ДВЕ ЭВОЛЮЦИИ
Подведем некоторые итоги. Читатель безусловно давно заметил, что всемерно подчеркивая, даже абсолютизируя роль системы "С(СТРАДАНИЕ)---"Н (НАСЛАЖДЕНИЕ) и, следовательно, эмоций, автор ничего не сказал о тех организмах, которые, по всей видимости, вовсе лишены каких бы то ни было чувств, например растения или простейшие.
Любое определение жизни в известной мере условно. Граница между живым и неживым зависит от договоренности, от того, что именно называть живым, а что – нет. Мы полагаем, что возникновение абсолютов и,соответственно,системы "С---"Н настолько изменило картину эволюции и всей биосферы Земли, что наличие или отсутствие системы "С---"Н представляет собой естественный рубеж, основной признак, разграничивающий живое и мертвое. Таким образом, в качестве единственного критерия жизни мы выделяем способность ощущать приятное и неприятное, т.е. способность ощущать вообще. В двух словах наше определение жизни выглядит так: живое – это только такое существо (организм), которое способно страдать. Все остальные – биологические роботы.
Где конкретно, на какой ступеньке эволюционной лестницы проходит эта граница, - на этот вопрос ответить очень не просто. Если головоногие или скаты способны чувствовать, могут страдать значит они живые: если нет – роботы. То же самое с насекомыми. Если, как полагают некоторые этологи (Шовен) отдельная особь общественных насекомых не способна что-либо ощущать, а сообщество в целом способно, стало быть сообщество – живой организм, а отдельная особь нет. Точную зоологическую границу мы не беремся провести, но ориентировочную – назовем в следующей главе.
Все те организмы, которые охарактеризованы выше как биологические роботы и которые обладают такими, казалось бы, неотъемлемыми атрибутами жизни, как метаболизм, клеточная структура, способность к размножению, видообразованию и т.п., являются, в соответствии с нашим определением, переходными формами от неживой материи к живой. Иначе говоря, это не жизнь, а только квазижизнь.
Из сказанного ясно, что эволюция жизни в нашем понимании и эволюция в общепринятом смысле не одно и то же. Последняя включает и эволюцию квазижизни, и эволюцию собственно жизни. Квазижизнь появилась, как полагают, несколько миллиардов лет назад, жизнь раз в двадцать моложе. Во избежание путаницы в дальнейшем уточним определения.
Говоря об эволюции системы и игнорируя прочие эволюционные процессы, будем, как и раньше, употреблять термин «эволюция системы "С---"Н». За эволюцией квазижизни оставим наименование «эволюция кважизни». Эволюцию от протовируса до человека, игнорирующую эволюцию системы"С---"Н, будем называть «эволюцией в общепринятом смысле». И, наконец, говоря о развитии системы "С---"Н в контексте других эволюционных процессов, будем употреблять выражение «эволюция жизни».
Предложенная классификация делит, таким образом, понятие «эволюция» на две части: эволюцию жизни, составной частью которой является эволюция системы"С---"Н, и эволюцию в общепринятом смысле, которая обосновывает свои выводы, главным образом исходя из закономерностей эволюции квазижизни.
Отличительной особенностью эволюции системы "С---"Н является последовательное чередование ТФС, т.е. усложнение языка системы. Попробуем выяснить теперь что служит отличительной чертой эволюции в общепринятом смысле. При этом будем лишь вскользь касаться таких проблем, как мутации, естественный отбор или видообразование, а основное внимание сосредоточим на том вопросе, который имеет непосредственное отношение к нашей теме. Начнем издалека.
Уже относительно примитивные представители животного мира демонстрируют порой формы поведения, которые характеризуются людьми как «благородные». Известно множество случаев, когда самка или самец жертвовали жизнью ради сохранения потомства. У натуралистов прошлого встречаются описания подобной жертвенности и по отношению к половому партнеру (Брандт, Робертс). Достоверность этих описаний вызывает сомнения, но есть и другие свидетельства. Преданность собак (см. гл. «Эволюция системы») также может служить примером подобной самоотверженности.
