ИНТЕГРАЦИЯ ЖИВОГО
В предыдущей главе мы писали, что интеграция живого возможна только с использованием языка системы. Но непосредственно на этом языке нельзя общаться, нужен какой-то инструмент-посредник. Таким инструментом у животных служат СОС – этими буквами мы будем ниже обозначать только систему сигнализации в животном мире.
СОС, как мы помним, один из языков внешнего мира, а любой такой язык характеризуется тем, что константы уже в той или иной мере объективированы в элементы данного языка, и он воспринимается системой как определенное приближение к собственному. Кроме того, СОС, вероятно, больше, чем какой-либо другой язык, нацелена на обеспечение коммуникаций между индивидами. У животных же есть лишь один язык внешнего мира, поэтому только он и обеспечивает все коммуникации. Но какие механизмы использует система "С---"Н (Страдание---Наслаждение) - или жизнь, эволюция – кому что больше нравится, чтобы превратить СОС в то, что она есть: одновременно язык системы и средство общения?
Использовать язык системы "С---"Н в целях коммуникации можно лишь предварительно унифицировав его, сделав одинаковым для какой-то группы животных. Причем речь идет не о способе реализации констант – это-то само собой, но и о том, что в главе «Эволюция системы» названа «диалектом». Однако язык системы и без всяких предварительных операций уже кое-что унифицирует, а именно, потребности индивида. Очевидно, унификация языка может означать только унификацию потребностей в пределах вида или популяции.
Единственным механизмом, способным реализовать такого рода унификацию служат инстинкты. Повторим в укороченном варианте наше определение: инстинкт – это генетически обусловленный стимул поведения, который воспринимается особью или видом животных на «диалекте» языка системы "С---"Н, соответствующем ТФС данной особи или вида.
Важнейшие инстинкты – самосохранения и продолжения рода в известной мере дополняют друг друга, но главным стал все-таки второй. Ибо с точки зрения эволюции жизнь и смерть любого существа не значит ровно ничего, но продолжение рода и, следовательно, какая-то гарантия сохранения вида довольно существенны. Мы уже говорили, что современные этологи неохотно пользуются термином «инстинкт», но если все же пользуются, то выделяют в качестве основных два вышеназванных. Кроме того, предполагается, что все инстинкты направлены на сохранение вида. Учитывая наше определение, мы имеем право говорить просто об «инстинкте сохранения вида».
Инстинкты продолжения рода и сохранения вида можно рассматривать как первую успешную попытку эволюции наладить систему внутривидовых коммуникаций, создать какие-то, порой весьма сильные, формы взаимопритяжения отдельных особей. Инстинкт сообщает индивиду стимул на языке системы, но чтобы реализовать этот стимул, необходим контакт с другим индивидом. А коль скоро и у того и другого стимул одинаков, найти общий язык не составляет особого труда. Физиологические отправления, метки, запахи, позы, движения, звуки, - все это, образно говоря, «словарный запас», «синтаксис» или «грамматика» СОС. Смысл же, содержание каждого элемента языка разные особи вида понимают почти одинаково.
По мере смены типов функционирования системы СОС усложняется, и увеличиваются индивидуальные варианты «прочтения», т.е. перевода на язык системы "С---"Н. Но эти процессы, очевидно, не нуждаются в специальных пояснениях. Главное мы уже назвали: само появление стимула и его унификация в рамках вида или популяции. Первое обусловлено непосредственно игрой абсолютов, второе – инстинктом. Напомним для ясности, что у роботов ничего такого нет – ни инстинкта, ни стимула. Тропизмы это все что угодно, только не стимул, не ощущение потребности; а коль скоро его нет, нельзя говорить и об инстинкте.
Итак, инстинкт продолжения рода – главный с точки зрения интеграции и, соответственно, эволюции, используя язык системы, вынуждает животное контактировать с другим животным. Контакт обеспечивает СОС, но непосредственные узы, о которых мы говорили ранее, - то, что связало животных и послужило причиной контакта, т.е. влечение одной особи к другой, - все это только эмоции, чувствования, язык системы. Контакт означает реализацию инстинкта размножения, который является составной частью инстинкта продолжения рода. А реализация последнего в свою очередь означает часть реализации еще одного инстинкта – сохранения вида. Таким образом, первопричиной и результатом процесса послужил инстинкт.
