Пришлось возвращаться домой за деньгами, которые во Франции никто с собой особо не носит, там почти везде принимают карточки. Когда же мы уезжали из Орлеана, я решила бейджик вернуть и получить деньги обратно. Последние две недели до этого дались нам тяжело. На каждом шагу все шло наперекосяк, нервы были истрепаны до крайней степени. Вот я и подумала: сделаю дело – настроение сразу улучшится от мысли, что хоть что-то получилось. Однако когда я пришла, готовая только к положительному исходу, оказалось, что все не так-то просто.

При оформлении мне из-за оплаты наличкой пришлось возвращаться домой, сейчас же мне сказали, что деньги я получу обратно на банковский счет, поэтому им нужен номер. С собой его, естественно, не оказалось, надо было снова идти обратно. То есть, иначе говоря, опять не получалось ничего сделать с первого раза. Когда я начала возражать, мужичок, думая, что он мне этим поможет, предложил отправить все бумаги по почте, чтобы мне не надо было второй раз к нему приходить. И меня прорвало. Еще мне не хватало опять с этой идиотской почтой связываться! На меня уже одно это слово действовало, как красная тряпка на быка!

На своем едва окрепшем французском я попыталась выразить свое неудовольствие этой системой и всей Францией вообще, вызывая огромное недоумение всех сотрудников бюро. Вышла я со слезами на глазах, как следует хлопнув дверью. Мне вспомнилась Швеция, в которой мы жили до приезда во Францию, приятные приветливые лица шведов, и я не смогла сдержать плач. Ехала домой на велосипеде, глотая слезы, а когда вдруг поймала на себе взгляд какого-то француза, то поняла: у меня сейчас такой высокий уровень агрессии, что если он даже просто спросит время, задушу его голыми руками.

На следующий день я решила никуда не выходить. Мой дом – моя крепость. Посижу в ней, отдохну, успокоюсь… Но оказалось, что французы даже там способны нас достать. Сломалась система газового отопления, которая нагревала не только батареи, но и воду в кране. Владелец сказал (это у него был стандартный ответ на все мои обращения), что перезвонит позже. Через три часа действительно это сделал, сообщил, что звонил в агентство, через которое он сдает все квартиры в доме, и там ему сказали, что никто не заявлял об отсутствии горячей воды, так что, наверное, эта проблема только у нас. Но в любом случае он зайдет вечером.
Я же пока решила спуститься к соседям с первого этажа.
– Извините, у вас есть теплая вода в кране?
– Сейчас проверю. Несколько часов назад не было. Нет, действительно, до сих пор нету.
– И вы так спокойны? Здесь это часто случается?
– Нет, сколько мы тут живем, ни разу такого не было.
– А вы куда-нибудь звонили, чтобы сообщить про эту проблему?
– Нет. А зачем?
Вот оно, вот как работает эта система! Все думают, что кто-то как-то когда-то проблему решит. Никто не дергается. Неужели во всем доме только нам хочется мыться теплой водой?

В общем, владелец сказал, что отопление должны починить на следующий день. А пока он сделал какую-то временную систему, нагревающую воду электричеством. Хоть на том спасибо: можно было спокойно мыться. Но день, который должен был меня успокоить и придать сил, я провела в холодной квартире, молясь только о том, чтобы опять не протекла крыша и стена на кухне – это стандартная проблема домов во Франции во время дождей, а на улице как раз шёл ливень.

На следующий день я пошла-таки сдавать наш несчастный бейджик. Слава Богу, никакие дополнительные бумаги не потребовались, но мне сказали, что деньги на наш счет переведут только через два месяца. В состоянии мне кто-нибудь объяснить, что можно делать всё это время с умопомрачительной суммой в 15 евро?!

А отопление в этот день так и никто не починил. Мы просидели в холодной квартире почти неделю. Температура на улице становилась все ниже и ниже. На шестые сутки без отопления я ходила по дому в двух свитерах, двух парах носков, в шарфе и длинном демисезонном пальто, серьезно подумывая о том, чтобы надеть перчатки. В этот же день мне позвонили из агентства, через которое мы снимали квартиру.
– Я хотела у вас спросить, почему вы нам не позвонили сообщить о том, что у вас не работает отопление? – произнес женский голос в трубке.
– Потому что я позвонила владельцу, и он тут же начал эту проблему решать (если пять часов для принятия решения – это по-французски называется «тут же»).
– Но вы все равно должны были нам позвонить.
– Ну, хорошо, предположим, я должна была, и что мне теперь делать?
На это я услышала долгий быстрый поток французской речи. Поскольку мне все равно надо было в этот день отвезти в агентство бумагу о том, что мы через три месяца съезжаем, я решила поговорить с этой женщиной лично. Услышав это, она предупредила, что мне надо спешить, ведь они в обед закрываются, обед с 12.00, поэтому мне надо быть как минимум в 11.45. Не дай ведь Бог проработать лишние пять минут!

Когда я пришла в агентство, то первым делом отдала женщине в приемной бумагу о том, что мы съезжаем. Один из сотрудников, который сидел неподалеку, сразу же бросился ко мне и с выражением лица, представляющим смесь кокетства и обеспокоенности, спросил:
– А вы нам дадите сейчас ключи от вашей квартиры?
– Что, простите?
– Вы нам дадите ключи от вашей квартиры?
– А можно спросить, зачем?
– Чтобы мы могли в нее приводить заинтересованных лиц.
Нет, это я сгущаю краски или они действительно немножко странные, мягко говоря? Неужели он правда думал, что я прямо тут же охотно отдам ему ключи от моей квартиры и буду искренне счастлива, не зная в какой день и в какое время суток он захочет привести туда потенциальных новых жильцов?! Мой отказ его немножко удивил. Когда я сказала, что, при предварительной договоренности по телефону, все же готова показывать квартиру, он тщательно проверил, что у агентства есть мой номер, и сел на свое место с чувством выполненного долга.

Через какое-то время ко мне спустилась женщина, которая должна была поговорить со мной об отоплении. И первый вопрос, который она задала, снова был: «Почему вы нам не позвонили?» Пришлось ответить:
– Потому что я уже несколько раз обращалась к вам с разными проблемами, и вы мне ни разу не помогли.
– C'est pas possible.
Да уж, подумала я, вот она, ваша постоянная отговорка: это невозможно. Я даже не стала возражать, бессмысленно.
– Но я же позвонила владельцу и сообщила, что у нас есть такая проблема – защищалась я. – Он сказал, что звонил вам узнать, заявлял ли про нее еще кто-то из жильцов, так что вы все равно оказались проинформированы.
– Он нам не звонил.
«C'est pas possible!» – теперь про себя воскликнула я. Похоже, не удастся выяснить, кто лжет, а кто говорит правду, да и, в конце концов, мне это не интересно. Я просто хотела, чтобы мне починили отопление, остальное было безразлично. Через три месяца мы уедем.
– И что же вы сделали после того, как позвонили владельцу? – не сдавалась моя собеседница.
– Я спустилась к соседям с первого этажа, выяснила, что у них тоже нет горячей воды и отопления...
– Минуточку, – перебила меня женщина, – сейчас я посмотрю, кто живет на первом этаже.
Она проверила жильцов нашего дома и записала на бумажке фамилию нашей соседки с описанием всей истории. Я себя почувствовала, как стукач на допросе. Хорошо ли это, что я сказала, что разговаривала с этой соседкой? Какое это имело значение?
– А вы потом еще с ней разговаривали? – допрашивала дальше сотрудница агентства.
Честное слово, мне еще не хватало лампы, светящей в лицо! Да какая, к черту, разница?! Отопление кто-то будет чинить? Или будем играть в сыщиков вместо этого?
– Нет, я ее больше не видела, – ответила я.
– Ладно, я сейчас позвоню в фирму, которая вам починит отопление, и назову им ваш номер телефона, так как вы – единственный человек, который жаловался на эту проблему. D'accord? (Хорошо?)

У меня челюсть отвисла. Во-первых, это значит, что за все эти шесть дней никто из наших соседей так и не пожаловался на отсутствие отопления, словно так и надо. А во-вторых, какое я имела отношение к людям, которые будут чинить газовую систему? Они же не ко мне в квартиру должны прийти, а в подвал спуститься, так что, может быть, имело смысл лучше дать им телефон владельца дома?

Разговаривая по телефону, сотрудница агентства снова назвала фамилию соседки, что повергло меня в еще большее удивление (этим людям-то какое до этого дело?!), затем назвала мой номер, положила трубку и всем своим видом показала, что мне пора – начинается обеденный перерыв. Только выйдя из агентства, я подумала: а откуда они тогда вообще узнали, что у нас нет отопления, если им не звонила ни я, ни кто-то из жильцов, ни – по их словам – владелец дома? И пожалела, что не спросила об этом.

Я не знаю, кто куда звонил, кто с кем договаривался и кто куда приходил (ведь у меня, к счастью, никто так и не появился), но вечером отопление заработало. Мы с мужем тут же подумали: «Надеемся, оно уже не сломается до нашего отъезда...»











A la guerre comme а la guerre

И дернул нас черт взять напрокат машину! А ведь нам надо было всего лишь встретить бабушку в аэропорту. Билеты на троих на поезд плюс метро и автобусы стоили бы больше, чем аренда автомобиля на три дня. Правда, без страховки, но ведь сложно было ожидать проблем при езде по хорошим автострадам.

От офиса компании Europcar мы проехали по автомагистрали всего каких-то километров двадцать, когда оказались за грузовиком, из-под колес которого вылетел камень и попал в наше лобовое стекло. Камешек небольшой, дырочка небольшая, а геморрой оказался огромным! Когда мы сдавали машину, то спросили, сколько будет стоить это повреждение. В ответ услышали, что пока не известно: надо сначала провести экспертизу (по всей видимости, уничтожить лишнее дерево и израсходовать его на бумаги по этому делу), решить, надо ли менять стекло, и только потом нам выставят счет.

Не буду затягивать рассказ и скажу сразу, что взяли с нас в итоге 530 евро, плюс 55 евро административного штрафа – видимо, платы за то, что бесценные сотрудники Europcar потратили свое время на обработку всего досье, связанного с повреждением. Причем последнюю сумму сняли бы даже в том случае, если бы у нас была полная страховка. Все, кому мы рассказывали эту историю, говорили, что, скорее всего, нас самым наглым образом развели на деньги, потому что французы подумали, что мы – испуганные иностранцы, которые не знают ни языка, ни законов. И все советовали нам оставить это дело, так как со слаженной бюрократической машиной выиграть невозможно. Однако мы решили не сдаваться, а обжаловать решение, потребовав либо подтверждения столь астрономического расхода на починку или замену стекла, либо возврата денег.

Сначала на сайте Europcar мы нашли возможность отправить жалобу на английском языке, что и сделали. Никакого ответа не последовало. Мы перевели свое обращение на французский и отправили его по тому же адресу. Тоже безрезультатно. Стало понятно, что дело будет непростым, и перед нами с полной ясностью предстала перспектива долгой и неравной борьбы. Мы пока еще не знали, насколько неравной...
Решив заручиться поддержкой разных общественных организаций, мы отправили жалобу в Европейский центр защиты прав потребителя (ECC) и написали на сайт французского министерства экономических и финансовых дел. Нашли и французскую организацию, отстаивающую интересы потребителя, которая на тот момент, правда, была закрыта, поскольку все были в отпуске (такое возможно, пожалуй, только во Франции), но должна была скоро возобновить работу. Также мы отправили в Europcar жалобу по почте, требуя письменного обоснования суммы, потраченной на проведение ремонта. Заодно мы поняли еще одну вещь: у машины, которую мы арендовали, на момент заключения договора уже было поцарапано стекло, и, скорее всего, предыдущий пользователь за это давно заплатил. Может, в меньшем размере, чем мы, но, тем не менее, заплатил. Но повреждение-то никто не устранил! Поэтому во всех составленных жалобах писали и об этом, требуя доказательств проведения обоих ремонтов. Отправив кучу писем, мы решили, что приняли правильную боевую позицию, и немножко расслабились, ожидая победоносной развязки. Как же сильно мы заблуждались!

Европейский центр защиты прав потребителя (ECC) «переваривал» наше дело больше месяца, если не двух. Как выяснилось, они занимаются только жалобами, отправленными гражданами Евросоюза. Есть, конечно, в этом своя логика: кто платит налоги, того они и защищают. Поэтому жалобу я написала от своего имени, ссылаясь на то, что бюджет у нас общий, а посему – несмотря на то что официально лицом, подписавшим договор с Europcar, был мой муж – это дело касается и меня. Сначала из ЕСС мне написали, что они занимаются только международными делами. То есть если я, гражданка Польши, живу во Франции и у меня проблемы с французскими организациями, то это дело не международное, следовательно, они мне помочь не могут. Тогда я решила схитрить и написала, что ведь все равно прописана в Польше (и это была истинная правда), поэтому все-таки настаиваю на их вмешательстве. Мне пришло очередное письмо с уточнением: проживаю ли я в Польше или просто там прописана? Ну, что же делать, события на остальных фронтах были не очень хороши, так что пришлось пойти на сделку с совестью. Я написала, что проживаю в Польше, а у мужа бываю только время от времени. Тогда, наконец, спустя месяц или полтора после того как я им первый раз написала, они приступили к работе.