Такое поведение объясняется просто: «объектом перевода» на язык системы служит у данного животного судьба другой особи (или человека), а образовавшиеся в ходе перевода уровни объективизации – по аналогии с человеческими их можно назвать социальными или этическими – занимают доминирующее место в эталонной иерархии. Конечно, такая ситуация в иерархии возникает только в экстремальных условиях и сохраняется недолго. Тем не менее она обусловливает формы поведения, которые люди именуют «благородными».
Причина такой характеристики очевидна: доминирование в эталонной иерархии практически всех людей этических и часто неотличимых от них религиозных и социальных ценностей. Не менее очевидно и другое. Единственной правдоподобной причиной, которая объясняет доминирование этики, служит изначально присущая человечеству тенденция к интеграции. Ограничимся пока этим утверждением. Как бы не трактовать интеграцию, но стремление к объединению, тяга к общению, невыносимость одиночества, - все это настолько понятно и близко любому человеку, что явно не нуждается в доказательствах.
Однако тенденция к интеграции не является монополией человеческого рода. Животный мир предлагает массу самых разнообразных примеров сообщества. Здесь и прайды львов, и волчьи стаи, и стада копытных, и стаи перелетных птиц, косяки сельди, общественные насекомые и многое, многое другое. При этом, как видно даже из нашего перечня, тенденция к объединению свойственна не только высшим, но и весьма примитивным животным. Однако этим дело не ограничивается.
Интеграция несравненно древнее самой жизни. Она была и есть одним из главных, если не главным, инструментом противостояния сложных систем возрастанию энтропии. Именно в ходе этого противостояния, в процессах интеграции – сложных молекул в макромолекулы, макромолекул в клетки, клеток в организм – возникла сначала квазижизнь, а затем появилась и жизнь. Вначале эволюция «промоделировала» константы в тропизмах, затем в результате последовательного усложнения организуемых форм появились абсолюты, т.е. зародилась собственно жизнь – по определению.
Возможно, не случайно Шовен предположил, что отдельная особь общественных насекомых не способна что-либо ощущать, а сообщество в целом – способно. Как мы покажем ниже, это предположение, скорее всего, ошибочно, сам автор отказался от него в последующих публикациях. И тем не менее оно знаменательно – это единственная, насколько мне известно, попытка связать интеграцию с развитием жизни. Но как бы там ни было, эволюция, даже превратившись в эволюцию жизни, не могла «забыть» и, конечно, «не забыла» такого грозного оружия против хаоса, как интеграция.
Вместе с тем может показаться странным, зачем эволюции «понадобилось» создавать не то что жизнь, но даже те примитивные формы, которые мы окрестили «биологическими роботами». Казалось бы она вполне могла «удовлетвориться» интеграцией органической массы в масштабах планеты. Однако решение как раз этой задачи оказалось для эволюции и недоступным и неприемлемым.
Дело в том, что возможности любых физических, химических или и тех и других механизмов, обеспечивающих интеграцию, лимитируются объемом интегрируемых элементов. Мы, понятно не можем предложить строгое определение данной зависимости, но ее реальность и так очевидна. Конечно, современные высокопрочные полимеры обладают большой устойчивостью, и, наверное, могут быть названы «органикой». Но создание структур подобного рода превышало технические возможности эволюции. Не исключено, впрочем, что они все-таки возникали на протяжении этих миллиардолетий, в таком случае именно им, скорее всего, мы обязаны огромным количеством органических осадков. Но даже самый прочный полимер по сравнению с миллиардом лет всего лишь капля воды на сковородке: был – и его не стало.
Однако такое решение было еще и неприемлемым, так как означало эволюционный тупик. «Цель» эволюции – создание не просто устойчивых структур, но структур, способных максимально эффективно противостоять возрастанию энтропии. Любые полимеры в конце концов разрушаются, и тогда приходится все начинать заново. Оптимальным решением явилось создание гомеостатов – систем, способных в той или иной мере поддерживать собственную организацию, адаптируясь к меняющимся условиям внешней среды. Адаптация достигается, в частности, посредством самоусложнения – но только в форме видообразования, т.е. в ходе замены одного таксона, например вида, другим. Индивидуальное самоусложнение биороботам практически недоступно. Гомеостаты, по крайней мере на нашей планете, по необходимости должны быть компактными – и в силу большей, по сравнению с полимерообразными структурами, сложности, и в силу ряда иных причин, которые без труда перечислит любой биолог или кибернетик.
