Чупакабра

                Чупакабра
             Выборы – всегда суматошное дело. Выборы губернатора – не исключение. Действующий до последнего времени губернатор Полозов не допускал мысли, что кто-то может занять его кресло. Это было бы так же противоестественно, как восход солнца с западной стороны или запивание горячей баранины родниковой водой. У начальника его предвыборного штаба Колоедова поэтому голова шла кругом. Ну не мог же он, в самом деле, запретить выдвигаться другим кандидатам, хотя Полозов багровел при известии об очередном выдвижении претендента на главное кресло области и негодующе глядел на приближенных, да что там негодующе – прямо сказать, волком. Дескать, почему же этот подлец ходит по земле как ни в чем не бывало, совершив такой святотатственный поступок? Ну, конечно, не обязательно у него должны быть переломаны ноги, можно и что-то другое… но на худой конец, и это бы сгодилось. Впрочем, такие мысли губернатора Колоедову, скорее всего, просто мнились – мало ли, что человек смотрит волком? Ты зайди в любой трамвай в час пик – там только так и смотрят. Хотя, надо сказать, в трамвай он давно уже не заглядывал – того гляди, лет двадцать. И там могло кое-что перемениться.  И вместо окрика «Ну куда же вы прете? Наступили мне на ногу, чисто носорог!», нынешняя стесненная в трамвае дама при наступлении ей на ногу, возможно, восклицает «О, как вы неловки! Не могли бы вы, если это возможно, убрать свои копы.. свои каблуки с моих ног? Я была бы вам очень признательна!».
           Сегодня Колоедов пригласил к себе в штаб министра культуры области Волоокова. Собственно говоря, министра он  вызвал – начальник штаба действующего губернатора может себе это позволить, но чтобы все выглядело благопристойно, облек это в форму уважительного приглашения. Волоокова часто называли Волоковым а то и просто  Волковым,  на слух затрудняясь правильно расчесть его фамилию, на что он смертельно обижался. Но Колоедов давно изучил ее по многочисленным протоколам, решениям, постановлениям  и презентациям, так что и на этот раз называл Волоокова как и следует, Волооковым. Несмотря на это, вид у приглашенного был пасмурный и озабоченный.
           - Так вот, Николай Евгеньевич, - после взаимных приветствий перешел к делу начальник губернаторского штаба – выборы приближаются, и чем дальше, тем быстрее. Прямо надо сказать, галопом. И надо нам ускоряться. Мы, между прочим, рассчитываем в предвыборных делах и на тебя – сказал Колоедов, оставляя приглашенному возможность думать, что «мы» – это в том числе и губернатор. И делать из этого выводы. Сказано это было значительно и строго, но не возымело действия.
           - Видишь, какое дело, Антон Николаевич – отвечал Волооков – у меня на днях ожидается федеральная ревизия  и заедут не меньше, чем на месяц – давно не были. Я уж и не упомню, когда. И мне ни под каким видом уклоняться нельзя – ни в армию пойти, ни заболеть, понимаешь. А так – я бы непременно…
           - Ну как знаешь – разочарованно произнес начальник штаба, - но вот что я попрошу тебя обязательно сделать. Есть у тебя в министерстве такой Локтев, видимо, молодой, да прыткий. И он додумался агитировать за нашего конкурента, за Лапшина то есть. А это основной конкурент, ты знаешь. Так вот, окороти своего Локтева, чтоб и слуху и духу его здесь не было до выборов. На это-то я могу рассчитывать?
           - Несомненно. Это я сделаю.
           - Ну и добро. Все-таки при случае не забывай замолвить пару  слов за нашего… Он все ж-таки для нас немало сделал.
           «Для тебя, может быть», - мысленно поправил Колоедова министр культуры. Упоминая о грядущей московской проверке, он не кривил душой. Известно о готовящейся подлости стало ему окольными путями и теперь срочно приходилось заделывать многочисленные, ох, многочисленные огрехи в использовании финансовых средств. И это непросто. Как объяснить, например, расходование нескольких миллионов рублей на массовые культурные мероприятия, которые проводились условно, или и вовсе не проводились? А строительство четырех домов культуры в глубинке, не которые потрачено было раза в полтора больше, чем они того стоили и это видно было даже не слишком искушенному бухгалтеру? А приедут волки, в чем Волооков не сомневался. Было от чего впасть в депрессию, хотя в такой момент это было совершенно непозволительно. Следовало действовать.  А тут еще эти выборы… Он вызвал своего заместителя Лихолетова и дал ему строгие инструкции, о чем секретарша могла догадаться по металлическому тембру голоса патрона,  доносившемуся из-за двери, хотя о чем речь, не разобрала.
                ***
                Сергей Локтев с детства пристрастился к рыбалке и, поскольку эта золотая пора и отрочество протекали у него в сельской местности, где имелись различные водоемы, увлечение это не стоило ему особых хлопот и затрат. Хотя сибирское лето и достаточно коротко, а на селе хватает и других, менее увлекательных, но обязательных занятий – огород с его нескончаемой прополкой и поливом грядок, сенокос, посадка, прополка и выкапывание картошки и много чего еще. Полмесяца драгоценного летнего времени крала у него дурацкая учебная практика – трудовая повинность на пришкольном участке, покраска и побелка заборов, уборка мусора. Ко всему, не каждый летний день выдается погожим – иногда дождь может зарядить на неделю. Но это обстоятельство, хотя и доставляло определенные неудобства, не останавливало Сергея в его стремлении порыбачить. К тому же в дождь, когда он моросил размеренно и спокойно, клев бывал особенно хорош. И тогда чаще попадалась крупная рыба. Хотя пудовых сомов и щук, о которых рассказывали старики, уже не было, но килограмма на два-три – такие попадались не так уж редко.
              - Серый! – кричал утром под окном приятель Жэка, - ты  проснулся?   
             - Проснулся, проснулся – раздавалось в ответ и Сергей выбирался с лопатой и банкой червей из-за сарая. Ничто другое не могло бы друзей заставить проснуться в такую рань, когда еще и коров-то на пастбище не выгоняли. Они спешили на реку, вздрагивая от утренней сырости. Попервости выбирали места, открытые для солнца, а когда начинало пригревать как следует, забирались в заросли, где под нависшими над водой кустами водились особенно упитанные ельцы. Над тихими заводями можно было сидеть подолгу, глядя на поплавки, которые в любой момент могли скрыться под водой – ельцы, а тем более окуни, хватали наживку решительно и безоглядно. Случались дни, чаще в середине лета, когда на реке клева почти совсем не было; тогда друзья подавались на озера, ловить карасей. Озер среди болотистой равнины левого берега было в достатке и в пору половодья большинство из них сливалось в одно большое, питаемое вздувшейся рекой и доедаемыми солнцем лесными сугробами. Если лето выдавалось жаркое, лишняя вода скоро уходила и озерки снова становились автономными, успев как  следует глотнуть свежей, хотя и не слишком чистой воды. Имел место во время половодья и рыбообмен между озерами и рекой, но если караси в реке еще как-то попадались впоследствии, то окуни, зашедшие ненароком в озера, зимой не выживали подо льдом.  Изредка попадались щуки, но вся основная рыба – это были, ясное дело, караси. Клев их был капризным и не каждодневным, но ввиду множества озер, можно было найти такое, где караси брали на простейшего земляного червяка, в то время, как в соседних водоемах совершенно игнорировали любое угощение. Более покладистыми были серебряные караси, золотые же ценили себя слишком высоко и клевали неверно и нечасто. Особо впечатляли рыболовов особи, обитавшие в одном из небольших лесных озер, где вода была настолько чиста, что  вполне отчетливо просматривались на дне опавшие с деревьев  листья. Сказать, насколько глубоко  озеро в каком-нибудь конкретном месте, было невозможно, но когда мерили длинной хворостиной, глубина оказывалась вдвое большей, чем казалось. И в этой глубине неторопливо плыли малыми стайками золотые караси – не караси, а целые сковородки, то исчезая, то снова возникая среди коряг. Ни на какую наживку они никогда не брали, применить бредень ввиду закоряженности не имелось никакой возможности, глушить же их никто не решился: это все-таки оставалось  одной из немногих настоящих местных достопримечательностей.  Если не считать, конечно, районной администрации  и  ее главы – но последние не имели природного, нерукотворного свойства.
              Надо сказать, Жэка рыболов был неусидчивый, и на озерах долго сидеть  у него не хватало терпения, поэтому он ставил сразу несколько удочек на порядочном расстоянии одна от другой и в продолжение всей рыбалки сновал по берегу, проверяя, не клюет ли где и цела ли наживка. Обычно он задерживался у той удочки, где как раз не клевало, в то время, как клевало где-то на другом конце. И если клев был  вялым, на крючке он находил лишь обрывки червяка.  Случалось, при забросе особо длинной лески при порыве ветра она запутывалась в нависших кустах – тогда Жэка громко ругался и дергал снасть до тех пор, пока она не обрывалась. На то, чтобы пригнуть куст и выпутать леску,  выдержки у него  недоставало. Но никакие происки природы не могли отвратить его от  рыбалки, точно так же, как и его товарища по этой канители. Последний, напротив, был вполне уравновешенным; приятелю казалось, даже слишком, за что иногда в сердцах он называл Локтева тормозом. Что было, в общем-то, несправедливо. Но вот то, что Локтев был человеком впечатлительным – это да. После особенно удачной или, наоборот, неудачной рыбалки или иного серьезного  предприятия на него наваливались сны – по теме, а иногда и просто не имеющие никакого отношения к событиям дня.  Впрочем, это никому,  в том числе и Евгению, не доставляло никаких неудобств. Впоследствии,  когда они учились уже в городе, и после учебы порыбачить, тем более  вместе, как прежде, им удавалось нечасто, но приятелями они так и оставались и часто перезванивались.
             Вот и сейчас, когда зазвонил телефон и Сергей поднял трубку, послышался голос Евгения Солодкова.
            - Здоров, Серега –  приветствовал друг  Солодков, вполголоса, чтобы не уронить ненароком престиж Локтева перед сослуживцами, буде они окажутся рядом: для них-то он все-таки Сергей Сергеич. – Я с одной идеей: надо бы, понимаешь, устроить выставку молодых художников, причем деревенских, моих картин  в том числе. Ты посодействуешь?  А мы организуем газетную статью о внимательном отношении к зреющим талантам в минкульте, то есть талантам не в минкульте, как ты понимаешь.  И особенно – твоем  отношении. Как тебе это кажется? Нас трое, а работ можем представить этак десятка четыре-пять. А?
            - Я посмотрю планы. Ты знаешь, это дело не моментальное. Ты в выставочный зал не обращался?
            - Как же, непременно. Но там такое занудство: у них, видишь ли, эти планы сверстаны аж чуть не на пять лет вперед. Интересно, где они берут столько художников? Чередуют одних и тех же?
            - Видишь ли, план-то с них требуют. Наша контора в том числе. Они и рады стараться. Но я посмотрю, куда можно вас воткнуть. Вам на  подготовку  сколько времени нужно?
            - Мы – хоть завтра.
           - Ну и ладно. Созвонимся.
           -  Как в целом жизнь?
           - Сносно, хотя летом город действует на меня плохо. Зима – другое дело: на «природу» не очень-то побежишь. Так что зимой все кажется нормально.
          - Да. Но летом хочется тут все бросить. Гори оно синим пламенем.
          - У меня то же самое. Но я собираюсь в отпуск.  У меня еще неделя его осталась в запасе. Хотя получается он опять-таки чисто городской: ввязался я в выборы. Но об этом потом. Ага. Давай. Я позвоню.
         Положив мобильник в карман, он начал рыться в бумагах на столе, силясь отыскать план работы выставочного зала, хотя его вполне могло и не быть – разве только в привязке к каким-нибудь приказам, решениям или постановлениям. Но ничего такого не было. Надо, стало быть, звонить в выставочный зал союза художников, узнать, как и чего. Он уже собрался звонить, высветив нужный номер, но это предприятие было остановлено голосом секретарши по внутреннему телефону. Локтева вызывал заместитель министра.
            -  Присаживайся – не пригласил, а скорее, приказал Лихолетов, как и полагалось ему в обращении с подчиненными, хотя отношение его к Локтеву было больше дружеским. Что  вполне объяснимо: именно Лихолетов присмотрел перспективного культработника в одном из городских отделов культуры и немедленно перевел его в областное министерство. Понравился ему молодой специалист тем, что организовал по месту прописки, то есть в Никольске, аж  два музыкальных коллектива, успев поработать после окончания института культуры лишь два года. Это, конечно, не штука: мало ли организуется и разваливается всяких ансамблей, но тут один из них был духовой оркестр. Редкостное дело по нынешним временам. Оказывается, духовые инструменты были приобретены еще лет тридцать назад, в то счастливое время, когда средства выделялись на все понравившееся без составления бесконечных  бизнес-планов и достаточно было, если они осваивались. Тогда следовали новые вливания и если иногда журили за перерасход средств, то за неосвоение били гораздо хлеще. И поделом! Нынешним предпринимателям такое и не снилось.  Завитые улитками альты и когда-то новейшие модные гэдээровские помповые корнеты пылились где-то на складе; что помешало сразу пристроить их к делу и сохранить его впоследствии – этого никто объяснить не умел. Локтев случайно  прознал про медные трубы и решил вывести в свет это богатство. Правда, недоставало нескольких инструментов,  бас был изрядно помят, а кроме того, куда-то подевались все мундштуки. Мундштуки выточили по заказу, приобретение дорогостоящих недостающих труб  и восстановление баса отложили до лучших времен, тем более, что баспоследний вполне прилично выдавал требуемые звуки.  Главная трудность состояла в том, как найти музыкантов и выбить в штате единицу дирижера. Музыкантов пришлось учить с нуля, а дирижером стал на четверть ставки аккомпаниатор Дома культуры. И дело пошло неплохо. Поэтому-то и пошел молодой специалист на повышение, им заменили старого специалиста, очень грамотного, но три раза в течение полугода попавшегося на глаза министру крепко выпившим  после проводимых на выезде культмассовых мероприятий. Локтев, само собой, был благодарен Лихолетову за такое назначение, но и Лихолетов благоволил к нему очень и очень, как будто это облагодетельствовали его самого.
            -  Вот я и говорю – продолжал затем Лихолетов – надо тебе, Сергей, съездить на пару недель в глубинку, пособирать фольклор. Ты когда в последний раз выезжал за пределы полиса?
            - Три дня назад. Сейчас делаю квартальный отчет, начал делать. – Я не знаю – нерешительно почесал он в затылке, - какой сейчас можно найти фольклор? Последний собрали энтузиасты, наверное, уже лет сто назад.
            - Сергей, тут ты мне напоминаешь хлопнутого газетчика. Редактор спрашивает: «Где у тебя новости?» А тот ему: «Новости все закончились и больше не предвидится». Понимаешь – жизнь не стоит на месте, за ней шагает и фольклор, прирастая новыми вещами. Ты разве не знал? Так что собирайся: отчет подождет, а после дополнишь его еще этой командировкой. Запамятовал: ты из какого района родом? Из Берестовского? Ну, видимо, там с фольклором действительно неважно, а то бы ты не  говорил…  Стало быть, поедешь в Никольск – там фольклора, если поискать, то богато.               
             -А если все-таки не очень получится?
                - Выговор – не то шутя, не то всерьез отрезал Лихолетов. - Уж ты расстарайся. Привлеки местных культработников. И должен сказать: ты при всех обстоятельствах обязан на время исчезнуть. Из музея народного творчества чароитовую русалку сперли? Сперли. А на носу московская проверка. «Что ты будешь ему отвечать»?   
              - Так Евграф Васильевич, прозевали-то музейщики, при чем же здесь я?
             -А ты курируешь народные промыслы. Как же не отвечать? Но авось обойдется, пока ты будешь  трудиться на ниве фольклора, мы будем здесь отдуваться. И еще: тебе известно же, какое внимание сейчас культуре, так что суточные ты получишь, но насчет гостиницы – не обольщайся – придется встать у кого-нибудь на постой,  где подешевле. У нас все-таки не Лазурный берег, народ    жалостливый и туристами не избалован. Вопросы есть?
             Локтев снова почесал в затылке:
            - Когда ехать?
            - Лучше – раньше. Давай прямо завтра. А  что до старого фольклора… Ты знаешь эту песню? Лихолетов набрал воздуху и вполголоса завел: «Звонит звонок насче-е-от поверки. Ланцов задумал у-убежа-ать…».  А дальше не помню. Ты ее знаешь? Хотя бы мелодию? Слух у тебя должен быть. Ты ведь, кажется, на фортепьанах играешь, на трубе, на балалайке?    
            - На гитаре – машинально поправил Локтев. – Но нет, такой мелодии не припоминаю.    
            - Ну вот. И ведь песня, без сомнения, каторжанская, наших краев то есть. Или недалеко от наших краев. А ты говоришь,  «энтузиасты». Да тут поле непаханое! Так что собирайся, не откладывая.
           Разумеется, о настоящей причине столь срочной командировки Лихолетов Сергею ничего не сказал.
           - Как? – на выходе спросила секретарша.
          - «Я буду долго гнать велосипед. В глухих лесах его остановлю» – нарочито фальшиво спел ей на ухо специалист отдела народных промыслов. Некоторые планы, похоже, разваливались, но что-то подсказывало ему, что не совсем, а может, и совсем даже не разваливались. Но, конечно, прежде  всего – задание Лихолетова. Все-таки человек заботится о нем, а заодно – и о фольклоре. Сразу два зайца. Недаром же он замминистра!  О том, что имеется еще и третий заяц, он даже не подумал. Как можно!
            Следовало позвонить Жэке и объяснить ситуацию: дело с организацией выставки откладывалось. Весть эта была воспринята другом с философским спокойствием.
            - Я, как только управлюсь тут с некоторыми делами, приеду к тебе в гости, на пленэр. Давно не выбирался на природу – пообещал Евгений.
            - Буду ждать – отвечал Локтев.  Назавтра, вооруженный качественным звукозаписывающим  аппаратом, он ехал в стотысячный город Никольск, хотя подозревал, что никакого фольклора там не обнаружится, и рыскать придется по деревням, благо, почти всю свою жизнь он провел именно в этом районе.  В Берестовском  прожил он лишь полтора года, отбыв затем, не в силах отстать от родителей, в Никольск. Знакомых здесь у него было много, жаль, что на постой надо будет устраиваться в деревне – наездами из райцентра много старины не наберешь. «Ланцов задумал убежать»! Интересно, удалось ему это, или нет? Если бы удалось, песню, пожалуй, не стали бы складывать. Не фестиваль: каторга. Жаль Ланцова.
               
                ***
                Дед Игнат ждал на каникулы внучку и ввиду ее грядущего приезда приводил хозяйство в порядок, насколько ему позволяла спина, которую временами заклинивало, и фантазия. Уборка интерьера заключалась в подметании всех углов и протирании затем всего линолеумного покрытия шваброй, к которой он был привычен еще с армейских лет. Но поскольку жил он один, мусорить было особенно некому, борьбу приходилось вести только с пылью, которая бралась невесть откуда. Была тщательно промыта посуда, которой использовалось весьма немного и проинспектированы все шкафчики – не затаилась ли где забытая грязная плошка. Наконец, протер дед и подоконники, что каждый день делала когда-то его супруга, которой давно уже нет. Не сказать, что он совсем позабыт-позаброшен:  не одна только внучка, которая сейчас окончила первый курс института, имела заботу  о деде Игнате – попеременке, а то и вместе наезжали и дочь с зятем, которые жили в райцентре; всего - то  пятьдесят с небольшим километров. Зять приезжал, чтобы наколоть дров и распить с тестем бутылочку-другую водки на  деревенском просторе. Несмотря на свои 75, хозяин мог составить компанию, хотя уже не принимал слишком много горячительного. Дочь в свои приезды занималась отцовским хозяйством основательно и работала  по дому не покладая рук, когда же он говорил: «Ну, хватит, отдохни уже» - она отвечала «Да завтра ведь уже на работу. Там отдохну». Она и жила бы тут же, в деревне, да работы ни ей, ни мужу в Осиновке не было. Хотя село очень большое. Они звали постоянно старого к себе в город, но он и слышать об этом не хотел, подозревая, что дорогой сейчас для них человек, при постоянном проживании вместе в небольшой городской квартире он может стать для них, пожалуй,  обузой. Да и вообще, что это за жизнь - в городе. Это кошмар какой-то. Наказание, да и только. Инфраструктура его жилища позволяла жить без особого физического напряжения: ему установили электробойлер, хотя сохранена была и старинная печь, и для нее закупались дрова; насос качал воду из неглубокой скважины прямо на кухню. Не было только мусоропровода и ватерклозета, но этот недостаток ребята собирались вскорости устранить и давно бы уж сделали это, да предполагали, что Игнат Петрович вот-вот все-таки согласится на переезд в город – для чего же тогда все старания?
              Дочка договорилась с соседкой, чтобы та присматривала за ним и хотя бы два раза в неделю варила ему суп или борщ, хотя он и сам был мастер по части кухни, но если заниматься ею изо дня в день – порядком надоедает.  Он  давно уже привык обходиться компанией с самим собой, пристрастился к чтению русской классики и зарубежных детективов, читая то и другое по очереди. Особенно много времени он отдавал этому зимними вечерами, предпочитая книги телевизору.  При этом Игнат Петрович не стал сычом, а был вполне себе общительным, оптимистически ориентированным и насмешливым даже стариком.  Некоторая серость его обычных будней минувшим летом была к тому же скрашена историей с метеоритом, благодаря которой общения с разным народом у него стало , пожалуй, даже слишком много.