Как я уже сказала, на остальных фронтах мы отступали шаг за шагом. Из министерства нам ответили, что надо написать в их отделение В, а из него отправили обратно в отделение А. Я скопировала всю историю переписки с двумя ведомствами и переслала с соответствующим комментарием в отделение А, но ответа вообще не последовало. Из Europcar нам самым наглым образом сообщили, что они начали разбирательство, которое будет длиться 6-10 недель, и только после этого они с нами свяжутся. Счетов-фактур нам никаких не прислали.

Тем временем возобновила свою деятельность французская организация по защите прав потребителя. И хотя они работали уже второй день после летнего перерыва, дозвониться до них все равно было невозможно: на телефоне включался автоответчик, информирующий о том, когда они будут закрыты, с указанием чисел, которые уже истекли. Поэтому пришлось ехать туда лично. Специалист по общим вопросам тут же отправил меня взять талончик, чтобы занять очередь. Мой («номер восемь, ждите, пока спросим» – оно так и получилось) оказался вручную выписанной бумажкой из целой стопки таких же, которые, как потом выяснилось, были выложены не по порядку. Я взяла номерок и вернулась к мужчине – спросить, как работает их организация, что конкретно нужно сделать, чтобы через них подать жалобу (эта информация на их сайте отсутствовала) и прочее. Но он тут же отвел меня в зал ожидания и сказал, что мне надо ждать там, меня позовут и тогда все объяснят. Я стала читать книжку, но неожиданно услышала, что на консультацию вызывают уже номер 10. С возмущением подошла к тому же специалисту по общим вопросам – выяснить, в чем дело. Он мне спокойно заявил, что после того как я взяла номерок, мне надо было его у него же зарегистрировать, чтобы стать полноценным членом очереди. Спрашивается, зачем он мне тогда приказал идти сразу в зал ожидания?! Я решила, что все это бесполезно, и попросила меня записать на встречу на следующий день на определенное время. Мне всучили бумажку с предложением оформить за 41 евро годовую подписку на журнал, описывающий работу этой прекрасной организации, и я поехала домой.

На следующий день я пришла в назначенное время, но прежде чем вызвать меня на консультацию, мне снова дали ту же бумажку с предложением о той же подписке. Ожидая, видимо, что я это подпишу. Меня это напрягло. На фига мне этот журнал, если нужна всего лишь консультация?! Я спросила:
– Мне обязательно нужно подписывать эту бумажку?
– Нет.
– А я могу сразу пойти на консультацию, не подписывая ее?
– Нет.
«Господи!» – подумала я. То есть, получается, вроде как общественная организация, все такие добрые и отзывчивые, консультация бесплатная, но при этом надо подписаться на что-то, что мне совершенно не нужно, как, впрочем, и никому другому. Только во Франции организация по защите прав потребителя может законно разводить на деньги того же потребителя! Я резко развернулась и ушла, оставив в недоумении сотрудника этой конторы.

Тем временем мы отправили очередное письмо в Europcar, возобновляя свое требование предъявить нам счет-фактуру, на основе которого с нас сняли столько денег, и объясняя, что те отговорки, которыми они пытаются выкрутиться, нас не устраивают. Кроме того, я распечатала всю переписку с министерством и с очередным комментарием отправила ее по почте на адрес госоргана, поняв, что на обычные письма они реагируют охотнее, чем на отправленные по Интернету. Вскоре мы получили оптимистичный ответ от женщины, которая предложила общаться на английском, а также обещала заняться подробно нашим делом. Это дало нам надежду. И очень зря! После оживленной переписки она нам обещала, что детально изучит контракт, который мы подписали, и самое позднее послезавтра ответит, что из этого следует. С этого «послезавтра» прошел почти месяц. И хотя мы неоднократно отправляли ей письма (эта переписка уже шла по Интернету), спрашивали, куда она делась, и что случилось, добрая женщина нам больше ни разу не ответила.

Но мы все равно не сдавались, мы решили не отступать! Я распечатала всю переписку с этой дамой и, опять-таки с комментарием, послала по почте заказным письмом с уведомлением о вручении (как отправляла и все остальные), заодно написала в Europcar очередное требование прислать нам копии счетов-фактур. На следующий день мне пришло уведомление о том, что министерство наше письмо получило, а еще через два дня на почте мне вернули это же письмо с отметкой: «получатель не найден по указанному адресу». Минуточку, что значит «не найден»? Министерство сменило адрес? И каким тогда образом я получила два дня назад уведомление о получении? Более того, пока я шла домой с этим письмом, я обнаружила, что конверт был вскрыт, а затем заклеен скотчем. То есть, насколько я понимаю, в министерстве его получили, прочитали, решили, что не хотят с нами заморачиваться (вполне возможно, навели справки и узнали, что мы уедем через три месяца) и договорились с почтой, что нам отправят письмо обратно, будто бы оно никогда не доходило до адресата. Потрясающий плевок в лицо! Не знаю, может быть, я сгущаю краски, но мы почувствовали себя униженными и оскорбленными.

Потом я поняла, что такая политика – не отвечать на письма – это одна из особенностей национального свинства. Из ЕСС, например, мне написали, что месяц назад отправили в Europcar запрос насчет нашей жалобы, но тоже до сих пор не получили никакого ответа…

И когда мы уже решили, что дело наше совершенно безнадежное, нам пришла по Интернету от Europcar очередная копия счета-фактуры за стекло. Мой муж увидел, что цифры там совершенно такие же, как и в предыдущем, поэтому не придал письму особого значения, а я даже не стала смотреть, чтобы не расстраиваться. А несколько дней спустя, просто проверяя состояние нашего банковского счета, вдруг увидела перевод в размере 585 евро – и чуть в обморок не упала! Сначала, правда, решила, что кто-то просто ошибся и отправил деньги на неправильный счет, но потом увидела, что это перевод от Europcar. Я глазам своим не могла поверить!
Почему 585 евро, а не 530? Потому что, согласно правилам самого Europcar, административный штраф взимается только в случаях, когда повреждение вызвано виной водителя. Какое-то время назад я увидела этот параграф, просматривая в очередной раз законы компании, и подумала, что даже если эти сволочи не захотят нам возвращать деньги за само стекло, надо будет попробовать хоть это с них стребовать – ради принципа. А тут, получается, они так испугались, что мы действительно можем пойти в суд, что решили нам вернуть все. Логично, да? То взяли непонятно за что и непонятно сколько, а потом с барского плеча отдают все: берите, мол, нам не жалко. Отобьем на следующих лохах.

И мы пришли к очередному абсурду. Так радовались с мужем, что нам вернули деньги, так гордились, что не сдались, что в какой-то момент нам стало казаться, будто мы заработали эти 585 евро. Тяжелым трудом! А ведь на самом деле муж их уже давным-давно заработал, потом эту сумму, ничего толком не объяснив, у нас отобрали, а теперь, после почти смертельного боя, вернули. Тоже без объяснений и, конечно, без извинений. 

Наши боевые потери составили 25 евро, которые мы потратили на все заказные письма. Произведя подсчет, наша армия с чистой совестью отправилась тратить свой военный трофей в Диснейленд.











                Узник собственных окопов

Как раз в Диснейленде, увидев американские горки под названием Indiana Jones, мы решили пересмотреть фильмы про приключения этого веселого археолога. Во время наших киновечеров я постоянно поражалось той легкости, с которой Харрисон Форд вышибает всякие окна и двери. «Неужели они так легко поддаются, когда на них напирает человек, или это просто так показано в фильме?» – думала я. Ведь не каждый день видишь такое вживую, чтобы судить объективно.

И вот в один из вечеров, как раз после просмотра очередной серии, мы решили лечь спать пораньше. Муж уже устроился в постели и дожидался меня, мне же захотелось еще быстро принять душ, а потом присоединиться к нему. Я уже была в предвкушении того, что мы ляжем пораньше, осознавая, что время еще не позднее, и, может быть, мы даже выспимся. Почистив зубы, нажала на ручку двери... и опешила. Дверь не открывалась. Сначала подумала, что это муж надо мной подшутил и закрыл ее на ключ, но мое предчувствие подсказывало, что я просто пытаюсь себя в этом убедить. Спросила сквозь дверь мужа, зачем он меня запер, и сразу поняла, что это не шутки. Меня никто не запирал. Просто дверь напрочь сломалась.

Не буду описывать подробно, как мы пытались ее починить, как муж пропихивал мне разные инструменты под дверью, и мы пытались ее разблокировать с двух сторон. Заняло это все около 40 минут, во время которых я серьезно задумалась над тем, как мне повезло, что муж был дома. Если бы он уехал, допустим, в командировку, а я оказалась вот так запертой в ванной, мне бы пришлось невесело. Поскольку у нас квартира двухэтажная, под ванной нет соседей – там просто наша кухня и гостиная. Телефона у меня с собой не было – ну, нет у меня привычки всюду ходить с мобильником! Окно в ванной, правда, есть, но оно настолько узкое, что мне через него не протиснуться, к тому же оно выходит на крышу, так что и кричать в него бесполезно. На самом деле и вылезать не лучшая идея, особенно если учесть, что всю одежду я оставила в комнате. Разве что начать махать из окна своим большим полотенцем (очень кстати оно у меня белого цвета), чтобы попытаться привлечь внимание прохожих. Хотя и этот вариант не сильно надежный, так как по нашей тихой улочке проходит не больше шести с половиной человек в день. В общем, было бы весело.

Как говорил Давид Гоцман, подобьем бабки? Мы сняли квартиру, в которой с самого начала капало из крана в ванной, а из душа лилось еле-еле, потому что не хватало одной прокладки, и вода вытекала из шланга, не доходя до «трубки». Мы это все сами починили, ведь владельца так называемые мелкие неполадки не касаются. У кого-то был второй ключ от нашего почтового ящика, из-за чего у нас постоянно воровали корреспонденцию. Владелец же просто сказал, что это невозможно. Потом у нас потекла крыша в спальне. Ее вроде починили, но со временем она закапала опять. Через пару месяцев дождевая вода стала просачиваться через стену на кухне, образуя там лужу впечатляющих размеров. Когда сломалось отопление, его чинили почти неделю. Дверь в туалет вообще не запиралась, ее можно было только прикрыть, но не закрыть, потому что замок был криво поставлен. А теперь я стояла голая в ванной – и уже даже не нервничала. Мне надоело раздражаться. Я просто хотела спать.

Мы решили взломать дверь. Вот, пожалуйста, мечтала посмотреть, как это делал Харрисон Форд? Смотри! Замок в ванной был фиговенький, не поспоришь. К счастью, и дверь тоже была фиговенькая. Она вылетела от одного удара ногой, прихватив с собой кусок дверного косяка, который мы на следующий же день благополучно приклеили обратно.

Честное слово, раздражаться уже не было сил. Мы с мужем долго лежали в кровати и хохотали. Естественно, не выспались. А через два дня у нас потек кран на кухне…











«Je ne mange pas six jours»

Пожалуй, всем известно, что французы не говорят ни на каких иностранных языках. Более того, они не понимают и в упор не хотят понимать иностранцев, которые пытаются хоть что-то сказать на их языке. Поначалу это даже немножко смешно – повторять одни и те же слова с разным акцентом и произношением, в надежде на то, что тебя наконец поймут. Но через какое-то время начинает раздражать. Я бы даже сказала – злить. Бесить. Выводить из себя.

Как-то зашли мы в Subway. Времени у нас было немного, а кушать очень хотелось, вот и решили поесть сандвичей более натуральных, чем в McDonald's. Пока я выбирала вид хлеба, заказывала сандвичи, добавляла овощи и соусы, у меня не возникло никаких коммуникационных проблем. Все было отлично до вопроса, будем ли мы что-нибудь пить. Мой муж хотел чаю.

Тут следует пояснить одну маленькую деталь. По-французски слово «чай» (the) звучит почти так же, как и слово «наволочка» (taie). Как мне объясняли, первое произносится как «открытое е», второе – более глубоко, ближе к звуку «ы» что ли. И когда я заказала чай, официантка начала на меня смотреть круглыми от изумления глазами. Неужели она решила, что я хочу наши сандвичи завернуть в наволочку?! Логично ведь, правда? Контекст происходящего явно подсказывал ее убогому интеллекту, что мы хотим именно наволочку, а не горячий напиток. Я повторяла это несчастное слово the на все возможные способы, как обезьянка. В ответ моя собеседница лишь хлопала своими накрашенными ресницами, не проявляя ни малейшего понимания. В конце концов я решила пойти окольными путями.
– Забудьте про это слово, – сказала я. – Давайте по-другому. Есть два вида горячих напитков. Один из них – кофе, и мы его не хотим. Нам нужен другой напиток.
– А, я вас поняла! Вы хотите горячий шоколад?