Таким образом, усилия эволюции до возникновения жизни были направлены на создание компактных систем, способных в разной степени поддерживать собственную организацию. И эти усилия не пропали даром. Где бы ни проходила граница жизни, какой таксон не знаменовал бы рождение абсолютов, сложность организма каждой особи этого или предшествующего таксона более чем внушительна. Такой уровень сложности был достигнут благодаря одному из самых замечательных изобретений эволюции: использования в качестве инструмента интеграции метасистемного перехода.
Мы уже вкратце охарактеризовали этот процесс в главе «Эволюция системы». Напомним только, что интеграция происходит здесь в форме образования из конгломерата относительно разрозненных элементов единой метасистемы. Последняя резко увеличивает эффективность функционирования составляющих элементов и значительно повышает вероятность реализаций целей как всей метасистемы, так и вошедших в нее подсистем. Все это создает необходимые предпосылки для дальнейшего развития.
В форме метасистемного перехода были реализованы наиболее масштабные, эволюционно значимые интеграции. Мы уже назвали их: сложных молекул в макромолекулы, макромолекул в клетки, клеток в многоклеточные организмы. Первая, возможно, под вопросом, но вторая и третья не вызывают сомнений – это бесспорно был метасистемный переход. Усложнение многоклеточных организмов (роботов), быть может, также происходило в виде метасистемного перехода, но по этому поводу мы не можем сказать ничего определенного. Ясно только, что для эволюции жизни этот способ интеграции, во всяком случае как он описан В.Ф.Турчиным, оказался на первых порах непригодным. Но об этом в следующей главе.
Итак, опираясь на свой более чем солидный опыт – как-никак несколько миллиардов лет, применяя разнообразные «изобретения» и интеграционные процессы, в частности метасистемный переход, эволюция в общепринятом смысле продемонстрировала грандиозные достижения. И тем не менее это «показалось» ей недостаточным – нужны были именно константы,система, жизнь. Чтобы понять почему,вернемся еще раз к языку системы и рассмотрим вкратце тот его аспект, которого мы пока не касались.
Система "С---"Н, кроме всего прочего, это механизм, унифицирующий все потребности организма, сводящий все их многообразие к одному знаменателю. Таким знаменателем является язык системы. Человек обычно знает один или несколько естественных языков, кроме того, он в той или иной мере владеет специальными. Но понять, скажем русскому, о чем говорит поляк, не говоря уж о китайце, как специалисту одного профиля специалиста другого (а часто, того же самого) – большинство людей не в состоянии. В это же время жизнь наделила всех своих подданных не просто универсальным, а фактически единым языком. Осознание одного только этого факта поможет, надеюсь, понять специфику жизни, узнать, что именно мы можем, а что не можем ждать от нее.
Унификация потребностей (любых!) позволяет к тому же гораздо более эффективно удовлетворять их. Какие бы чудеса не рассказывали кибернетики о «машинах умнее своего создателя» (У.Эшби, Н.Винер), ум предполагает возможность познания, а познание всегда чувственный процесс. И люди, и животные в принципе знают, что они хотят. Конечно, не буквально и не всегда, но в принципе знают. А коль скоро знают, - каким бы инстинктивным или неосознанным ни было это знание, - у них появляется поведение. Не горстка тропизмов, не изменчивость наподобие изменчивости моря, не однообразное до тошноты деление одноклеточных, а совокупность целенаправленных поведенческих актов. Знание своих потребностей позволяет живому существу ориентироваться в мире, помогать самому себе, поддерживать собственную организацию, свою и чужую жизнь. И, пожалуй, главная его заслуга – оно дает животному способность к научению.