            Внучка позвонила утром, сообщая, что выезжает, а к вечеру - солнце стояло еще высоко - привычно отворила калитку, вызвав необыкновенный восторг старого пса, охраняющего еще более старого хозяина. Последний по лаю безошибочно определил, что это прибыла долгожданная гостья. Пока она умывалась и переодевалась с дороги, без умолку рассказывая свои новости и тут же расспрашивая о местных, дед сноровисто накрывал на стол: тут была квашеная капуста и соленые грибы, суп из деревенской курицы, которую надо варить два часа, но и продукт получается отменный; были жареные свиные ребрышки с толченой картошкой, компот из сухофруктов. Все это хлебосол, усадив за стол внучку, пододвигал ей и потчевал, потчевал.
            - Ой, да что ты, деда – я же столько не съем. Я уже разучилась столько есть – смеялась внучка, вооружаясь ложкой.
           - А вот мы организуем тебе аппетит – сказал дед  и достал бутылку водки и две стопки.-  Или, может, ты будешь шампанское?
          - Ну  ты, деда, на широкую ногу живешь!. Нет, я тоже выпью водки, но только немного.
          - Ну и лады – совсем развеселился  старый. – Гости-то у меня совсем редки… Правда, наповадились в последнее время метеоритчики. Но об этом потом – и он наполнил стопки. - Как же ты со своим багажом? Позвонила бы, я бы встретил.
          - Вадим помог.
          - А-а, это который Батунин? Ну, давай, за встречу. Давно ты у меня не была! – и дед  Игнат осушил стаканчик.
         - Зато, деда, я теперь аж  на две недели. Потом к родителям заеду  дней, может, на десять – я у них сейчас два дня побыла - и обратно, на учебу.
         - Ну хорошо, ну хорошо! Славно! – и хозяин снова наполнил стопки.
         - Посмотрел бы кто, как мы сидим и пьем вдвоем – засмеялась гостья.
         - Ну, «Какое мне дело до вас до всех, а вам до меня!». Мы дома. Да ты ешь, ешь, похудела-то, надо же! Ты что же, утром, наверное, не успеваешь поесть? 
        - Нет, успеваю. Но утром есть неохота. А чай мы пьем – покривила душой внучка, чтобы не расстраивать деда. Утром действительно они всей комнатой в общежитии от завтрака отказались. В целях сохранения фигуры. Правда, потом, часам к 11, зверски хотелось есть. Но что же тут поделаешь!
       - Да, а что это за метеоритчики и чего им от тебя надо? – спросила она затем с некоторой тревогой.
       И дед Игнат рассказал, что случилось с ним в пору первых грибов, до поедания и сбора которых он был большой охотник. Внучка слушала и то и дело принималась смеяться, хотя дело, в общем-то, рисовалось серьезное и неизвестно еще, чем могло закончиться. Не такая  она была, если разобраться, легкомысленна, но уж больно ее позабавила эта история.
                ***
              Ему надоела беспросветная нищета и постоянные поиски приработка. Да и какой особенный в их деревне приработок? Зимой – только заниматься извозом, нанимаясь к городским купцам да своим местным зажиточным мужикам, которым больше повезло в жизни – пахали отцы, деды и прадеды и помалу наворотили богатства. Ну, конечно, не помещики, а все-таки живут справно. Но на извозе много не заработаешь: платят заказчики не больно-то щедро, особенно свои, местные мужики. У него, у Андрея, не заладилось:  отец рано умер, надорвавшись на строительстве мельницы у Ильи Копылова, когда перетаскивали жернов. Задаток, который перед тем выдал Копылов нанятым мужикам, пришлось возвратить, продав одну из трех овец, имевшихся в хозяйстве. С того и пошло: не минуло и месяца, как потерялась вторая овца – решили, что ее зарезали волки, хотя мать грешила на соседей: хозяина-то не стало, почему бы не попользоваться? Добиваться правды никто не станет. А соседи, давно известно, нечистые на руку, хотя до чего ласковые! Потом занемогла корова, наевшись какой-то дурной травы, обезножела и уж чем только не пользовала ее мать, целый месяц была ни жива ни мертва, но все-таки оклемалась, хотя все говорили – ой, не выживет!  Тогда была бы их семейству полная погибель. Сергей занялся вместе с матерью работой отца: пахали и сеяли свое небольшое поле, вместе с тремя сестрами жали, пока четвертая, самая младшая, сидела в тенечке под случайным чахлым кустом и ревела. Потом отвозка с поля снопов, молотьба. А еще сенокос, сена нужно запасти на всю зиму корове и теленку, да есть еще и овца – пастьба же начнется не раньше апреля. Работы до самой осени хватало. А там надо было браться за дрова. Зима, известно, в Сибири долгая и почти всегда злая, топить приходится едва не целый день, дров уходит немерено. Но вот на зимний извоз мать Андрея не пускала: мал еще – 14 лет, ушлые купцы да и свои богатеи в два счета обведут при расчете вокруг пальца, хорошо, если в долгу не останешься. Ведь найдут какую-то недостачу, ох найдут! Конечно, надежнее ехать ватагой, держаться кучно, сообща, но не всегда так получается. Да и мало ли кто попадется среди тех же извозчиков!
              Время шло.  И к 20 годам, когда мать уже по здоровью не могла шибко заниматься хозяйством а сестры подрастали и надо было ладить помалу им приданное, он-таки подался и в извоз, потому что нужда пуще прежнего начала брать за горло. Цены-то в городе росли, это только на деревенский продукт они не поднимались, кроме разве пушнины. Да и то не очень. К тому же он не был охотником – отцу заниматься охотой было  некогда и сына он этому делу не учил. Даже и ружья-то в доме не было. «Охотничий хлеб – неверный» - говаривал, бывало, отец, когда наследник заводил речь о ружье. Да и стоило оно – огого! Сватажился он с двумя молодыми тоже парнями из своей деревни и артелью этой небольшой начали возить в город хлеб и дрова, когда старые извозчики на время остановились – один заболел, у другого пошла какая-то судебная тяжба, третий без них не захотел возить и просто решил отдохнуть. Молодые мало-помалу набирались ума-разума в новом деле и года через два начали принимать заказы и у городских купцов, отправляясь  другой раз в очень дальние концы, повидали немало новых мест и народу. Прибыток был, но небольшой, долгие зимние дороги не стоили бы того, да другого все равно ничего не было, и лошади в зиму должны себя оправдывать. К весне третьей зимы один из артели чересчур продрог  в пору последних, но страшных морозов, которые держались три дня – как раз все время, когда обоз с товарами был в дороге. Занемогший так и не поправился – лежал дома и почти не вставал: болела поясница и не держали ноги. Вдвоем они какое-то время навещали товарища, приносили то рыбы, то сахару – смотря что приходилось везти в последний раз – понемногу, но они научились заставлять купцов делиться с ними кое-каким товаром , правда, без согласия на то последних. Делали это аккуратно, не придерешься. Да и не пудами брали – понемногу и как бы взаймы. Со временем к болящему заходить стали реже, а потом и вовсе перестали, тем более, что напарник Андрея женился, а у него самого одна из сестер выходила замуж. Денег требовалось больше,  мелочевка, взимаемая из перевозимого товара, тут мало могла помочь. А ведь были у некоторых деньги, ох, были!
            - Слушай,  Андрюх, – сказал как-то за штофом водки после очередной поездки напарник,- надо бы взять нам денег, – и пристально посмотрел на товарища. Хмеля – ни в одном глазу, только веки покраснел и.
            - Надо бы, - согласился Андрей , да где их взять-то? Негде. И так без дела не сидим, а толку?
            - Вот то-то и оно. А кто-то с жиру бесится, по москвам, по заграницам разъезжает. А?
            - Разъезжает, кто спорит. Тогда что?
            Они опорожнили еще по стакану и налегли на закуску – соленые огурцы с соленым же свиным салом и ядреным чесноком.
            - Ну вы же…  Ну и вы! – сказала заглянувшая сестра, принеся из дому вареной картошки. – Горькую пьете, горьким закусываете!
            - Э нет, Настена, отозвался гость – закусываем-то, верно, горько, но пьем сладко! – и он засмеялся, но как-то невесело.
            - И что ты кумекаешь насчет рублишек? – вернулся к прерванному разговору Андрей.
            Напарник отхлебнул из стакана и наклонился к нему.
            - Надо тряхнуть толстосума, на дороге, после торга, - сказал он, понизив голос. – Потрясти надо, понял? Потрясти! Иначе из нужды не выбьемся. А у меня жена, ты ведь тоже жениться собираешься?
           Андрей наклонил голову и тоже приложился к стакану. Перед глазами возникло точеное лицо Алены с бездонными серыми глазами и маленькой родинкой у левого уха. И свадьба, точно, должна была скоро состояться. На свадьбу-то у него есть, но что дальше? Куда он приведет ее? Надо строить  дом, надо то, надо се. Много чего надо будет прикупить, а на какие шиши? А если того не хватает, другого, рано или поздно начнут они корить друг друга. Или нет? Об этом даже и думать не хотелось.
            - Вроде мы не пьяные, да? – спросил он, задумчиво глядя на товарища.  Не  дурака валяем?
            - Не пьяные, не пьяные – торопливо замахал рукой тот. – Ты думаешь, это я сейчас только придумал и болтанул, с бухты-барахты? Я уж  который день все голову ломаю, что да как. Но кроме этого, ничего-то не придумывается. А получилось  что:  Копылов купец в губернии расторговался, возчиков спровадил домой, а сам загулял. Так половым и всякой обслуге пачками деньги кидал.
«Копылов гуляет!» - говорит. Думаешь, он возчикам шибко щедро платит? Как бы не так. Паразит! Его тряхнуть – даже не грех это будет. Так решай. А я все равно не отступлюсь.- И он допил остатки из стакана.  Андрей налил по новой.
           - Как же мы станем его ловить? И поедет-то он, наверно, не один.
           - Вестимо,  не один. Ну и что? Он-то наклюкается досыти, мало чего и соображать-то  будет. А возчика припугнем. Не пикнет. Морду  свою тряпкой обмотаем, только глядеть чтоб. И где-нибудь на горке подождем, чтоб дорогу в оба конца – видно. Коней в лесок заведем.
           - Сколько же ждать-то придется, вдруг в тот день он не поедет, а поедет – вертаться будет незнамо когда? А может статься – заночует в губернии?
          - Не заночует. Он гуляет-то с братией из других мест, в губернии у него товарищей нет. Как нет и в волости – богатеющие – они рады бы друг друга съесть. За один стол не сядут, знаешь ведь. А ездит он кажную неделю, больше – по четвергам.
          Выпили. Помолчали, напряженно думая.
         - А поедет или нет – это придется в волость наведываться, узнавать. Так мы и без того  там через день бываем.
         - Да, это так. Но, может, проще его взять за зебры в губернии, где он гуляет, недалеко от
места?
         - Никак невозможно. Я уж прикидывал – нет: запомнят, узнают. Народу шатается много. Если только ехать потом за ним, нагнать и тут прищучить. Но надежа плохая – можем и не нагнать, запросто уйдут, как только заметят погоню. Возчик уж, конечно, будет торопиться и без того: кому же охота по ночам добираться домой. Потом на коней и лесом, до дому. Вот только загвоздка: надо будет нам сани перед деревней цеплять, будто едем с извоза, или не стоит возиться? Если будет поздно, пожалуй, и без них можно обойтись.
         - Лучше без них - неровен  час, кто-нибудь наткнется на сани:  как да что?
         - Стало быть, обойдемся. Ну вот. Когда соберемся? Пока его кто-нибудь раньше не достал.
         - Думаешь, могут?
         - Почему нет? Мы-то додумались. А народ сейчас остервенелый, от такой жизни. У одних все, у других – ничего.
         - Давай на той неделе, в середке где-нито. Торопиться негоже, но и ждать долго – перегорим.               
         Грохнулся со стола ненароком задетый рукавом штоф. Андрей вздрогнул.
       Купца они подстерегли точно, в четверг. На дороге показался небольшой возок, во всю прыть мчавшийся по плоской вершине возвышенности. Копылов! Они вышли из-за куста у самой дороги и бросили поперек заранее срубленную молодую сосну с ветками. Возчик взревел, конь шарахнулся в сторону и тут же увяз в глубоком снегу, сделал два отчаянных прыжка, но окончательно увязил в сугробах повозку и вместе с ней себя. Копылов, точно, был пьян, но не слишком: он неуклюже в своем дорожном тулупе вылезал из завалившегося набок возка, когда Андрей ухватил его за воротник и другой рукой – за руку, которую купец силился вытащить из-за пазухи. Вовремя он успел схватить Копылова: грохнул выстрел и на свет появился револьвер. Второй выстрел, как и первый, из-за пазухи, был напрасным: подоспевший напарник Сергея вывернул руку купца и револьвер исчез где-то в сугробе. Сбросив тулуп и вырвавшись, Копылов кинулся к дороге, высоко поднимая ноги и увязая в снегу.
           - Стой! – рявкнул  Андрей, но тот только яростнее стал пробиваться к тракту и звал на помощь своего возчика. Напарник догнал купца и они сцепились было, но торговец был крепок и снова вырвался, однако же уйти далеко не успел: нож дважды вошел ему в спину.
          - Зачем? – охнул Андрей. – Какого лешего?
           Вместо ответа напарник бросился к возчику; повязки давно уж не было на его лице, сверкали оскаленные зубы. Возчик уже перерезал гужи и скачками, вместе с освобожденным конем выбирался на твердое место. И напарник не успел: вскочив на коня, возчик рявкнул во все горло, очумелый и без того конь рванулся вскачь, что было сил. Андрей плюнул с досады и махнул рукой. Напарник вытирал вспотевший лоб. Они перевернули бездыханное тело на спину, расстегнули душегрейку и сняли пояс с карманом для денег. Их оказалось совсем немного: видно, на вырученные от продажи он закупил обратный товар. Или что-то пошло не так. Может, поэтому не нагулялся купец досыта. Для него это был самый плохой и последний день. Забрав невеликие деньги и оставив все остальное как есть, они отвязали коней и молча тронулись домой.
Было уже совсем темно, лишь месяц чуть освещал лесной путь. Потрескивали от мороза деревья.
            За Андреем  пришли на третий день, после того, как взяли напарника. Сличили для верности пуговицы на полушубке последнего с той, что была зажата в кулаке Копылова – одно и то же. Думалось, что пуговица, если и оторвалась той ночью, то утонула где-то в снегу. Но купец напоследок сделал, что мог, чтобы тати не ушли, хотя и не помышлял об этом.
            Этап на каторгу был не длинен: Андрей и так уж был в Сибири, хотя сибирские расстояния порой длиннее , чем и вся Европа в поперечнике. Будто предчувствуя, что не скоро еще доведется увидеться, перед тем он повстречался с Аленой. Старался держаться весело и задорно, но она что-то заметила.
            - У тебя чегой-то не так?
            - Да нет, все путем. Я просто  малость замаялся последние дни.
            - Ты уж больно-то не усердствуй. Здоровье-то дороже. А мы как-нибудь перебьемся, нас же двое.
            Как будто кипятком окатили. Но он не подал виду. Может, все и обойдется? Возчик у купца был незнакомый. Да и темно же было.
            Не обошлось. Но зато он твердо решил бежать, пока хватает здоровья. И подальше, к москвам, к волгам, где народу погуще. Ищи-свищи. И Алену забрать. Он выжидал и примечал. Распорядок дня, время работы, время поверок, время сна, время кормежки. Ничего не упускал – может пригодиться. Но время шло, а случай все не представлялся. Мог вообще не представиться. Случай надо было делать самому. И он начал готовить этот случай. Помалу собирал тряпки – всякие обрывки, бумажки, которые были в общем-то, здесь редкостью, веточки, занесенные из лесу на одежде арестантов, когда они приходили с работы и другой всякий сор. Из этого он сооружал себе гнездо и скоро  уж оно стало заметно на нарах.
           - Я – аист, - безразлично отвечал он на вопросы соседей по бараку и квохтал себе под нос тихо и безобидно.
           - Бывает – рассудительно сказал как-то один из старых каторжан. – Чего только не бывает.
           Надзиратель дал  придурку по морде, а гнездо выбросил. Но скоро появилось новое и снова оно было выброшено, а придурка определили в карцер. Когда впоследствии он свил еще одно гнездо, стали решать, что с этим делать. Вреда никакого из невиданного еще здесь чудачества не проистекало, но мало ли что. Как бы чего не вышло. В лазарете не могли объяснить, насмехается ли над всеми недавно поступивший арестант, или в самом деле тронулся умом. Когда он собрал уже совсем маленькое гнездо, потому  что и собирать-то уже было не из чего, вместе с двумя выбитыми зубами  добился отправки в лечебницу для умалишенных.
            - Если ты не дурак, а только прикидываешься, оттуда все равно дураком выйдешь – с досадой сказал ему на прощание лекарь, осатаневший оттого, что сам не в силах установить истину. И злорадно добавил: - Ну как выйдешь? Лежа, вперед ногами. Не ты первый.
               В дороге свихнувшегося сопровождали два надзирателя, попеременке беря в руки вожжи. Он же безучастно глядел вперед, в одну точку, держа на коленях очередное, совсем уже маленькое гнездо и скоро задремал, опустив голову на грудь.
             - Спит себе, хоть бы что, сволочь? – в сердцах сказал один из стражей. – А тут мотайся по морозу, стереги его.
             - Говорят, такие  не чуют морозу, ни огня – бросил второй, зевая и зябко ежась. Может, подсунуть ему самокруточку за шиворот – посмотрим.
             -А ну его к лешему! – отозвался первый. – Сидит смирно, и пусть сидит. А то еще вызверится, кто его знает! Будет морока. Как-то тоже такого везли и скажи ему мой товарищ: ты, мол, знаешь как надоел, голубь? Что с ним сделалось! Он начал царапать себе щеки, повалился на бок, изо рта – пена, весь выгибается. А ведь сидел тоже не день, не два, и обкладывали его матом, и звали свиньей, и кем только не звали. И по  морде, конечно. И хоть бы что. А тут от «голубя»  затрясло, да как! Через минуту кончился. И пришлось голову ломать, куда его везти-то – вперед или назад. Догадались, что впереди ждут-то живого, как отписали, а такого не примут. И повезли назад. Ну, конечно, про голубя ничего не говорили. Ты что! Просто свернуло, мол, бедолагу по дороге – вот и все. Задавила лихоманка. Никто ничего и не сказал. Так вот.
             Время от времени, надувшись перед морозной дорогой горячего чаю, они бегали к ближайшему кусту, хотя таиться было не от кого : на всей дороге – ни души. Арестант сидел, не шелохнувшись, но временами покашливал – стало быть, жив. Наконец один из них захотел сходить в кусты и по большому, о чем и сказал товарищу, а сам полез подальше в кусты. Железные пальцы сомкнулись на шее оставшегося конвоира, он не мог крикнуть, не мог их разжать и уже терял сознание, когда получил вдруг возможность снова дышать. Седок поднял его винтовку и ударил прикладом ее хозяина по голове. Выскочил на дорогу и отбежал на сотню шагов по ней, и когда сзади раздался переполошенный крик «Стой!», свернул в лес.  Через минуту раскатился гулкий звук выстрела. Мимо! Беглец был уже за деревьями, выбирая путь так, чтобы позади  оставались толстые сосны. Следующие два выстрела закончились смачными шлепками пуль в стволы деревьев. С веток осыпался снег. Стрелявший и пришедший в себя его сотоварищ бросились в погоню. Но где было им тягаться с прокаленным на морозе возчиком, который в особенную стужу мог по часу бежать рядом с обозом, чтобы согреться. Версты через две, выбившись из сил, хотя и бежали по уже проложенному следу, проклиная глубокий снег, сумасшедших дураков и вообще всех арестантов и эту собачью жизнь, они вернулись к повозке.

              К Алениным родителям заехал дальний родственник из соседней деревни, время от времени навещавший их, как и ее отец наведывался, тоже нечасто, к нему. Попили чаю, пропустили по чарке самогону.  Поговорили о житье-бытье, сходили во двор, судили-рядили, что можно сделать с просевшим на один угол амбаром, под которым летом вдруг распушилась земля. Улучив минуту, гость шепнул Алене, что ее жених в бегах и будет ждать ее у него дома завтра утром, чтобы поговорить. Чуть солнце встанет над лесом. Надо ей найти какое-то  заделье, чтобы сходить туда:  родители неизвестно  как посмотрят на это, если сказать им правду. Хотя в Аленином женихе они души не чаяли, но то было когда! Алена чуть не лишилась чувств при этом известии, но быстро укрепилась духом.
             - Я все поняла – твердо сказала она.