Ну, вот как это называется, если не издевательство?! В очереди люди начали ржать. «Очень смешно!» – подумала я. Лучше бы хоть кто-нибудь мне помог. Но они и не собирались прерывать этот бесплатный КВН. Мне уже было не до смеха. Происходящее выводило меня из себя. Я стала говорить это слово на всех известных мне языках:
– Тhе, tea, tee, чай, herbata.
Видимо, зря мы считаем, что французы не говорят на иностранных языках, потому что на это словесное попурри официантка наконец сказала:
– А, вы хотите чай!
– Ну, наконец-то, – обрадовалась я. Но обрадовалась рано.
– К сожалению, мы чай после пяти вечера не подаем.

Для полной ясности картины добавлю, что тут никто самовар шишками не топит. Здесь чай – это всего лишь чайный пакетик, плавающий в кружке кипятка. Пакетики присутствовали (они стояли в коробочке прямо передо мной), кипяток у них был (судя по тому, что они подавали кофе), а вот соединить это два чуда природы после пяти вечера невозможно!..
Мы заказали Sprite. Аппетит пропал совершенно. Того гляди, так и похудеть можно.





               


Наши союзники

Его имя мы услышали сразу по приезду в Орлеан, в первый же день. Когда начальник моего мужа устраивал нас в общежитие и объяснял, что нам нужно сделать в первую очередь (где оплатить проживание, как обстоит дело со съемом жилья, куда мужу приходить на следующий день, как ему оформить пропуск и прочее), он сказал:
– А если у вас будут какие-либо вопросы по проживанию во Франции, обратитесь к Айда (примерно так французы произносят имя Айдар), он знает все ответы.

В моей голове сразу нарисовался образ прошаренного пацанчика в стильно потертых джинсах. На самом деле Айдар оказался очень спокойным, интеллигентным человеком, без единой нотки гордыни или превосходства над другими. Наоборот, он очень охотно помогал всем русским, которые приезжали в Орлеан. Без него все без исключения члены русской общины просто умерли бы. Тех, кто только что прибыл, он возил в магазин, помогал людям обустроиться на новом месте, поддерживал на первых этапах борьбы с бюрократией, давал советы по выбору банка. Айдар просмотрел наш контракт с агентством недвижимости, так как моих знаний французского тогда явно было недостаточно. Он помог нам переехать из общежития в квартиру, подсказал, на каком сайте можно найти объявления о продаже подержанных вещей, в частности, мебели (мы сняли абсолютно не меблированную квартиру), потом он же помогал нам эти вещи покупать и перевозить домой (на его машине). И все время давал полезные советы самого разного рода.
– Не выкидывайте никакие бумаги и даже их копии, – сказал он моему мужу при первой же встрече.

Это правило мы усвоили очень быстро. И поняли, почему именно Дюма стал самым плодотворным писателем мира: просто французская культура построена на письменности. И это отнюдь не комплимент. Меня бесила склонность французов записывать абсолютно все, каждую мелочь разговора. Причем это не просто какие-то записки на стикерах, которые потом летят в помойку. Все эти писульки прикладываются к досье, то есть к материалам данного конкретного дела. Жена Айдара Гуля рассказывала, что в роддомах в досье заносится даже информация о том, сколько раз в день ребенок наделал в пеленки или что его тошнило. Для медицинской карточки это, может быть, имеет какое-то значение (хотя – какое?), но эти записи затем отправляются в детские сады, где и хранятся долгие-долгие годы в огромных подвалах, вместе с информацией о том, что такого-то ноября тысяча девятьсот такого-то года Андрэ такого-то поставили в угол, а месяцем раньше он отсутствовал из-за простуды. Эти досье вполне могут пережить человека, например, скончавшегося в 40 лет от инфаркта. И даже после его смерти эти бумажки никто не выкидывает.
Вскоре мы поняли, что каждый документ лучше сразу отсканировать и, на всякий случай, еще и распечатать, а в такие учреждения как банки, миграционная служба и прочие лучше сразу брать с собой все бумаги, какие имеются – и все равно чего-то будет не хватать. За год жизни во Франции мы легко собрали более четырех килограммов макулатуры! И это при том, что второе такое же количество бумаг в виде ксерокопий хранилось в банках, на почте, у работодателя... Честное слово, такое ощущение, что Франция – самая лесистая страна в мире, которой никаких деревьев не жалко!

Жена Айдара Гуля с первых минут нашего знакомства олицетворяла для меня образ мудрой женщины Востока. Ее постоянное и непоколебимое спокойствие было просто заразительно. На тот момент они с Айдаром жили во Франции уже больше десяти лет, этап бунта давно был у них позади, они смирились со многими проблемами и недостатками, теперь же своей добротой облегчали жизнь новоиспеченных иммигрантов. И действительно, как бы я ни была раздражена или даже взбешена, после разговора с Гулей все казалось как-то проще, не так страшно.

Гуля с Айдаром регулярно устраивали встречи всей нашей русской честной компании. Сначала это были пикники на берегу Луары. У нас было свое местечко на окраине города, под огромным деревом, за длинным деревянным столом. Там иногда собирались больше десяти человек. Это была невероятная смесь культур и народов: Гуля с Айдаром из Татарстана, Рома, Оля и Игорь из Ростова-на-Дону, я из Польши, мой муж из Москвы, Лариса из Питера, Игорь – еврей, Маша – армянка. И еще много других ярких представителей своих городов и культур. Это была община мысли и языка, но точно не паспортного или политического единства. Все мы сидели за одним столом, пили водку и ели свиной шашлык с вареной картошкой и салатами, приготовленными дома. Потом играли в бадминтон, пели песни и просто веселились.

Когда же ребята купили дом с большим участком, посиделки перенеслись на их веранду. Именно у них мы отмечали 9 Мая, дни рождения, защиты диссертаций и другие важные события в жизни членов нашей компании. Мы пели песни под гитару или пианино, плясали, смотрели комедии, обсуждали наболевшие вопросы жизни, шутили... В нашем железном песенном репертуаре были «Поворот» и «Синяя птица» группы «Машина времени», «А значит, мы живы» и «Дорога длиною в жизнь» Розенбаума, «Катюша». Особенно актуальной была первая из названных – всегда, кода мы ее пели, я надеялась, что эта песня про нас, и новый поворот наконец вынесет нас из Франции в более благополучную для нас страну.

Несколько раз мы встречались и в нашей квартире – тем же добрым и веселым составом. Пианино у нас не было, но ребята всегда приносили гитару, и мы пели, видимо, доводя до белого каленья наших соседей: слышимость в нашем доме была достаточно хорошей. Когда мы устраивали свой прощальный вечер перед отъездом из Орлеана, Гуля немного опоздала после работы и, торопясь к нам, перепутала этажи. Она постучалась к соседям, что жили под нами, открыла дверь (почему-то она оказалась незапертой) и сказала:
– Ку-ку!
Пока до нее доходило, что она не туда попала и куда ей надо на самом деле идти, наши соседи тут же, не задумываясь, сказали ей с невозмутимым спокойствием:
– Это этажом выше...

У Айдара с Гулей мы познакомились с Ларисой. Это, пожалуй, самая яркая женщина, какую мне доводилось встречать на своем пути. Описать ее одним словом невозможно. Веселая, общительная, очень хороша собой, причем знает об этом – и очень довольна. Но в ее исполнении это выглядит не как тщеславие, а, скорее, как кокетство. У Ларисы бешеная внутренняя энергия, она многим интересуется, любит жить активно, при этом невероятным образом совмещает в себе стиль питерской интеллигентной барышни с умением легко сказануть острое словечко в нужный момент. Едва взглянув ей первый раз в глаза, я поняла, что мы подружимся.

На тот момент Лариса жила во Франции уже лет двенадцать. Она приехала в страну за своим мужем-французом, достаточно быстро с ним развелась, и ее сопровождала постоянная вереница разных любовных историй. Институт она заканчивала очень давно, еще в Питере, и когда стала искать работу в Орлеане, ее образование и квалификация уже мало кого интересовали. Лариса устроилась кассиром в элитный магазин биопродуктов – вещь, очень модная во всей Европе. Ее истории про интриги на кассе, ссоры с начальством и постоянное воровство богатых покупателей доводили нас всех до безудержного хохота. К тому же, она бесподобно рассказывала, придавая яркие краски мельчайшим подробностям. Я обожала, когда моя подруга в конце почти каждого рассказа протяжно говорила:
– Они такие свооолочи!

Лариса никогда не приукрашала французов в своих рассказах. Они в них всегда были очень настоящими: мелкими, мерзкими, к тому же воришками. Как-то мы заехали к ней в магазин, чтобы что-то ей передать, и сильно впечатлились машинами на парковке. Не скажу, что это было то же самое, что у казино в Монте-Карло, но, тем не менее, машин старше двух лет там, наверное, не встречалось, и были все отнюдь не эконом-класса. При этом Лариса рассказывала, как народ бессовестно тащит в дамских сумочках орехи на 50 евро, проносит кожаные сумочки под видом своих собственных и даже пытается вынести растения в горшках.

Схема очень проста: видеонаблюдения и охранников у магазина нет, потому что это слишком дорого. Работает он, что редкость, семь дней в неделю, с восьми утра до восьми вечера. Одного охранника будет явно мало, даже двоих не хватит. Судя по инвентаризации, из магазина прут в среднем на 20 тысяч евро в год. Зарплата трех охранников плюс все социальные отчисления на них обойдутся магазину в несколько раз больше. Магазину проще смириться с потерями: получится меньше двух тысяч евро в месяц, а значит, 50-60 евро в день. Не так уж и много. И покупатели об этом прекрасно знают, поэтому приезжают на своих шикарных машинах, заходят в магазин и стараются как можно больше запихнуть к себе в карманы и сумочки.

Иногда воров замечает персонал. Тогда они дожидаются своих многоуважаемых покупателей на кассе и, прежде чем кассир начнет пробивать покупки, просят их открыть сумочки. Во Франции закон это разрешает. Если кто-то ожидает, что воришкам от этого становится неловко, он очень ошибается! Они совершенно спокойно и невозмутимо достают все украденное из сумочек и заявляют, что это они покупать не будут. Мол, пробивайте только то, что у меня в корзине. Затем кассир берет их удостоверение личности и делает ксерокопию, которая отправляется в досье с такими же невинными физиономиями почитаемых граждан. Кассиры обязаны это все изучать и запоминать лица, чтобы при каждой следующей покупке обязательно проверять сумочки неблагонадежных покупателей. А они ведь придут еще не раз – им ни капли не будет стыдно!

Один магазин этой же сети решился на провокационный поступок: они распечатали увеличенные фотографии из удостоверений личностей воров и сделали этакую своеобразную «доску почета» с надписью «Они у нас воруют». Их тут же закричали истерические защитники личных данных и пригрозили подать в суд, если фотографии немедленно не исчезнут. То есть, сказать правду нельзя. А они ведь правда воруют, на это есть свидетели. Но и обнародовать эту информацию запрещено, за это можно оказаться в суде. А что делать магазину?! Полиция не приезжает на такие вызовы. Кража продуктов на 40 евро – не повод заводить дело, вот покупатели этим и пользуются.

Однажды Лариса забыла попросить одну дамочку показать, что у нее в сумке. Когда та уже давно отошла от кассы, до моей подруги вдруг дошло, что сумка была подозрительно большой и казалась тяжелой. Она подозвала сотрудницу магазина и спросила, не помнит ли та женщину в элегантном пальто и в шляпе. Продавщица сказала, что да, видела эту особу в отделе бытовой техники. Проведя быстрый контроль, они выяснили, что исчезла дорогая мясорубка с накладками для соковыжималки. Сделать ничего было уже нельзя. Но через неделю дамочка пришла опять – в новой шляпке и с роскошной сумочкой от Chanel. На кассе снова стояла Лариса. Пробив все товары, она с лучезарной улыбкой спросила покупательницу:
– Ну как вам мясорубка, понравилась?
– Да, она очень хорошая, – ответила, не задумываясь, та. И только после этого до нее дошло, что она себя выдала. Дамочка немного смутилась, но только совсем немного, а через неделю совершенно спокойно приехала опять. Мысль о том, что сотрудники магазина знают о ее воровстве, не могла ей испортить удовольствие от покупок в элитном магазине.

От таких историй мы ухохатывались всей компанией. Это было отличное средство от всеобщего отвращения к паршивому характеру французов. Они доставали всех нас в равной мере. У каждого были свои причины жить во Франции: для кого-то это был просто очередной этап карьеры, для кого-то – единственный на тот момент вариант работы, а кого-то жизнь увела уже слишком далеко для того, чтобы круто менять свою судьбу. Но всех нас объединяло чувство юмора, общие интересы и душевная доброта. И 9 Мая. Это был, пожалуй, главный праздник в нашем общинном календаре. После того как мы вернулись в Россию, я поняла, что там он имел для нас куда большее значение, чем здесь. Это был важный элемент самоопределения, мы держались за этот праздник всей душой и старались сделать его по-настоящему торжественным. Заранее привозили из России Георгиевские ленточки (как-то Лариса пришла на праздник с бантиком из нее в волосах – только она могла такое придумать!), покупали в русском магазине красную икру и черный хлеб, смотрели парад и «В бой идут одни старики», а наш репертуар «Машины времени» обязательно сменялся военными песнями. Вот так мы вместе с союзниками праздновали победу в войне, в которой французы тоже считали себя победителями, хотя в их истории сражений было больше трусости и везения, чем настоящей храбрости…

С ребятами мы встречались не только по праздникам. И не только большой компанией. Иногда просто заходили друг к другу на посиделки, чтобы поболтать и посмеяться. Когда мы заглядывали к Ларисе, она всегда устраивала нам небольшие домашние концерты на пианино. В этом был какой-то вкус прошлой эпохи: над инструментом висел прекрасный масляный натюрморт, на самом пианино стояли старинные бронзовые подсвечники, а Лариса играла Шопена.

