- Вы позволите довезти вас до дома?
Машина была красивой и стильной, мужчина высоким и импозантным, его улыбка обаятельной и искренней и почему то извиняющейся. Все это не очень состыковывалось друг с другом, сбивало с толку и мешало небрежно вынуть из кармана в ответ достойную реплику.
- Вы тимуровец по жизни или я так плохо сегодня выгляжу?
- Нет, выглядите вы очень хорошо. Просто у вас сумки тяжелые, а у меня как раз сегодня уйма свободного времени.
Что-то я ему про тимуровцев и больных старушек – комплексы уже одолевают?
- В таком случае, может, вы маньяк?
- Эк, у вас амплитуда – то тимуровец, то маньяк! И что, совсем никаких других соображений? Ни таких экстремальных. Более умеренных.
- Можно, конечно, предположить, что вы с первого взгляда сражены моей неземной красотой…
- Уже теплее. Но...
- Но после трех пар и трех магазинов…
- Красоту не пропьешь.
- Неплохо. Тогда, как честная гражданка, должна вас предупредить. Я – многодетная мать, педагог, со всеми вытекающими отсюда последствиями, я перешагнула «бабий век», я…
- Знаю.
- Что? Что вы знаете?
- Я знаю ваши биографические данные. И даже, как вас зовут.
- Вы что, из КГБ, т.е. из ФСБ что ли?
- Помилуй бог, Лада Валентиновна! На кой вы сдались ФСБ, вместе, кстати, со мной?..
- Почему, - оскорбилась Лада, на кой сдалась? У меня немало очень заметных выпускников, кстати, и иностранцы среди них есть.
- Тогда сдаюсь. Не на кой. Но я, увы, не имею никакого отношения к упомянутым вами организациям и к милиции тоже.
- Так что вам от меня нужно, черт вас побери!?
- А без чертей никак нельзя?
- Ладно, простите, можно. Но, согласитесь, странно.
- Давайте я покажу вам документы, вы убедитесь, что я не бомж, не шпион, разве только немножко маньяк: документы этого никак опровергнуть не смогут… И поедем уже, а? У вас же сумки тяжелые.
- Сумки я давно поставила. Кстати, могли бы и сами догадаться. Ладно, давайте документы и рассказывайте, что вам от меня нужно!
Он протянул ей паспорт, военный билет и права. По документам выходило, что у него красивое имя (и одно из ее любимых) – Юрий, лет ему ровнехонько сколько ей – 41, прописан он в славном городе Питере, военнообязан, офицер запаса.
- Ладно, у меня и впрямь нет сил с вами спорить. Забирайте сумки, срочно везите домой и поскорей излагайте вашу проблему.
- Вообще то я бы мог … , если б к вам просто клеился, но я…В общем, чтобы не получилось, как в советских фильмах 30х-50х годов. У него сначала была корыстная цель, а потом он в нее влюбился, а ей злые языки рассказали про его корысть, а она…
- Значит, корысть есть? Приятно слышать … а то от меня одна корысть – «зачет», «уд», «хор»… Но вы даже на заочника по возрасту не катите.
- Не качу. А Ромка очень даже катит. Второй курс, третья группа, очное отделение.
- Понятно (что- то я тупею с годами). Больно прыткие папашки стали, я больше с мамашками дело имею, и то перед поступлением. Потом детки сами навыки приобретают… Папашки тоже приходят: руки целуют, цветы дарят, коробки всякие суют, иногда даже конверты. Конверты не беру, коробки тоже не у всех, а цветы, грешница, взяточница такая, беру всегда. А вы, значит, клеите? Забавно.
- Да, я клею. То есть, не то, чтоб…
- Послушайте, вы можете от меня отвязаться? Довезете до дома, расскажете что с вашим двоечником и ехайте себе, папаша, ехайте!