             Переночевав в лесном заброшенном зимовье, беглец осторожно пробрался в деревню. В хозяине он был уверен: как-никак родственник Алены, а кроме того, ему обещаны хорошие деньги за услугу. Но надо быть осторожным. Главное – не переполошить собак. Хозяин курил самокрутку во дворе, нервно поеживаясь и глядя на дорогу, откуда должна была появиться Алена. А вот и она – в чисто белом полушубке и в белой шали на голове. Андрей не выдержал и бросился за ворота, с трудом сдерживаясь, чтобы не крикнуть «Алена!. Тотчас на противоположном конце деревни заскрипели полозья и открытые сани с четырьмя служивыми людьми, быстро стали приближаться к месту теперь уже не тайной встречи.
             - Беги! – задыхаясь от быстрой ходьбы, крикнула Алена и толкнула его в ту сторону, откуда только что пришла.
             - Але…
             - Беги! – повторила она и указала на огороды.
             Пятясь и не сводя с нее глаз, Андрей приблизился к забору.
            - Быстрей!
            - Стой! – раздалось одновременно два или три голоса и клацнули затворы.
            Алена подтолкнула  Андрея на забор, за которым – амбары, курятники, стайки, опять заборы, опять стайки, лес.
          -  Вы что – стрелять; вы арестуйте! – крикнул Аленин родственник и тут же грянул выстрел. Точно бык с разбегу боднул Алену – на припала к забору и стала медленно оседать.
           - Вы что же – стрелять, надо же арестовать! – побелевшими губами растерянно и безнадежно шептал родственник. Андрей, стоя на коленях, припал к своей невесте. На белом полушубке неудержимо расплывалось красное пятно. 
            Сергей открыл глаза, перевел дыхание, потер переносицу и свесил с дивана ноги.
           -И приснится же! - Он отчетливо помнил весь сон, хотя обычно ухватить ночные видения, проснувшись, ему не удавалось. – Впору самому отправляться в лазарет! Встал и прошелся по комнате.
           - Но все-таки…  Эх, Ланцов! Эх, ребята, ребята!
                ***
              Заведующая Никольским районным отделом культуры в это утро ужу чувствовала себя слегка утомленной, хотя было только одиннадцать. Планерка, звонки из администрации и в администрацию, наконец, звонок от родной сестры. Сестра напоминала, что дочь ее так толком и не устроена и работает деревенским библиотекарем, получая чепуховую зарплату – за день примерно столько, сколько начальники районных управлений получают за одну минуту. В отделе культуры зарплаты тоже невелики, но все-таки. С тех пор, как Нинель Капитоновна заняла кресло начальника отдела, она более или менее хорошо устроила всех ближайших родственников – кого в своем отделе, кого, по ее убедительной просьбе, устроили начальники других. Надо помогать друг другу. Дочка сестры была вообще без работы и библиотекарем ее устроила Нинель Капитоновна. Но теперь требуется что-то большее, чем должность библиотекаря. Хорошо бы подключить каким-то образом мэра, но не стоит слишком спекулировать на его лояльности. Достаточно того, что ее, заведующую сельским клубом, после своего избрания он назначил начальником райотдела культуры. Правда, она это заслужила, не покладая рук агитируя за его кандидатуру. Да ему ничего и не стоило такое назначение. Это король Франции не мог устроить Д.Артаньяна в роту своих мушкетеров: «нет вакансии». И не мог никак. Ну  надо же! Так  то король. Какой-то там Франции. А  никольский мэр, когда потребовалось устроить на хорошую работу внебрачную дочь, моментально учредил в администрации должность специалиста по связям с общественностью. И все дела. В пределах утвержденной суммы на оплату труда администрации, разумеется. Но с окладом примерно как у начальника комитета. А такой должности и  отродясь тут не существовало. Или существовало? Существовала? Мэру проще. Но как устроить племянницу? Придется, видимо, дать пару невыполнимых заданий – друг за другом, с небольшой расстановкой, директору районного Дома культуры и как не соответствующую занимаемой должности, попросить уйти. Да, больше пока ничто не вырисовывается. А директор  что?  Ну  пусть высокий там специалист – он, то есть она же не билась за нынешнего мэра в пору предвыборной кампании? Не билась.  Ну и гуляй. Высоких специалистов у нас пруд пруди. И прочих народных талантов. А действительно полезных людей – по пальцам пересчитать.
             В дверь постучали.               
             - О-о, Сергей Сергеевич! – деланно радостным голосом воскликнула хозяйка кабинета. – Какими путями к нам?
             - Фольклорными, Нинель Капитоновна, фольклорными – отвечал Локтев и присел на край предложенного кресла. Дали мне задание воскресить поиски фольклорных вещей, ибо давно к этой теме не обращались. И предложили Никольский район. Я не совсем по этой части, поэтому – к вам. Вы в курсе всех дел на культурном фронте района. И, конечно, отметиться, что я тут объявился. Кстати, какие новости? Я слышу лишь обрывки. Как духовой оркестр поживает? Все собирался заехать, посмотреть.
             - К сожалению, сейчас молчит. Баритонист  наш  уехал – отца перевели в другой район, и вся семья уехала.  Баритонисту 20 лет – куда же он  без отца - матери? Взялись обучать нового, но дирижер сказал, что он без больших способностей и вообще половина оркестрантов – ребята в музыке тупые. Он-то написал рапсодию,  отправил в союз композиторов, но ее там не приняли. Бесталанные потому что, завистливые. И тупые. Он говорит, что все они тупые, кто пишет музыку и кто исполняет. В том числе наши оркестранты. Мне-то казалось, начинали они хорошо.
             - Да, мне так тоже казалось. Жаль.
             - А что у вас из последнего?
             - В числе последнего – не очень оптимистические новости: грядет у нас московская проверка. Ответственные – в трансе. Говорят, не было давно такой напасти.
            - По районам они, надеюсь, не станут ездить?
            - Кто знает! Можно ожидать чего угодно. Проверка, говорят, комплексная, масштабная.
            - Да. Покой нам только снится. Насчет фольклора – чем могу?
           - Надо бы мне фамилии знатоков старинных песен там, сказаний, обрядов.
            - Некоторых я могу назвать, которые постоянно где-то светятся. Вот по сельским администрациям…
           Исследователь фольклора прилежно записывал имена и фамилии .
           - Наверное, я кого-то упустила. Но это можно уточнить еще в сельских администрациях. А всех старейших можно взять в районном совете ветеранов. Уж они-то старые песни и байки, частушки знают. Другое дело, что не выступают, может, внукам поют да рассказывают, а на широкую публику редко выходят.
           Нинель Капитоновна подумала, что, может быть, прикомандировать в помощь Локтеву директора районного ДК, пользуясь удобным случаем – и пусть-ка она раздобудет фольклор, который дотоле был неизвестен. Ага! Тут-то директриса и погорит! Но по зрелом размышлении отказалась от этой идеи: признать, что задание руководительница ДК провалила, это признать, что провалил задание и спец министерства культуры. А это ей совсем ни к чему. Пусть они там разбираются сами. Мило улыбнувшись на прощание, она пожелала Локтеву успеха в его благородном предприятии.   
            Председатель совета ветеранов не имел приемной и, следовательно, секретарши. Он поэтому был вынужден пригласить очередного посетителя присесть и пока подождать, поскольку беседовал с поспевшим ранее. В коридоре сидеть было не на чем, и совесть не позволяла председателю держать ветеранов в коридоре стоя. Хотя этот-то молодой, мог бы и постоять. Да уж ладно. Опередившим Локтева посетителем была дама преклонных лет, по всей видимости, наторевшая в словесных баталиях – возможно, в свое время она была комсомольским вожаком  в бригаде отделочников, а скорее всего – заведующей продовольственным магазином, и как раз в то время, когда горячительные напитки продавали по талонам.
            - Ну как же так, - возмущенно говорила она – вот наш сосед: ему 35 лет, а он уже пенсионер и ветеран труда. И пенсия – о-го-го! А мой Николай Иванович имеет 70 лет от роду, 50 лет стажу и он не ветеран. А пенсия – тьфу. Надо что ли, до ста лет работать, чтобы стать ветераном труда?
            - А ваш сосед – он…
            - Полицейский. Кровь с молоком. Пенсионер. Ветеран. А Николай Иванович худой, больной, 50 лет стажу – и он не ветеран. Ему что ли, опять на работу устраиваться? И сколько еще мантулить?
          -  Наталья Петровна, ведь у полицейских трудная и опасная работа, рискованная. Опасная для жизни. Поэтому те, кто на переднем краю, уходят на пенсию очень рано. А звание ветерана присваивается,  если человек имеет награды – в смысле медали, ордена или там грамоты от федерального правительства.
           - У моего килограмма два этих грамот – от комсомола, от профкома, от парткома, от монгольского народного хурала даже есть.
            - От хурала – это хорошо. Но требуется от российского правительства.
            - Так что же, ему в правительство заявку писать надо? Так вы дайте форму, я его заставлю написать.
            - Но все это делается во время работы человека, или же сразу после, если он пострадал, например, во время героического подвига. Допустим, пострадал здоровьем на государственной службе, или кого-то спас.
           - Николай Иванович тоже пострадал на службе: он заработал ревматизм, всю  жизнь работавши на ферме – в холоде, как это?..  во влажном, загазованном микроклимате, все время – в резиновых сапогах. Да и почки…  А насчет спасения – так он спас трех человек: они вчетвером выпивали после трудового дня в подсобке, она загорелась, тем временем он отлучился в туалет. Хватились – нет его: обсыпались снегом и давай лезть в самое пламя. Хорошо, он успел справить нужду, подскочил,  дал одному, другому, пока не утихомирил всех, а то они рвались его выручать. В другой раз корова провалилась сквозь лед на реке – никого нет, помочь некому. И побежал он к силосной яме, где трактор стоял, на горке, потому что без аккумулятора. Хотя в кооперативе был аккумулятор. Но на председательской машине. Ну вот, поехал он на тракторе, разломал лед до самой коровы, она и выбралась. А трактор увяз. Председатель потом сильно ругался, хотел высчитать с Николая Ивановича за солярку, но мой сказал: « Если так, давайте эту свою корову мне на мясо, все равно она бы сдохла, и колхоз бы имел вместо коровы фигу». И отстали. А Ванька Ильин – ему только-только сорок стукнуло, а уже тоже ветеран. А моему Николаю Ивановичу 70 – он не ветеран. Это что – по блату?
            -А этот…  он тоже полицейский? Или какая у него профессия?
            - Да какая у него профессия? Никакой профессии нет. Пожарник он, вот и все.
            - Ну, значит, тоже награжден был медалью. При такой работе это очень даже возможно: опасность для жизни, спасение из огня…
            - Так я о чем и говорю: мой-то тоже спас из огня, трех человек. Дал одному, другому – не лезьте поперед в пекло! И не ветеран! Это как? Это разве можно?
            - Ладно, я узнаю, можно ли что-нибудь сделать для Николая Ивановича – сдался председатель, вытирая со лба испарину.- Обещать твердо ничего не могу, но узнаю. Известно будет через месяц.
            - Вот спасибо-то – расцвела просительница.- Так я надеюсь.
            - Да. И вам всего хорошего – пожелал председатель и перевел дух.
            Сергей деликатно кашлянул.
            - У вас какой – то вопрос? – взглянул на него председатель.
            - Да. Я из областного министерства культуры – гость протянул удостоверение.- Я хотел бы узнать имена и адреса старейших жителей района, ну, лет от 70 и старше. Я собираю фольклор и старейшины могут в этом очень помочь.
           Председатель облегченно вздохнул и расслабился.
          - Так это лучше вам обратиться в отдел культуры – сказал он. – Там всех песенников и басенников любого возраста знают.
          - Я был у них. Самых-то ветеранов они плохо знают – дескать, те нигде не выступают уже. Молодых я взял, но вряд ли у них много фольклора в запасе.
          - Тогда все о ветеранах можно узнать в сельских администрация, - сделал еще одну попытку отбояриться председатель.
          - Да, но сначала желательно знать, куда ехать, где стариков побольше – резонно заметил представитель минкульта.
          Поняв, что отфутболить  посетителя не удастся, председатель достал из стола толстую тетрадь, надел очки и взглянул на Сергея:
           -Готовы?
           - Готов.
          - Так вот: по районному центру - уважаемый наш Егор Петрович Некипелов, - начал собеседник  Локтева и, постепенно увлекаясь, серьезным, по-видимому, делом,  стал перечислять всех жителей района почтенного возраста. Сергей записывал в блокнот при поиске нужных записей это было удобней, чем звуковая запись. Наконец-то дело пошло на лад! Правда, вопрос еще, удастся ли что-нибудь нужное ему добыть у самих аксакалов. Но тут уж как повезет. В блокноте было уже десятка полтора фамилий.
          - Игнат Петрович, наш замечательный, Ланцов – продолжал между тем председатель.
          Ланцов? – встрепенулся деловито черкавший до того  ручкой Локтев.
          - Ну да, натурально, Ланцов, – недоуменно подтвердил предсовета, - а что такое?
          - Да нет-нет, ничего – поспешно  ответил Сергей и записал адрес. Подумав, что скрывать тут абсолютно нечего и даже контрпродуктивно, объяснил:
          -Дело в том, что есть старинная песня, начинается она «Звонит звонок насчет поверки. Ланцов задумал убежать». Вы не знаете ее?
          Председатель потер подбородок, подумав, отрицательно покачал головой:
          -Нет, не припоминается.
          - Ну вот я и подумал, может быть, этот наш Ланцов какой-нибудь родственник того Ланцова? В третьем-четвертом колене, конечно. Тогда уж он-то точно песню знает.
          - А что? Чего только не бывает. Тем более, фамилия-то довольно же редкая. Это тебе не Петров-Иванов-Сидоров.
           Расстались они друзьями. Получив почти искреннее приглашение заглядывать еще, по мере надобности и чтобы поделиться успехами, Сергей зашел в райотдел милиции, чтобы разыскать некоего старшего нынче лейтенанта Финогенова, сочиняющего современные частушки. Сам Финогенов этого хобби стеснялся и даже в местную газету давал их с большими оговорками, обязательно без указания его настоящего имени. При таких обстоятельствах Сергей почел за лучшее обратиться к начальнику частушечника, рассчитывая, что уж от его-то просьбы Финогенов  точно не отмахнется. У начальника кто-то был, но скоро прозвучал повелительный голос «Зама ко мне быстро позови-ка» и этот кто-то тотчас вышел из кабинета, а через минуту туда стремительно проследовал высокий довольно молодой человек в джинсах. 
            -Съезди-ка сейчас же в  Клинск, в театр, купи два билета на воскресенье. Моя жена, видишь, театралка. А билетов нет. Подожди, как этот спектакль называется? Что-то насчет пурги. Где же я записал? А, вот – «Кармина Бурана», называется, – донесся голос начальника.
            -Так у меня там эта Петрова сидит, в третий раз уж по поводу своего сына приезжает, покалеченного. Да все мне недосуг. Думал, сегодня… - отвечал голос ниже тоном.
            - Ничего, приедет и еще раз. У нас дел невпроворот. Скажи ей – спецзадание, борьба с терроризмом. Машину мою с шофером возьми, все-таки профи. Да надень форму, а то почтут за быдло. Давай!
             Сергей счел за лучшее не мешаться, пораженный царящей здесь бескомпромиссностью и неотложностью решаемых задач,  и, не дожидаясь появления исполнительного зама, ретировался.
            - Там некогда, я позже зайду – объяснил он дежурному.
            Рабочий день подходил к концу и Сергей отправился в гостиницу, поскольку ехать  даже в ближайшую деревню и искать там ночлег было поздновато – ближе к закату ночлег ищут только лихие люди. После этого он созвонился с двумя старыми приятелями и вечер  компания провела у одного из них, причем так дружно, что хозяин настаивал, чтобы гости остались и на ночь, каковое пожелание, конечно, шло вразрез с мировоззрением его жены. Почувствовав это, а также ввиду предстоящего и завтра рабочего дня, двое покинули гостеприимную квартиру. С приятелей Сергей взял клятву, что они будут голосовать за Лапшина. Они отвечали, что им все равно – за Лапшина или за Галушкина, но раз ему так надо, замечательно проголосуют за Лапшина.
            Утром Локтев посетил районный штаб сторонников Лапшина и сообщил об обстоятельствах выбытия его из бригады агитаторов областного центра и вливании в бригаду никольских. Возможности для этого у него имелись широкие: весь район можно было объездить по вполне независящей от выборов причине. А  кроме того, многих здесь он знал. Заручившись обещанием всесторонней поддержки, Локтев наведался затем в районный Дом культуры и разузнал, не исполняет ли хор ветеранов какую-нибудь новую, но очень старую песню. Оказалось, что слишком старых, никому неведомых песен здесь избегали, дабы не распугать слушателей, более привычных к популярным. И, подтверждая этот постулат, исполнили «Когда б имел златые горы…», каковому исполнению единственный слушатель, поскольку это была лишь репетиция, без лицемерия поаплодировал. Участницы хора пообещали вместе с тем порыться в памяти на предмет забытых песен и приглашали зайти как-нибудь позже. Заглянув еще в музей-не отыщется ли там  чего-нибудь из преданий старины глубокой и ничего нужного не обнаружив, Локтев решил, что для начала хватит. Впереди были выходные и ехать в деревню к старым песенникам- частушечникам он не собирался: сами-то старики, понятное дело, живут не автономно – чай, не городские квартиры – с кем-то из молодых. А те, скорее всего, работают, а в выходные хотят отдохнуть. Вваливаться в это время к ним и задавать всяческие легкомысленные вопросы не входило в его планы. У него было другое дело, другая мысль не давала в последние два дня ему покоя. Вечерней маршруткой он отправился в областной центр. Он намеревался посетить мастерскую художников, где творил  его друг детства Жэка.
                ***
             Студия располагалась в подвальном помещении, где раньше ютился не то склад противогазов, не то магазинчик рыболовных товаров и болотных сапог: запах резины не выветрился до сих пор, несмотря на то, что художники освоили это пространство уже два года назад. Пространство было невелико и делить его приходилось с некоторым ущербом для работы, то есть заниматься буквально посменно, как ученики в тесной школе: рабочий день определялся нормой с девяти утра и до шести вечера, и трое художников чередовали свои выходы в студию. Если появлялось желание поработать сверхурочно, созванивались, чтобы и тут не было накладок. Суббота и воскресенье, таким образом, были рабочими днями. Система в общем-то работала вполне удовлетворительно. Неудобство состояло только в том, что некуда было девать готовый продукт: независимо от того, чья была смена, количество картин увеличивалось с пугающей быстротой. Ввиду таких обстоятельств и в условиях значительного финансового стеснения, так же вахтовым методом они старались продать свои произведения, выставляя их в тупичке рядом с самой оживленной улицей.  Выставлялось обычно по одной картине от двоих не занятых на толчке и две – от того, кто дежурил. Сегодня была очередь Жоржа, а в мастерской творил Евгений. Жорж – самый именитый из троих, хотя успех пришел к нему не сразу. Поначалу он пытался писать портреты передовиков капиталистического производства, за неимением иных, но спрос на них был невелик, если не сказать, что спроса на них и вообще не было. Капитаны рыночной экономики также не давали эффекта – они ничего живописного не заказывали, не исключая и своих портретов и предпочитали пластмассовые корейские пейзажи с водопадами, джунглями и ярко-красными птицами в синюю крапинку. Впрочем, они ничего не имели и против обычных, российских пейзажей с их умеренной зеленью, но готовы были принять их лишь в дар.            
В виду такого печального положения дел Жорж предал реалистическую школу и стал проникаться постулатами современного искусства. И первые результаты уже появились: на недавно проходившем областном конкурсе «Современная разноцветность молодежи» он был удостоен диплома третьей степени.  На ней было изображено миловидное личико бледной девушки в обрамлении слепой кишки, при этом отросток аппендикса очень гармонично вписывался в портрет, являя собою правую ноздрю девушки. В качестве фона были изображены мелкие волны, из которых там и тут выступали белые перья какой-то птицы, подобно траве на лугу. Работа заслужила похвальные отзывы и в Интернете. Но картину лауреата все-таки продать не удалось и она пока что занимала почетное место в студии, ожидая своего ценителя-покупателя. Он, безусловно, скоро найдется. Пока же, в ожидании грядущих продаж, Жорж наращивал объем производимой им современной живописной продукции и подрабатывал в свободные дни грузчиком, поскольку был женат и имел дочку. Родитель мог бы и постоянно работать в этом качестве, на что робко намекала ему время от времени жена, но это его глубоко оскорбляло: художника, как известно, может обидеть каждый. Поэтому все шло своим чередом. Время приближалось к обеду и в мастерской как раз появился Жорж: чтобы не терять времени, дежурный продавец и текущий художник готовили немудрящую еду в мастерской – от места торговли в двух шагах. Жорж поставил на электроплитку чайник и подошел к работавшему над очередным произведением Евгению. Вздох разочарования последовал вслед за этим.

         
  -Зря ты так - сказал Жорж, рассматривая картину - не бережешь ты себя, перечеркиваешь крест-                накрест. Все это  ничего не просыпает, то есть не будит, я хотел сказать - не пробуждает. Не пробуждает вот, хоть тресни. Не волнует, не задевает, не бесит. И даже не радует…
   Жорж – все-таки знаток современного, скоропостижного и неотложного искусства. Он и раньше-то, расставшись с оформительскими работами, которыми пробавлялся поначалу, изрядно занимался живописью. Подвизался в подмастерьях у самого Срамнова, который был учеником аж Феклистова, учившегося ни много ни мало у Болотнева, как известно, внучатого племянника знаменитого Околицина, близко знавшего Грабаря. Потом у него случился временный перерыв, но муза неодолимо влекла к себе.