Потом подруга дала мне неповторимую возможность почувствовать настоящий вкус прошлой эпохи. Она привезла из Петербурга старинную вышивку, которая ей досталась от ее бабушки, блокадницы. Лариса подозревала, что этот рукодельный шедевр бабушке (она сама не вышивала) подарили в одной дворянской семье, с которой та дружила. Сколько вышивке на самом деле лет, непонятно, ясно одно: она как минимум конца XIX века, значит, пережила в Питере и выстрел «Авроры», и смену власти, и блокаду, и многое, многое другое. Мама Ларисы хранила ее не очень аккуратно, в шкафу, где моль немного попиталась старинными шерстяными нитками. Ко мне же подруга обратилась с просьбой восстановить изъяны. Это была большая картина, репродукция какой-то западноевропейской живописи, на которой изображены два персонажа: барыня и, скорее всего, ее служанка, сидящие недалеко от камина и склонившиеся над миской с рыбками. Лица и руки женщин расписаны поверх вышивки масляными красками. Это была невероятная вещь. Такой немой свидетель целого века. А может быть, больше, чем века? Кто знает. Я сочла большой честью и комплиментом, что Лариса доверила такую работу именно мне. Это было самое неординарное поручение, какое я когда-либо получала.

С Ларисой мы несколько раз ездили по окрестным замкам и старинным древнехристианским храмам. С ней всегда было весело. Впрочем, как и со всеми нашими союзниками. Когда мы переехали из Орлеана под Париж, мы все равно очень часто приезжали в гости. Тогда мы уже всегда собирались у Гули с Айдаром, делали шашлыки и сидели допоздна. А потом садились в машину и отправлялись по ночной автостраде домой. Над нами мелькали звезды фонарей, а у меня почему-то всегда возникало ощущение полета.

Уезжали мы от Гули с Айдаром всегда с тяжелым сердцем, в ожидании следующей встречи. И когда жизнь во Франции казалась нам совсем уж невыносимой, снова садились в машину, приезжали к ребятам и устраивали русскую пьянку. Кто-то может сказать, что алкоголь – не лучшее средство для расслабления и не самое полезное для здоровья, но у нас вопрос стоял по-другому: либо физическое, либо психическое здоровье. Только благодаря ребятам мы там не сошли с ума.

Справедливости ради надо сказать, что была у меня одна союзница и во вражеском лагере. Ее звали Сесиль. Она была моей учительницей французского языка и единственной француженкой, с которой мне всегда хотелось общаться. За год обучения по два раза в неделю я пропустила всего лишь одно занятие, когда лежала с ангиной и температурой под сорок. В остальных же случаях я ходила к ней обязательно, несмотря на холод или жару, дождь или ветер, плохое самочувствие, нервозное состояние, лень или нехватку времени. Надо признать, что вся наша группа (в основном – девушки из самых разных стран мира) одинаково боготворила Сесиль. Это была стройная женщина с очень коротко подстриженными рыжими волосами. Спортивный тип – так я ее определила для себя с самого начала. После работы она ходила на карате, и мне кажется, этот вид активности ей очень подходил. Сесиль с большим пониманием относилась к тому, что все студентки приходили время от времени в плохом настроении и жаловались на местную бюрократию, выслушивала нас (исключительно на французском, разумеется), старалась помочь добрым словом или советом. Также она помнила, кто из нас где работает, чем занимается, сколько у кого детей и прочее. Она стала для меня неотъемлемой частью нашей жизни, еще одним лучиком в темном царстве. Кроме всего прочего, она – несравненный педагог, и даже закончив филологический факультет, пройдя огромное количество стажировок в разных университетах и повидав несметное количество преподавателей иностранных языков, скажу, что Сесиль определенно находится в первой тройке лучших из лучших. Своим экзаменом DELF, который я сдала почти на девяносто процентов на уровне B2, я полностью обязана ей.

Мы с ней очень легко нашли общий язык, и когда курсы закончились, я с Сесиль несколько раз встречалась, приглашала ее к себе на чай. Однажды и она пригласила меня к себе, познакомила с мужем и дочками. Я с ней до сих пор переписываюсь и очень мечтаю, что однажды она приедет с семьей в Россию, и я проведу им экскурсию по моей любимой стране.










                Бронетранспортер


Его звали Сеня. Мы купили его у знакомого, который по окончании контракта улетал обратно в Россию. Сеня, он же двенадцатилетний Renault Megane Scenic II, стал нашим настоящим другом, нашим спасителем в буквальном и переносном смыслах.
После Орлеана мы переехали в маленький городок под Парижем – район достаточно приятный, причем богатый, не иммигрантский. В нем все было ориентировано исключительно на людей с машинами. Городской транспорт организован очень плохо, до ближайшего магазина полтора километра, и то это оказался совсем не супермаркет, с ограниченным выбором товаров и большими ценами. До хорошего магазина пять километров, до любого врача, работы мужа или просто любого красивого места для отдыха на выходных добраться без машины было либо очень сложно, либо почти невозможно. Мы быстро поняли, что без собственного авто там не выживем, поэтому, как только узнали, что Игорь продает свой Renault, не раздумывая решили его купить.

Все документы оформили за неделю до отъезда знакомого, Игорь снял машину с учета, у нас же был месяц, чтобы самим зарегистрировать ее в местной префектуре. Досье со всеми необходимыми бумагами весило граммов 300, не меньше. Я тщательно все собрала и пошла. Женщина в окошке внимательно все просмотрела и сообщила:
– У вас тут не хватает одной подписи.
– Где? – с удивлением спросила я.
– На старом техпаспорте машины.
– Но... зачем на нем расписываться?
– Таковы правила. Предыдущий владелец машины должен был расписаться поперек всего техпаспорта.
– Предыдущий владелец?! Так он уже две недели назад уехал в Россию!
Мадам в окошке сделала такое выражение лица, словно я сказала, что Игорь улетел на Луну.
– А когда он вернется?
– Он уже сюда не вернется.
Опять эта гримаса. Правда, мне самой было не до гримас.
– И что же мне делать? – спросила я, словно надеялась, что она примет мои документы без необходимого автографа.
– Не знаю. Выйдите отсюда и подделайте подпись.
– Что, простите?
– Подделайте подпись.
«Неужели меня снимают скрытой камерой?» – подумала я. Но нет. Если уж снимают, то точно не скрытой. В помещении было несколько камер видеонаблюдения, как и во всех административных организациях во Франции. И она мне так спокойно говорит о подделывании подписи, зная, что это все записывается?! С другой стороны, ей-то какое дело? Совет не является уголовным преступлением. А вот подделывание подписей...

Пока я шла домой, то пришла к выводу, что мне не остается ничего другого, кроме как последовать совету. Без подписи бумаги не примут, Игорь уехал, и вряд ли мы полетим в Россию за его автографом.

В принципе, у него была достаточно простая подпись, но мысль о том, что у меня будет всего лишь одна попытка, буквально парализовала. Я извела два листа бумаги, пытаясь привыкнуть к чужому почерку. Каждый раз, когда мне казалось, что уже смогу, и делала последнюю попытку, подпись выходила корявой и совершенно не похожей на оригинал. Наконец, дико волнуясь, я совершила это преступление. Получилось вполне неплохо, хотя опытный глаз, знающий русский язык и русский почерк, наверняка заметил бы разницу. Оставалось лишь надеяться, что на французский взгляд это будут просто непонятные каляки-маляки, и мне все сойдет с рук.

Когда я во второй раз пришла в префектуру, кроме знакомой мне женщины там сидели еще девушка и мужчина. Почему-то мне показалось, что они все очень пристально на меня смотрят. Я постаралась сделать самое небрежное лицо, на какое была способна, и подала мадам свои бумаги.
– Ну, и как вы решили проблему? – спросила она.
Я взглянула на камеру видеонаблюдения и подумала: «Не признаваться же мне в открытую, что я подделала подпись!» И ответила уклончиво:
– Я все сделала.
– Вы же сказали, что он уже две недели назад уехал, – сказала женщина с явным подозрением в голосе.
«Отлично! – подумала я. – Сама посоветовала мне подделать подпись, а теперь устраивает допрос. И что мне делать? Если я ей признаюсь, она не примет бумаги. Оформить машину мы можем только в этой префектуре, а завтра истекает срок подачи документов…»
– А, я, видимо, неправильно выразилась! – мне ничего не оставалось, кроме как прикинуться дурочкой, в чем мне очень помогло плохое знание французского. – Я имела в виду, что он уезжает через две недели, поэтому очень занят. Но я заехала к нему на работу, и он расписался.
Мадам внимательно посмотрела на подпись Игоря на договоре купли-продажи, сравнила с автографом на техпаспорте… Видимо, моя теория о русских каляках оказалась правильной, потому что через несколько напряженных секунд ее лоб разгладился – и она оформила все бумаги.
Вот так немного нелегальным образом мы стали вполне легальными владельцами Сени.













Полевой госпиталь

Как-то у моего мужа Кирилла страшно разболелась спина. У него были мышечные спазмы правого плеча – настолько сильные, что немела рука, он не мог в ней держать даже пустой поднос в столовой. Приступы были очень нерегулярными, и случались они при совершенно разных обстоятельствах: то за ужином, то на работе, то за компьютером, то в бассейне, несколько раз Кирилл даже просыпался из-за них ночью. Сначала мы надеялись, что обезболивающие ему помогут, и, может быть, такое больше не повторится. Но когда во время очередных спазмов у мужа резко поднялась температура, мы заволновались. Ночью он почти не спал, его мучил жар. Наутро температура нормализовалась, словно ее и не было. Зато раздуло нижнюю губу и левую щеку. Мы решили сходить к врачу.

Оказалось, что все не так просто. Вот самая гадкая закономерность Франции: когда ты думаешь, что уже знаешь все ее сложности, то тут же оказываешься в какой-то извращенно абсурдной ситуации. Казалось бы, что может быть этакого в походе к доктору? Естественно, возможны проблемы с языком, но я была уверена, что вместе с электронным словарем мы преодолеем любые трудности. Конечно же, может возникнуть денежный вопрос. Во Франции медицинское страхование построено так, что не все врачи привязаны к системе, которая позволяет вам вернуть деньги за визит и осмотр. Тонкостей этой схемы мы не уловили, да и не особо пытались, так как в данный момент были готовы пойти к доктору и за собственные деньги. Мало того, что мой муж страшно мучился от этих приступов, мы еще и опасались, что это может быть не просто мышечная проблема, а что-то очень серьезное.

Спросив у знакомых номер телефона любого терапевта и позвонив, я узнала, что если мы не являемся пациентами данного врача, то нас могут записать на прием только через месяц. Тогда я решила поискать телефоны других терапевтов в Интернете (записаться к доктору онлайн во Франции невозможно, там вообще ничего нельзя сделать, не потрепавшись предварительно по телефону). Но, к моему крайнему изумлению, все остальные врачи предложили мне такие же отдаленные сроки на абсолютно таком же основании. Удивительная схема. Видимо, надо было заранее, при полном физическом здоровье, записаться к доктору на какой-то отдаленный срок, прийти к нему просто так на осмотр, узнать, что ты действительно здоров, заплатить за это деньги и вернуться домой. Звучит абсурдно, но только таким образом можно оказаться в клиентской базе врача и знать, что в случае болезни к нему можно будет записаться на ближайшие дни.

Потратив два часа времени и кучу нервов, я нашла номер телефона терапевта, который отделился от всего коллектива и работает по собственной схеме: у него есть расписанные дежурства в разные дни недели. Если в удобную вам дату у него никто не записан, вы можете к нему прийти. Что мы, собственно, и сделали.
Уже через несколько часов мы ожидали в грязной, немного вонючей приемной, муж пытался усесться так, чтобы спине было поудобнее, а я пыталась сообразить, какие еще слова могут мне понадобиться во время общения с врачом, и найти их в словаре. Услышав наш разговор на русском, к нам подошел негр, который до этого сидел в дальнем углу прихожей. Неожиданно для нас он сообщил нам на русском языке, что его зовут дядя Ваня, он обожает Россию и несколько лет учился в Москве. Затем, похлопав ладонью по своей лысине, он сказал:
– Русские дэвушки очень крассив! Я из-за них лишиться волос!