Общее число подобных процессов за время существования жизни не поддается, естественно, самой приблизительной оценке. Ясно только, что речь идет об астрономических цифрах. Но сколько бы их не было, они сделали свое дело. Собственно, в некотором смысле его сделал уже самый первый процесс: было соблюдено необходимое условие – использование языка системы, и в какой-то мере достигнута желанная цель – сделан первый крошечный шажок на пути к последующей интеграции всего живого. И вот к этой-то седой древности, к инстинктам сохранения вида и продолжения рода восходят зачатки того, что через миллионы и миллионы лет преобразилось у людей в этику и любовь.
Эволюционное родство инстинктов сохранения вида и продолжения рода и, соответственно, этики и любви признавалось многими авторами, начиная с античности и, по-видимому, ни у кого не вызывает особых сомнений. Об этом, в частности, говорит тот факт, что цель всех инстинктов характеризуется как забота о сохранении вида. Но такую же цель преследует и любая этика: сохранение или всего нашего рода, или же какой-то общности – семьи, клана, племени, государства и т.п. Но это уже вопрос о интеграции человечества, тема нашей II части. Поэтому не будем здесь задерживаться, а лишь напомним вкратце отдельные перемены в работе системы и реализации инстинкта в ходе эволюции системы "С---"Н.
Последовательное чередование ТФС и, соответственно, изменение способа реализации констант означает развитие языка системы. В каждом следующем типе он становится все более сложным и богатым. Животные учатся все лучше распознавать свои потребности, а их число постоянно растет. Система с каждым разом все более полно информирует своего «владельца» о внешнем мире, а животное все эффективнее использует эту информацию.
Когда эталонная иерархия находится еще в эмбриональном состоянии, она практически целиком слагается из уровней, в которых объективизация констант регулируется инстинктами самосохранения и продолжения рода. С появлением вершины иерархии эти же уровни оккупируют и ее. По мере становления иерархии, «кристаллизация» и возрастания роли вершины, увеличения всей массы связей в системе сфера приложения инстинкта постоянно расширяется. Одновременно становится все более заметной дифференциация поведения, обусловленного инстинктами самосохранения и, соответственно, продолжения рода и сохранения вида.
Вместе с тем число реакций, продиктованных только инстинктом, у представителей высших ТФС растет относительно медленнее других реакций – тех, которые обусловлены благоприобретенной (не наследственной) спецификой эталонной иерархии. Но, с одной стороны, первые входят на правах пайщиков или «держателей контрольного пакета акций», в состав вторых, а, с другой, - само увеличение числа реакций второй группы является следствием роста индивидуальной или видовой вариабельности реализации инстинкта.
Эволюция системы, в частности модификация роли и форм реализации инстинкта, привела к тому, что у представителей высших ТФС сложился довольно развитый язык системы. Параллельно развивалась и СОС, но связь между этими процессами не была такой уж прямолинейной. Сообщества птиц, например, в целом, по-видимому, не уступают по сложности организации сообществам млекопитающих, а в ряде случаев и превосходят последние. Некоторые особо сложные звериные сообщества, например стада бабуинов или стаи гиеновых собак, служат, скорее всего, тем исключением, которое подтверждает правило. Сложность организации сообщества это основной показатель уровня развития СОС. Зависимость последней от сложности языка системы безусловно имеет место, но тот факт, что эта зависимость у представителей высших ТФС выражена столь неявным и противоречивым образом, свидетельствует, на наш взгляд, что возможности СОС в целях дальнейшей интеграции оказались в значительной мере исчерпанными.
Предпосылкой возникновения СОС послужило существование одинаковых стимулов у разных особей вида. Увеличение числа стимулов способствовало развитию и усложнению СОС, но только до тех пор, пока стимулы оставались более или менее одинаковыми. В условиях возрастания стохастичности системы "С---"Н, относительного уменьшения числа реакций, обусловленных только инстинктом, и увеличения вариабельности реализации инстинкта СОС становится все более несостоятельной.