   - Как-то невыразительно – продолжал Жорж, - не трогает душу. Вот возьми « Черный квадрат»: вглядываешься в эту вещь – сердце замирает, душа трепещет, глаза навыкат, то есть я хотел сказать, слеза наворачивается. А у тебя? Вот твой младенец – ну что тут скажешь? Карапуз. Писаный-описанный много раз, как это… - бутуз. Вот будто у него все впереди – завтра, а на деле это никакое не завтра и даже не сегодня – вчерашний день. Ты зачем ему оба глаза во лбу нарисовал? Несовременно: хоть один надо было нарисовать, например, под мышкой, ноги – щупальца, шесть штук. Плюс две руки – итого восемь, как раз произведение можно назвать « Дитя прибоя» или еще лучше «Дитя развратного Прибоя» или даже «Развратное дитя Прибоя», если пририсовать еще две кружащиеся бабочки и в ручонке – бокал с рисовой водкой. Почему с рисовой водкой? Ну о чем ты спрашиваешь? Это все равно что спросить Ван Гога, почему у него на картине пять солнц? Говоришь, у тебя есть бокалы со спиртным? Вот эти ратники древние с братинами? Не чувствуется содержания. Вникаешь? Надо перевязать всех онучей, как Лаокоона и сверху чтоб нависал тяжелый черный лапоть. И непременно – змея. Кобры примелькались – ну тогда хотя бы две болотные гадюки. Почему две? Ну не нарисуешь же полторы? А одной мало – она же невелика, болотная гадюка. Хотя западные могли бы нарисовать и полторы. И очень просто. Особенно мексиканцы. Да и те же американцы. Говоришь, больше им нечего рисовать, кроме неполных гадюк, поскольку у них-то истории, у них история только с Форда? Ну да, про древний Египет они и не слышали, а если и слышали, уверены, что это тоже миф. Ну да, у нас – скифы, массагеты, сарматы. У них - только крокодилы, обезьяны да два-три индейца. Тут ты прав, пожалуй. Но кому нужна история? Тем более, что ее переписывают, кому не лень. Сколько историков, столько и историй. Сегодня бал у актуального искусства. Никакой тебе истории и литературы.  Вот ведь у итальянцев истории сколько хочешь, а они знай себе гонят инсталляции. Ржавый рельс и хлипкая светодиодная лампа, скованные якорной цепью, называются «Любовь в каменном городе». Нормально.
  Нам, конечно, подержанные рельсы, шпалы и сломанные экскаваторные ковши, не говоря уже о турбине ГЭС для настоящей инсталляции собрать не под силу, не по средствам. Но это поначалу. Один миллиардер начинал с того, что собирал на тачке – ручной, заметь – металлолом. И дело пошло, пошло и пошло. Ты уж понял, конечно, не наш это был миллиардер, ой не наш! Наши начинали с вагонов, составов, барж. Так вот и вышел он в люди. Но, правда, использовал старые кастрюли не для искусства. Не было у него художественного вкуса. А у тебя какой-никакой есть. Вот твой цветок маслом, хотя оно не актуально: какой у него торчит корень – просто шик: закоренелый, кондовый, похожий на бороду рыжего старика. Ах, это ночная палатка? Ну все равно можешь. Почти как пингвины или кто...?- да, нерпы. Им дают кисть и ребята пошли творить, одаренные. Пользуется спросом. Потому что актуально. До предела. То же самое и слоны. Не так давно интеллектуальная слониха написала полотно – и нарасхват, аукцион. Тоже, наверно, будет знаменитостью, как в свое время Пауль. Ну да, осьминог, который предсказывал. Но ты этим не заморачивайся – Пауль из тебя уже не выйдет. Да предсказателей и без того в избытке. Правда, и художников тоже. Но у них есть преимущество: никто не может сказать, что произведение негодящее, только невежды. Предсказатель же ясен как день – раз ошибся, два ошибся – и ага… Вышел в тираж. Езжай в другой город или просись в управдомы. Ты вот перспективу, свет и хрень всякую академическую усвоил, две сотни картин выдал, остается тебе научиться рисовать. А пока учишься, почаще напоминай о себе, где только можно.
   Так вот о Западе. Они там изощряются в современном искусстве, а мы догоняем и никак не можем догнать, как крокодил приманку, привязанную перед носом. Хотя ведь они стырили, просто-напросто сперли  у нас авангард, начав с исконно нашего квадрата Малевича, точек и тире Кандинского, с летающей у Шагала живности – нет, не перебравших мужиков. Хотя и мужики у него летают запросто. Но пока без Запада не обойтись, ничего не попишешь. Вот если бы тебя признал Люксембург, или Лихтенштейн, о-о, Лихтенштейн! – ну или на крайний случай Польша, хотя Польша не совсем Запад, при том, что и не Восток. Нет, Польша не Восток, тем более Дальний. Там такое тонкое искусство, но там пробиться трудно: кроме самого Востока, его никто не понимает. Хотя наперебой коллекционируют, все западные собиратели. Вот интересно: а восточные любители изящных искусств тоже не понимают – то есть современного западного искусства, но его почему-то не коллекционируют. Одно слово – Восток.   
   Короче, нужно одобрение Запада, тогда и все наши придут в восторг. Искусствоведы будут искать у тебя высокий смысл и космические глубины и, будь уверен, найдут. Такое, о чем ты и не подозревал. Но дай скандал! Чтобы друзья-художники изругали. Чтобы критики впали в ступор. Чтобы зритель поначалу долго чесал репу и негодовал. Чем больше воплей, тем больше шарма. Стервозность – не последняя сестра таланта. И когда на тебя кинутся с кулаками, Европа тебя оценит, например, Люксембург. Чего же лучше? Наши критики выйдут из ступора и примутся искать глубины. И ты в фаворе. А бородачей с братинами можешь рисовать по ночам- в конце концов, каждый имеет право на хобби, даже самое бессмысленное.
            Жорж в этот день был в ударе. Чайник давно уж кипел, а он все никак не мог прервать свой страстный монолог. Но наконец провел рукой по лбу, как бы очнувшись, и побежал ставить сковороду для яичницы. Жорж, конечно, сумасшедший, но недостаточно сумасшедший, чтобы иметь успех на Западе и излишне сумасшедший, чтобы иметь его на Востоке. Разумеется, проблемы были у обоих художников, что не помешало им с аппетитом пообедать. Когда они решили выпить по второму стакану чая, в дверь постучали и в проеме показалась фигура Сергея Локтева.
           - Приятного аппетита и удачного остатка дня! – пожелал он и, угадав их намерение, замахал рукой:
           - Нет- нет, я только что перекусил с дороги.- А есть у меня к вам дело, к тебе, Жэка, если ты свободен.
          - Давай, если в моих силах, то нет проблем. Что требуется?
          - Требуется, понимаешь, портрет, но по памяти, с моих слов, типа фоторобота. Это можно7
          - Попробуем, хотя в таком случае за результат ручаться трудно.
          - А фотографию достать нельзя? Было бы замечательно! – встрял Жорж.
          - Никак нельзя – фотографий ее просто не существовало.
          - О, так это дама! – воскликнул Жорж и глянул на часы: - Ну я пошел на своем место. Ждать ценителей.
          - Ты заинтриговал, – сказал Жэка – велик ли должен быть портрет?
          - Мне кажется, лучше примерно формата А-3. – Но ты можешь ли сделать его как-нибудь так… без внутренностей? – покосился он на лауреатский портрет работы Жоржа.
         - Не изволь сомневаться. Давай. – И художник взял подходящий лист ватмана.- Ну, поехали, что ли? Лицо какое: круглое, овальное, треугольное, квадратное?
       - Пожалуй, треугольное, но в то же время и немного овальное – наморщил лоб Сергей.
       - Так примерно?
       - Примерно так.
       -Волосы: кудряшки, мятые волны, прямые, где есть пробор, темные, светлые?
        - Волосы светлые, понимаешь,  такие тебе и не снились. Они как бы пепельные и в то же время немного русые и светло-рыжеватые.
         - Крашеные, что ли?
         - Не знаю. Она из Х1Х века.
         Они уставились друг на друга.
         - Ты, часом, не заболел? – участливо спросил Евгений.
         - Трудно сказать... Но температуры нету – потрогал Локтев свой лоб.
         - Ладно, продолжим. Уши: прижатые, круглые, длинные, полускрытые, оттопыренные?
         - Уши, как уши, замечательные уши, - мечтательно отвечал Локтев.

           - Ладно, замечательные так замечательные. Ну вот, готово; замечательней ушей тебе никто не нарисует. Поехали дальше. Внимание: глаза. Какие у нее глаза?
          - Красивые, бездонные.
          - Хы, - сказал портретист – «бездонные». Они большие, маленькие, длинные, короткие, наружными уголками вниз или вверх, запавшие или навыкате, темные или светлые, веки толстые или тонкие?
           Локтев через плечо художника всматривался в возникающий портрет.
          - Серые глаза, широко раскрытые. Уголки нормальные, ни вниз, ни вверх.
          С глазами они намучились. Евгений без конца поправлял начальный набросок, следуя указаниям заказчика, который, похоже, и сам не мог определить, где же и что надо поправить. Наконец, однако, он признал, что теперь как будто с глазами все в порядке. Евгений перевел дух.    
          - Ну ладно. Пошли дальше. Нос: курносый, прямой, с горбинкой, короткой, длинный. Рот, губы: бантиком, линией, тонкие, толстые, уголки опять же, вверх, вниз, губы подобранные, вислые?
         - Ну почему сразу – вислые – обиделся Локтев, - как раз именно подобранные. Но не поджатые.             
         Наконец, многотрудное занятие было закончено.
         - Н-да – заметил художник, рассматривая результат этих трудов.- Губа у тебя не дура.
         - Осталось нарисовать родинку. Маленькую родинку возле уха – озабоченно сказал заказчик.
        - Возле уха? Как же я тебе ее нарисую? Разве что сделать еще один портрет – в профиль.
        - Нет, не надо – решил Сергей. - Я-то знаю, что у нее есть родинка. А прочим не обязательно.
        - Все-таки ты что-то темнишь. – Евгений внимательно и с подозрением посмотрел на приятеля: - Ты что же, в самом деле такой старый ворон? Из позапрошлого века? Однако же, хорошо выглядишь. Сохранился!
        - Просто она мне приснилась. Такой странный сон! Я как-нибудь расскажу, будет время. Когда ты приедешь на свой пленэр.
       - Что, такая длинная история?
          - В общем, да. По-моему, она и сейчас еще не кончилась. Слушай, а у тебя не найдется, во что упаковать портрет? Как бы не помять его, пока доберусь до дому.
         Художник достал со стеллажа подходящий кусок оргалита, распилил его пополам скрепил скотчем, так что получилось подобие корок книги.
         Локтев прищелкнул языком и, взяв приобретение подмышку, пошел к выходу:
                - Коньяк за мной.
        Но не успел он открыть дверь, как в нее ворвался Жорж с большим брезентовым саквояжем и победоносным выражением лица.
                - Есть продажа! – громогласно возвестил он, прислонив ношу, в которой  угадывались рамы, к стене.- Отхватили твою, Евгений, «Спящую рощу»!. Правду сказать, картина что надо, хотя и выдержана в старых реалистических традициях. Но и на такие находятся покупатели. Должен сказать, что мне пришлось скинуть две тысячи, потому что сделка грозила сорваться. Ничего?- И Жорж протянул коллеге вырученные за произведение деньги.
               -Да ничего, конечно, – ответил довольный Солодков и повернулся к Сергею:
               -Ну вот, командировочные у меня есть, так что вскорости прибуду к тебе в гости. А теперь немного спрыснем это дело, чтобы удача не отворачивалась от нас. Ты не шибко торопишься?
              -Нет. Я присоединяюсь к обществу, как раз кстати подгоню и коньяк.
               - Смотри, хотя мы-то больше балуемся водочкой. Не подумай, что каждодневно. Отнюдь.
             - Где же будет собрание?
             - Студийные успехи мы отмечаем исключительно в студии! – торжественно объявил Евгений и Жорж согласно закивал головой.
             Он вновь поставил чайник, и пока двое друзей ходили в ближайший магазин, чайник уже предостерегающе запыхтел, извещая, что скоро из-под крышки понесется пар и операция будет  завершена. Разговор за столом, разумеется, шел о культуре, авангардом которой выступало изобразительное искусство. И если в этом оба художника были единодушны, то насчет авангарда в самом этом искусстве их мнения несколько расходились. Если Жорж безоговорочно голосовал за авангард во всех его проявлениях и во всех землях, то Евгений был не столь категоричен, хотя не менее горяч.
            - Ну западных ребят можно понять, - говорил он – у них все налажено, отлажено, отшлифовано и отполировано. Кругом чистота и порядок, тротуары моют с шампунем, возле каждого цыпленка – управляющий обслуживанием компьютер. Все распланировано и утверждено заранее, на долгое время вперед. Естественно, человеку хочется взбрыкнуть, хочется глотнуть свободы, покуролесить, окунуться в неразбериху, как путнику, изнуренному пустыней – в реку. И тут на помощь приходит, например, живопись. Ей разрешено все, самая невообразимая фантазия, неразбериха, абракадабра и полная чепуха. Человек душевно отдыхает в этой какофонии, чтобы потом вернуться к привычной и размеренной, наперед рассчитанной жизни. Другое дело – наши: у нас-то неразберихи во всем хоть отбавляй, бестолковщина и неустроенность или недостроенность на каждом шагу. Нашему-то человеку зачем еще видеть это в произведениях искусства? Ему милее увидеть какую-то упорядоченность, гармонию, умиротворение, отдохнуть душевно.  Ну конечно, и у нас есть эстеты, которые горой за самый авангардный авнгард. Глядя на них, может быть, и нормальные люди тянутся за всякими эскападами. Но все же, я думаю, у нас восприятие авангарда не такое очумелое, как на Западе. Ну кто, скажи, повесит в уважающем себя учреждении, в офисе какую-нибудь абстрактную картину? Я что-то не встречал. В квартирах моих знакомых, за редким исключением – тоже. Потому что народ нахлебался за века всяких восстаний, бунтов и смут, голода, холода и брани, в том числе военной. У нас уже в генах испуг перед бестолковщиной и неразберихой. И не я один так думаю – подобная мысль высказывалась кем-то уже давно, да скорее всего, и не одним человеком.
            -Вот страх вас и пришлепнул к земле, не пускает на взлет, – изрек Жорж и обратился к Сергею:- Правильно?
            - Я вообще-то держусь мнения, что в споре ни одна сторона не бывает на сто процентов права, а другая на эти же сто - нет – конформистски ответил Локтев и призвал: - Вот Босх – куда, к кому его отнести? Давайте лучше выпьем за понимание и уважение к любой точке зрения. Все они имеют право на существование. С бульдозером никак спешить не надо.  Тем более, с костром. 
               Против этого возражать художники не стали и миролюбиво чокнулись.  - У меня тоже есть одна идея, которая многим кажется никчемной: хочу организовать здесь духовой оркестр, который был бы на самом высоком уровне. Вроде такой оркестр сейчас не в моде, но как послушаешь трубы- восторг.- Сказал Сергей. - Я ведь в Никольске собрал ребят, когда там работал, начали играть помаленьку и дело пошло. Да вот недолго шло-то: ездил сейчас-оркестр развалился. Это дирижер, конечно, ну и отдел культуры - все бросили. Но там было проще – имелись старые запасы инструментов. А здесь их надо покупать, а цены – легче купить таксопарк. Ну и вот. И думаю, и ничего пока что не придумал.
            - Без поддержки трудно – согласился Жорж. – Не станешь же ты брать кредит, это не магазин, который сразу начнет помалу окупаться. Но кто ищет… Давайте за то, что тот найдет!
            Закончились богемные посиделки поздно. Художники приглашали Сергея попозировать, чтобы к следующим выборам губернатора растиражировать его портрет и выдвинуть кандидатом. Он, в свою очередь, приглашал их в этот же понедельник, как только он определится с жильем, приезжать к нему на всеми любимый пленэр и гостить, сколько им вздумается – все расходы он берет на себя. И они с благодарностью почти приняли предложение, но тут Жорж вспомнил, что ведь у него семья и надо периодически выходить на погрузочно-разгрузочные работы, чтобы ее обеспечивать. Но он пообещал до наступления холодов устроить себе небольшой отпуск и уж тогда… Солодков хитро улыбался и повторял: - так не забудем же, что здесь говорено было!
 


      

               
                ***
     Дед Игнат нашел в лесу метеорит. Посланец галактик многими был замечен, когда чертил по небу и даже будто слышали, как он грохнулся. А где - непонятно: горы, леса. Искали, но не нашли. И дед Игнат тоже не нашел бы, если бы искал. Но он, наоборот, искал грибы, поэтому и нашел нездешний камень. Ноздреватый. Продолговатый. И сам не рад стал, что нашел. Наповадились немедленно гости - краеведы, газетчики, ракетчики, уфологи, геологи, сотрудники ближайшей зоогалереи. И просто ребята, которым необходимо было срочно опохмелиться. Словом, популярность росла, росла и достала. И стал он размышлять. И вроде придумал, как отвадить любопытных. Но нужен был помощник. Тут-то кстати и приехала внучка Алина. Конечно, если бы все было спокойно, он не стал бы дорогую гостью заморачивать спецоперациями. И вот, не прошло и трех дней после ее приезда, как поблизости замаячили очередные «метеоритчики».
   - Деда, сейчас звонили - корреспонденты приедут, просили, чтобы ты побыл дома, - сообщила она, когда он с пучком нарванного лука зашел домой, чтобы обеспечить этой приправой варимый ею суп.
    -Щас - сказал  Игнат Петрович и зачем-то полез за ватой.- А как приедут, ты подальше от них вставай, чтоб не оглохнуть - они кричать будут. Глухой я, потому что. Поняла?
     Приготовления к встрече не заняли много времени, поскольку все было продумано заранее. В скором времени за оградой затарахтела машина, хлопнули дверцы, послышались деловитые организованные голоса.
    Вот и гости  заходят; дед на крылечке сидит, греется на солнышке и трубку курит. Тут и внучка его вышла, к заборчику прислонилась, улыбается. Они улыбаются тоже.
   -Здравствуйте! - говорит бойкий молодой человек, наверное, главный корреспондент. -Здравствуй, дедушка!
    Дед головой кивает и клуб дыма выпустил вонючего. Внучка закашлялась и с ней фотокорша прибывшая.
   -Хороший денек! - бодро говорит главный корреспондент, крутя пальцами над головой.
    -Да какое здоровье, видеть вот плоховато стал - отвечает дед и опять-таки клуб дыма выпустил, чисто газовая атака.
   -А что, очки не носите?
   -Ась? - дед приблизил ухо.
   -Может, очки нужны?
   -  Ну да, раньше глаз вострый был! Их благородие... - дед затянулся, а корреспондент высоко поднял брови. - Их благородие в подзорную трубу смотрел на супостатов, а я раньше видел! - закончил дед Игнат, подкрепив сказанное дымным выбросом.
    -Так вы еще первую мировую застали?
   - Ну нет - их благородие завсегда трубу с собой таскал. Да еще бабу, такую - дед развел руки, подумав, развел еще. - Жинку, вестимо. Зело справная.
   -А какого же ты, дедушка, года?
  - Ась?
   - Сколько, говорю, вам лет?
   - Да какой валет, почитай, шкилет один остался.
   -Дедушка плохо слышит - встряла в непринужденный разговор Внучка - да и память уже не та.
   Гости и сами уже догадались, что дед слышит плохо, а может, и вообще ничего не слышит,  речи были и так уж очень громкие, а тут они вообще начали кричать как очумелые. На скандал посмотреть собрались все соседские собаки, да и не только собаки.
   - Айдате-ка в избу - распорядился хозяин, неодобрительно оглядывая сборище. -- Вольготней будет.
    Все зашли в дом и уселись на табуретки. А внучка осталась на ногах. Фотокорша все щелкала аппаратом - прямо, наискось, совершенно сбоку и даже сзади.
    -Дедушка, а как вы нашли метеорит?
     -Метеоризм тоже нашли - сокрушенно закивал головой дед -  аккурат в ту пятницу. - Таблетки прописали, только вот путаю я их - которые от глаз принимаю, которые от колотья, а может, наоборот. Вот спасибо внучке Алинушке - дока, грамоте зело понимает. Все науки превзошла. Четыре класса кончила.
    Тут Алинушка, которая до того стояла, облокотившись на комод, тихо опустилась на табуретку и начала подергиваться. Вдруг румянец проступил, вся розовая такая. Тоже, видать, не очень здоровая, хоть и молодая. Того гляди, с табуретки хлопнется.
   -А какое ваше рукомесло? - спрашивает дед. - Мудреное, небось?
   -Журналисты мы.
   -Чегой-то? - Дед вопросительно посмотрел на внучку и она показала ему что-то на пальцах, кусая от напряжения губы.