Я так и не поняла, как русские девушки связаны с его лысиной, зато сообразила, что это не в приемной воняло. Это был настоящий перегар, которым разило от нашего неожиданного собеседника. Да уж, пьяный негр в приемной у французского врача – это, как говорится, нарочно не придумаешь. Не знаю, сколько бы еще продлился этот булгаковский абсурд, но тут из кабинета вышел врач, коряво назвал нашу фамилию, и мы пошли, оставив дядю Ваню погружаться в трепетные воспоминания о России и Москве.

Сами же мы из атмосферы РУДН тут же перенеслись в Азию колониальных времен. Кабинет врача выглядел точно так, как я себе представляла подобного рода места, описанные Конрадом и Цвейгом. Огромный письменный стол, покрытый некогда красным бархатом, теперь был сильно обшарпан и поцарапан, ткань в нескольких местах отклеилась, а кое-где ее и вовсе отодрали. На столе стояла старая треснувшая карандашница с самыми дешевыми ручками. В углу кабинета примостились старые весы с линейкой и гирьками; сантиметр уже частично проржавел, а корпус весов явно давно никто не чистил. На полу лежал древний ковролин непонятного бурого цвета. В углу напротив письменного стола стоял пыльный искусственный фикус. Дополнением всей картины был сам врач. Одет он был неряшливо, пуговица рубашки на животе была не застегнута, жирные волосы слиплись полосками на его лбу, а пахло от него, как от пассажиров транссибирской магистрали в последний день путешествия. Доктор провел поверхностный осмотр, померил температуру и давление, пощупал спину моего мужа и заявил, что, скорее всего, это проблемы с сердцем, нам надо обратиться к кардиологу. Но на всякий случай дал нам также направление к неврологу.

Мы знали, что без направления ни к какому врачу не попадем. Но, как выяснилось, даже с ним все было непросто. Я с трудом нашла кардиолога, который согласился нас принять. Через месяц. Мы тридцать дней ждали, не зная, насколько дело серьезно, и чем все закончится. Все это время муж мучился ужасными приступами боли. Причем мы уже тогда знали, что даже если с сердцем все окажется в порядке, консультацию у невролога мы будем ждать еще полтора месяца.

Кардиолог оказался очень культурным и спокойным человеком. Собственно, он был азиатского происхождения, по-моему, из Камбоджи. Именно поэтому он сдержанно отнесся к тому, что я не очень хорошо говорила по-французски, неторопливо повторял и переформулировал свои вопросы до тех пор, пока я их не понимала и не отвечала на них исчерпывающе. Затем врач сделал УЗИ сердца и с невозмутимым спокойствием сообщил, что у мужа с сердцем все в абсолютном порядке.

Вздохнув с облегчением, мы стали ждать визит к неврологу. После кардиолога мы как-то расслабились, поверили, что и во Франции бывают хорошие врачи и что вообще, может быть, все будет нормально. Зря мы так думали. У меня есть знакомые, которые мне с самого детства повторяют: нужно думать только о хорошем, мысли притягивают события, поэтому надо всегда верить в лучшее, иначе накличешь на себя беду. Так вот, во Франции эта схема совсем не работает. Каждый раз, когда мы настраивались позитивно и думали, что все будет хорошо, мы в итоге неумолимо сваливались на самое дно.

Невролог, даже особо не выслушав, на что Кирилл жалуется и что у него болит, велел ему раздеться, взял металлическую палку длиной больше метра и начал бить ею мужа по спине.
– Вам больно? – невозмутимо спросил он.
– Вообще-то да, – ответил муж, – но я не уверен, что конкретно это о чем-то свидетельствует.
– Все понятно, – тем не менее заключил врач. – Вам нужно пойти на массаж. Я дам направление на десять сеансов и телефон лучшего массажиста нашего города. Скажите ему, что вы от меня, и он вас очень быстро примет.
Что ж, массаж – значит, массаж. В случае боли в спине это нам показалось даже логично, и мы поехали к массажисту, полные надежды, что на этот раз все будет нормально.

Массажист первым делом потребовал от нас фотографию рабочего места моего мужа, мотивируя это тем, что если Кирилл весь день сидит за неудобным письменным столом, то массаж не имеет никакого смысла. Затем он уложил мужа на стол, две с половиной минуты (я не утрирую!) помял ему шею, одновременно читая лекцию о том, как нужно правильно сидеть во время работы, а потом сказал, что сеанс закончен, и он ждет нас через два дня в это же время.

Весь второй сеанс муж тупо просидел в холодном джакузи. Третий тоже. На четвертый сеанс он наконец-то снова очутился на массажном столе. Врач болтал безостановочно. На этот раз он рассказывал про свой любимый ресторан – излюбленная тема всех французов. Как только он понял, что Кирилл не знает, где находится это замечательное заведение, то тут же прекратил массаж и начал рисовать пальцем на спине мужа карту с маршрутом проезда до ресторана... Больше Кирилл у него не появлялся. А мышечные спазмы прекратились, когда мы вернулись в Россию.








 

                "Нас убивают, но мы выживаем
                и снова в атаку себя мы бросаем..."



Франция – невероятная страна. Нас на каждом шагу поражало, насколько мало французы знают об окружающем их мире. К примеру, когда мой муж пошел в префектуру (ведомство, занимающееся иммигрантами) продлевать свою рабочую визу, ему пригрозили, что депортируют, так как он якобы находился все это время в стране нелегально.
– Как нелегально? – возмутился мой муж.
– А вот так. У вас ведь нет в паспорте штампа о пересечении французской границы.
– Нет, но у меня есть австрийский штамп. Я прилетел в Париж через Вену.
– Это ничего не меняет, мсье, у вас же нет французской отметки!
– Еще раз вам объясняю: ее тут и быть не может. Я пересек границу Евросоюза в Австрии.
– Мсье, если вы приезжаете легально во Францию, вам на границе должны были поставить французский штамп.
– Где?! – мой муж потерял терпение. – У меня по прилету во Францию никто даже не проверил паспорт. Этого не делают на рейсах внутри Евросоюза.
– Да-а-а? – у дамы в окошке аж глаза округлились от удивления. – И давно так?
Она стала что-то быстро проверять в Интернете, вероятно, точно ли Франция находится в Евросоюзе. После этого, с большим нежеланием работать, принялась за оформление визы моего мужа.
Когда мы пришли в банк, чтобы открыть счет, от нас потребовали наши документы. Муж достал русский загранпаспорт, а я – свое польское ID, которое внутри всего Евросоюза является моим официальным удостоверением личности.
– Мадам, мне нужен ваш паспорт.
– А чем вам не нравится мое польское ID?
Мадам снисходительно улыбнулась.
– К сожалению, мы не принимаем внутренние документы других государств. Ведь для приезда во Францию вам в любом случае нужен был загранпаспорт – будьте добры его предъявить.
– Простите, но на каком основании вы не принимаете евросоюзный документ? – возмутилась я.
– Евросоюзный? – мадам удивленно посмотрела на меня из-под очков.
– Да, Польша уже одиннадцать лет как вступила в Евросоюз.
– Правда? – искренне удивилась она. И, ни капельки не стесняясь, открыла прямо при нас Википедию, чтобы проверить, действительно ли Польша является членом ЕС.

Французы абсолютно не стесняются своих пробелов в знаниях. Ну и что с того, что они ничего не знают про окружающий мир? Зато весь окружающий мир знает про Францию! Поэтому они могут гордо плевать на всех иностранцев и игнорировать все международные соглашения и даже документы. Когда мы впервые приехали работать во Францию, то выяснили, что при постоянном проживании в стране дольше двенадцати месяцев необходимо поменять русское водительское удостоверение на французское. Но так как мы прибыли по контракту ровно на год, то даже не стали заморачиваться. Когда мы уезжали из Орлеана, то знали, что через три месяца вернемся во Францию, под Париж, но рабочую визу все равно пришлось делать заново, выехать из страны, получить новое приглашение и оформить все документы. Важное примечание: если вы хотите по истечении пяти лет проживания во Франции подать бумаги на получение гражданства, вам нужно прожить эти годы непрерывно, без длительных выездов для оформления новой визы. Следовательно, при возникновении вопроса о гражданстве этот наш выезд на три месяца «обнулял» наш срок проживания во Франции, мы как будто прибыли туда впервые. Вот и подумали, что это касается всего, в том числе и замены водительских прав моего мужа. Однако когда приехали под Париж и купили Сеню, очень быстро выяснилось, что если мы уже один раз прожили во Франции год и не поменяли документы, то срок уже прошел, и теперь считается, что у мужа права недействительны на территории страны. Пришлось вспомнить, что муж специально оформлял себе в России международное водительское удостоверение. Очередная женщина в очередном окошке в очередной раз повертела в руках предоставленные нами документы, сделала очередную гримасу и выдала очередной перл:
– Мадам, это не документ. Вам нужно французское водительское удостоверение.
Отлично! Уважаемые друзья по несчастью, в общем, все, кого жизнь закинула в этот омут абсурда, именуемый Францией! Если на границе у вас не примут ваш паспорт и скажут, что это не документ – не удивляйтесь: там возможно все!

Но деваться некуда: раз не документ, значит, не документ. Причем, естественно, вопрос не только в самом удостоверении. Если бы нас остановила полиция и выяснила, что у мужа недействительные водительские права, ему угрожал штраф размером до 4 500 евро, конфискация автомобиля и до двенадцати месяцев тюрьмы. Понятное дело, что у обычного патруля даже не будет доступа в базу миграции, чтобы проверить, как долго муж находится во Франции, а ездить с паспортом там не обязательно. Но если вдруг – пусть даже не по нашей вине – произойдет ДТП? Тогда точно начнется детальное разбирательство. Перспектива не радужная. А что делать-то? Как нам получить это французское удостоверение? Выход был только один: пойти в автошколу. И, так как у меня не было никаких водительских прав, зато, в отличие от мужа, было свободное время и уже неплохой уровень знания французского, добровольцем на разведку пошла я.

Так я попала во французскую автошколу. Процесс записи заключался в прохождении теста на специальном симуляторе. Я отвечала на вопросы общего знания правил дорожного движения, разных частей автомобиля, проверяла координацию, логическое мышление, память и прочее. Потом «проехала» какое-то расстояние, в том числе и повороты. Симулятор был откровенно идиотский, его руль поворачивал машину почти на 90 градусов при самом минимальном движении. В общем, на основе этого теста компьютер высчитал, сколько часов мне надо проездить на автомобиле. Вышло 27, мне посоветовали выкупить сразу 30. В принципе, это считается неплохим результатом. По закону, во Франции нельзя даже приступить к экзамену, «накатав» меньше 20-ти часов, так что если симулятор выдает новичку число 27 – это хорошо.
Стоимость теста составила 50 евро, весь пакет обучения – 1 800 евро. В нее входили материалы для изучения теории, сам теоретический экзамен (один, а в случае неудачи за следующий надо доплатить еще 100 евро), 30 часов вождения с инструктором и один практический экзамен (пересдача стоит 120 евро, причем эта цена немного варьировалась в разных автошколах). Все эти цифры я привожу только для того, чтобы был более понятен масштаб нависшей над нами катастрофы. В моем генштабе (то бишь, дома) командир хватался за голову от таких затрат, но это всяко было меньше, чем постоянно угрожающий нам штраф.

Мой французский тогда был уже на достаточно хорошем уровне, но это все же был разговорный и административный язык, а уж никак не технический и не автомобильный. Поэтому прежде чем приступить к реальному изучению самих правил, пришлось сначала очень много поработать над лексикой. В автошколе мне выдали книжку, которая должна была помочь подготовиться. Но если вы думаете, что это был настоящий учебник или, тем более, свод правил дорожного движения, то вы сильно заблуждаетесь. Это было скорее пособие, причем я сильно сомневаюсь в интеллектуальном уровне тех, кому он предназначался. Там была уйма фотографий и картинок, а текст хоть и повествовал о ПДД, но делал это в форме рассказа на уровне детей младшего школьного возраста. Как следствие, он где-то что-то недосказывал, где-то что-то было неясно, а некоторые советы и вовсе казались вырванными из учебника для детского сада. Например, в главе, посвященной безопасной дистанции с автомобилем, следующим перед вами, было детально объяснено, как ее проверить. Правилами предписано, чтобы она составляла расстояние, которое на своей текущей скорости машина преодолеет за две секунды. Но как высчитать это время? Это ведь так сложно! Оказывается, для этого нужно засечь, когда авто перед вами проедет мимо какого-нибудь столба, здания или знака, и вслух произнести «один гиппопотам, два гиппопотама». Если к этому времени вы проедете мимо того же знака, столба или здания, значит, дистанция между машинами ровно такая, как нужно. Если проехали раньше, значит, она меньше. То есть мы не засекаем секунды, а считаем гиппопотамов. Это объяснение сопровождалось изображением двух бегемотов между двумя машинами. Увидев еще несколько подобных объяснений и иллюстраций, я поняла, почему во Франции самое большое количество ДТП во всем Евросоюзе: уровень инфантилизма водителей просто зашкаливает, а автошколы – вместо того чтобы с ним бороться – только его закрепляют.