По слухам, правда, на это способны и черви. Но этот и все аналогичные «слухи» порождены главным образом мифом о неограниченных потенциальных возможностях кибернетических систем – искусственных или биологических, безразлично. Следствием мифа является неспособность увидеть принципиальное различие способов и результатов обучения роботов и животных. К сожалению, этот миф распространен необычайно широко, и нам поэтому придется задержаться на нем надолго.
Для начала, как положено, уточним определения.
Прежде всего, говоря о научении, мы подразумеваем только индивидуальное научение. Далее, обучение и научение рассматриваются как разные процессы, причем результатом первого отнюдь не всегда является второй процесс. Иначе говоря, обучаться могут и роботы и животные, но способностью к научению, как мы постараемся показать, обладают только живые существа. Научение трактуется как индивидуальное самоусложнение, т.е. самостоятельное усложнение относительно изолированной системы. Обучение же – это комплекс операций, совершаемых системой или кем-то другим, который обеспечивает ее усложнение; фактор самостоятельности, таким образом, не играет роли для обозначения этого процесса. Поскольку совершенно самостоятельного усложнения не бывает, как не бывает и абсолютно изолированных систем, ниже мы будем иметь в виду только относительную самостоятельность.
Если оценивать сложность системы по методу У.Эшби, то нельзя не признать, что число возможных состояний ряда кибернетических систем со временем возрастает. Это возрастание обусловлено вводом в систему одной или многих программ и их реализацией. Процесс реализации программы в определенном смысле вполне равнозначен непрерывному совершенствованию системы извне. Способ, каким конструктор добивается, чтобы система достигла нужных ему результатов безразличен: он может запрограммировать её, а может по ходу дела что-то ввинчивать или вывинчивать, словом, перестраивать ее в нужном направлении. Таким образом, усложнение робота правильнее рассматривать не как самостоятельный процесс, а как следствие постоянной работы конструктора или, что то же самое, как следствие реализации программы, заложенный тем же конструктором. В любом случае причины усложнения здесь только внешние. (В роли конструктора может выступать природа или эволюция – это, понятно, ничего не меняет).
Далее. Не знаю, как обстоит дело в современной вычислительной технике, но усложнение генетической программы у биороботов, - а они пока намного совершеннее любых искусственных систем – происходит в форме видообразования, в процессах филогенеза. Это свидетельствует, что данное усложнение обусловлено только «шумом», т.е. самой спецификой мироздания – стохасом. Говорить, будто новый вид чему-то научился по сравнению с предыдущим, явная нелепость. Он изменился, возможно, стал сложнее – и только. Во всяком случае ни о каком индивидуальном самоусложнении (научении) здесь не может быть и речи, хотя бы потому, что самостоятельно ни один робот не в состоянии изменить свою программу. Иллюзия, будто такое изменение все же имеет место, вызвана реализацией тех частей программы или тех программ, которые предусматривают и само изменение и конкретные (пусть, не все) параметры этого изменения.
Именно так происходит усложнение биороботов в ходе онтогенеза, например, в процессе метаморфоз насекомых. Робот при этом ничему не учится, не приобретает (самостоятельно) никаких навыков, а только видоизменяется и снабжается готовыми наборами реакций – своего рода «стереотипами тропизмов». Информация, поступающая в биоробот, обрабатывается им исключительно по генетически заданной программе, с полным отсутствием самостоятельных интерпретаций. Те отклонения, которые все же случаются временами, обусловлены опять-таки только «шумом» - причиной слишком всеобщей, чтобы ее можно было назвать «индивидуальной». – Таким образом, усложнение биоробота в процессе онтогенеза принципиально ничем не отличается от усложнения искусственных устройств. Отсутствие самостоятельных интерпретаций применительно к компьютеру, например, означает, в частности, что поиск зависимостей ведется им в определенных, а главное, очерченных извне границах. Причины же усложнения в обоих случаях только внешние, и конкретные параметры усложнения, также навязаны извне.