- Мне нравится ваша эмоциональность. Ромка говорит: баба она прикольная, добрая такая, веселая, остроумная, и предмет у нее интересный, но не могу же я из - за нее одной в институт ходить!..
- Прямо-таки из-за одной? – сделала вид, что клюнула на грубую лесть Влада.
- Из-за одной-двух он говорит. Скучно ему на вашем «факе», Лада Валентиновна. Мать засунула его на гуманитарный факультет, потому что было легче всего. Армии она боится до обмороков. Парень он неординарный, психика своеобразная, как у них у многих сейчас, – какая ему армия! А так он малый начитанный. Правда все что-то свое концептуальное читает… Ну что поделаешь, – «мальчик-наоборот». Очень неглупый, артистичный такой, все при нем, но… симулянт.
- А вы, что же, с мужским воспитанием?.. Мамка засунула, одна бьется! Ууу, глаза б не смотрели!
- Так я, когда приезжаю, или он ко мне на каникулы, и письма пишу, и по телефону… Работа у меня, Лада Валентиновна. Я б его к себе забрал, да она, Надька, не хочет. Ей с ним безумно трудно, но она только плачет, когда я ее уговариваю. Она умница большая, добрая, теплый человек и красавица… Кто б знал что у нее жизнь не лепестками роз будет усыпана, королевой ведь была!
С ума он сошел что ли! Садист или просто изощренное чудовище? Испоганил бабе жизнь и теперь над ней слезами умывается!
Он прочел в ее глазах яростный гнев и засмеялся. Влада чуть не задохнулась от возмущения и ненависти. Блестящая, бьющая не в бровь, а прямо в наглый глаз, в это каменное, подлое сердце, тирада щекотала в нетерпении кончик языка, но он продолжал смеяться, потом взял ее руки в свою, свободную от руля, и вдруг грустно улыбнулся: «Вы думаете, что я Ромкин отец? И вы готовы сейчас разорвать меня на части? Нет, Ладочка Валентиновна, Ромка – мой племянник. Балбес, но очень любимый, а Надька, сестра, она и впрямь умница и красавица. Муж у нее был мерзавец, уехал, день рождения сына забыл – очень ей это обидно, не за себя, за сына. Пробовала еще раз – тоже еще сокровище было, на шею сел и ноги свесил. Неплохой в общем-то мужик, но инфантилен донельзя. И Ромке явно не пример для подражания. А третий… компаньон, но не больше. А за Ромкины выходки он Надьке все высказывает – зануда еще тот. Надька вроде как за ним замужем до сих пор, но живут они по принципу: месяц вместе, три недели отдельно, она вообще живет короткими перебежками, это ее выражение – «надо жить короткими перебежками».
Лада молчала. Она многое могла бы сказать, если б говорила с ней сейчас сама Надя. Надо же, как схожи бывают бабьи судьбы! Пожалуй, ей повезло больше. Трое деток (один нахамит, другой пожалеет), да и были в ее жизни приличные мужики. Или не были? Или все-таки были? И что считать приличным-неприличным, какими нравственными категориями мерить?
- Простите, Юрий. Честно сказать, если б ваша сестра ко мне пришла и, даже без подробностей, все рассказала, не про себя, про сына… Я ведь все понимаю, у меня тоже сыну 19, и я армии больше смерти боюсь. Он тоже – не ангел. Хорошо хоть к языкам пристрастие имеет, школа приличная была, а иняз это все-таки не то что наш «фак». Филология для парня – всего лишь отмазка от армии, если только у него нет пристрастия к журналистике или там писательского зуда. Образование – да, но не профессия.
- Да в том-то и дело. Но у меня есть некоторые планы в отношении Ромки. Только хорошо бы ему сначала университет окончить.