   - А-а - понял он и уплотнил дымовую завесу, сквозь которую, казалось, откуда-то поблизости доносился тихий смех.
   -Тьфу ты, язви его, какой негодящий табачишко - с досадой сказал дед и выдал особо ядовитое облако; тут уж закашляли все, а смех все так же слышался сквозь дым и звон в ушах. Налицо угнетение психики.
  -А камень, камень в лесу как нашли? - откашлявшись, заорал главкор осипшим  уже голосом.
   -Ась? - дед подставил ладонь к уху.
   - Ох, я не могу больше - вполголоса сказал руководитель экспедиции шоферу - покричи ты.
   - А камень-то  как нашел в лесу? - будто раненый медведь,  заревел шофер.
   Тут дед вполне услышал и заулыбался:
   -Грибы нонче лепые в лесу. А на поле такие белые, как их - шпиены – тех еще больше. Да я их не ем.
   Главный схватился за голову:
   -Может, вы расскажете? – попросил он дедову внучку.
   -Да я, ик! - и не знаю. Он не рассказывал - отвечала она, отчего-то утирая слезы.
   - Надысь, паря, такой огурец сорвал важный. Как поросенок, да только желтый уже - радостно сказал дед. Гости переглянулись.
   - Ну, всего хорошего вам - неискренне пожелал главный и они заторопились домой.
   - Ну, прощевайте - видя такую картину, искренне пожелал дед Игнат. И как только захлопнулась дверь, вытащил из ушей вату.
   -Ты не оглохла, Алина?
   -Нет, деда. Ой, не могу! Но зачем же ты сказал, что у меня четыре класса?
   -Так жених ведь есть у тебя. А эти пусть сидят дома.
   Жених и правда был у его внучки, хотя, чего греха таить, Игнату Петровичу он как-то не приглянулся. Батунинская родова вообще не вызывала у него положительных эмоций: водились за нею кое-какие непотребства. Хотя, конечно, молодой Батунин мог и вообще не походить на всю свою родню. К тому же Алина, похоже, особо не заморачивалась на этот счет. Он же теперь каждый день возникал в поле ее зрения: позвонив, вызывал ее на улицу, где они недолго о чем-то говорили, и она тут же возвращалась домой. Жених приезжал на «Форде-Фокусе», купленном на отцовские деньги, хотя и сам молодой Батунин имел уже какой-то свой бизнес, что не мешало ему замечательно много отдыхать. «Интересно, - думал дед Игнат, а когда внучка в городе на учебе, он тоже там обретается?». Но, в конце концов, есть у нее родители, есть и своя голова на плечах. Никаких воспитательных бесед он с Алиной проводить не стал: обидится, потом уж в гости ее не дождешься. Да и пока что повода для беспокойства нет.
                В сенях послышались шаги, в дверь постучали.
             - Эх, ну что за напасть – проворчал хозяин – пожалуй, рано я вату из ушей вынул. Ну, посмотрим.
            - Я деда, на кухне буду, посуду мыть. Если «метеоритчики», ты опять начинай «не слышать», я подоспею.
            - Ладно – согласился дед и крикнул: - Входите!
             Дверь отворилась и впустила на этот раз только одного человека: лет чуть больше двадцати, худощавого и с какой-то серой папкой в руках.
           - Можно? Здравствуйте! – он слегка поклонился и спросил: - Я  к Ланцову Игнату Петровичу правильно попал?
           - Насчет метеорита? – вместо ответа задал встречный вопрос хозяин, сидевший в прихожей на старинном деревянном диванчике.
           - Что? – растерянно воззрился на него гость. – Метеорита? Нет, наверное, если только это не легенда, не сказка, не частушка. Я из областного министерства культуры, собираю старинное народное устное творчество, фольклор то есть. Локтев Сергей – и он еще раз наклонил голову.
          -А, - неопределенно сказал хозяин.- Но у меня, пожалуй, такого ничего нет.- Да ты присаживайся, мил человек – и он пододвинул  табуретку.
          - Ага. Спасибо. Я вообще-то двигаюсь почти наугад: где-то, может, совсем неожиданно найду что-такое, что еще не забылось. Но к вам у меня вполне конкретное дело, даже не дело – вопрос. – Он помолчал, с сомнение глядя на свою папку, потом продолжил: - Вот известно нам начало такой песни «Звонит звонок насчет поверки. Ланцов задумал убежать…». Согласитесь – фамилия редкая, так, может быть, это о вашем родственнике? Тогда, наверное, песню вы знаете всю.
             - Ну надо же, а? – озадаченно произнес дед Ланцов. – Ты как меня-то нашел?
             - В совете ветеранов. Да и кстати они посоветовали спросить у вас насчет постоя – мне два на три-четыре остановиться бы, пока я буду искать этот фольклор.
             - Понятно. Я бы безо всякого устроил тебя, но у меня сейчас гостит дивчина. Так что было бы нам не очень удобно. Но ты загляни к соседям – напротив, большой дом. Они меня помоложе, но тоже в годах и хозяйка – песенница, она тебе, пожалуй, может что-нибудь подсказать. А песня, которую ты начал - песня, может, про другого какого-то Ланцова, но наш прадед тоже убегал. Так что очень даже может быть.
             Он задумался. На кухне гремела негромко посуда.
            - Внучка – кивнул головой дед – чистит.
             Локтев тоже кивнул, и, помолчав, будто сомневаясь, стоит ли, начал рассказывать свой сон. Посуда на кухне почти совсем перестала греметь. Внучка Ланцова тоже слушала рассказ.
              - И вот, пуля досталась Алене – закончил свое повествование гость, - А что с Андреем – не знаю, тут я проснулся. А лица помню отлично, и что возле уха у Алены была родинка. Все отлично помню, как будто сам я там был.
               Дед странно посмотрел на него:
             - Откуда взялся у тебя такой сон? Ведь ни с того ни с сего он не мог быть.  А говорят, все так примерно и было. Насчет дурацкого гнезда – сомнительно. Но он точно убежал. Только его звали не Андрей; Иван.
              - А ее?
              -  А ее – да, Алена.
              - У меня друг есть, художник. И по памяти – я говорил, а он рисовал – сделали портрет этой Алены. Уж слишком меня достал этот сон, вся эта история с песней.- Локтев раскрыл самодельную жэкину папку и протянул деду Игнату. Тот, едва взглянув, побледнел и что-то нечленораздельно пробормотал себе под нос, а потом позвал: - Алена!
              - Послышались легкие шаги, Сергей повернул голову и вздрогнул: на него смотрело лицо, изображенное на портрете. Внучка Ланцова переводила удивленный взгляд с Сергея на рисунок и обратно. Возле левого уха у нее была маленькая родинка.
                ***
              Вадим Батунин был старше Алины на четыре года, поэтому, когда он заканчивал школу, она только выбралась из начальных классов и, само собой, не заслуживала никакого внимания, тем более, что и родители ее ничем не выделялись: не было у них навороченного автомобиля, не говоря уже о двух-трех, как не было и трехэтажного коттеджика, как у семейства Батуниных. Между тем в школьном общении постоянно присутствовала эта тема: кто сколько из родителей получает и какую должность занимает, что приобретено из дорогостоящих вещей или недвижимости в последнее время и какие намерения имеются у предков на ближайшее время.  Разумеется, соревнование шло и в экипировке самих школяров и не известно, каких высот достигло бы, не запрети этот трухлявый пень, директор школы, надевать в школу золотые цепи, сережки и кольца с брюликами и носить леопардовые сумочки. Конечно, где было понять сорокалетнему директору душевные порывы молодых, которые хотели напрочь уничтожить конкурентов по красоте, прикиду или силе! Почти единственной возможностью выделиться был телефон – чем более он наворочен, тем большее почтение вызывает его владелец. Вадим постоянно имел самый современный телефон, а кроме того, носил наручные часы, мало чем отличающиеся на первый взгляд от обычных и никакой директор, глядя на них, ни о чем бы не мог догадаться, но одноклассники знали, что часы эти – в платиновом корпусе. Когда родители прикупили ему еще автомобиль, он стал совершенно завидным женихом, поскольку и сам вел какое-то дело, часто бывая в Никольске и областном центре. Говорили, что он причастен к риэлторской деятельности, но в окрестных территориях это не было никак заметно, говорили также, что он успешно играет в карты – но чего только не скажут завистливые люди!  Ко всему, он слыл еще и незаурядным бегуном. Между тем закончила школу и Алина и оказалось, что на данный момент она первая красавица в округе. Одноклассницы Вадима и те, что немного младше, как-то быстро и незаметно повыходили замуж, пока Вадим менял старые телефоны на новые, так же как и приевшиеся  автомобили на еще не объезженные и рылся в потенциальных невестах, как кура в сору. Но Алина уязвила его в самое сердце, поскольку никакого интереса к нему не проявляла. Между тем к ней стали питать интерес ее сверстники и те, кто постарше, так что ей приходилось выслушивать претензии со стороны женской половины и один раз даже вступить в схватку со слишком ревнивой особой, в результате чего у обоих сильно пострадали прически. Хотя Алина на предполагаемую собственность ревнивицы не посягала. Но любовь зла.  Особое беспокойство овладело Вадимом, когда она поступила в институт: черт возьми, вот уж где кавалеров хоть отбавляй!  Он без конца наведывался в областной центр, поджидал ее с занятий, или звонил ей, стоя под окном общежития, чтобы в глазах студентов добыча была застолблена.  Но покоя не было, тем более, что она никаких обещаний не давала, и даже не выказывала никакой особой симпатии. Мимолетные разговоры ни к чему не обязывали, как и случившееся дважды за зиму посещение с внимательным и любезным земляком ресторана – она все порывалась оплатить застолье сама. Все-таки этим летом он решил расставить все точки над 1, воспользовавшись тем, что она на каникулах.
             На этот раз он не стал таиться от ее деда и посигналил, остановившись  недалеко от ворот. Алина вышла через  минуту, а с ней незнакомый Вадиму субъект, примерно одного с ним возраста.
             - До свидания – сказал он, мельком  взглянув на Вадима и взял под мышку папку, которую держал в руке.
             - До свидания – ответила она и перевела взгляд на Вадима.
             - Добрый день! – приветствовал он.
             - Добрый!
             - Что за деятель? Опять за метеоритом?
             - Нет. Это из областного министерства культуры. Собирает фольклор. Ты случаем, не знаешь песню «Звонит звонок насчет поверки?».
             - Ни разу не слышал.
             - Так вот тот беглец из этой песни – похоже, наш родственник. Вообще, какая-то странная история.  Загадочная.
              - И что же, он собирается ее расследовать?
              - Нет. Он собирается обойти за несколько дней наших стариков и записать, кто помнит что-нибудь из старых песен и былей – рассеянно ответила она.
              - Ну ладно, пусть записывает, раз ему делать нечего – разрешил Вадим. – Сегодня намечается вечеринка, пойдем? Народ все знакомый, вместе в школе учились.  Там Сорокина, Кузовлев, еще трое-четверо и мы.
              - По какому случаю?
              - Кузовлев кафешку открыл, так за успех дела. Заодно и посмотрим ее. Не все же сидеть дома.
             - Так я только второй день, как приехала – засмеялась она – еще не насиделась. Видишь ли, дедушка к моему приезду все убирал, чистил, но он же не специалист, хотя содержит дом в порядке. И как только я куда-нибудь – в магазин, в огород, он еще старается что-нибудь подчистить. Я уж все приберу, чтобы он не заморачивался, тогда с легкой душой можно и поотдыхать. И лучше на природе – кафешки надоели уже. А то ведь не успела приехать – и сразу гулять. Давай мы заглянем, поздравим, парой слов перекинемся и потом я уйду.
            - Так они же не отпустят – засмеялся теперь Вадим.
            - Тогда я пойду врукопашную.
            Ему пришлось удовольствоваться этим. Как он и предвидел, дружная компания ни за что не хотела отпускать Алину, хотя она и привела резоны насчет деда, и лишь когда пообещала в следующий раз обязательно выбраться на весь вечер, наконец, отпустила, предварительно вытребовав с нее песню. Коль скоро петь она была мастерица. Батунин же засиделся с друзьями за полночь и, возвращаясь домой, едва не переехал старую собаку соседей, которая лежал близко к дороге, но все-таки в стороне от нее. Ввиду позднего часа этого никто не заметил, пес же нервно передернул холкой и снова улегся на старое место. В гараж  припозднившийся «Фокус» заезжать не стал. Но мать услышала, как к дому подкатила машина Вадима и несколько успокоилась. Не очень веселые мысли одолевали  ее в последнее время. Торговые дела мужа чем дальше, тем становились хуже: успев с началом капитализма открыть вместительный магазин, в первые годы он имел очень хорошие доходы, но со временем магазины множились, как грибы после дождя и теперь уж магазин приходился едва ли не на каждого жителя Осиновки. Соответственно, и выручка стала у Батунина  никудышной. Правда, он строил роскошный супермаркет в Никольске, для чего взял еще кредит и говорил, что праздник на их улице еще будет. Хорошо бы, все наладилось. В Никольске этих маркетов  и без того много. Но, может быть, еще один не будет лишним? Вследствие всех этих забот супруг Капитолины Сергеевны стал часто прикладываться к рому, который он с некоторых пор полюбил неизвестно за что. Ей этот ром и даром не нужен, как почти и коньяк. Но хуже всего, что и сын все чаще стал появляться навеселе, а то и вовсе пьяным. И выпивал он не от избытка забот и тревог – просто привык ни в чем себе не отказывать, чему по мере сил способствовали в свое время родители, заботящиеся о том, чтобы у него было все самое лучшее. И вот… Считаться с тем, что возможности у семьи уже не те, что прежде, он не хотел. Он и сам, иногда приносил хорошие деньги, но еще больше тратил.  Капитолина Сергеевна в этом году решила подставить свое плечо под увязающий в трясине воз: она договорилась с заместителем главврача районной больницы по АХЧ, а проще говоря, завхозом, своим племянником, о поставке для кухни больницы капусты и моркови. В прошлом году ею уже было продано туда три мешка морковки, которая уродилась на удивление и ее просто некуда было  девать. Случайно разговорившись с племянником, она узнала, что больнице такой овощ нужен. Продана морковка была за хорошие деньги. Хотя завхоз сказал, что на зиму им требуется ее раз в двадцать больше. А еще больше требуется капусты. Работники больница и сами старались на этом заработать, но как и во всем, им, видимо, не хватало прилежания, так что дефицит восполнялся за счет случайных частных подворий. Капитолина Сергеевна высказала опасение, что в дело может вмешаться главврач – с какими-нибудь тендерами и торгами, но племянник успокоил, сказав, что главврачу разобраться бы хоть с лечебным процессом – жалобы на лечение от народа идут мощной волной. До капусты ли тут? Прикинув возможный доход, воодушевленная Капитолина Сергеевна по весне закупила в магазинах неимоверное количество пакетиков с семенами капусты и морковки- несмотря на внушительные размеры и радостное оформление последних, в них содержалось лишь по нескольку семечек. Что делается с рассадой капусты, она долго не могла понять: листья по мере роста становились какие-то не такие и вместительная теплица, где произрастала перед выходом в свет загадочная культура, стала кладбищем надежд на хороший барыш: приглашенный для консультаций агроном определил, что это растет рапс.  Рапс – ценная кормовая и масличная культура, но при всем желании как капусту ее рассматривать нельзя. А чтобы собрать семена рапса, нужен к тому же комбайн. Слабым утешением стало то, что летом половина грядок с морковью дали натуральную морковь, половина же – сорную траву, известную на селе, как морковник. Высокие сочные дудки агроном посоветовал оставить для полного набора ими зеленой массы и потом продать кому-нибудь на корм кроликам.
            - Раньше семена были по ГОСТу, - сказал агроном, теперь их продает кто попало, и что попало, лишь бы срубить бабки. И такие разочарования постигли в этом году, не только лишь одну Капитолину Сергеевну: многие жаловались ему на недостойное поведение выращиваемых овощных и прочих культур, обращаясь с вопросом – не свихнулась ли вконец экология, если вместо посеянного томата «красный тореадор» вырастает вдруг дикий паслен? Овощи мутируют уже на глазах? Но, по словам агронома, экология тут ни при чем, все дело в жадности ребят, занимающихся продажей семян. Они даже в один из Ботанических садов ухитрились продать партию поддельных семян редкой южной культуры.  Капитолину Сергеевну проблемы Ботанических садов трогали мало, по поводу же своего буквально на корню загубленного предприятия он сильно горевала. Но больше всего ее беспокоила все-таки судьба единственного сына. Она с большим вниманием  встретила  поэтому весть о том, что Вадим, похоже, нашел себе невесту. Если девка подходящая, то это было бы неплохо: женившись, сын, можно надеяться, образумится и займется более полезным делом, чем  участие в разных посиделках. Разумеется, Капитолина Сергеевна быстро установила личность этой потенциальной невесты. Идентификация не потребовала никакого участия Вадима – оперативно и ответственно работало тут сарафанное радио. Нельзя сказать, что кандидатура невесты  слишком уж обрадовала Батунину-мать, как не обрадовала бы и никакая другая, ибо речь шла о посягательстве на сына, но хотя бы эта. Куда ж деваться. Несколько смущало лишь то, что сама невеста, похоже, идти замуж не собиралась.
                ***
                Расставшись с обитателями дома Ланцовых, Сергей направился, как ему было рекомендовано, прямиком через дорогу к их соседям, памятуя по-прежнему о том, что порядочный человек ищет себе ночлег задолго до наступления ночи, хотя летний день и длинен. На подходе к усадьбе он был облаян собакой, судя по голосу, небольшой и не особенно визгливой – большое достоинство для дворняг. Приоткрыв калитку, обнаружил, что точно, собачонка была небольшая и миролюбивая, поскольку, убедившись, что на вошедшего обратили внимание, передала дальнейшие разбирательства с ним на усмотрение хозяев. Они оба были во дворе: глава семейства, занимавшийся затачиванием тяпки, прервал это занятие и поднялся с крыльца, его половина, маленькая  подвижная женщина, продолжала кормить кур, рассыпая по ограде зерно, и с интересом смотрела на гостя. Обстоятельства службы диктовали Локтеву иметь дело в первую очередь и преимущественно с пожилыми, он и настроился на такое общение. Но при первом же визите к одному из патриархов, Ланцову, встретился с совершенно необъяснимой и юной Алиной. Теперь она не выходила из головы. Случай, чем он больше думал обо всей истории, просто немыслимый. Уходя, он хотел подарить ей портрет, набросанный рукой приятеля, но Алина отказалась, сказав, что все-таки рисовали это не ее, и что запечатленная на бумаге красавица – это все-таки Алена из Сергеева сна. Возразить было нечего. Встречи с молодыми на поле изыскания старины, похоже, обретали характер тенденции, поскольку почти сразу на лай собаки, разбуженной Локтевым, во двор высыпали остальные домочадцы: мальчишка лет двенадцати и совсем маленькая девочка, сопровождаемые рыжим котенком.
               - Ищу пристанище на две-три ночи – представившись и рассказав о своих изысканиях, объяснил свое появление Сергей. -  Посоветовали заглянуть к вам, тем более, что Аграфена Степановна, говорят, знает много старых песен.
               - Это точно – подтвердил хозяин.
               - Бабушка знает все холошие песни – встряла в разговор девчушка, но только сталые. Новые холошие песни она не хочет петь.
               -Лизка, ну тебя пока что не спрашивают. Не мешай, когда разговаривают взрослые – строго сказал ее дед, которого, как знал Сергей, звали Семен Иванович. – Насчет ночлега-то у нас летняя кухня свободная, да, Степановна? Можно бы и дома вас пристроить, но эта команда – он кивнул на внуков – покою не даст. Питаться можно с нами, а то – автономно: там в летней кухне плитка есть, чайник, посуда всякая.
               Хозяева показали Локтеву избушку тут же рядом, размером шесть на четыре где были стол, кровать и три табуретки.
               - Вот спасибо. Это мне подходит – обрадовался Сергей. – перекусить могу когда в кафе, когда сам приготовлю – день-то длинный, времени должно хватать. Но у меня еще есть просьба к Аграфене Степановне, как знатоку народных песен. Можно мне записать?
               - Хозяйка было засмущалась, но потом ее осенила хорошая мысль и она предложила: есть у нас еще тут одна певунья, Маруся Долгополова, так мы давайте к ней вечерком наведаемся. Вдвоем  с ней будет нам сподручней вспоминать. И ей развлечение – одна живет. Я ей сейчас позвоню.
               - Хорошо. – Он заглянул в блокнот.- Это не Степанова, Мария Сергеевна?
               - Нет. Воронцова Марья Антоновна. А Степанова живет на другом конце, но по этой же улице.
               - Тогда я схожу до нее, а вечером, значит – к Марье Антоновне.
               -Так, может, пообедаете сначала – время уже к обеду. Нет-нет, спасибо – гость решил, что слишком уж напрягать гостеприимных хозяев с его стороны неприлично  и заверил их, что плотно перекусил перед приездом сюда. Лизка с интересом слушала разговор, но своих замечаний больше не высказывала.
               Сергей оставил в летней кухне портрет невесты Андрея Ланцова и свою куртку и налегке, вооруженный только магнитофоном и блокнотом, отправился на поиски Марии Сергеевны Степановой.  При выходе на магистраль, которая должна была привести его к цели, он  снова увидел Алину: надев выцветшую голубую бейсболку, она собиралась красить штакетник, держа в руках ведерко с зеленой краской и кисть.