Те авторы, которые придерживаются мнения, что понятие «самостоятельный» лишено смысла в данном контексте, отождествляют упоминавшуюся выше реализацию части программы с обычным поведенческим актом животного, который в свою очередь рассматривается только как реакция на внешний раздражитель. Данная точка зрения фактически сводит и научение, и поведение к одним тропизмам, что справедливо по отношению к роботам, но совершенно не справедливо по отношению к животным, - у тех поведение и научение не имеет с тропизмами ничего общего. Само понятие «индивидуальное научение» предполагает обязательные индивидуальные вариации, а говорить о них можно применительно к поведению, но не к тропизмам.
В отличии от роботов научение живого существа невозможно интерпретировать как следствие реализации заданной программы. И людям, и животным «задаются» лишь константы и самые общие параметры функционирования системы "С---"Н, т.е. определенный (верхний) предел сложности языка системы. Усложнение любого индивида обусловлено в конечном счёте не столько «шумом», сколько парадигмой "С---"Н. Парадигма же – зто, можно сказать, самая суть жизни. Любое живое существо только в силу того, что оно живое, обладает движителем, толкающим его к усложнению, - оно испытывает необходимость в научении. Кроме того, информация, используемая в процессах обучения животного, качественно отлична от той, которая циркулирует в любых системах биороботов и кибернетических устройств и с помощью которой эволюция и кибернетики обучают свои детища.
В первом случае информация поступает из внешнего мира в систему "С---"Н, где подвергается предварительной обработке – «обогащению» абсолютами. Хотя научение не исчерпывается этой обработкой, тем более, однократной – информация проникает из системы в организм, участвует в различных физиологических процессах, опять возвращается в систему, причем это коловращение повторяется снова и снова, с использованием разного рода связей: обратных, отрицательных и прочих, а также с участием разных физиологических процессов и разных порций информации, к тому же по-разному (или одинаково) обработанной абсолютами; а, кроме того, образовавшиеся уровни объективизации привязываются к сетке координат иерархии и принимают самое разнообразное участие в работе системы и психики в целом, - так вот, несмотря на все это, именно преобразование информации абсолютами является альфой и омегой всякого научения.
Что же касается кибернетических устройств и биороботов, то и там, конечно, по мере поступления в различные системы информация так или иначе обрабатывается, но эта обработка не имеет ничего общего с преобразованием абсолютами. Последние недаром названы этим словом, ни у какого робота нет ничего, что могло бы исправить положение: превратить сырье в готовую продукцию, обработку информации в научение, а уже обработанную – в знание.
Разные причины усложнения и неодинаковое качество информации предрешают и разные результаты обучения роботов и животных. В первом случае таким результатом являются тропизмы (в несколько расширенном смысле слова), во втором – не всегда, но в принципе, научение и, как следствие, поведение. Само понятие «индивидуальное научение» предполагает, напомню еще раз, индивидуальные вариации, что приложимо к поведению, но не к тропизмам. Различия в результатах обучения в свою очередь подтверждает вывод, сделанный ранее: живому существу «задаются» (генетически) только константы и определенный уровень сложности языка системы "С---"Н. А конкретные параметры каждого этапа усложнения, если и предусматриваются программой, то одновременно допускаются значительные отклонения от предусмотренных норм. Эти отклонения возрастают по мере приближения к высшему ТФС, но во всех случаях они, по-видимому, более значительны, чем у любого робота. Все это позволяет квалифицировать усложнение живых существ как относительно самостоятельный процесс – научение или индивидуальное самоусложнение.
И, напротив, усложнение роботов нельзя квалифицировать подобным образом. Прежде всего оно обусловлено только внешними причинами: далее, параметры усложнения относительно жестко заданы программой; и, наконец, самостоятельно изменить свою программу никакой робот не в состоянии.
Наша аргументация, таким образом, опирается на два пункта. Первый – это неодинаковое качество информации, используемой в процессах обучения роботов и животных; и второй – относительная самостоятельность усложнения живых существ. Второй пункт в свою очередь распадается на две части. Причиной и одновременно показателем самостоятельности служат два фактора. Во-первых, усложнение людей и животных в ходе обучения обусловлено в конечном счете парадигмой "С---"Н, т.е. чем-то таким, что по меньшей мере некорректно квалифицировать как внешнюю по отношению к индивиду силу. Во-вторых, конкретные параметры и конечные результаты усложнения, если отчасти и заданы генетической программой, то одновременно допускаются значительные отклонения от заданных норм, - отклонения, которые, как правило, превосходят допустимые погрешности в реализации любых программ биороботов и кибернетических устройств.