- Я помогу, Юрий! Парень и впрямь породистый. Интеллигентный такой, теплый, с самоиронией. Правда, он иногда мне казался слишком самоуверенным… Педагоги это не любят. Особенно мужчины и старые девы. По моим кураторским сведениям, у него нет допуска к экзаменам и не сдано ни одного зачета…
- Верно. Лада Валентиновна, мы, я…
- Все, Юрий. На этом остановимся. Я помогу вашей сестре и вашему племяннику, потому что я тоже воспитываю своих детей… сама. И потому что мне тоже иногда помогали и помогают люди. Кстати, куда это вы меня везете?
- Лада Валентиновна, я вас очень прошу, заедем в любое близлежащее богоугодное заведение и выпьем хотя бы кофе или минералки. Я пока за вами шпионил… так устал, будто сутки работал. Надюшки дома нет, а я очень жрать хочу. И выпить чего-нибудь крепкого.
Как-то (Лада в который раз за этот час отметила) мальчишеские интонации не вяжутся с победительной мажорностью этого мачо, но в том, что он искренен, у нее не было ни малейшего сомнения – она, конечно, бывает, что по-прежнему ошибается в людях, но не до такой степени. Как раз нюансы обычно выдают с головой. Он даже мог вполне оказаться великим Мочаловым, роскошным негодяем, но сейчас он и впрямь очень хотел есть, ужасно боялся отказа и...
…- Ладка, ты какая-то загадочная, томная сегодня и невпопад смеешься, улыбаешься как сумасшедшая Джоконда.
«Вы говорили Джек Лондон, деньги, любовь, страсть, – а я одно видел: вы — Джиоконда, которую надо украсть …» – задумчиво процитировала Лада.
- Господи ты, матерь Божия, Пресвятая Богородица! Влюбилась! Мать троих детей! Без пяти минут зав кафедрой, солидная женщина! Накануне сессии, вопреки учебному плану!..
- Причем тут учебный план, Ирка, какая-то ты зануда!
- Ой, держите меня трое! Как мы губки капризно надуваем, как мы кокетливо улыбаемся!… Все, я права: диагноз налицо. Как самая последняя первокурсница!
- Первокурсницы в этом смысле последними не бывают. Это мы с тобой, Ирка, последние в очереди за любовью.
- Так что, не отпираешься? Я права?
- Ирка, ты всегда права, но… И вообще прекрати свое дознание, еще руки начни выкручивать, КГБистка несчастная! Это тебе не 37 год. А на дворе совсем даже наоборот, 21 столетие, и весна, Ирка, весна!.
- Пожалуйста, можешь не рассказывать, - обиделась Ирка, с преувеличенной озабоченностью подкрашивая перед зеркалом губы. Лада удивилась себе. Неужели ей не хочется рассказать Ирке про вчерашний вечер? И вообще про все. Про что, про все? А что произошло, собственно? Поужинали в милом ресторанчике с симпатичным мужчиной, подвезли ее от институтских дверей?.. Их обед плавно перешел в ужин, они не заметили, как пришли оркестранты и заполнился посетителями уютный зал, где они сначала были одни. Не так, чтоб заполнился, но ровно настолько, чтоб был фон, декорации, чтоб не танцевать одним в пустом зале – это было бы как-то чересчур романтично, что ли. А танцевать хотелось. И разговаривать. И пить шампанское. И есть апельсины и виноград. И пить кофе с пирожным. И читать по очереди стихи. Он, с такой мужской профессией, такими мужскими глазами и руками, любит и знает поэзию. Немножко другую, чем любит она, более, что ли, мужскую, философскую, экзистенциальную, но любит.
Сначала они обедали. Он ел с таким аппетитом, так вкусно и красиво, что ей передалось это его удовольствие. Она вспомнила, что сама лишь пила кофе на двух переменах, правда, Ирка угощала ее тортом с чьего-то на соседской кафедре, дня рождения. «И моему цыганенку, пожалуйста, в тарелочку», – она всегда так делала, Ирка без комплексов, и все-то у нее получается обаятельно и органично.
