Каждый уличный кот загривком почувствовал пока ещё лёгкую осеннюю прохладу. Ежедневно воздух наполняется свежестью, создающей душевное умиротворение. Частенько асфальт надевает кружевное платье из луж, а деревья потихоньку оголяются.
Если вы увидите, что небо отчаянно ревёт, дом будет пуст. Дождь — моя погода. Не могу сидеть в бетонном гробу, когда на улице царит самый приятный носу аромат после булочной в центре. Правило: пошёл дождь — выйди из дома! Совершенно не важны такие глупости, как «Куда?» и «Зачем?». Главное — идти вперёд. Правда, когда я вышел, ливень прекратился. Надолго ли?
В дождливые дни нападает хандра, которую стараюсь прятать в самый глубокий карман. Не всегда получается. Всё из-за того, что некому забрать негативные эмоции. Люди — как губки — впитывают радость и печаль. С такими ничего не страшно. Пугаться стоит за них... И как же здорово, когда у тебя есть друг, который пожертвует тебе хотя бы четвертину своего счастья. А если найдётся безумец, готовый пожертвовать всей радостью и разделить горе — забирайте его и не отпускайте никогда.
Недалеко за моим домом есть лес. Настолько крохотный, что его можно пройти неспешным шагом за час. Но это не отличает его от других прекрасных лесов. Кажется, что я изучил все деревья и они меня тоже. Обычно я просто прохожу напрямую, пока не увижу выход из леса, а на той стороне детский дом и школу. Однако сегодня ноги занесли меня куда-то левее, вглубь леса. И я осознал то множество тайн, которое могут упускать молодые карие глаза. Бывает, что живёшь с человеком много лет, но нечаянно обнаруживаешь родинку на щеке.
Так, я и обнаружил кладбище в чаще леса. Тёмная дверь калитки негостеприимно встречала гостей ободранной кое-где краской, острыми наконечниками готического стиля и ржавчиной. Забор со всеми его прутьями уходил вглубь. Тишина и беспорядочно падающие листья деревьев поддерживают спокойную атмосферу. Двери приоткрыты, будто приглашают случайных посетителей войти.
Вывеска у входа гласит: «Кладбище мёртвых талантов». Почему «мёртвых»? Не бывает же кладбища «живых». Если человек жив-здоров, зачем ему кладбище? Кому понравится лежать в тесном холодном гробу, опустив родные квартиры.
Кресты... Они всегда нагоняли на меня жуткую тоску и страх. Здесь же все такие разные: деревянные и мраморные, с прямыми и изогнутыми концами, тёмного и светлого оттенков. Двух одинаковых не сыщешь. На них то и дело сидят угольного цвета вороны. Забавные птицы кружат хороводы в небе, садятся на деревья и всё глядят вокруг, как смотрители, получающие жалование за службу.
Это место обустроено просто. Горизонтальные и вертикальные ряды могил ручьями-тропинками отходят от главной дороги. Бегло осмотревшись, можно заметить пять склепов, один из которых выглядел разрушенным. Могилы здесь ухоженные. Некоторые даже слишком, будто только вчера заботливые родственники выдернули каждую травинку.
Нельзя не отметить огромный дуб. Похожий на грозного охранника, он блюдёт тишину и покой этого места. Только большая часть листвы опала, и древесный исполин потерял устрашающий вид. Сейчас он был похож больше на старика, имеющего в прошлом могучее телосложение.
Земля местами укрыта оранжевым ковром; скамейка около дороги держит на себе его лоскутки. Слева и справа от скамьи стоят две берёзки, осыпая её умирающими листьями. Кажется, что здесь пусто и по-кладбищенски тихо. Возможно это правда: посетителей совсем не много. Но театру не нужны зрители, чтобы репетировать.
Присаживаюсь. Не происходит ничего. Мысли, обретая пушистые крылья, витают в голове. И где обещанные «мёртвые таланты»? Несколько минут я сижу в полной тишине, пока не начинает мерещиться писк в ушах. Обернувшись, различаю глухой стук дерева, идущий снизу...
Потом звук затих. Смотрю на надгробие: девочка, ей было всего девять лет, слишком юная. Правда, я заметил, что здесь много детских могил. Эпитафию не даёт рассмотреть сама девочка, будто вылетающая из почвы. Пролетев три метра, полупрозрачный с голубоватым оттенком силуэт выпрямляется и смотрит живыми тёмными глазками прямо в душу.
Почему-то я совсем не удивился, будто так и должно быть. Может, неосознанно принимаю это за сон. Фильмы, книги и другие виды искусства часто учат не удивляться тому, чего ты можешь не знать. Каждый день открываешь для себя нечто новое. Вчера открытие состояло в том, что свет ведёт себя в некоторых случаях, как волна и как частица; сегодня — в том, что существуют призраки...
Платьице подчёркивало полное круглое лицо. По цвету они совсем не отличались. Возможно, платье имело голубой цвет до того, как стало призрачным. На подоле ткань кое-где порвана, будто девочка часто цеплялась за гвозди. Босые ноги придавали ей бродяжнический вид, что не соответствовало миловидному личику. Светлые кучерявые волосы трепал ветер, препятствуя их безжизненному лежанию на плечах. Говорят, что приплюснутый нос пророчит много несчастий человеку. Так ли оно на самом деле?
— Вы пили когда-нибудь свежий банановый сок? — негромко спрашивает она.
Я серьёзно задумываюсь, действительно пил ли я когда-нибудь такой напиток. Обычно в магазинах продают яблочный, апельсиновый, персиковый...