В качестве иллюстрации выскажу еще одно соображение, связанное с методикой.
Измерение числа возможных состояний и сопоставление скорости возрастания этого числа, скажем, у крысы и кибернетической игрушки производится за определенный и обычно одинаковый отрезок времени (с необходимыми поправками, конечно). Но любое сопоставление такого рода правомерно только тогда, когда игрушка уже реализовала все заложенные в нее программы. В противном случае сравнивается относительная скорость усложнения не крысы и игрушки, а крысы и конструктора, ибо крыса – предположим, это взрослая особь – давным-давно реализовала те аспекты генетической программы, которые навязали ей определенный уровень сложности языка системы и соответствующую ему способность к научению. У нее (крысы) осталась только потребность – то, чего у робота нет, не было и не будет.
Кроме того, любая программа, включая генетическую, в целом всегда конкретна. Запрограммировать нечто совсем аморфное невозможно в принципе; и у конструктора в отличии от природы нет никакого маяка или путеводной нити, словом, универсального автомата, который можно включить и не знать больше забот. Другими словами, он не может «ввинтить» в свою игрушку систему "С---"Н: дать ей потребность… и отойти в сторонку. Таким образом, имеет место даже не имитация, а просто демонстрация тропизмов, которая явно или неявно выдается за моделирование поведения. Эта процедура наглядно иллюстрирует и реальность и саму суть мифа: процесс и результаты обучения роботов – будь то кибернетические устройства или кольчатые черви, отождествляются с научением живого существа.
Из всего сказанного, думаю, ясно, что индивидуальные адаптивные возможности роботов более чем скромны. Если ситуация в плане поддержания гомеостата меняется в худшую сторону, то из множества программ биоробота реализуются те, которые способны наиболее эффективно нейтрализовать ухудшение. Заметим в скобках, что это идеальный вариант, который нечасто встречается в реальной жизни. Однако число программ и количество вариантов ухудшения не сопоставимы, поэтому попытки нейтрализации нередко заведомо обречены на провал; в результате робот полностью или частично разрушается. Если же ситуация меняется в более благоприятную сторону, робот, как правило, не может воспользоваться этими благами, так как никакая программа или комплекс программ опять-таки не в состоянии учесть все возможные варианты улучшения.
Подтверждением наших выводов служит колоссальная плодовитость биороботов, например насекомых, несравнимая с плодовитостью животных. Она свидетельствует, что эволюция делает ставку не на индивидуальные адаптацию и, соответственно, выживание роботов, а только на видовые. Появление системы "С---"Н радикально изменило эту установку. По мере усложнения языка системы условия реализации инстинкта самосохранения оптимизируются, а плодовитость, соответственно, быстро сокращается. Если у рыб и отчасти амфибий она еще достаточно велика, то у представителей высших ТФС, включая человека, она резко падает и стабилизируется в весьма узких пределах. Последнее говорит еще и о том, что с точки зрения эволюции индивидуальные адаптивные возможности и, следовательно, условия реализации инстинкта самосохранения достигли оптимума уже у высших животных. Их научение окончательно превратилось в то, чем оно служит и человеку: принципиально новым эффективным фактором поддержания гомеостата - индивидуальным самоусложнением.
Суммируя сказанное, повторим, что главной причиной всех кибернетических мифов и химер является все та же слепота: иллюзия, будто можно создать нечто, неотличимое от живого, не подарив ему одновременно жизни – константы и систему "с---Н.
Вернемся теперь снова к вопросу, почему все-таки эволюции «понадобилась» жизнь, и посмотрим, что вторая принесла первой.