Лада с удовольствием слопала и солянку, и «табака», и жульен, и салат. Они смеялись, о чем-то спорили, что-то обсуждали и все не могли наговориться. Было беспричинно весело и удивительно легко. А потом, уже вечером, во время быстрого танца, она почувствовала, что у нее кружится голова, и он вовремя подхватил ее, после раскованного экстравагантного па, и, приблизив к себе, положил ее руки на свои плечи. И они так танцевали сначала быстрый, потом медленный танец, под что-то удивительно нежное, мелодичное, ностальгическое, с какими-то трогательными словами незамысловатой ресторанной песенки. Я что ли люблю китч и попсу? И гордо ответила сама себе: да, люблю, хороший китч и хорошую попсу. Ну если только чуть-чуть пошловатую, на излишне рафинированный взгляд:
«У любви глаза зеленые
Не простят, не пощадят…»,
«..И не ты со мною под руку,
Из гостей идешь домой.
И нельзя мне даже облаком,
Плыть по небу над тобой…»,
«..В нашу пору мы не встретились,
Свадьбы сыграны давно…»
Хотелось плакать. Было жаль «лирического героя», всех, не узнавших любви, всем, кому суждено расставаться, всех несовпавших во времени и пространстве и всех, кому предстояла разлука. И себя жаль.
« Ночи, ночи раскаленные,
Сон-травою шелестят.
У беды глаза зеленые,
Неотступные следят…»
Еще не хватало! Слезы женщины под шофе под ресторанный шансон! Надеюсь, он не увидел их в полумраке освещения. Вот тебе и Ахматова с Гумилевым и Мандельштамом, вкупе с Пастернаком! Нужно срочно подпудрить носик!
…Они опомнились только, когда оркестранты стали собирать инструменты «Я сошла с ума, о мальчик милый, в среду, ровно в три часа», - произнесла она про себя, изумившись на секунду совпадению: именно так, в среду, в три. Впрочем, разве я сошла с ума так сразу? И вообще, куда это там вообще сошла? Глупости какие!
- Дети уже подали в розыск.
- Мы их задобрим конфетами. Надеюсь наши дети достаточно взрослые, чтобы не сидеть голодными, ожидая маму?
- С этим как раз все в порядке. Просто мама редко в последнее время проявляет легкомыслие.
- И очень жаль, я беру это под свой контроль.
… Когда машина уже стояла у подъезда и просто необходимо было деловито выскочить, прощебетав что-нибудь легкое-вежливое, она поняла, что ей совсем не хочется выходить из уютного, комфортного тепла салона.
- Ничего, если детки-козлятки еще чуть-чуть побудут без молока?
- Ничего, чего уж теперь!
На прощание он поцеловал ее руку, сначала одну, потом другую и сказал сначала что-то бодро-светское, потом: «вы мне не поверите, но мне давно, ( точнее – никогда) не было так хорошо и легко с человеком которого я знаю всего несколько часов. Я хочу быть вашим студентом, Лада Валентиновна. «Не сомневаюсь, что вы были бы хорошим студентом», – церемонно отшутилась Лада.
Она засыпала с улыбкой. Дети вели себя тактично, не приставали с расспросами. «Так, кое-что отмечали, - неопределенно заявила она, открывая входную дверь.
Проснувшись, она обнаружила, что все еще улыбается. Что-то хорошее снилось, теплое. Она чистила зубы и улыбалась, красила глаза и улыбалась. Одевалась перед зеркалом и улыбалась. Ехала в троллейбусе и улыбалась. Как дурочка, помимо воли. Жалко, что Ирка обиделась. Просто Лада не знает, что ей говорить. Пристанет с требованием подробностей, но Лада не хотела ничего анализировать. И ни о чем рассказывать. Просто ей было легко, светло, беззаботно. Как когда-то в юности – именно так, беззаботно. Кака така любовь? При чем тут любовь? Просто удачный вечер.
(продолжение следует...)