— Свежий?
— Только-только выжатый, — улыбается она.
— И в голову не приходило приготовить его. Похвастаешься?
Девочка меняется в лице, и надежда пропадает. Присев рядом со мной, она задумалась и продолжила.
— Нет, конечно же, глупенький. Где я найду бананы и соковыжималку?
Она протягивает мне маленькую ручонку с короткими голубыми ноготками
— Очень приятно, — несильно пожимаю, плотно ухватив её.
— Когда мы познакомились, можно и рассказать о себе. Новые слушатели здесь — большая редкость. Вы не против?
— Люблю слушать.
— Всё началось, когда я посмотрела мультик «Холодное сердце», — она поднимает глаза вверх, в сероватое небо, — кажется, он так называется. Он мне очень понравился. Я потом его ещё три раза пересматривала. Да-а. И я подумала: как интересно было бы рисовать мультики. А рисовать я любила. Почти каждый садилась вечером и что-нибудь придумывала. Но мама сказала, что в нашем городе не получить такую работу...
Её голос затихает, а потом вновь разгорается, как костёр, борящийся за жизнь.
— Сначала я очень расстроилась, не верила маме, но папа сказал то же самое.
— И ты смирилась? Бросила мечту?
— Как же можно не верить родителям? И учительница говорила решать математику. Вот я и перестала рисовать.
Мы обнялись. Не заметил, что кладбище, как ни странно, совсем оживилось. Вокруг скамейки уже стояло несколько призраков, образовывая полукруг. Это были мальчики и девочки самых разных наружностей. Все собрались посмотреть на меня, нового и неизвестного гостя.
— А я хотел стать космонавтом, — вклинился мальчик постарше. — Родители к этому относились нормально, но часто говорили про моё не лучшее здоровье. Любовь к космосу привила мне подаренная на десятилетие энциклопедия «О небесных телах». Ах, какие красивые там иллюстрации планет и некоторых звёзд. Я прочитал её, наверное, раз шесть, — гордо ответил он. — Но в моей школе сказали, что уроков астрономии не будет. Я очень огорчился, но не отчаивался... — он потупил вниз, — до поры до времени. Я читал в интернете, что в другой стране есть целые университеты. Но я понимал, что моя семья вряд ли меня отпустит учиться в другую страну. Да и оплачивать учёбу будет трудно — практически невозможно.
— И ты отбросил эту идею?
— Да. Пришлось.
Мы крепко обнялись. Некоторое время все молчали. Наконец, инициативу взяла девушка лет восемнадцати, решившая поведать свою историю.
— А вот у меня мама врач. Она меня почти насильно потащила в медицинский, не спрашивая, хочу ли я этого. Мол, она сможет в будущем меня устроить на хорошую работу.
— Жестоко...
— Это очень ужасно. Когда в душе ты музыкант, скрипач, а тебе придётся учить названия всех костей кисти и отличать «кубовидную» от «ладьевидной». А ведь у меня даже начальное музыкальное образование есть. У меня могло быть великое будущее, — она, задумавшись, поправляет прядь волос и замолкает.
Мы обнялись, пока воздух в лёгких не закончился. Никто бы и не заметил двух близнецов — мальчика и девочку, которые тихо стояли в толпе призраков. Стеснение не позволяло им бес спроса рассказать свою историю. Я присел на корточки.
— А Вы чего расскажете? — улыбнулся я.
— Я хотел-/а стать писа-/вицей... — начали одновременно они, но сбились и смолкли.
— Я хотел стать писателем, — очнулся мальчик. — Пробовал писать коротенькие рассказы, давал читать родителям. Они очень хотели, чтобы наши мечты исполнились. Им нравилось... — на его глаза накатились слёзы.
— А потом они умерли, — продолжила девочка менее эмоционально. — Родственников у нас не осталось. Так что нас забрали в приют. Так не успев начаться, закончилась и моя карьера певицы. И слава лучшего писателя всех времён тоже, — добавила девочка и обняла брата.
Крупные капли дождя посыпались метеоритным дождём. Я взглянул вверх: небо стремительно наливается чернилами. Призраки попрощались со мной и быстро разошлись. Мальчик, один из близнецов, вложил мне кусочек бумаги в руку и тоже убежал. Все они просачивались сквозь почву после надгробий. Кладбище стало принимать положенный вид. Очнулся, когда мокрые волосы неприятно прилипли ко лбу. Мысленно попрощался с новыми знакомыми и покинул кладбище.
По дороге домой на меня напали размышления так, что я не заметил, как путь домой закончился. Думал о всех этих детях.
Сколько же людей погибло ещё в юном возрасте. У каждого из них свои мечты. У каждого из них должно было быть определённое место в жизни. Было... Теперь их таланты вынуждены вечно гнить на том кладбище и изредка делиться историями с пришедшими.
Они похоронили свои мечты, а с ними и души. И самое печальное в этой истории — то, что в той или иной степени виноваты родители детей. Родители... Самые близкие люди на планете.
Где-то вычитал, что матери Бетховена советовали сделать аборт, но та отказалась. Родился девятый ребёнок в семье, который в будущем станет великим композитором. А вдруг мир потерял сотню или тысячу великих композиторов, художников, писателей и поэтов..?
Дома прочитал подарок мальчика. Это был рассказ, что неудивительно, ведь он мечтал стать писателем. Неразборчивым почерком, с ошибками на листочке было написано что-то про маму и кладбище. И кресты. Особенно про кресты.