Итак, усложнение квазижизни происходит в форме видообразования. Единственным инструментом эволюции служит в данном случае естественный отбор, действующий благодаря мутациям. Рождение констант и системы "С---"Н не «отменило», конечно, ни мутаций, ни естественный отбор. Однако наряду с «игрой стихий» - вариациями среды обитания и «игрой генов» - рекомбинациями хромосом появилась еще одна «игра» - игра абсолютов. Там, где раньше действовали два независимых случайных процесса, стали действовать три. В результате вероятность некоторых совпадений целей значительно возросла. Эволюция, разумеется, не утратила характера вероятностного (случайного) процесса но разброс возможных состояний заметно уменьшился. Каждое следующее звено стало полнее, чем раньше, воплощать ее основную тенденцию – стремление максимально эффективно противостоять возрастанию энтропии, а сама смена звеньев резко убыстрилась. В результате скорость эволюции набрала темпы, немыслимые для эволюции квазижизни.
Данная гипотеза исходит, в числе прочего, из принципа несводимости констант. Как известно, эволюция (в общепринятом смысле) является следствием случайного взаимодействия двух независимых и тоже случайных процессов: флуктуаций среды обитания и мутаций. Так как абсолюты несводимое понятие, их игра и случайные (индивидуальные) отклонения от норм или правил игры столь же независимы, как, например, те же мутации. Следствием вовлечения игры абсолютов в процесс эволюции и одновременно подтверждением нашей гипотезы о реальности этого вовлечения служит появление наряду с обычным видообразованием еще одного – в области языка системы.
Какой бы примитивной и малоправдоподобной ни была схема, предложенная в главе «Эволюция системы» (чередование ТФС), некоторые ее пункты, на наш взгляд, не вызывают сомнений. Во-первых, число всех «видов» языка системы – ТФС очень невелико. Шесть это действительно крайняя цифра, скорее всего, их меньше. Во-вторых, каждый такой «вид», за исключением высшего, масштабен. В-третьих, наиболее масштабен первый – он включает не только виды или отряды, но и классы животных. Каждый следующий ТФС все менее масштабен, что, с одной стороны, говорит о несовпадении этих процессов - усложнения языка системы и видообразования; с другой стороны, это указывает на совершенно необычную для эволюции скорость первого процесса – скорость, которая ассоциируется с кумуляцией. И, наконец, такое ускорение хорошо согласуется с увеличением сложности и возрастанием стохастичности системы "С---"Н.
Ошибки в игре абсолютов означают какие-то отклонения от нормы – в чем бы она не заключалась – в пользовании языком системы, прежде всего в ненормальном переводе языков внешнего мира. Иначе говоря, они означают необычную для представителей данного ТФС специфику эмоциональной деятельности. Так как система в отличие, скажем, от генома весьма динамична, ошибки, чтобы как-то влиять не то что на ход эволюции, но просто на поведение животного, должны накапливаться, и накапливаются в большом числе. Другими словами, должно иметь место образование неких «патологических стереотипов» - наборов особенностей восприятия и поведения индивида, которые радикально отличаются от нормальных. Образование такого рода стереотипов возможно лишь тогда, когда число элементов языка системы и, соответственно его сложность достаточно велики.
Представители первого ТФС наверняка не оказали на течение эволюции вообще никакого влияния; недаром в нем такое обилие таксонов – от видов до классов. Оно свидетельствует, что эволюция шла там своим обычным путем: случайное взаимодействие вариаций среды обитания и мутаций. Вклад в этот процесс представителей следующих одного-двух ТФС также весьма и весьма проблематичен. Скорее всего, сложность языка системы у них недостаточна для образования нужных стереотипов и в нужном количестве. По-видимому, только появление высших животных не обошлось без участия в эволюционном процессе игры абсолютов. Там, вероятно, был уже достигнут такой уровень шума, который обеспечил необходимое количество нужных стереотипов. Но еще более вероятно, что игра абсолютов по-настоящему «включилась» в ход эволюции только в процессах образования языка системы "С---"Н. Здесь разброс возможных состояний достиг минимума: весь род человеческий составляет один вид, и все люди – представители одного ТФС.