Преодоление ограниченности СОС достигалось разными путями: жесткой иерархией со строгой дисциплиной (павианы), «профессионализацией» сообществ (волки, гиеновые собаки), созданием сначала популяционных, а затем «семейных» вариантов СОС (те же волки, гориллы, львы), возможно, также разукрупнение сообществ и т.д. Но все это были паллиативы; взаимопонимание уменьшалось, а дальнейшая интеграция требовала, чтобы оно возрастало. Нужно было что-то радикальное – язык, дающий своему владельцу самую минимальную способность к абстрагированию. Им мог стать и стал только естественный язык.
Вопрос о происхождении человека, разумеется, не такой вопрос, чтобы пытаться решить его в популярной брошюре. Даже приблизительное уточнение зависимости между появлением естественного языка и развитием языка системы, т.е. переходом к высшему ТФС, требует серьезного и достаточно формального лингвистического анализа. Кроме того, необходимо привлечение таких дисциплин, как палеонтология, антропология, общая и эволюционная биология, генетика, психология, кибернетика, теория связи и ряд других. Все это в данной работе и нереально, и неуместно. Поэтому ограничимся только самыми общими замечаниями.
Мы полагаем, что человек обязан своим происхождением метасистемному переходу – разумеется, только в узком, чисто техническом смысле. Уже смена одного ТФС животных другим чем-то напоминает этот процесс. Но только напоминает – язык системы "С---"Н у животных развит недостаточно, чтобы совершить метасистемный переход и достигнуть сложности организации сообщества, сравнимой с человеческой. В противном случае нам хоть что-нибудь было бы известно о такого рода попытках. Существовали бы предания, легенды, причем звери-соперники людей не были б настолько разными в разных преданиях, их имена и обличья не варьировали до бесконечности в каждом племени, клане, народе или веке. Ими не могли быть и легендарные пожиратели овец, коров, даже людей, которых несложно идентифицировать с реальными хищниками. Было бы иначе: сквозь все напластования проглядывал бы облик подлинного конкурента, какой-то древней и реальной угрозы самому существованию человеческого рода. Но, как известно, ничего такого ни в каких преданиях нет; поэтому, я думаю, можно констатировать, что звери-современники людей ни раньше, ни сейчас не в состоянии совершить метасистемный переход. Но как же это удалось самому человеку?
Становление человечества происходило, на наш взгляд, спонтанно, в интеграционных процессах многих разновидностей пралюдей: рамапитеков, зинджантропов, питекантропов, синантропов, неандертальцев и, возможно, других. Очередной интеграционный процесс в сообществах каких-то непосредственных предшественников людей, вероятно, неандертальцев стал началом метасистемного перехода и тем самым знаменовал рождение человечества. Как уже говорилось, при метасистемном переходе образуется новый уровень иерархии, который берет на себя управление сообществом. В связи с этим ему приходится выйти за рамки непосредственных контактов и решать проблемы, отличные от тех, которые решают рядовые члены. Применительно к живому (и в отличие от роботов) это означает появление и использование языка, способного оперировать абстракциями.
Вообще говоря, такая способность в принципе дарована всему живому, она заложена в самом языке системы "С---"Н. Но у животных она присутствует самое большее в виртуальном состоянии. Реализовать способность к абстрагированию, т.е. к собственно мышлению, может только естественный язык и только у представителей высших ТФС. Иначе говоря, необходим высокоразвитый язык системы, причем это условие решающее. Животные не могут обучиться естественному языку не потому, что они «глупы», а потому, что язык системы у них относительно слаборазвит.
Так как интеграционные процессы, в ходе которых образовался человеческий род, протекали спонтанно, естественным языком, необходимым новому уровню иерархии, волей – неволей овладели все люди. Но появление даже зачатков естественного языка в свою очередь стимулировало развитие языка и всей системы "С---"Н. Началось бурное развитие обоих языков, лавинообразный рост возможностей, пока человек не стал тем, что он есть – представителем высшего ТФС, высшего типа жизни. А с точки зрения системы "С---"Н это означает: формирование гигантских суперансамблей; образование новой вершины эталонной иерархии – вершины, которую составляют верхние этажи всех гигантов; и, наконец, доминирование в эталонной иерархии, в числе двух других, уровней этического или религиозного классов.