Поначалу я просто читала весь учебник подряд, исписывая бесконечное количество бумаги неизвестными мне словами. Когда с этим справилась и стала уже учить сами ПДД, то поняла, что на самом деле это не учебник, а черт знает что. Подача информации была фрагментарная и сумбурная, по ней можно было себе составить общее впечатление о том, на что надо обращать внимание за рулем и какие самые основные правила соблюдать, но достаточно было копнуть чуть глубже, и я понимала, что ничего не знаю. К примеру, после нескольких недель интенсивного изучения этих якобы правил я с удивлением для себя заметила, что когда мы подъезжаем к знаку «уступи дорогу», мой муж уступает ее как справа, так и слева. Специально проверила: в учебнике это никак не оговаривалось. К счастью, я совершенно случайно набрела в одном магазине на книжку «Code de la route pour les nouls» (знаменитая серия «для чайников», книжка о ПДД). Стоила она 15 евро, но я ни капельки не пожалела о покупке, так как в ней все было гораздо прозрачнее и проще объяснено. С ней мой прогресс заметно ускорился, информация разложилась по полочкам, и я приступила к следующему этапу обучения, а именно – к тестам.

В автошколе я получила доступ в личный кабинет на сайте организации, подготавливающей к экзамену. Их много по всей Франции, каждая автошкола выбирает по своему усмотрению. Как раз эта организация издала мой замечательный учебник, она же приготовила пробные билеты, которые я решала в личном кабинете. При этом самым ужасным сюрпризом во всем этом безумии была информация, что во Франции нет (как, например, в России и многих других нормальных странах) чего-то вроде государственных билетов на экзамен. Вы получаете набор заданий, которые никогда не проходили. В автошколах же ученики решают примерно такие же билеты, но НЕ ТЕ ЖЕ. Они построены по похожему принципу (многосложный выбор ответа, а также французский вариант суперблица из ЧГК: в одном вопросе два подвопроса, причем, чтобы заработать очко, нужно ответить правильно на оба), но за их правильность и адекватность на самом деле никто не отвечает.

Итак, оглашаю список победителей в категории «Самый дурацкий вопрос про ПДД»!

1) Я еду по автостраде. Вижу знак, что через 600 метров будет развилка, правая полоса поедет на Nantes, а левая – на Париж. Вопрос: доеду ли я до Nantes, если поверну на развилке направо (варианты: да, нет), или если поеду дальше прямо (варианты: да, нет)?
Я ответила, что да – я должна повернуть, и нет – не могу продолжать движение прямо, если еду в Nantes.
Ответ программы: оба раза да. Да, я могу ехать дальше прямо, я ведь все равно как-то когда-то смогу развернуться и поехать на Nantes. Отлично! Зачем тогда вообще эти знаки ставят?! Теперь я поняла, почему Наполеона занесло в Россию: он просто заблудился, следуя этой дурацкой логике построения маршрута, а в Москве не было указателя «Поворот на Париж»!

2) Подъезжаю к мосту, а за ним огромный пожар на другой стороне реки, дым на все небо стоит. Мост разводной (об этом говорит соответствующий знак), но сейчас он сведен, перед ним горит для меня зеленый свет, я могу проехать. Вопрос: я проезжаю (варианты: да, нет)?
Я ответила, что нет, не проезжаю. Логика подсказывает, что опасно ехать к пожару, вдруг потом не смогу развернуться, также на мосту пробка может образоваться пробка из людей, которые будут спасаться. Нет, я не проезжаю, хоть и имею право.
Оказывается, программа предусматривала, что я должна ответить «да» именно потому, что имею право проехать. Но вопрос-то был не про право, а про то, поеду или нет! И если фишка только в том, чтобы я заметила, что мост разводной, но перед ним горит зеленый свет, то зачем было давать фотку с пожаром?

3) Я еду по автостраде. Справа стоит знак запрета обгона для грузовиков. Вопрос: этот знак запрещает обгон (ответы: да, нет)?
Я пишу да, он же запрещает обгон, а не парковку или поворот направо. Безусловно, только грузовикам, но ведь по сути своей – запрещает.
Правильный ответ: нет, не запрещает, потому что он МНЕ не запрещает, так как я по умолчанию веду легковую машину, а не грузовик.

И в каждом билете был, по крайней мере, один такой вопрос, а часто два, три или даже четыре. Я согласна, при сдаче экзамена можно допустить пять ошибок (в целом, экзамен состоит из 40 вопросов), то есть вроде бы даже четыре таких идиотских вопроса на результат не влияют. Но проблема в том, что при таком уровне бессмыслицы уже не понимаешь, когда руководствоваться знаниями, когда логикой, а когда французским менталитетом. Кроме того, неудача на таких дебильных заданиях расстраивает и сильно уменьшает желание учиться дальше.

Дополнительная сложность состояла в том, что вопрос запросто мог содержать в себе два подвопроса, на оба обязательно надо было ответить. Одна ошибка – и весь вопрос не засчитывался.

Очень часто среди четырех вариантов ответа на один вопрос надо было выбрать аж до трех правильных, если вы не пометили хоть один из них, весь ответ не учитывался.
При всем этом меня больше всего убивало то, что потом «убивало» за рулем и что наверняка в буквальном смысле убило многих пешеходов на французских дорогах: в автошколах учат, что вы как водитель ответственны за дистанцию с двигающимся сзади автомобилем. СЗАДИ! Получается, даже если вы видите препятствие на дороге, прежде чем затормозить, вы должны посмотреть в зеркало заднего вида. Мне как-то попался вопрос, в котором на фотографии прямо под колеса моего авто выбегала собака. В зеркале заднего вида я вижу мотоциклиста, который сидит у меня на хвосте, совсем не соблюдая дистанцию. Вопрос: я торможу? Ответы: да, нет. Я, естественно, выбрала «да». А правильно было «нет». Я стала возмущаться. Пошла к инструктору, которая при неясных вопросах давала ученикам дополнительные объяснения. Спрашиваю:
– Ну как я могу не тормозить? Я ведь раздавлю собаку!
– Бывает. Но ведь если ты затормозишь, в тебя врежется мотоциклист.
– Это его проблемы, он будет виноват.
– Нет! Виновата будешь ты, потому что должна соблюдать дистанцию сзади. Тебе должна быть важнее безопасность мотоциклиста, а не собаки.
– А если бы там был ребенок?
– Но ведь там была собака, – ушла от ответа инструктор.
– А если бы был ребенок? – упорствовала я.
– Но ведь была собака!
– Хорошо, а если на экзамене будет такой вопрос, но с ребенком, что мне делать?
– Не беспокойся, на экзамене такого вопроса не будет.
Вот вам и французская логика. Как можно решать такие тесты?!

В среднем, по словам директрисы моей автошколы, французы учат теорию два – три месяца. Я была готова уже через месяц, решала постоянно на 35 и больше баллов. Но оказалось, что мне нельзя просто так самой пойти сдавать экзамен. Автошкола получает от экзаменационного органа слоты, причем вне зависимости от того, сколько у нее реально желающих – больше или меньше. И в момент, когда я была готова, свободных слотов не оказалось. Поэтому меня две недели водили за нос, а потом заявили, что через неделю я пойду на экзамен. Не хочу развивать шовинистическую пропаганду, но директрисе было явно неприятно, что иностранец с большими языковыми проблемами выучил теорию быстрее, чем среднестатистический француз. Но не суть важно.

На экзамене на самом деле вопросы были немного проще, чем в билетах, которые я учила. Сколько баллов я получила, не знаю. Если бы не сдала, мне бы озвучили количество, а так написали только, что экзамен сдан и все. Такая вот французская хитрость. Кстати, результаты обычно известны не сразу. Хотя все проходит в электронном виде, ответ все равно отправляют по почте. Мне повезло, что в мою автошколу позвонили на следующий день сообщить результаты, но не знаю, было ли это следствием хороших знакомств директрисы или просто делом случая. По почте результаты надо ждать как минимум два – три дня.

После сдачи теории я сразу перешла к практике. Первые три часа ездила на том же симуляторе, на котором проходила тест при записывании в автошколу, потом села за руль машины. Поскольку во Франции нет чего-то вроде автодрома для начинающих, я с первого же часа выехала на улицу. Все маневры, которые в России проверяются на учебной площадке, во Франции делаются вживую, в процессе езды. Паркуются вдоль улиц или на стоянках супермаркетов, а мест для того чтобы стартовать с ручником в моем случае было предостаточно, так как на юго-западе Парижа местность очень холмистая.

Поначалу я очень боялась, как будут выглядеть мои практические занятия. На русскоязычных форумах, посвященных французским автошколам, я уж больно много начиталась про то, как они разводят учеников на деньги, сначала разъезжая с ними по бездорожьям часов двадцать, а потом выезжают сразу на автодорогу и говорят, мол, вы не готовы к экзамену, покупайте дополнительные часы. У меня, к счастью, с этим проблем не было, я сразу же выехала реально в город, на загруженные улицы, а уже где-то на десятом уроке оказалась на скоростной трассе. Так что хотя бы в этом плане меня не обманули.

Первые часов двадцать все было лучше, чем хорошо. Я быстро прогрессировала, сама удивляясь, как легко мне все дается. Моя инструктор (она же директриса школы) тоже была мной очень довольна, даже сказала, что никто из ее учеников не прогрессировал так сильно за это время.

Потом она попросила меня об услуге. Ее знакомый готовился стать инструктором автошколы. Для того чтобы пойти на экзамен, ему нужен был ученик, на котором он бы показывал свои педагогические навыки. Вот она и попросила меня побыть таким учеником. Мол, и я поезжу бесплатно два или три часа, пока он тренироваться будет, и ему хорошо, без ученика его на экзамен не пустят. Недолго думая, я согласилась. Не только из-за бесплатных часов езды, но и просто решила помочь человеку, рассчитывая, впрочем, на то, что после этого и ко мне по-человечески отнесутся. В день этого экзамена я встала в пять часов утра, так как в семь уже надо было быть на месте. Вместо трех часов я отводила всего 50 минут, поняв, что так и было запланировано: больше там получиться не могло, а про три часа она мне наплела лишь для того, чтобы я быстрее согласилась. Знакомый директрисы, который собственно сдавал экзамен, даже не подумал о том, чтобы мне хоть коробку конфет купить в благодарность. Ну да ладно. Я себя утешала тем, что моя инструктор об этом в будущем будет помнить, так как ей это тоже было очень выгодно: после успешной сдачи экзамена она собиралась взять нового инструктора на работу, чтобы затем увеличить количество учеников в своей школе.

Вскоре после этого ситуация стала стремительно меняться. Когда я уже потирала руки, отсчитывая часы, оставшиеся до экзамена, моя инструктор начала меня ругать: то я руль неправильно держу, то еду слишком справа по полосе, то слишком слева, то чересчур быстро прохожу перекрестки, то излишне часто торможу без видимых на то причин. Хотя мой французский и был уже в принципе неплохой, но мне все равно было сложно успевать за всем, что она говорила. Директриса выливала на меня поток своего сознания, при этом изредка кричала, постоянно дергала мне руль, а пока я пыталась в голове перевести на русский то, что она говорила, обстановка на дороге менялась – и я делала очередную глупость. Кроме того, она начала меня прессовать насчет торможения на перекрестках. Мол, нельзя сильно тормозить, потому что машина за нами в нас врежется. Она мне это настолько сильно внушила, что я перестала останавливаться на пешеходных переходах и стопах, тормозила настолько поздно и осторожно, что «вылетала» на круги и перекрестки. И, естественно, у нее был лишний повод сказать, что я езжу плохо.

Потом я разговаривала с моей подругой из России, у которой много русских подружек и знакомых сдавали во Франции на права. Из их рассказов следовало, что это достаточно распространенная практика – так прессовать своих учеников, чтобы они плохо ездили и платили до бесконечности за часы. Одной инструктор вообще сказал: «А чем это русские женщины настолько лучше французских, что французы на вас женятся? Давай, расскажи мне, что ты умеешь в постели, чего моя жена не умеет?»
Естественно, в итоге, когда я проехала свои тридцать часов, моя инструктор заявила, что мне надо купить еще десять. Еще 480 евро. Деваться было некуда, тем более что директриса мне сказала, что у нее нет свободных слотов на экзамен аж до конца следующего месяца. Это была на самом деле с ее стороны тонко продуманная тактика, потому что до этого я ездила по пять – шесть часов в неделю, и если бы знала, что мне так долго ждать экзамена, ездила бы пореже и обошлась бы меньшим количеством денег.