Следует также учесть, что усложнение языка системы неотделимо от развития физиологии. Чем сложнее физиологическая организация, тем вероятнее всякого рода ошибки. Для системы же это играет особую роль. Отклонения от нормы в переводе языков внешнего мира главным образом связаны с шумовым загрязнением информационного канала – изоморфизма языков нервных импульсов и системы. Расширение канала, увеличение числа нервных процессов, изоморфных языку системы, вовлечение все большей массы процессов в сферу деятельности системы "С---"Н автоматически поднимает уровень шума и со временем делает неизбежным и само образование «стереотипов ошибок», и возрастание их количества до какой-то критической величины – порога, за которым они уже в принципе могут влиять на течение (и характер) эволюции.
Сказанное, надеюсь, помогает понять некоторые особенности эволюции системы "С---"Н и эволюции жизни, в частности кумулятивное ускорение последней. Можно было бы уточнить наши доводы и привести немало других, но мы ограничимся тем, что уже сказали. Добавлю только, хоть это, вероятно, излишне, что изложенная выше гипотеза это именно гипотеза; ни на что большее она не претендует. Мы осознаем всю рискованность и зыбкость аргументации и далеки от мысли любой ценой отстаивать справедливость данной точки зрения. Итак, подытожим.
Зарождение собственно жизни означало появление еще одного независимого случайного процесса – игры абсолютов. Этот процесс, взаимодействуя с двумя «традиционными» - вариациями среды обитания и рекомбинациями генов в хромосомах, в определенной мере изменил характер эволюции: вероятность некоторых событий и, соответственно, скорость эволюции резко возросли, а разброс возможных состояний заметно уменьшился. Однако игра абсолютов стала оказывать влияние на ход эволюции только с появлением представителей высших ТФС. До этого оно было ничтожным или просто отсутствовало. Данное обстоятельство, возможно, послужило причиной кумулятивного ускорения эволюции жизни.
Далее. Рождение констант и системы "С---"Н означает появление языка системы. Последний, унифицируя все потребности индивида, дает ему знание этих потребностей и тем самым возможность познания как такового. Поскольку познание всегда чувственный процесс, роботам, включая биологических, оно недоступно. Соответственно, усложнение роботов и живых существ совершенно разные процессы. В первом случае оно достигается благодаря реализации комплекса заданных программ, т.е. по причинам, которые в определенном смысле являются внешними (роботу). Изменение комплекса в сторону усложнения происходит в форме видообразования или самое большое в процессе филогенеза.
Во втором случае появляется принципиально новый фактор: научение – процесс, ряд параметров и конечные результаты которого не заданы непосредственно генетической программой. Этот процесс стал возможным, благодаря использованию качественно иной – облагороженной абсолютами информации. В свою очередь научение представляет собой единственную возможность подлинного, т.е. индивидуального самоусложнения, единственный шанс эволюции добиться усложнения организма не только в процессе филогенеза, что и слишком долго и не слишком надежно, но параллельно и в ходе онтогенеза. И, наконец, разные пути обучения (усложнения) роботов и живых существ предопределили и разные результаты: в первом случае это тропизмы, во втором – поведение.
Таким образом, игра абсолютов в определенной мере изменила характер эволюции, а система абсолютов – система "С---"Н стала автономным и автоматическим механизмом поддержания гомеостата. Так как она обеспечивает адаптацию организма посредством подлинного – индивидуального самоусложнения и к тому же работает на собственном «топливе», т.е. энергетически независима, ее эффективность и универсальность несравнимы ни с каким другим гомеостатом.
Если до его «изобретения» происходило порой лишь миллионнолетнее переливание из пустого в порожнее, то после – начался стремительный и относительно упорядоченный, более «строгий» процесс. Эволюция, создав наш гомеостат не отстранилась, конечно, нет – она превратилась тогда и только тогда в эволюцию жизни.
Биологи обычно восхищаются устройством клетки. Она безусловно заслуживает любые восторги. И все же главное творение эволюции – система "С---"Н (жизнь, как – никак) почему-то не попалась на глаза ученым. Никто, насколько я знаю, не сказал о ней ни единого – ни худого, ни доброго слова. Нашей целью была попытка восполнить по мере сил этот пробел.
Продолжение следует
anastace@mail.ru