То, что человек обязан своим происхождением метасистемному переходу, подтверждается многими обстоятельствами и, прежде всего, самим фактом столь многочисленных и разнообразных отличий людей от животных. Перечислить их все, по-видимому, невозможно, но главные мы назвали: возникновение гигантов; обязательное доминирование в эталонной иерархии, в числе других, уровней религиозного или этического классов; появление естественного языка и способность к абстрактному мышлению.
В повести Веркора «Люди или животные» туповатые члены британской комиссии, призванной решить, что отличает людей от животных, называют религиозное чувство. Автор, по-видимому, не согласен с этим признаком. Но право же, трудно, да, пожалуй, и просто невозможно подобрать что-нибудь более разумное и справедливое. Религиозное чувство реализуется только гигантами, оно недвусмысленно свидетельствует о способности к абстрактному мышлению, а последнее, в свою очередь, возможно только с помощью естественного языка. И, наконец, из всех особо сложных эмоций, религиозное чувство появилось, судя по всему, раньше других и распознать его относительно несложно. Не строение черепа, а молитва – вот главный признак человека.
Но, спросит читатель, где же новый уровень иерархии? И вообще история человечества меньше всего ассоциируется с гармонией. Гораздо больше она напоминает войну всех против всех.
Последнее замечание отчасти справедливо, но только отчасти. Ни одно сообщество животных (не роботов, конечно) несравнимо по сложности организации с самым примитивным африканским племенем. Тенденция к интеграции, гораздо более явная, чем у любого вида животных, прослеживается у людей со временем палеолита. Причем люди в отличии от животных реализуют эту тенденцию не в процессах видообразования, а в ходе истории, и реализуют всякий или почти всякий раз все более полно. История человечества – безусловно кровавая, но кто сказал, что метасистемный переход означает мир на Земле? – это история укрупнения и усложнения сообществ. Сначала разрознение группы собирателей, затем какие-то прообразы племени, кланы, собственно племена, союзы племен, полисы, федерации полисов, феодальные государства, современные государства, союзы государств, - этот список спокойно можно увеличить во много раз.
Нам кажется, что все эти интеграционные процессы нельзя трактовать как серию метасистемных переходов. Каждое следующее, более крупное сообщество – это лишь веха, этап в процессе все того же, первого и единственного, только слегка затянувшегося метасистемного перехода. Впрочем, не так уж и затянувшегося: по меркам эволюции в общепринятом смысле человеческая история всего лишь мгновенье. Интеграция клеток в многоклеточные организмы, - а она, по Турчину, определенно протекла в форме метасистемного перехода, - длилась, надо полагать, несколько дольше.
Я недаром упомянул эволюцию в общепринятом смысле. Разительное отличие человека от животных как раз тем и объясняется, что эволюция жизни, в частности системы "С---"Н, сумела, наконец, «подтянуться» до уровня возможностей эволюции в общепринятом смысле. Впервые с момента зарождения жизни эволюция смогла использовать свое апробированное и самое эффективное средство интеграции – метасистемный переход. Пути обеих эволюций скрестились, и в результате на Земле появился Homo sapiens. Не могу сказать, выиграла что-нибудь от этого Земля или нет, - но так уж случилось.
Что же касается нового уровня иерархии, то его следует искать в разных, так сказать, «сферах»: и непосредственно в интегрированных сообществах, и в психике человека.
Если наша интерпретация метасистемного перехода как относительно долгого по меркам истории процесса верна, то в первом случае новый уровень иерархии как бы «перемещался» из одной общности в другую в зависимости от конкретного этапа процесса. Иначе говоря, та совокупность религиозно-этических систем и социальных институтов, которая гарантирует устойчивость и возможность дальнейшего развития общности, по мере укрупнения и усложнения сообществ модифицировалась, перестраивала структуру, распространяла свое влияние на все большее число людей, но никогда не меняла основную функцию. Ею всегда оставались управление, власть.