К концу очередных десяти часов езды моя инструктор заявила, что она не уверена, буду ли я готова к ближайшему экзамену, может, придется еще подождать. Тогда, вернувшись домой, я просто позвонила в другую автошколу и спросила, как можно к ним перевестись. Оказалось, что никак. Женщина, с которой я разговаривала, объяснила это тем, что для них слишком много бюрократии, они никого из другой автошколы не возьмут. То ли дело принять кого-то с нуля, но у меня уже сдана теория, поэтому это все равно надо будет оформлять, как перевод, а это слишком сложно. Видимо, между ними всеми есть такая договоренность, чтобы никого ни у кого не брать. Тогда я стала думать, могу ли просто потребовать, чтобы меня пустили на экзамен, в конце концов, это мое право. Оказалось, что да. Мне нужно будет просто написать расписку, что иду на экзамен по собственному желанию, вопреки рекомендациям и наставлениям моей автошколы. Но если я не сдам, то не буду больше иметь права учиться в этой автошколе. То есть, здесь меня обратно не примут, а в другую не возьмут. Какие сказочные условия для шантажа! Ведь так можно разводить на деньги до бесконечности!

В итоге я все-таки пошла на экзамен тогда, когда и договаривались. Начала я вождение в начале мая, а на испытании оказалась 29 июля. И не сдала. Я съехала со скоростной дороги и тут же попала в маленький городок, на въезде в который был крошечный круг. Разница скорости была большая, я не тормозила достаточно сильно, тем более что у меня же уже была привычка не тормозить. На круге никого не было. И вообще в поле моего зрения не было ни души. Согласна, я проехала круг резковато, но нигде не наехала на бордюры, осталась на своей полосе, не создала никакой опасности. Уже когда я съезжала с круга, осталось всего лишь выпрямить колеса и поехать дальше прямо, экзаменатор дотронулся до моего руля и сказал: «Помягче с рулем». А если он либо дотронется до руля, либо затормозит, экзамен уже не сдан. Хотя все равно я все проехала до самого конца, выполнила маневр, ответила на теоретические вопросы и прочее. А когда вышла из машины, моя инструктор, которая все это время была с нами в авто, сказала, что я очень плохо прошла круг, потому что не притормозила. Гениальная ремарка от человека, который сорок часов подряд повторял, что тормозить и резко снижать скорость нельзя.

В общем, в таких непонятных обстоятельствах я провалила экзамен – и решила, что с меня достаточно. У меня нет больше сил и денег, чтобы продолжать это безобразие. К тому же, мы уже знали, что через три месяца уедем из Франции. Мы уже привыкли к мысли о том, что может случиться, если попадем на контроль, но надеялись, что все как-то обойдется. В общем, поняли, что спецоперация по получению французских водительских удостоверений провалилась, и попытались как можно быстрее забыть про это поражение.

Однако через два месяца моя инструктор опять позвонила и сказала, что у нее есть свободный слот на экзамен на конец сентября, и если я отъезжу еще несколько часов, то могу пойти снова сдавать. Я долго думала, но все-таки решила попробовать. Мы с ней договорились, что сначала возьму один час, а потом посмотрим, сколько мне потребуется еще перед экзаменом. Она выделила мне другого инструктора, и я поехала.

Мой новый инструктор был больше похож на сантехника, ну да ладно. Я предупредила его, чтобы он мне не выносил мозг своей французской болтовней, а говорил только все самое необходимое. Первые пять минут так и было. Потом он начал выливать свой поток сознания, при этом постоянно ударяя меня по плечу, что быстро начало бесить. Затем мы подъехали к кругу, видимость на котором была сильно ограничена из-за кустов слева. Я не знала, тормозить мне или медленно проехать, подозревала, что на круге никого не будет, везде было пусто, но кусты не давали мне в этом полной уверенности. Нажала сцепление и решила доехать на нем, а на месте сориентироваться, сбрасывать ли передачу или просто добавить газу, отжав сцепление. Инструктор начал бить меня по руке и по верхней части ноги (очевидно, он никогда в жизни не слышал про правила приличия и про личное пространство), при этом орал, что нельзя ездить на нажатом сцеплении, потому что я тогда не контролирую машину. Что вообще значит эта формулировка? Я остановилась. Тогда он начал орать еще громче, мол, мне нельзя останавливаться на стоп-линии. Тут уже кричать начала я: высказала все, что думаю по этому поводу, и заявила, что если он не заткнется, я пойду домой пешком. На вопрос, почему я не должна останавливаться на стоп-линии, инструктор невозмутимо ответил:
– Потому что если сзади тебя будет ехать машина, ее водитель будет видеть, что на круге нет других авто, добавит газу, чтобы проехать быстрее, а тут ты останавливаешься.

Ну что за чушь! Во-первых, видимость левой части круга была ограничена для подъезжающих машин кустами на разделительной полосе. Во-вторых, как машина сзади меня может через мою машину увидеть, что круг пустой, и решить ускориться? В-третьих, решение водителя сзади меня не должно интересовать, это его безопасность и его ответственность!

За этот час вождения у меня были еще две такие же абсурдные ситуации. Но самое интересное вот что: я стояла на перекрестке и ждала зеленый свет для поворота налево, а когда он наконец загорелся, машина резко затормозила сразу после того, как я начала стартовать. Оказалось, что это мой чудо-инструктор заметил, как водитель соседнего авто машет руками и показывает, что не знает дорогу. И тут, несмотря на вой клаксонов сзади нас, он спокойно остановил машину без всяких на то серьезных оснований, открыл свое окно и начал неспешно объяснять заблудившемуся водителю, как добраться до вокзала. Конечно, поболтать с земляком – это святое! Собственно, как и лапать своих учениц за ноги.

До автошколы я доехала, тихо матерясь по-русски. Кстати, интересное наблюдение: когда начинаешь ругать французов на русском языке, они сразу замолкают и пугаются. Видимо, помнят на генетическом уровне и боятся русского мата.

Когда мы прибыли на место, инструктор начал мне объяснять, что именно я сделала неправильно. Пришлось ответить, что ведь на круге я всегда могу остановиться и проверить лишний раз, нет ли там кого-нибудь. Он начал опять орать, что с такими знаниями я не должна была даже теорию сдать, потому что не имею права останавливаться на стоп-линии, если там никого нет. Но ведь эта линия существует как раз для того, чтобы убедиться, что по сторонам никого нет!

В общем, стало понятно, что при таком подходе мы никогда ни до чего не договоримся, я буду просто тупо выкладывать деньги, а на экзамен они меня никогда не пустят. Инструктор сказал, что мне нужно проездить еще минимум десять часов. Я отказалась. По удивленному выражению лица моей директрисы я поняла ее хитрый план: она думала, что мне станет жаль тех денег, которые я уже заплатила, и она меня будет шантажировать все дальше и дальше. Такой узаконенный лохотрон родом из России девяностых годов.
– И что ты собираешься делать? – спросила она меня таким удивленным тоном, как будто я ей сказала, что буду ездить по Парижу верхом на слоне.
– Сдам на права в России или в Польше, – ответила я.
И тут она на меня посмотрела с еще большим изумлением: она ведь думала, что Франция – это целая галактика. А тут вдруг оказалось, что кроме нее есть еще другие страны, другие люди, другие возможности.







                Liberte, Еgalite, Fraternite GENTIL!

Срок контракта моего мужа близился к концу. Когда Кирилл еще только начинал работать, его начальник очень часто произносил фразы типа «продление контракта», «постоянная позиция», «преподавательская ставка» и так далее. Мы не питали больших надежд, но и не были особо против. Жизнь казалась авантюрой, в которой, как у Остапа Бендера, «не знаю, где найду, где потеряю». Франция так Франция, почему бы и нет? Тем более если есть такая возможность. Однако со временем многообещающие фразы стали исчезать из лексикона руководителя, а спустя еще несколько месяцев он вызвал мужа на серьезный разговор.
– К сожалению, мы не можем продлить вам контракт.
– Да? И почему же? Вас не удовлетворяют результаты моей работы?
– Нет, что вы, вашей работой мы довольны.
– В чем тогда дело?
– Просто вы не обедаете с французами.
Муж сказал мне потом, что в первую секунду подумал: его снимают скрытой камерой.
– Что, простите?!
– Вы не обедаете с французами. Не ассимилируетесь с коллективом. Начальница института сказала, что она слишком часто видит, как вы обедаете с русскими.
Политкорректности ради надо сказать, что один из этих русских, Айдар, уже лет десять как был гражданином Франции, но, видимо, французы все равно чувствовали над ним свое превосходство из-за чистой крови. Но суть не в этом! Суть в том, что когда французы обедают коллективно, они около полудня начинают все вместе собираться, ждать друг друга, болтать, потом идут группами в столовую, где ровно два часа наслаждаются едой, беседой, десертом и кофе. Русские же, включая моего мужа, встречались прямо в столовой: кто не пришел, обедал позже, не заставляя никого себя ждать. Трапеза длилась максимум час, и все возвращались за работу. С точки зрения работодателя это была самая лучшая и эффективная схема. Но во Франции важно не то, сколько (и, тем более, как) ты работаешь, а то, сколько времени ты проводишь в коллективе. Все заключается в коротком слове gentil. На русский оно переводится как «милый», «славный», «любезный», на практике же к этим значениям добавляется «вежливый», «услужливый», «почтительный», а иногда и «не имеющий собственного мнения», «подлиза». Самое ужасное, что может услышать француз во время спора или любой конфронтации: «Ce n“est pas gentil». Это как слово-ключ, после которого вы сразу заметите, что ваш собеседник хоть не намного, но уступит, ослабит хватку. «Pas gentil» – это словно метка изгоя, которую никто не хочет на себе ощущать, пусть даже на несколько минут.

Если ты gentil, то всегда со всеми перекинешься бессмысленными фразами («Как дела?» «Все в порядке, спасибо, а у тебя как?» «Тоже все хорошо»), лишний раз скажешь сотруднице, что она отлично выглядит, спросишь у человека, с которым видишься раз в две недели, как поживают его дети, и обязательно будешь смеяться над всеми, пусть даже тупыми шутками начальника. Если же ты не gentil – ты никто.
Когда мой муж первый раз поехал в командировку с несколькими своими сотрудниками-французами, те в его присутствии развлекались «шутками» о том, кто с каким животным мог бы заняться сексом. Кирилла это совсем не смешило, что собеседники тут же поняли. Тогда они начали его доставать разговорами о том, какая же Россия бедная страна, и как же плохо жилось при Сталине. Ведь Иосиф Виссарионович – это вселенское зло, худший персонаж в истории человечества. Муж ответил коротко:
– Вообще-то, вы как раз должны быть Сталину очень благодарны.
– Ка-а-а-к? За что?
– Если бы не он, вы бы до сих пор шпрехали по-немецки...
Очевидно, это тоже было отмечено и, возможно, стало началом метки «pas gentil», за которой последовало решение не продлевать контракт. Тем не менее, было очень странно услышать на полном серьезе такой аргумент от своего руководителя. Ни слова о статьях, научных показателях, результатах работы...

Через четыре часа руководитель зашел в кабинет мужа:
– Вам минус балл.
– Что, простите?
– Вам минус балл.
– Какой балл? За что? Вы о чем?
– Начальница видела, что вы опять обедали с русскими. Даже после нашего разговора.
Кому расскажешь – не поверят! Начальница серьезного научного института ходит в столовую и следит за тем, кто с кем обедает. А потом тратит свое время на то, чтобы вызвать к себе своего подчиненного и приказать ему сделать выговор научному сотруднику за этакое безобразное поведение. Нет, здесь определенно что-то не так. Ну чем не дискриминация? Вы должны выбирать своих собеседников не по сходству интересов, а по национальности. Причем, как уже говорилось, даже не по паспорту, а по происхождению.

После короткого обсуждения мы с мужем поняли, что не хотим жить в такой стране. Не хотим сливаться с коллективом, с которым у нас нет ничего общего. Тем более что тут же поняли – дело не только в злосчастных обедах. Если даже муж начнет трапезничать с французами, количество требований увеличится: ходить друг к другу на дни рождения, ездить на корпоративную базу отдыха, смеяться над дебильными шутками и самому придумывать таковые. Потом встанет вопрос о том, что и я должна «соответствовать», например, общаться с женами других сотрудников. И этому не будет конца. Может быть, это мы неинтересные и скучные собеседники, но не хочется нам годами общаться с людьми, которые ведут разговоры исключительно про еду и вино. Мы не хотим смеяться над тем, кто с каким животным мог бы заняться сексом!
Айдар рассказывал, что один из сотрудников института бегал в свое время по работе со шприцем, наполненным водой. Он заходил в кабинеты ничего не подозревающих коллег и выливал им жидкость в лицо либо за шиворот. Правда, когда шутник достиг возраста сорока пяти лет, он решил, что ему такие развлечения не под стать, и успокоился. Если кто-то понимает такой юмор – вам прямой путь во Францию. Нас, видимо, природа обделила этим чувством, мы над таким не смеемся. А заставлять себя притворяться, что нам что-то нравится – это не про нас. Поэтому, несмотря на предложения из двух других французских научных институтов, мы решили спокойно доработать до конца контракта и уехать.