              - Устроился, - сообщил Локтев и спросил: - Помощь не требуется?
              -Нет, тут работы-то на час. Рисовать я не спец, но красить заборы – вполне по мне. Тут я на коне. А ваш друг, художник, он что, специализируется на портретах?
              - Отчасти да. Но он болен современным искусством, так что иной раз и не разберешь, у него портрет или что-то другое. Например, солнечный ветер. Он, кстати, собирался приехать ко мне сюда, на пленэр. Не знаю, как он будет писать здешние пейзажи. Я видел его последнюю картину «Закат над бухтой трех скал»: там несколько спиралей разного цвета  вырастают одна из другой и в левом верхнем углу – охапка пены. Но когда захочет, он делает вполне реалистические вещи, понятные даже мне. – И он засмеялся.
             - Да, с реализмом у него все в порядке – заметила Алина.- Он что же, тоже будет жить здесь? – кивнула она на ворота, откуда только что появился Локтев.
             - Собирался привезти палатку, и все, что надо для жизни на природе. НЕ знаю, как он все это потащит, да еще этюдник свой. Придется его встречать.
             - И что же, весь день будет рисовать?
             - Ну почему же: мы с ним рыболовы, попытаем счастья на здешних водах.
             - Семен Иванович тоже рыбак заядлый – вспомнила она. – А мой дедушка больше охотник, но уже давно не охотится – там много ходить надо, а ноги не те.
             - Да, охотника как волка – ноги кормят.
             Алина натянула перчатки и отсалютовала штакетнику кистью: «Вахту принял!».
             Сергей рассмеялся и, пожелав ей трудовых успехов, пустился в свой путь. Марш-бросок получился неудачный: у бабушки Степановой поднялось  давление и уже второй день она чувствовала себя неважно, принимала лекарства и даже почти не выходила в огород.
           - Погода собирается сдуреть – объяснил причину  недомогания ее спутник жизни с седой головой и черными гусарскими усами, - у меня тоже колени потрескивают: ревматизм к непогоде давит. Язви его!  А песни она любит, и все старинные, хотя и новые тоже иногда, ну вот типа «Пароход белый-беленький, синий дым над трубой…», я-то петь не умею, а то бы помог. Конечно, песни надо сохранять. Сейчас и новые-то все не упомнить, а тем более старые. А какие песни были! Жалко, потеряются.
          Три километра по главной улице туда и три обратно – эта пробежка несколько утомила Сергея. Потому что идти приходилось, обходя многочисленные после недавнего дождя лужи и залежи грязи, при этом то и дело шарахаться от проходящих машин. Все-таки брюки пострадали от брызг. Но настроение его улучшилось, как только недалеко от своего временного дома в небольшой кафешке он пообедал – с неподдельным супом и внушительной котлетой, из которой в настоящем ресторане сделали бы три. В блокноте были адреса еще нескольких старожилов, к которым стоило наведаться, но не сегодня, решил Сергей. Близился вечер  и ему надо было быть наготове, чтобы посетить с Аграфеной Степановной ее подружку-певицу. Старые люди неодобрительно относятся к необязательности. На подходе к дому он настиг высокую девушку в легком платье и с охапкой пепельных волос, венчающих голову, в руках у нее была хозяйственная сумка. Ему смутно и неожиданно захотелось, чтобы это оказалась его сегодняшняя утренняя знакомая. И тотчас же он сообразил, что это она; на высоких каблуках и со своей роскошной прической Алина была выше него, так что поравнявшись с ней, Локтев слегка оробел и подумал, не отстать ли ему и добрести затем до места потихоньку. Но она уже обернулась на звук шагов и засмеялась:
           - Опять вы! Вы заполнили собой всю деревню! Как ваши изыскания?
           - Мои нынешние друзья – они в возрасте и, к сожалению, не все крепки здоровьем. Бабушка Мария слегла с давлением. Но к вечеру мы с Агриппиной Степановной договорились сходить к другой бабушке Марье, ее приятельнице. Там надо думать, будет для меня добыча.
          - Да, скучать вам не приходится. Тем более, в окружении песен.
          - Пока что я не слышал ни одной – резонно заметил он. – Кроме рассказанной вашим дедушкой, спасибо ему. Еще и потому, что с этой песни и началась вся эта фольклорная история: первые строчки ее вспомнил мой начальник, поэтому я сразу и двинулся сюда, когда услышал фамилию вашего  дедушки. А штакетник у вас выглядит отлично – непоследовательно сообщил он.
         - Ну что ж, успеха вам в этой сегодняшней экспедиции – пожелала она и свернула к своему дому, старательно обходя лужи и старясь не увязнуть на своих высоких каблуках.
         - Спасибо – он тоже свернул с дороги к «своим» воротам.
         Солнце уже одолело половину дистанции от зенита до горизонта. «От обеда до забора» - вспомнил Сергей анекдот, или «От забора до обеда» и оглянулся.  За Алиной закрылась калитка.
         Агриппина Степановна раньше всего поинтересовалась, не проголодался ли он и, получив отрицательный ответ, сказала, что можно в таком случае  отправляться в гости к Марье.
         - Дедушка, ты с нами идешь? – обратилась она к супругу.
         - А чего же я там буду делать?
         -Посидим, поголосим, навестим Марью, то, се. Давно никуда не выбирались.
         - Ладно, пойдем. А эти мелкие разбойники одни будут?
         - Пускай побудут. Если что – телефон есть. Слышали? Мы с дедушкой идем в гости, к Воронцовой Марье. Ты, Петька, знаешь? Долго не будем. Вы же посидите?
         Отпросившись таким образом у внуков, старшее поколение вместе с Сергеем Локтевым отправилось в гости.
          Марья Антоновна оказалась дородной и на вид совсем нестарой женщиной, даром что ей скоро должно было исполниться семьдесят.
         - А это моя подружка – представила она маленькую сухонькую старушку, сидевшую перед телевизором на стуле, спинка которого почти закрывала ее. – Давняя подружка Светлана Степановна. Тоже одна: деды-то в деревне редкость. Экзотика. Одни бабки. А вы, молодой человек, стало быть, ищете старые песни?
            - Да. Зовут меня Сергей, Локтев.
            - Ага, Сергей! – обрадовалась хозяйка, будто опасалась услышать какое-то другое, ненавистное имя. – Это хорошо. Но сдается мне, что нынче и старые песни, не то что новые, на посиделках не поют на сухое горло. Так что для начала прошу отведать моего чаю. – И она усадила всех за узкий и длинный стол, на котором стояли уже тарелки с горячей молодой картошкой, солеными грибами и огурцами, салат из помидоров с луком и какой-то еще зеленью, самодельная кровяная колбаса и соленое сало. На газовой плите пыхтел полуведерный чайник, но чайные стаканы она доставать не торопилась: вместо них достала вместительные стопки и графинчик с прозрачной жидкостью. Тем временем Семен Иванович достал из кармана пиджака бутылку водки и присоединил к графину, после чего снял ненужный уже пиджак и повесил на спинку стула позади себя.
           - Ну вот, - довольно окинула взглядом стол бабушка Марья, теперь можно и к делу приступать. Делу – время. Ты уж, Иваныч, по-мужицки похозяйствуй! – и она придвинула ему графин.
           - Ну, за народный фольклор! – провозгласил тост дед Семен и по-молодецки опрокинул стопку, крякнув и задержав дыхание. - Крепкий у тебя продукт, Мария! – признал он, переведя дух и закусил хорошим куском груздя.
             Мария Антоновна от него не отстала, только не крякала а просто сразу положила в рот холодную половинку помидора.   Прочие тоже приложились к стаканчикам, но отпили понемногу, не исключая и Сергея.
           - Ну так уж дело не пойдет! – заявила хозяйка дома, - первую стопку  - до дна! Тебе, Сергей, вообще негоже от старых-то отставать!
           Оглушенные первой и ударной дозой крепкого спиртного, все на минуту примолкли и  закусывали, сдержанно, но вполне ответственно.
           - Сама грибы собирала? – нарушил наконец дружное молчание дед Семен.      
           А как же; мы вот со Стпановной и ходили, раза три. Степановна – она как комбайн! Пока я один гриб сорву, у нее уже два в активе. Смолодоу активистка. Да вы закусывайте, закусывайте, а то и чаек-то мой не пойдет: крепкий! Иваныч, между первой и второй – ведь промежуток небольшой.      
            Второй тост, учитывая ситуацию, разливающий посвятил хозяйке: - Кто не выпьет до дна – тот благонежелатель…  неблагожелатель Марьи Антоновны – заявил он.
           Устрашенные гости выпили. Третий тост был за любовь. Проигнорировать его было немыслимо, хотя Светлана Степановна не осилила очередную порцию. После четвертой стопочки Мария Антоновна строго посмотрела на Локтева и звучным голосом начала: «Шесть часов пробило, все с фабрики пошли, а бедную Марусю в больницу  повезли…  Приятельницы подхватили песню; иногда, через строфу, вступал в дело и Семен Иванович, как видно, нетвердо ее знавший. Сергей, бывший наготове, тотчас включил режим записи своей аппаратуры. Песня завершилась слаженным последним куплетом, к которому ансамбль набрал всю возможную форму. Светлана Степановна утерла глаза. Семен Иванович кивнул на бутылку водки и похлопал по плечу Локтева:
              - Теперь ты покомандуй, Серега, у меня, кажется, рука нетвердая стала. Бабушка Марья зажарила яичницу -селянку и под нее был поднят еще один тост. На этот раз никто не выпил до конца, кроме деда Семена, что не помешало дружно спеть еще одну старую песню:  «…бежал бродяга с Сахалина звериной узкою тропой» – стройно выводили старые певуньи и если сбивались по временам, то только потому, что уже запамятовали некоторые строки. Отпросившись «На секунду перекурить», Сергей со всей возможной прытью слетал до ближайшего магазина и вернулся с бутылкой водки, что вызвало всеобщее одобрение. Было спето еще несколько песен – их Сергей знал, хотя с другими словами; старые народные песни имеют по нескольку вариантов слов, и лишь мелодия остается неизменной. Солнце падало за горизонт, когда дед Семен поднялся и, держа в руке очередную стопку, возгласил:
           - Пьем еще один раз за хозяйку и за этот дом – и к нам!
           Отказников не было. По пути была исполнена «Когда б имел златые горы…», что вызвало восхищение у редких прохожих. Сознавая, что это он ввел гостеприимных хозяев в расход, Сергей, отлучившись на минуту, прикупил еще одну бутылку водки.  В кармане проснулся телефон:
           -Не спишь еще? – донесся голос Лихолетова.
           -Нет, нет, как можно? У меня самая страда.
           -Хотелось бы надеяться. Но только вот доходят до меня слухи, что ты развил в Никорльске бурную деятельность по агитации. За кандидата, причем не за того. Тебя за чем посылали? Чтобы ты занялся собиранием фольклора и отдохнул от политики. Так? А ты?
           - Да ведь я и не устал.
           -Вот это напрасно. Ты должен страшно уставать, беззаветно служа сохранению культурного наследия наших земляков. Какая же тут может быть агитация? Да ты и не освобожденный спец, не в отпуске. Это нам может выйти боком.
           - Так Евграф Васильевич, я же не бегаю по дворам и не пристаю к народу на улице. Просто встречаюсь с пожилыми, они начинают всегда разговор с политики, сначала – международное положение, потом события внутри страны, после – дела региональные и тут первый вопрос – а кто же будет губернатором? За кого бы проголосовать? Я говорю6 «Лично я проголосую за Лапшина. Он может оправдать некоторые надежды». То есть просто обмен мнениями, а никакая ни злонамеренная агитация. Как они проголосуют – этого сказать никто не сможет до самых выборов.
            -Надо было отправить тебя в Африку, к твоему приятелю в командировку. Да средств нету. Но свою противоправную деятельность ты прекращай – и Лихолетов отключился.
            Похвалив Петьку и Лизку за дисциплинированность и выдержку, старики их покормили и отправили спать. Чтобы не нарушать этот заслуженный сон, посидеть решили в летней кухне. Агриппина Степановна быстро собрала на стол закуску, бывшую уже, как видно, наготове где-то в холодильнике. Здесь была обжаренная в кляре речная рыба, так же соленое сало и огурцы, грибы, жареные с картошкой, каковое кушанье хозяйка подогрела, пока все усаживались за стол и оживленно разговаривали. Тут Сергей снова стал «работать» - наливать из бутылки. Спели еще несколько известных шлягеров разного времени и вспомнили-таки в конце и старинную «Вы не вейтеся русые кудри над моею больной головой…». Сергей был в восторге и подпевал все время, за исключением таких вот песен, которых он никогда и не слышал. Расходились гости уже близко к полуночи. Сергей порывался их проводить, но бабушка Марья отказалась от эскорта, сказав, что они сами хоть кого проводят. Зато он оказал всемерную помощь Агриппине Степановне в уборке посуды, которой было использовано в этот вечер довольно-таки много и мысленно посочувствовал бабушке Воронцовой, которой тоже предстояла такая уборка. Наконец все хлопоты дня были завершены и ценители фольклора с чувством исполненного долга отошли ко сну. В затуманенном сознании Локтева промелькнули детали разговора с Лихолетовым. Да, тут ничего не скроешь, деревня есть деревня, да и Никольск – то же самое. Говорят же, что и Москва – большая деревня. Вот он только три дня, как в командировке, а Лихолетову уже до мелочей известно, чем он занимается. Приплел еще африканского приятеля. Локтев вспомнил, как познакомился с Сатомбой на какой-то студенческой конференции. Там был еще обмен опытом – всего мероприятие заняло несколько дней, хвативщих, чтобы они с Сатомбой стали друзьями, несмотря на то, что оба плохо говорили по-английски.  Потом Сатомба уехал к себе на родину, а через два месяца Сергей получил от него посылку – устрашающую маску, выполненную на сушенрй коже крокодила и костяную палочку для вставления в нос, с подробной инструкцией, как ее воткнуть. Не откладывая, Локтев отправил африканскому другу комнатные тапочки на богатом натуральном меху и натуральную же русскую трещотку. Но вскоре связь прервалась: на родине у Сатомбы началась межплеменная война и доносились слухи, что Сатомба Куи был одним из самых зверских командиров. Сергей хотел выбросить подарки свирепого вождя, но Солодков, увидевший их, пришел в полный восторг и отсоветовал:
             -Ты  дурак, что ли? Мало ли, что там война – эти вещи-то делали мастера, не твой Сатомба. Да и неизвестно еще, при делах ли он там - мало ли Сатомб в Африке? И мало ли о них наболтают?
             И Сергей оставил реликвии у себя.
             Сон постепенно одолел Локтева и он безмятежно заснул. Никаких событий в Осиновке  больше не случилось. Их принесло утро следующего дня.   
                ***
              Большое, очень протяженное село Осиновка, но все-таки не мегаполис, и встретиться тут с приятным или, наоборот, неприятным человеком можно очень просто, если только не сидеть безвылазно дома. Вадим и поехал-то к своему приятелю Кузовлеву узнать, не случилось ли чего-нибудь на вечеринке по случаю открытия кафе – сам он концовку помнил плохо. И уже когда хотел свернуть в переулок, где угнездилась новая точка общепита, увидел Алину. Как будто кто кольнул под лопатку. Еще один укол, и уже совершенно другого свойства, болезненный, неприятный, почувствовал  он, когда увидел спешащего за ней следом министерского командированного. Догнал городской жлоб ее, когда они уже поравнялись с  домом и некоторое время о чем-то разговаривали, причем видно было, что это занятие их нисколько не тяготит. Особенно  его. Еще бы! Ланцовская внучка просто приковывала к себе взгляд. Но особенно плохо почувствовал себя Вадим, сообразив, что и она увлечена пустой, по-видимому, болтовней. В подобных случаях смысл беседы не имеет никакого значения – двое могут даже и не вспомнить, о чем именно говорили.  Но будут говорить и говорить, лишь бы продолжить разговор. Наконец, поболтав сравнительно недолго, они разошлись. Вадим выругался и тронулся с места. В кафе в такой ранний час было почти пусто: сельский народ приучен был обедать, да и вообще питаться дома, кафе наполнялось лишь вечером, ближе к ночи, когда посетители хотели отдохнуть за чаркой от трудового дня. Большинство тут составляла молодежь, которой, в общем-то, и отдыхать было не от чего: каждый второй не мог подыскать работу, а каждый третий ее и вообще не искал. Кузовлев сидел в подсобке за компьютером и что-то искал в Интернете.
              - А-а, привет! – обернулся он на звук шагов. – Чего такой смурной? Дома что-то или на личном фронте?
              - Да всякое… Я тут на посиделках случайно, не выступал? Что-то слабовато помню.
             - Я примерно так же. Но, вроде все прошло нормально, посуда, по крайней мере, вся цела.
             - Ну, это наверно, что девчонки были. Сдерживающий фактор.
             - А ты, что ли, хотел выступить? Девчонки, в общем-то, не выпендривались, употребляли тоже. Вообще женщины идут в кафе, чтобы поболтать, со вкусом поесть и слегка выпить, мужики – чтобы слегка закусить и со вкусом выпить. И чем-нибудь похвастаться.  Другому  это не понравится и пожалуйста – разборки. В основном-то опять-таки из-за баб. Говорят же – умный хвастает отцом-матерью,  безумный – молодой женой. Или своими похождениями. Мужики такой треп не любят, когда кто-то говорит. Но ты ничего такого. Так как твой предмет?
            Вадим махнул рукой и снова уклонился от ответа. Плакаться, что ли, в жилетку приятелю? Пока еще сопли распускать рано: мало ли знакомых у Алины, из-за каждого расстраиваться – свихнуться можно. Этот, раз командированный, скоро должен отсюда свалить.
            - Так, может, немного пригубим, для поднятия настроения? – предложил ресторатор и достал из навесного шкафчика стопки и ополовиненную бутылку водки.
            - Это можно. По чуть-чуть.
            Вадим  присел к столу. При таких делах лучше немного выпить, для сохранения душевного равновесия. Главное – не нарваться выпившим на Алину. Его мать не переносит пьяных, и все женщины тоже, хотя могут и поучаствовать во всяких посиделках, и выпить за компанию с мужиками. Но это поначалу они не показывают виду, что оценивают мужика на предмет приверженности к пьянству. А оценив, делают «оргвыводы». Почему Алина должна быть другой? Наверняка она тоже не слишком симпатизирует выпивохам.
            Опрокинули по стаканчику, после чего Кузовлев сходил на кухню и принес пару холодных котлет и хлеб.
            - Как ноги? В спорт не возвращаешься? – спросил он.
            Вадим покачал головой:
            - Какой спорт? Старый я уже. А ноги – лучше, конечно, чем было после того. Но сильно не приходится напрягать.
             Кузовлев заставил своим вопросом вспомнить историю, которая произошла три года назад. 
             Вадим делал пробежку; стоял октябрь, был морозец, но без ветра, так что бежать было одно удовольствие, легкие без усилий набирали свежий воздух пополам с солнечным светом. Он пробегал сначала всю длинную центральную улицу, затем сворачивал к протоке, подходившей к окраине села, и бежал вдоль нее, затем огибал околицу и бежал к дому. Итого, как он определил, получалось около пяти километров. На протоке уже схватился тонкий ледок, но коров поили ближайшие хозяева у берега, разбивая его. Он уже пробежал почти всю протоку, как вдруг услышал крик: кричали двое ребятишек, провалившиеся на тонком льду почти на середине протоки. Вадим пошел к ним, как ледокол, сокрушая неокрепший еще лед. Выхватив их из воды, понял, что идти, а тем более бежать они вряд ли смогут, и держа их в охапке, побежал сам так быстро, как только мог с тяжелой поклажей: хотя мальчишкам было не больше десяти лет, намокшая одежда их и своя Вадима удваивала вес. Но недаром он был без пяти минут кандидат в мастера: без единой передышки одолел остаток пути до начала улицы.
             - Чьи вы?
             - Синьковы - с трудом выдавил сквозь клацанье зубов один из пацанов.
            Он прикинул – Синьковы почти на другом краю села и вломился в ближайший дом, перепугав его обитателей. Срочно позвонили в фельдшерский пункт, чтобы оповестили Синьковых и вызвали скорую. Вадим не стал дожидаться никого и побежал домой, напугав там мать. У него, несмотря на большую и тяжелую пробежку, тоже зуб не попадал на зуб.