В системе "С---"Н новым уровнем иерархии стали гиганты. Их верхние этажи образовали новую, недоступную животным, вершину эталонной иерархии. В числе других появились этические и любовные гиганты – эволюционные «потомки» инстинктов сохранения вида и продолжения рода. Разница между первыми и вторыми дает представление о глубине пропасти, которая отделяет людей от животных. Если понятие «инстинкт сохранения вида» неприложимо по отношению к отдельной особи – это стимул, обусловливающий поведение вида как целого, то этика, нравственные нормы живут в душе каждого человека и в той или иной мере определяют поведение, жизнь, судьбу, наконец, всех без исключения людей. Отличие любви от инстинкта также настолько велико и очевидно, что о нем нет смысла особо распространяться.
И, наконец, можно допустить и такое: высший уровень иерархии, возникший в процессе метасистемного перехода, это сознание, а точнее, душа. Разумеется, я далек от вульгарных представлений, будто душа всего лишь «продукт» системных превращений. Как и всякий верующий, я убежден, что рождение души – это Божественный Акт Творения. Но ведь нигде не сказано, что Бог обязан творить «собственными руками». Никого ведь не смущает, что человек рождается в результате отнюдь не божественного акта, хотя все, в том числе и рождение человека, совершается согласно Воле Божьей. Поэтому наше предположение о возможном использовании метасистемного перехода в качестве инструмента Акта Творения не должно, надеюсь, оскорбить ничьих чувств. Во всяком случае оно меньше оскорбляет здравый смысл и чувства, чем нечто другое, о чем следует сказать особо.
Все живое сообщество, как известно, это огромный конгломерат видов, семейств, отрядов, родов и классов животных. Систематики расходятся в определении числа этих таксонов и точности классификации. Экологи описывают механизмы обеспечения сохранности биоценозов, в частности способы регуляции численности популяций различных видов животных. Зоологи, этологи, палеонтологи и все остальные исследуют анатомию, морфологию, физиологию, поведение животных, видообразование и т.д. и т.п.
Большинству из них, на мой взгляд, присуща склонность умиляться, глядя, как «разумно» и «гармонично» Природа устраивает свои дела. Причиной такой умиленности, как правило, только одна: биологи, а вслед за ними миллионы других, умудряются отождествлять природу одновременно с Творцом и самим собой. Деяния природы рисуются такими, какими должен руководствоваться человек, а так как деяния эти кажутся понятными, нетрудно вообразить себя на ее месте – недаром ведь «человек – хозяин природы».
Отождествление же природы с Творцом восходит, видимо, к эпохе Просвещения (!),
но окончательно утвердилось в современных атеистических воззрениях. И это понятно – каждому лестно осознавать себя не просто Творцом, но и хозяином Творца. К примеру, регуляция численности особей в популяциях рассматривается как образец гармонии; на нее глядят с одобрением (не лишенным, естественно, хозяйского привкуса), радуясь изяществу решения. Все это представляется мне отвратительным.
Да, возможно, есть Творец. И Он ведет мир к своим неведомым целям. Но, как известно, пути Его неисповедимы, и только Он знает, какие океаны страдания, какие безвыходные тупики Он предначертал всему живому. Во всяком случае говорить о Его «разумности» по меньшей мере неуместно; и уж вовсе непристойно отождествлять Его с природой. Природа всего лишь инструмент – она слепа и глуха: это бездушный механизм, которому чувство гармонии и разумность также свойственны, как бетономешалке. Все та же пресловутая регуляция численности особей в популяциях у меня лично ассоциируется не с гармонией, а с нацистской практикой стерилизации «неполноценных», столь же изящной, как сам нацизм.
Необходимо помнить, что в ходе эволюции само страдание превратилось в главное оружие против дезорганизации, разрушения, хаоса. Мириады безымянных и безвинных созданий муками своими вымостили дорогу эволюции, реализовали ее цели, апробировали её ухищрения, привели к возникновению человека. Горы трупов, океаны страданий, эволюционные тупики, бесконечная (и как часто бессмысленная) кровавая бойня, - таков красноречивый комментарий к блеску и убожеству эволюции.
Продолжение следует
anastace@mail.ru