                Мирное соглашение

За два месяца до отъезда мы уже считали не то чтобы дни – часы до демобилизации. Мы чудом остались живы, хотя моральные травмы оставались неизмеримыми. Однако расслабляться было рано, у нас оставалось еще очень много дел. Например, мне как польской гражданке надо было оформить визу в Россию, а для этого требовалась страховка на время моего пребывания в РФ. Я пошла в страховую компанию.
– Bonjour, madame, – очень вежливо поздоровалась с потенциальным мешком денег сотрудница у окошка. – Чем могу помочь?
– Я бы хотела купить медицинскую страховку для поездки за границу.
– Конечно. В пределах Евросоюза?
– Нет, в Россию.
– Куда-куда?
– В Россию, – ответила я, а про себя добавила: «Да-да, это где-то там, далеко на востоке, где медведи играют на балалайках».
– На сколько дней?
– На девяносто.
– На девяносто?! – ее удивление возрастало буквально с каждым моим ответом. Но это еще было далеко не все.
– Мне нужен адрес вашего проживания во Франции.
Записав тщательно все мои данные, дама продолжила:
– После возвращения вы будете проживать по этому же адресу?
– Мы не вернемся во Францию, – сказала я с нескрываемым предвкушением свободы.
– Что, простите? – теперь глаза моей собеседницы, уже расширенные от удивления, увеличились до карикатурных размеров.
– Мы не вернемся во Францию, – повторила я самую прекрасную фразу с тех пор, как сказала мужу «согласна» в загсе.
– Тогда мне нужен адрес вашего проживания в России, – продолжила мадам.
– К сожалению, я не могу назвать его точно. Для начала мы остановимся у родственников, а потом, скорее всего, будем искать свое жилье.
– А после окончания этих девяноста дней вы будете дальше проживать в России?
Я вздохнула то ли от усталости, то ли от уныния. Нет, мы решительно не знали, где окажемся после истечения этого срока. У нас не было никакой определенности. Мы хотели остаться в России, но с поиском работы все было сложно. Рассматривались также варианты переезда в Польшу или в Германию, а может и еще куда-то. Но точно не во Францию – это было единственное, что не могло измениться ни при каких обстоятельствах!
– Не знаю, – сказала я наконец. – Правда, не знаю. А каким образом это влияет на мою страховку здесь и сейчас?
Но мадам словно не услышала моего вопроса:
– То есть, вы покидаете Францию (какой же прелестный глагол!), уезжаете в Россию и не знаете, где вы будете жить через три месяца?
– Да, именно так.
Мне ее даже стало жаль. Это была очень красивая молодая женщина с длинными вьющимися волосами и большими карими глазами, оправленными в элегантную тонкую оправу от какого-то известного дизайнера. Ухоженные руки с длинными пальцами, достойными пианистки мирового уровня, нервно теребили компьютерную мышку. Если судить по ее внешности, она могла добиться в жизни очень многого. И при этом я полагаю, что она родилась в этом городке, переехала после замужества на соседнюю улицу (или, может, живет до сих пор в доме своих родителей) и, скорее всего, в жизни этот городок не покинет. Для нее мир, по большому счету, так и ограничится несколькими кварталами. А ведь вокруг столько всего интересного и вдохновляющего!
– Мне нужно переговорить с начальником, – заключила красавица после некоторого молчания, во время которого пыталась что-то найти в своем компьютере.
– Давайте.
Женщина набрала номер, попыталась вкратце изложить суть проблемы, но сложность моей ситуации переросла ее возможности, и вскоре она передала трубку мне.
– Добрый день, – сказала я.
– Добрый день, – ответил мне приятный мужской голос на другом конце провода. – Я так понимаю, что вы хотите купить страховку в Россию?
– Да.
– И в чем проблема?
«Отличный вопрос!» – подумала я.
– Полагаю, проблема в том, что после окончания срока страховки я не вернусь во Францию.
– Что, простите?
– Я не вернусь во Францию.
– Кхе-кхе... Не вернетесь? Вы останетесь в России?
– Я не знаю, мсье, возможно, мы еще куда-то переедем.
– То есть, вы покидаете Францию, уезжаете в Россию и не знаете, где вы будете жить через три месяца после этого?
– Да, именно так, – подтвердила я.
– Мадам, к сожалению, я ничем не могу вам помочь, Соединяю вас с нашим офисом в Париже, оставайтесь на линии.
Через минуту, после успокаивающей мелодии какого-то классического произведения, я услышала еще один мужской голос, на этот раз более жесткий.
– Добрый день, мадам.
– Добрый день, – ответила я.
– Мой коллега сказал мне, что вы хотите купить страховку в Россию, но не знаете, где будете проживать после окончания срока ее действия. Это так?
– Да, все верно.
– К сожалению, наша компания не продает такие страховки. Вам надо пойти в турагентство и купить экскурсию в Россию, тогда у вас там будет страховка на весь срок пребывания.
– Экскурсию? – в недоумении переспросила я. – Но я еду в Россию на девяносто дней. Вы думаете, в турагентстве можно купить такую экскурсию?
– На девяносто?! То есть, вы будете там жить?
– Ну, девяносто дней точно буду.
– А потом?
– Потом не знаю. Может, останусь там, а может, еще куда-то перееду.
– К сожалению, ничем не могу помочь. Единственное, что могу предложить, это написать вам гарантийное письмо.
– Гарантийное? – на секундочку я почувствовала себя элитными швейцарскими часами. – И что же вы будете в нем гарантировать?
– Что если вы вернетесь во Францию, мы сможем покрыть минимальные расходы, потраченные вами на медицинские услуги во время вашего пребывания за границей.
– Мсье, спасибо, но во Францию мы точно не вернемся.
– То есть, вы покидаете Францию, уезжаете в Россию и не знаете, где вы будете жить через три месяца?
Где-то я это уже слышала...
– Да, именно так.
Через два дня я нашла в почтовом ящике свое гарантийное письмо, машинально сложила его в папку с документами. До сих пор где-то там хранится.

Перед отъездом нам надо было распродать вещи, включая часть мебели и множество бытовых мелочей. Понятно было, что дорого продать не получится, но вещей было столько, что даже если уступать все дешевле, чем за полцены, наберется неплохая сумма. Я выставляла объявления на бесплатном сайте продаж, прикрепляла фотки и ждала звонков. Вообще, мне кажется, что продажа имущества перед переездом – отличная тема для комедийного шоу. Чего только мы не повидали! Например, когда я выставила прослужившую нам меньше года стиральную машину за 60 евро (при ее изначальной цене в три раза больше; мы просто хотели, чтобы кто-то ее у нас забрал и сам дотащил до машины), мне позвонил мужик с вопросом, одна ли я дома. Я как-то напряглась и ответила с опаской:
– Да, а что?
– Одна?! – возмутился он. – Так и кто же мне поможет дотащить стиралку до машины?
– До свиданья! – ответила я.
Один француз пришел посмотреть холодильник. Его не устроил размер, но он заметил целый уголок с вещами на продажу и бросился их все тщательно рассматривать.
– А сколько стоит этот электрический чайник?
– Четыре евро.
– А что так дешево?
– Просто хочу все распродать, мы уезжаем через три дня.
– О, а это что такое? – спросил он, рассматривая очередной «лот».
– Карниз для занавесок.
– А он что, без крепления?
– Нет, крепление лежит вот здесь, в коробочке, чтобы ничего не потерялось. Вообще, карнизов у нас два.
– Отлично. А занавески к ним есть?
– Да, вот они лежат. Вам нужны?
– Нет, у меня уже есть и карнизы, и занавески....
Наконец прибыл и самый интересный «экземпляр». Приехал с другого конца города, на новом «Ламборджини», в костюме с иголочки. В машине оставил жену с грудным ребенком и пошел к нам домой смотреть вешалку для курток. Новая она стоила 23 евро, я ее выставила за 10.
– Куплю за девять евро, – заявил этот образец достатка и элегантности.
– Вообще-то она выставлена за десять, – поправила его я.
– Да какая разница – одно евро в ту или другую сторону?
– Вот именно, если никакой разницы нет, берите за десять! – отрезала я.
– Да, ладно, – ответил он, что я восприняла как согласие со мной.
– О, возьму и плечики! – добавил он, увидев десяток деревянных вешалок в пакете. – Сколько?
– По 50 центов за штуку.
– Это дорого, возьму весь пакет за одно евро, – сказал он властным тоном. – Все вместе десять евро.
– Подождите, подождите, – запротестовала я, пока он отсчитывал мне монеты. – Десять евро стоит одна вешалка для курток!
– Ну, ладно-ладно! – сказал примирительно упрямый тип, вручая мне целую горсть монет, затем, со словами «больше у меня денег нет», схватил все и ушел.

Я осталась в полном обалдении от его хамства, мысленно сетуя на то, что не спустила этого нахала с лестницы. С другой стороны, была рада, что избавилась от еще двух ненужных вещей. Ладно, чуть дешевле, чем хотела, но что поделать? И тут я пересчитала гору монет. В основном там были номиналы по 50 и 20 центов, в целом с трудом набралось 9 евро и 30 центов. Я себя почувствовала, как бомж у Нотр-Дам де Пари, которому из жалости надавали медяков, чтобы они не оттягивали карманы нового костюма от Giorgio Armani. В жизни меня никто так не унижал.
Я почти плакала от негодования, и тут мне позвонила Лариса.
– Приветик, дорогая, как там у тебя дела перед отъездом? – спросила она как всегда веселым, звонким голосом.
– Да... ну... не знаю... – Я все еще сдерживала слезы обиды. – Не знаю… Только что был один тип. Ты не поверишь, он приехал на новом «Ламборджини», одет с иголочки, в снежно белой рубашке, с галстуком...
– Не продолжай, – перебила меня Лариса. – Дай угадаю: он торговался за каждый евро?
– Не то чтобы торговался! – воскликнула я. – Мало того, что он назвал мне немыслимую цену, так потом еще и обсчитал: вывалил кучу мелочи по 50 и 20 центов и сбежал, не доплатив несколько евро!
Я уже вся тряслась от злобы. Но тут спохватилась:
– А ты-то откуда знала?
– Дорогая, я тут уже живу много лет и хорошо их изучила. Все они такие: чем больше денег, тем больше скупятся.
Она, конечно, выразилась не так мягко, но боюсь, печать не выдержит истинного французского языка…

Наконец настал день нашего отъезда. Самолет улетал в девять утра, я поставила будильник на три часа ночи, в четыре мы уже выехали, чтобы в начале шестого быть на месте. Никогда так рано мы не приезжали в аэропорт, регистрация на рейс еще даже не началась. Но я знала: если бы мы опоздали на рейс, я бы повесилась или, что еще хуже, убила кого-нибудь. А мне так не хотелось попасть во французскую тюрьму...

Мы сидели на горе своего багажа и пытались уснуть, одновременно следя за тем, чтобы никто ничего у нас не украл. Я нервно прокручивала в голове содержимое всех чемоданов, в последний раз решая, что выкинуть, если обнаружится перевес. А он обнаружится – у нас в каждом чемодане было по два – два с половиной лишних килограмма. Столько точно не пропустят.

Наконец объявили регистрацию. Мы с трудом подкатили к стойке тележки с багажом. Оказалось, что весы здесь были сломаны, чего сотрудница аэропорта спросонья, видимо, не заметила: они изначально показывали минус 1,7 кг. Благодаря этому у нас в одном чемодане даже оказался якобы недовес, а остальные прекрасно прошли. Хоть раз за два с половиной года нам повезло.

Перемирие было заключено, наше французское хождение по мукам закончилось.














Борис Акунин, Левиафан:

Все-таки французы при всей их хваленой галантности не джентльмены. Конечно, они могут напустить туману, вскружить голову, устроить какую-нибудь эффектную выходку, прислать в гостиничный номер сто красных роз, но верить им нельзя. Английский джентльмен, может быть, и пресноват, зато знает, что такое долг и порядочность. А француз вотрется в доверие и непременно предаст.





Стефан Кларк, Боже, спаси Францию!

Все, что требовалось от меня, — взять с собой паспорт, трудовой договор, три фотографии, последний счет за оплату электричества, а также свидетельства о браке всех хомячков, которые у меня были с 1995 года. Для каждого из документов должны быть предоставлены копии, отпечатанные на средневековом пергаменте.





Эрих Мария Ремарк, Триумфальная арка

Трудно вырвать деньги у француза. Трудней, чем у еврея. Еврей видит сделку, а француз — только деньги, с которыми надо расстаться.





Маркиз де Сад, Франция и Французы

В эпоху феодализма Франция была одним огромным логовом воров, с той поры изменились только формы, а остальное осталось прежним.






Авксентий Иванович Поприщин

Эка глупый народ французы! Ну, чего хотят они? Взял бы, ей-богу, их всех, да и перепорол розгами!





Мишель Уэльбек

И кто это выдумал, что Франция страна фривольности? Франция страна скуки и угрюмого бюрократизма.





Артур Шопенгауэр

«В некоторых частях света водятся обезьяны, в Европе же водятся французы, что почти одно и то же.





Жан Альфонс Карр

Многие ошибаются или притворяются, что ошибаются, относительно духа французов: они считают французов независимыми, врагами всякого ига, всякой власти — и грубо ошибаются. Француз тщеславен и хвастлив; он любит задирать и вызывать власть, но не ниспровергать ее. Ибо кого станет он потом задирать?