            Ребятишки болели, но скоро поправились, Вадим же занемог ногами: бегал он в тот день в кроссовках-ботинках и почти полчаса в них хлюпала ледяная вода. Потом ноги болеть перестали, лишь иногда вдруг опухали немного и начинали ныть в суставах и температурить. Но стайерские дистанции теперь были уже неподвластны бегуну. Про него потом писали в районной газете и где-то прозвучал этот сюжет по радио, Синьковы преподнесли ему унты из натурального, собачьего меха, сшитые одним из районных умельцев – чтобы ноги были в тепле. Но на старты Вадим  Батунин никогда уже больше не выходил и так и не выполнил норматив кандидата в мастера спорта по легкой атлетике.  Звание же мастера спорта международного класса для него кануло в небытие. Тогда-то родители и купили ему в собственное пользование первый автомобиль, хотя дома уже был один.  Тогда же поступил он и в технологический институт, чтобы получить специальность технолога по переработке сельскохозяйственной продукции. Не очень-то она и нужна была ему, но понятно же – нынче без высшего образования человека не принимают всерьез, если за ним не стоят миллионы зеленых. К тому же мыслилось, что со временем в семейном бизнесе может появиться и изготовление собственной продукции, которая будет реализовываться в собственном же магазине. Правда, проучился он всего один год и бросил институт, занявшись риелторской деятельностью. Но здесь было слишком много хлопот и мало  проку и подвизался он в конторе, которая вела этот бизнес, недолго. Отец пообещал оставить на его попечение магазин в Осиновке, когда будет закончена постройка супермаркета в Никольске. Когда Алина поступила в свой институт, Вадим решил восстановиться в технологическом , но на заочную форму. Теперь многое зависело от того, как скоро войдет в строй магазин в райцентре: Вадим понимал, что против городских кавалеров, которые постоянно рядом с ней, шансы его невелики, его преимущество – обеспеченная жизнь, на что падки, он знал, все женщины.
               В кафе ввалилась ватага юнцов, шумная, навеселе и Кузовлев поспешил у ним: начиналась вечерняя вахта по обслуживанию увеселений.
              - Ты сиди, - сказал он Вадиму, я временами буду заглядывать, составлять тебе компанию. Но Вадим отказался, сославшись на то, что дома надо сделать кое-какую  учебную работу типа курсовой.    На самом деле никакой курсовой пока не было, просто он захотел еще раз увидеть Алину. Просто проехать медленно мимо ее дома, не выходя из машины и не дыша винными парами – повезет – она будет где-то на виду, не повезет – не выйдет из дому. Ее на этот раз не было видно. Зато из ворот дома напротив вышли трое, и один из них – минкультовский засланец. И он – Вадим мог бы в этом поклясться – долгим взглядом посмотрел на окна деда Ланцова. Конечно, вряд ли он хотел бы увидеть деда. Компания из двух стариков и их постояльца двинулась к центру села. Настроение у Вадима вконец испортилось.
                ***
               Дедушка Семен Иванович Чирков не старый еще, просто он досрочно вышел на пенсию ввиду вредности ранее выполняемых работ. Так что дедушка он для внуков, а, скажем, человек среднего возраста его так назвать не посмеет. Семен Иванович много времени пропадает на рыбалке, а зимой вырезает винтовую лестницу из толстенного целого ствола, чтоб на второй этаж. Его, правда, нету, но это мелочь - была бы лестница, а этаж - дело наживное. Пока что он вырезал восемь ступенек, потому что электропилой здесь можно сделать немного, в основном работа для рук. Еще года три - и лестница будет готова. Другое хобби Семена Ивановича - международное положение. Жаль, изложить свои мысли удается нечасто: постоянный слушатель у него только один - супруга Аграфена Степановна, которая мужа уважает, оттого и терпит такие бедствия. Но уж когда собираются старые друзья его, тут разговору на всю ночь про пакты, акты, ноты, дипломатические, натурально; бюджет, дефолт, тут рокеры и брокеры, дилеры и киллеры, тут же фламенко и Сакраменто и хор имени Пятницкого.  То есть, коснутся ли и его санкции?
   На этот раз у Семена Ивановича появилась и забота другого рода: надо было приглядеть за внуками, пока дочка повышала квалификацию в отъезде на курсах, а зять был в рабочей командировке. Бабушка еще моложе Семена Ивановича, но  с внуками ей не совладать, ввиду предосудительной мягкости характера.  Вот и сегодня -  то же самое.
   - Внучек, вставай, в школу пора, на практику! - жалостным голосом говорит она оболтусу пятикласснику Петьке.
   -Щас - отвечает он и бессовестно переворачивается на другой бок, натянув на голову одеяло.
   - Ну пусть еще минутку поспит - отступается Аграфена Степановна, не замечая, как на внука надвигается неумолимый Семен Иванович.
   -А ну-ка, вставай, разбойник! - шлепает он по одеялу.
   - Ну куда? Еще такая рань - конь не валялся.
   - Какой конь? При чем тут конь? - вскипает дед и тянет одеяло.
   Тут открывает глаза трехлетняя Лизка и быстро вскакивает в тапочки.
   -А ты куда? Тебе еще спать надо!
   - Пойду телевизол посмотлю. В миле неспокойно - и, прошлепав мимо деда, она вскарабкалась в кресло и включила мультяшек.
   - Расповадили вас...- начал было Семен Иванович.
   - Что делается! - озабоченно сказала Лизка, глядя на экран.
   Понимая, что теперь уж не поспишь, с недовольным видом встал Петька, наскоро совершил туалет, постучал ложкой по тарелке и, выпив стакан чаю, схватил рюкзак.
   - Стой! - закричал дед, увидев размазанную по тарелке кашу, но дверь уже захлопнулась. - Ну я тебе, неслух! - крикнул он вдогонку через открытое окно.
   Свободолюбивый и в целом довольный жизнью Петька задумал хоть немного скрасить сердитому деду жизнь, внести немного веселья в ее скучное течение. Он заприметил в хозяйстве пластину белого пластика, подходящий инструмент и принялся за дело, укрывшись от посторонних глаз. Скоро изделие было готово. Не хватало только хвоста - не  нашлось подходящего материала. Лучше всего подошел бы натуральный, да где его взять? Тем более, что рыба была полуметровой длины - подходящий хвост можно было найти только в магазине. И не покупать же здоровенную рыбину только из-за хвоста. Сойдет и так. Оценить свою работу он пригласил своего приятеля, который идеей загорелся и тут же предложил сделать еще один экземпляр, немного другого вида, чтобы повеселить деда уж наверняка. С этим вторым они намаялись изрядно, поскольку это изделие было еще крупнее первого, но опыт-то уже имелся. Оставалось подождать, когда старый рыболов возьмется за свои снасти. Он не заставил себя долго ждать. Его друзья, продолжавшие работать, поскольку во вредных промыслах не участвовали, взяли отпуск и сей час  должны были прибыть, чтобы вздохнуть благодатным деревенским воздухом и обсудить насущные вопросы международного положения, поскольку со времени последнего обсуждения их накопилось изрядно. Гостям среди прочего была обещана замечательная уха. Немедленно Семен Иванович приступил и к реализации проекта, расставив по берегу реки жерлицы, числом три - вполне достаточно, если повезет, конечно. На случай неудачи он поставил еще корчажку на ельцов. А Петька с приятелем, как начало темнеть, приступили к реализации своего проекта. У первой жерлицы они наполовину обрезали леску вместе с грузилом, живцом и крючком, на вторую и третью прицепили свои поделки. К обеим хотели приспособить еще лески заднего хода, чтобы утянуть дедову добычу  обратно в воду, но Петька воспротивился: надо же хоть что-то оставить рыболову. И, надкусив у поводка леску жерлицы, привязал к голове рыбы другую леску, которую вытянули на противоположный берег. Рыба же, как ей и положено, осталось где-то на дне реки.
Утром прибыли два приятеля деда - шумный Петрович и степенный Сергеич. Они засвидетельствовали почтение хозяйке, а она - им, сопроводив все выставлением разносолов. Выпив за встречу по одной, второй и третьей, друзья за разговором незаметно для себя просидели два часа и тут хозяин вдруг спохватился, что пора доставать из воды рыбу.
    -А потом Аграфена Степановна приготовит нам ушицу.
   Кстати позвонил зять, стоматолог, и сказал, что и  он на подъезде.
   Семен Иванович сел на велосипед и в веселом расположении духа поехал за уловом.
   Первая жерлица оказалась оборванной
   -А, чтоб тебя! Здоровая видно была, зараза! - он не удивился, что оборвалась леска, а не поводок, потому что на щуку Семен Иванович ставил снасть со стальным поводком. Жалко было и поводок, а более того - упущенную щуку. А может, и сома. Он поспешил ко второй жерлице. Тут во всяком случае попалось что-то: оно упиралось, тянуло леску назад. Добыча на крючке, чувствовалось, была довольно увесистой. Наконец, показалось среди осоки и нечто, которое Семен Иванович ловким рывком выбросил на берег. Тут же брови у него взметнулись вверх, а на лбу выступила испарина. На крючке сидел здоровый рыбий скелет, а во рту рыбина держала наживку - целехонького ельца. Хлопнувшись на бок, костяк замер, кося пустой глазницей. Семен Иванович перевел дыхание, не спуская глаз с добычи, попятился к велосипеду, чтобы ехать к третьей снасти но, вспомнив оборванную первую, почел за лучшее позвать на всякий случай друзей. Они были в прекрасном расположении духа, но увидев по прибытии на берег только что пойманную рыбу, перестали улыбаться и лица их вытянулись.
   - Допились - сказал Петрович, а Сергеич ничего не сказал, но протер глаза и сплюнул с отвращением в реку.
   - Идем скорей к третьей - заторопился Семен Иванович и, вскочив на велосипед, помчался дальше, поминутно оглядываясь и торопя друзей. Видя, что те уже близко, он с трепетом взялся за третью, тоже размотанную лесу. Тут было что-то особо крупное, оно с трудом поддавалось усилиям старого рыболова но, наконец, врезалось в прибрежные водоросли, подняв облако мути. Собравшись с духом, он вывалил улов на берег.
   -Ы-ы - сдавленно замычал Иваныч, бросаясь навстречу подоспевшим друзьям. - Там, там... - он дрожащей рукой показывал на берег.
   -…ть! - Петрович попятился, разглядев человеческий череп и голые ребра,  а  Сергеич схватился за сердце, а потом и за телефон:
- Скорую надо, скорую!
  - Какую скорую? Они что, ему искусственное дыхание будут делать?   Полицию!
  - Какой-то он не такой - вполголоса сказал Петрович. Связать бы его - так и рук-то нет. И живет в воде.
   -Жил - поправил Сергеич.
   -Да кто его знает - заклюнул-то он что ли, неживой? Того и гляди... Про чупакабру, поди, слыхали? У Петровых как-то три овцы прикончила кровь выпила и все дела. И никаких следов. Вылитая она.
   Набежавшая волна качнула траву, скелет пошевелился.
  - Держи, уйдет! - приглушенно закричал Петрович.
  - Не трожь, укусит - в свою очередь, закричал Сергеич.
   -Да фиг с ним, пусть убирается к чертям - расстроенно сказал Семен Иванович.
   Исчадие между тем присмирело, прислушиваясь к  голосам.
    Разговаривая, они инстинктивно удалялись от  второго скелета и приближались к первому.
   -Может, выбросим их обратно в реку?
   Но тут невдалеке требовательно засигналил полицейский УАЗик и двое служивых людей , в том числе участковый, немедленно высочили из его недр, пронзительно глядя на трех друзей почтенного возраста.
   -Где труп? За что вы его убили?
   Семен Иванович,  несколько замешкавшись, показал в сторону обглоданной рыбы.
   - Ну и что? Вы нас вызвали, чтобы дохлых рыб считать?
   - Да это еще не все. Основной скелет - там! Настоящий!
    Тут Петька потянул свою леску, рыба неуклюже развернулась и полезла в воду. Собрание замолчало. У младшего полицейского отвисла челюсть.
   -Допились! - повторил Петрович.
   - Коннитива! - вдруг раздался сравнительно скорбный голос и на тропке показался зять.
   - Еще один псих! - враждебно сказал старший полицейский. - Это кто такой?
   - Это не опасный, это мой зять - заверил Семен Иванович.
   - Поехал! - закричал неожиданно Петрович, заставив всех вздрогнуть.
  -Кто...  поехал? - грозно спросил старший полицейский.
   - Ваш уазик!
   И точно, автомобиль плавно спускался по высокой траве прямо к омуту. Оба стража бросились его догонять. 
   -Не соскучишься - сказал зять. Ну, где ваш труп? Померещилось?
  - А может, подождем? Пусть компетентные...
   - Да ладно, от него не убудет. Айда!
   Обитатель глубин лежал на том же месте, крепко вцепившись в поводок зубами.
   -Ты осторожней, мало ли что - посоветовал Семен Иванович  и протянул зятю булыжник.
  - Пожалуй, не надо - отказался зять, пощелкав ногтем по лбу хищника, отчего произошел мягкий приятный звук. Он пощупал ребра и попробовал на излом. Раздался топот казенных ботинок.
  - Всем покинуть место происшествия! - дружно завопили оба полицейских, только  что  с риском для здоровья спасшие госавтомобиль, который едва не сгубил дрянной ручник.- Ничего не трогать!
   Тут взгляд их упал на череп, сжимавший в зубах стальной поводок. Они впали в ступор, но, надо , отдать справедливость, кратковременно.
   Зять, стоявший согнувшись над прахом, вдруг принялся неистово хохотать, будто его щекотали под мышками и за пятки. Младший полицейский, он же  участковый, стоявший ближе всех, шарахнулся в сторону, хватаясь за кобуру.
  - Только не стреляй - замучишься объяснительные писать - посоветовал старший. - Дай ему по зубам, чтоб никого не покусал.
  Но повредившийся в уме зять упал на землю, чем спас свои зубы, и продолжал содрогаться лежа:
  - Ой, не могу! Это же подделка!- наконец простонал он.
  Полицейские, все еще глядя на него с опаской, склонились над скелетом.
  - Точно. Это пластмасса - сказал старший и почесал затылок. - Ваши проделки? - строго спросил он Семена Ивановича.
  - Никак нет! - сердито сказал старый рыболов, между тем как все держались за животы. - Зачем на свою удочку я буду наживлять скелет, да еще пластмассовый? Был бы хоть настоящий!
              Сергей, предпринявший в этот день поход в школьный музей в надежде почерпнуть что-нибудь полезное для себя, несколько задержался. Хотя школа была открыта и вовсю шли последние работы по подкраске и подбелке темных углов, ответственного за музей вместе с ключами от этого музея найти долго не могли; наконец, позвонили ему на домашний телефон, поскольку на мобильный он не откликался. Трубку взяла жена, забывшая, что ей настрого было велено ни под каким видом не отвечать на звонки, буде они случатся. Выловленный таким образом заведующий показал все, чем мог похвастать школьный музей и было видно, что педагогу не терпится дернуть стопочку-другую – он явно страдал с похмелья. Сергей не стал испытывать его терпение, тем более, что больших изысканий здесь делать не приходилось:  среди 1230 экспонатов ничего нужного ему не обнаружилось. Поэтому поспел он «домой» к развязке рыболовной истории и выслушал ее с большим восторгом, жаль, к фольклору она не имела отношения.
           В присутствии непосвященного слушателя разговор опять вернулся к поганой рыбалке.
  - Деда,  ты лыбу поймал? А почему не плинес? - спросила Лизка. - А Петька тоже лыбу делал, только костяную, белую, во-от такую - она развела руки.
  -Петька, костяную ? - трудно складывал в уме пазлы дед. - Петька! - заревел он. Но того уже и след простыл.
    -Так вот оно что! Ну я ему! 
   Компания, изнемогшая было совсем, снова впала в буйное веселье.
  - Да что уж - примирительно сказала Аграфена Степановна. - В тебя пошел.
  -А я при чем? -вскинулся Семен Иванович.
  - А кто в пятом англичанке в стол лягушку посадил? А кто...
  -Тсс! - приложил палец к губам Семен Иванович.- Ты ведь не слышала? - вкрадчиво спросил он Лизку.
  - Я не готова ответить на этот воплос - подумав, ответила Лизка.
            Сергей вышел за ворота покурить, поскольку Агриппина Степановна не переносила табачного дыма, даже когда он клубился во дворе, не говоря уже об интерьере. Через несколько минут в доме напротив скрипнула дверь и на крыльце появилась Алина с ворохом маленьких подушек в руках.  Заметив Сергея, кивнула и он приветственно помахал ей рукой.  Пристроив, видимо, постельные принадлежности для солнечных ванн, она вышла за ворота.  Сергей утопил в луже окурок и приблизился к ней. Они еще раз обменялись приветствиями, затем Алина полюбопытствовала:
             -Что это за кутерьма у вас в последнее время? Ничего серьезного?
             - Серьезного – вообще ни грамма – засмеялся он и посвятил ее в события последних дней, начиная с больших посиделок с хранителями фольклора.
             Она заливалась смехом, особенно, когда речь зашла об уловах деда Семена. Из переулка вырулил белый «Форд Фокус» и через минуту остановился возле них.
             - Добрый день! – поздоровался Вадим Батунин, обращаясь только к Алине.
             - Здравствуй, - ответила она, а Сергей кивнул головой. Улыбка медленно съезжала с его лица.
            - Как жизнь, Алина? Что нового в вашем околотке? Как дедушка Игнат?
            - Дедушка в порядке. А новостей особых нет. Вот у соседей – были вчера новости, обсмеяться можно. Что мы и сделали, да, Сергей? – посмотрела она на Локтева.
            - Немного еще не досмеялись – отозвался он -  внучка Лизка сказала, что Петька делал рыбу, из белых костей. Ну, тут Семен Иванович понял, что далеко ходить не надо: разыграл его собственный внук. Но Петька, как только раскрылась тайна, сбежал и, наверное, теперь не скоро появится.
             - Хорошо, когда есть время потехе – сумрачно заметил Вадим.
             - А в вашей деревне? – в тон ему поинтересовалась Алина. – Что у вас?
             - У нас пока что пустота и печаль, а на губах – привычки печать. То есть, я хотел сказать, все по-старому, и то ладно, что плохих новостей нет. Без хороших-то уже привыкли.
             - Дядя Сележа, телефон! – раздался тонкий крик  Лизки и она побежала через дорогу, протягивая ему проснувшийся телефон.
            - Извините – сказал он и отошел в сторону. Звонил  Солодков.
            - Так я завтра приеду! – почему-то кричал он, будто не сомневался, что  в глухой деревне приятель слышит его с трудом, а может, и вовсе не слышит.
            - Ясно. Встречать тебя?
            - Всенепременно! Я буду нагружен, как дромадер. Погода у вас там держится? Не зря я приеду?
            - Думаю, что успеешь позагорать – пока что вполне подходящий климат. Но ты как будешь подъезжать, позвони. А лучше еще позвони, когда погрузишься, чтобы мне быть наготове.
           - Обязательно. Ну, жди.
            - Ну, жду.
            - Ты нашла себе приятеля? – между тем посмотрел поверх головы Алины Вадим.
            - Не искала. Просто с соседями надо иметь добрососедские отношения. Сергей – человек вполне нормальный.
            - Нормальный… Ну-ну. Алина, но почему ты все уклоняешься от меня. Выходит – я ненормальный?
            - Ничего такого я не думаю. Но ты хороший и старый знакомый. Что же, с утра до вечера будем глядеть друг на друга?
            - Почему нет? Это было бы лучше всего. Вместе – и смотреть друг на друга. Почему нет?
           - Но я пока не собираюсь… -  она не договорила: подошел Локтев.
           - Ну вот, завтра прибывает наш художник, Евгений свет Николаевич. Он трясется от нетерпения порыбачить, пока стоит хорошая погода, ну и порисовать, если останется время. Он на выходные, может, и еще день-два прихватит. А я в основном уже завершил свои труды, осталось побывать у Ставрова, хотя, говорят, он не очень-то словоохотливый. Так что присоединяйтесь, когда мы разобьем лагерь. Где-нибудь недалеко на берегу. Рекордные уловы нам не нужны, хотя от них тоже не отказались бы.   
           - Как бы нам тоже скелет не поймать – как о решенном деле, отозвалась ланцовская внучка. – А что надо брать? Удочки у меня нет. У тебя есть, Вадим?
            - Были когда-то, в детстве. Но я не рыбак. Я тебя подвезу, Алина, а рыбачить не буду. Только искупаюсь и позагораю.
            -  Крючки, лески, поплавки – все это Женька привезет, целый ворох. Ну а удилища уж соорудим на месте, из подручного материала, как всегда раньше и делали – успокоил Алину Сергей.
            - Ну что же, извещайте, как соберетесь, и – до завтра – сказала она и помахала рукой, будто издали.
            Двое посмотрели ей вслед, затем друг на друга и разошлись.
            «Нормальный…  Хм, нормальный. А сны-то ненормальные снятся» - подумал Вадим, садясь в машину. Минуту сидел, не шевелясь, а потом тронул экипаж с места.               
                ***
           Егор Петрович Ставров успел поработать в колхозе бригадиром, после того, как окончил аграрный техникум. Когда колхоз разбежался и образовалось вместо него три сельхозкооператива, поработал еще во всех трех, переходя из одного в другой по мере того, как предыдущий приказывал долго жить. Наконец, не осталось ни одного, и тогда Ставров организовал фермерское хозяйство, поскольку ничего другого больше не оставалось. Но опоздал: лучшие и удобно расположенные земли были заняты уже первыми фермерами, а на бросовых кроме мороки ничего не получишь. Со временем он смирился с такой потерей: близко расположенные поля то и дело подвергались набегам вольно пасущейся скотины, и хоть их огораживали, на что шло неимоверное количество лесоматериала, это мало помогало в деле сохранения посевов. Поскольку голодная скотина запросто проламывала пересохший горбыль, а там, где он не поддавался, на помощь украдкой приходили ее хозяева, вооружившись топором. Перед топором деревянная изгородь была бессильна. Фермеры бунтовали и грозили перестрелять всю животину, которая нахаляву паслась на возделанных землях, но из прокуратуры им грозили пальцем: дескать, будете отвечать по всей строгости. За самовольный разбой или что-то в этом роде. Ставров занялся выращиванием картошки и сбором дикоросов, то есть дикорастущих лекарственных трав, которые иногда активно закупали аптеки. Старый, полуживой минский трактор, доставшийся ему вместе с плугом при разделе имущества последнего кооператива, еще вполне осиливал вспашку полутора гектаров, отведенных под картошку. На нем же делал картофелевод прополку и окучивание. А вот копать приходилось вручную, поскольку картофелекопалки не было. Но тут он призывал на помощь мужичком, пробавлявшихся случайными заработками и любивших выпить. Мороки с ними было много, и после окончания уборочной страды они еще с неделю пытались выцарапать у него 50 рублей на опохмелку, но худо-бедно, дело делали. Сам Ставров с супругой и дочкой тоже копали картошку - больше для того, чтобы контролировать наймитов. Травы он собирал как на продажу заготовителям, так и для себя. Мать его была травницей и преподала ему хорошие уроки целительства и – чего греха таить – вредительства с помощью растительности. Со временем дар этот у него до того развился, что  принес Ставрову славу колдуна, говорили даже, что он может левитировать, хотя парящим его никто не видел и даже перепрыгивая какую-нибудь лужицу, он с трудом поднимал в воздух свое грузное тело. 
             -Петрович!- бывало, кричала под окном какая-нибудь хозяйка занемогшей скотины, ты дома?
            - Ну чего кричишь? – ворчал Ставров, который сидел тут же рядом, на скамейке, но почему-то  до того незамеченный.
            - Как же, - вздрогнув, говорила посетительница и обрисовывала симптомы лихоманки, навалившейся на ее корову.
            -Ветеринар был? – справлялся лекарь и если ответ был утвердительный, отмахивался: - Теперь уж ничем не поможешь!  Если же ветеринар к лечению не привлекался, он за умеренную плату делал заговор, вручал просительнице настой каких-то трав и консультировал, как его использовать. И помогало. Но не всегда, не всегда. В таком случае следовало обращение к ветеринару, если у него еще не были.
            -К Ставрову ходили? – вопрошал ветеринар и, если ходили, лишь разводил руками:
            -Ничем помочь не могу!
            А если к колдуну не ходили, то брался за лечение. И вылечивал, но все-таки тоже не всегда. Чтобы избежать потери домашней животины, хозяева ее иногда шли на обман, уверяя Ставрова, что у ветеринара не были, хотя были, или вводили в заблуждение ветеринара, говоря, что не были у самодеятельного лекаря. Но если лечение не задалось у одного, то почти всегда не удавалось затем и у другого. Популярность Егора Петровича была обусловлена еще и тем, что он пользовал не только скотину, а даже - и преимущественно - людей. Заговорить головную боль при ненормальном давлении – это было для него обычное дело, да и мало ли по какому еще поводу обращались к нему болящие.
          Сбор трав и прочей растительности требовал немало времени, имел свои сроки  по месяцам, неделям и даже времени суток. Неудивительно поэтому, что сельчане, промышляя в лесу на предмет черемши, ягод или грибов, неожиданно вдруг наталкивались на Егора Петровича, который, чисто леший, беззвучно возникал и так же неуловимо для глаза исчезал среди растительности.
               -Егор Петрович, ты? – вопрошал искатель лесных даров. Но даже признаков того, что здесь еще кто-то только что бродил, не было. Что  добавляло  таинственности личности Егора Петровича Ставрова.
              Стены его дома и летней кухни были увешаны пучками и вениками  пижмы, тысячелистника, папоротника, кровохлебки,  подорожника и множества других трав. В туесах хранились вороха богородской травы, корни лопуха, ломти чаги и березовые почки. Кое-какие менее ценные виды лечебного сырья, вроде полыни, не боящиеся мышей, сушились на вешалах в амбаре, под тесовой крышей, где им не грозило пересыхание. В ходу у Егора Петровича были также мед, прополис и маточное молочко. Использовал он и пчел для ужалений при такой необходимости. Кажется, лишь одно средство не заготовлял осиновский знахарь – змеиный яд. Он вел записи,  какие сборы и в каких пропорциях надо смешивать и как их готовить непосредственно к применению: памяти держать это все в уме не хватало, уж слишком велико было количество этой информации, которое еще прирастало по мере того, как Ставров пользовал население и скотину. Относительный покой наступал в сентябре, когда уже почти ничего собирать не надо было, а собранное было рассортировано, развешено и разложено по своим местам. В конце сентября у него собирались по случаю дня рождения брат с женой, двое сыновей, дочь с мужем и внуком, и родственники его жены. Гулял он три дня и выпивал за это время неимоверное количество спиртного. Водка выставлялась  только в первый день, в остальные дни Егор Петрович употреблял исключительно напиток собственного производства, разбавляя исходный продукт до крепости сорок градусов, как рекомендовал Д.И. Менделеев.  Для этой цели имелся спиртомер. Но, конечно, свои целебные настойки он приготовлял на неразбавленном перваче. 
              В этот день он был свободен от сбора листьев, стеблей и кореньев нужных растений и выправлял в своем столярном сарайчике алюминиевый таз-воронку для производства ягодного спирта. Еще во время учебы в аграрном техникуме на постижении азов микробиологии он научился гнать спирт и делать пиво. Виноделие, правда, там не проходили, поскольку виноград в Сибири не водился, но таким пустяковым продуктом, как вино, тут никто и не увлекался. Но вместо винограда можно было использовать ягоды, где тоже содержится сахар, а главное – натуральный ягодный сок. Егор Петрович решил взять все рациональное из процессов изготовления спирта и вина. Если из винограда получался при изготовлении конька коньячный спирт, из ягод должен был получиться ягодный.  Однако таковой никак не получался: перегнанный из ягодного вина продукт был прозрачным и бесцветным и аромат ягод почти не улавливался – никаких признаков золотистого и пахнущего летом напитка, кроме крепости.  Совсем другое дело, например, при изготовлении спиртного напитка из свеклы. Он, правда, тоже не имеет цвета, но уж  запаха – сколько угодно. И даже не запаха, а вони, от которой можно одуреть, даже еще и не попробовав готового напитка.
             - Проклятые французы! – ругался Егор Петрович, вспоминая недобрым словом также и авторов шампанского. Доставалось тут ни в чем, может, и не виноватому монаху Дому Периньону и прочим. Уж не иначе при выделке вина и особенно коньяка они мошенничали, как и производители рома – коричневого жгучего напитка, изготовленного из сахарного тростника, который просто никак не способен сам по себе дать такой цвет. Может, они в процессе производства поджаривали этот тростник – подгоревший сахар, конечно, мог иметь оттенки от светло-желтого до коричнево-черного. Но экспериментировать в этом направлении он не стал, ограничившись изготовлением вина и затем – перегонкой его в спирт. Поскольку все ягоды содержат сахара меньше, чем виноград, сахар  приходится в процессе брожения добавлять, чтобы вино не закисло. Но не очень много, и тут налицо его экономия по сравнению с обычным производством самогона. Когда вино набирает процентов 5-6 спирта – а на большее оно не способно – Егор Петрович настраивает перегонный аппарат и приступает к изготовлению уже настоящего, крепкого продукта. Последний в хозяйстве очень нужен: во-первых, на нем Егор Петрович изготавливает настойки трав и кореньев, во-вторых, рассчитывается им с копателями картошки и, наконец, после разнообразных трудов может пропустить стопочку-другую и сам. Иногда, тоже с устатку или после бани, компанию ему составляет его половина Наталья Михайловна, в обычные дни принимающая в целях профилактики склероза по маленькой рюмочке целительного напитка – но без всяких трав.  Круг потребителей готовой продукции и отходов производства этим не ограничивается: в летнее время, заметил Егор Петрович, когда в изобилии разных насекомых, на выброшенные после перегонки ягоды набрасываются осы и особенно – цветные бабочки, причем такие крупные, которых нигде больше он не встречал. Настоящие патриархи, хотя они никакие не тропические – обычные свои, но такие большие и яркие, что не уступят и мадагаскарским. А вот белянки – капустницы и боярышницы – почему-то угощение игнорировали. Не аристократы. Кроме этих, на винные ягоды набрасывались также синицы – но это уже осенью, когда свежих лесных и полевых ягод уже нет.  Однажды в день такого пиршества ударил  мороз и птахи замерзли, потому что были без чувств. Он знал, подлец, что синицы могут перекинуться, потому что даже от подмороженных, а потом оттаявших и закисших ягод на  кусту они могут захмелеть и замерзнут, а тут настоящее вино. Но никаких угрызений не испытывал – он вообще недолюбливал птиц после того, как собственный петух чуть не выклюнул ему глаз. Курицы – вообще наглые существа, петухи же – особенно. Потомки динозавров унаследовали от своих прародителей главным образом их скверный характер, да еще трехпалую ногу. Петух Ставровых имел обыкновение кидаться прямо в лицо и целил в глаза. После одной из таких атак Егор Петрович остался с клеваной раной прямо под глазом. Он, не медля ни минуты, сбегал в сарай за топором и зарубил петуха, предоставив супруге ощипывать поверженного врага. Против синиц он, по большому счету, ничего не имел.
               - Надрались! – только и сказал он, увидев замерзших пташек. Конечно, синицы и не такой мороз переносят, как и воробьи; здоровенный слон давно бы окочурился, а эти мелкие летуны всю зиму живут на морозе и без кормежки, пробавляясь случайными находками съестного – и хоть бы что. Слонам в мороз в зоопарке дают кагор – для сугрева, а воробьям никто ничего не дает. И правильно – вишь, одной хмельной ягодки им хватает, чтобы нагрузиться до потери чувств. Он тогда кстати, вспомнил, что любителей лишний раз приложиться к хмельному среди братьев меньших вряд ли меньше, чем и среди больших. Где-то в джунглях, когда созревают плоды пьяного дерева, к ним устремляются все их обитатели и пируют, не зная меры. Однако же –вот где культура пития! – никто не отталкивал в строну ближнего, не ворчал и уж тем более не дрался. По телевизору Егор Петрович видел, как наутро шимпанзе сидел, держась за голову, страдая от похмелья и остальные гуляки чувствовали  себя неважно. Но ни за что не откажутся гульнуть так еще раз, и не один раз. А его супруга как-то купила индюка и к нему – десяток индюшачьих яиц, чтобы развести эту деликатесную птицу по совету знакомых умелиц. Согласно их инструкциям, дала индюку кусок хлеба, промоченный водкой и посадила на яйца. Индюк мигом слопал спиртосодержащий хлеб и что-то замкнуло у него в голове: он безропотно уселся на яйца и просидел на них до самого выхода индюшат. Так что не грех другой раз выпить и ему, Егору Петровичу, потому что жизнь все-таки нелегка. Народ стал скуповат, за визит к нему платят немного, оно и понятно: работы-то нет, соответственно, нет и заработка. Те, у кого денег хватает, ездят по звездам – всяким знаменитым экстрасенсам, шаманам, прорицателям. В своем - то отчестве пророка нет. Словно в ответ на его мысли с грядок донесся голос супруги:
             -Кажется, к тебе кто-то.
             Скрипнула калитка. Ставров отложил в сторону чан-охладитель и накрыл его старым плащом, висевшим тут же для просушки.
                ***
             Евгений приехал утренним автобусом и был встречен собирателем фольклора на остановке. Груз был порядочный - мольберт, двуспальная палатка, рюкзак с одеялами, чайником и кастрюлей и всякой другой мелочью, которая гремела при каждом шевелении рюкзака и все это никак не могло бы быть взято в разведку. Но на бряканье кружек и ложек друзья не обращали внимания, продвигаясь по главной улице села к околице, за которой было множество тропинок к реке. По пути Сергей зашел на минуту к хозяевам своего постоялого двора и сообщил, что приехал его друг, о котором он говорил, и по крайней мере две ночи он, Сергей, будет ночевать с прибывшим художником на берегу реки. Петька запросился было тоже, но его не пустили и Сергей присоединился к бабке с дедом, приведя тот резон, что палатка только двухместная. Зато он приглашал Петьку на дневную рыбалку, после обеда, как только они устроят свой лагерь. После этого он не без колебаний постучал в дверь деда Ланцова – номера телефона дедовой внучки у него не было: просить номер он не решился, это выглядело бы как-то дешево. Его встретила Алина: «дедушка смотрит евроновости». Но  на этот раз Игнат Петрович Сергею и не требовался: он пригласил ее на обещанную рыбалку и Алина пообещала присоединиться к ним вместе с Вадимом. Говорили они почти шепотом, чтобы не потревожить деда, но он услышал:
               - Алина, кто там?
               - Это Сергей, Локтев. Он устраивается на берегу с другом и зовет на рыбалку. Мы договаривались побыть на речке, еще Вадим. Но это после обеда.
               -А, ну-ну. Только не допоздна – вечером на реке сыро.
               Таким образом договоренность была достигнута и Локтев вышел на улицу.
             На все про все ушло не больше десяти минут, так что ожидавший друга Евгений едва успел выкурить сигарету. По дороге Сергей купил еще бутылку водки, поскольку Евгений, уловив его намерение и вспомнив про коньяк, предупредил, что крашеный спирт он не уважает. Однако же Локтев купил все же и бутылку коньяка – вдруг сложится так, что отметить эту встречу согласится и Алина; не предлагать же ей водку?
             Несмотря на то, что вблизи села прибрежные кусты были изломаны и затоптаны рыболовами и безнадзорно пасущейся скотиной, подходящее местечко было все-таки найдено. Выбрали возвышенность среди лужиц болота, которое тянулось вдоль берега, пересыхая только в очень жаркое лето. Установить палатку было делом недолгим. Гораздо больше времени понадобилось, чтобы устроить рыболовные снасти. Удилища для дальних забросов найти удалось только за полкилометра от стоянки, для закидушек же вполне подходили и небольшие прутья. Наконец, с этим делом было покончено: две большие удочки, шесть закидушек и один длинный перемет, почти на всю ширину реки – все это было закинуто на небольшом участке берега – лишь бы снасти не прозябали без дела. С сознанием исполненного долга друзья приступили к приготовлению обеда. Оглушенный привольем художник то и дело вскидывался и порывался развернуть мольберт, потом откладывал это мероприятие и кидался к удочкам, высматривая, не дергаются ли кончики удилищ у закидушек и не пляшут ли поплавки удочек, наконец, он спохватывался, что пора подбросить в костер топлива и бежал собирать сухие ветки.
              - Серега! – вдруг неожиданно вскрикивал он, так что приятель вздрагивал, - как ты думаешь, ловить здесь можно? Я хотел сказать, есть ли тут рыба?
             - Так что за дела… В Москве ловят, в Петербурге ловят, в Красноярске, в Улан-Удэ - а вроде там везде народу больше, чем рыбы. Здесь-то ей вообще раздолье.
             На минуту приятель Локтева успокаивался, но потом продолжал допытываться6
             -А окуни здесь есть?
              - Есть, есть – следовало заверение.
              -Люблю окуней!  А щуки?
             - Говорят, и щуки есть, но точно не знаю.
             Подбросив в костер хворосту, свежий горожанин опять бежал к снастям и одну за другой проверял их а затем забрасывал снова, чем, без сомнения, вызывал обеспокоенность в рыбьих  кругах. Понимая это, он, однако же, ничего не мог с собой поделать – от возбуждения у него даже тряслись руки. Сергей между тем методично установил таганок, налил в емкость воды, открыл и бросил в нее банку тушенки. Это тоже было замечательно: не так часто приходится варить суп на костре. Он почистил, накрошил и положил в варево одну небольшую картофелину, поскольку запас клубнеплода был невелик,  и щедро добавил макарон. Это очень быстрый суп –продолжительность его кипячения определяется тем временем, которое нужно, чтобы сварилась картошка - не больше двадцати минут.
             - Посолить не забудь – болел за судьбу блюда Евгений, на секунду отрываясь от своих беспрестанных забот.
             - Ага, учи. Я уже двое суток как живу самостоятельно и сам варю себе. Думаешь, ты один специалист по глазуньям?
             Рядом с котелком начинал уже шуметь чайник, взбадриваемый хорошими порциями хвороста, подбрасываемыми в костер. Время обеда подошло и приятели вдруг ощутили голод – суета в ускоренном темпе и на свежем воздухе возле воды раздразнила аппетит так, что они решили не дожидаться, когда же суп остынет и принялись есть его, обжигаясь и что силы дуя не ложки. Хорошо еще, что в трапезе не было места водки – выпивать в ожидании гостей они не сочли возможным. Чай, впрочем, случился отличным напитком, хотя тоже был горяч до нестерпимости.
             - И чего я сразу не поехал с тобой? – благодушно корил себя Евгений, полулежа на вытоптанной траве наподобие римского патриция и прихлебывая чай, напитанный, как и первое блюдо, дымом костра. Скоро прибыл и Петька, отобедавший дома, после чего его отпустили на волю. Он был оснащен современной удочкой с телескопическим удилищем, что было подарком деда к десятилетнему юбилею внука, хотя сам Семен Иванович признавал только природное, березовое удилище, которым и пользовался, пока вершинка его вконец не пересыхала. Петька принес с собой хороший запас червяков, очень кстати, потому что заготовленных Сергеем было мало – он просто не знал мест, где надо копать.
            - Клюет, дядя Сережа? – деловито осведомился  Петька, переводя дыхание и изготавливаясь для первого заброса.
            - Да порка что нет – развел руками Сергей. – Чай будешь?
            - Что ты, дядя Сережа, я из дому-то еле вырвался, заставили есть и выпить две кружки чаю – говорят, из реки пить нельзя.
            - Это точно. Надо кипятить.      
            Послеобеденное солнце не торопясь подвигалось к западу,  близился вечер, а с ним, возможно, и вечерний клев, на что и была сейчас вся надежда, потому что до сих пор не было еще ни одной поклевки. Правда, не проверяли пока перемет, но этот инструмент лишний раз сворачивать и разворачивать было слишком хлопотно. Тем более, что рыба затаилась. Сергея больше занимало, появится ли Алина? Дабы не ударить перед ней лицом в грязь, он вымыл посуду, сгреб все угли и старые головешки, оставшиеся от прежних чьих-то костров в кучу и они медленно тлели, почти не давая дыма. Наконец послышался шум мотора и из-за кустов показался белый автомобиль Вадима, осторожно пробиравшийся по болотным кочкам. Евгений, который теперь неотлучно дежурил возле рыболовного арсенала, вынужден был оторваться от этого пустого занятия, которое, однако же, ему не надоело. Вытирая о рубашку мокрые руки, он пошел навстречу гостям. Легкое любопытство сменилось оторопью, когда из машины вышла праправнучка каторжника Ивана Ланцова.
            - Вот это да! Ведь это же… - Сразу узнал он ту, что изобразил на портрете.
            - Да, именно – подтвердил с некоторой долей гордости Сергей.
            - Ну, вы даете! – только и нашелся, что сказать, мастер мастихина и кисти.
            Локтев познакомил всю компанию друг с другом.
            - Портрет и в самом деле, почти что мой – признала Алина. – Если кто не знает, будет уверен, что рисовали именно меня. И сделано хорошо.
            Евгений расцвел при этих словах и поклонился. От чая новоприбывшие отказались и все внимание теперь переключилось на рыбалку. Рыба в реке все-таки была, о чем свидетельствовали тут и там раздававшиеся всплески, но нипочем не хотела брать наживку.
           -Попробуем-ка тогда на кузнечика – предложил Сергей и отправился ловить представителей нестадной саранчи, что  на болоте сделать было нелегко. Петька последовал его примеру. Первый кузнечик был предложен Алине, поскольку новичкам обычно везет, а ее удача может потянуть за собой и общую удачу. Первый же заброс ознаменовался уверенной поклевкой. Тяни! – закричали хором все опытные рыболовы-спортсмены и вздрогнувшая от неожиданности рыбачка рванула снасть. Взвившаяся высоко над берегом серебристая рыбешка, играя на солнце, несколько раз перевернулась в воздухе и шлепнулась в болото.
           - Ах ты! – сокрушенно крякнул Евгений и вместе с Вадимом побежал искать потерю. Но поиски не дали результата: рыба затаилась где-то в  мутной воде с мелкой травой. Тем не менее успех был налицо. Тут же был насажен на крючок другой кузнечик и очередной елец под дружные возгласы «Тяни!»  повторил путь первого. Когда после настоятельных рекомендаций «не дергать так сильно» рыбачка отправила в полет очередную рыбу, был найден способ, как не упустить добычу. Вадим и Евгений встали позади Алины на расстоянии ее рыболовецкого броска и ловили рыбешку в раскрытые ладони, как ловят мяч при игре в лапту. Сергей поставлял кузнечиков. И дело пошло на лад: не сходя с места, Алина одного за другим выдергивала из воды ельцов, которых успешно долавливали Евгений  с Вадимом, если те не падали обратно в реку,  и улов быстро пополнялся. При этом все остальные удочки по-прежнему не подавали признаков жизни и даже у Петьки, который пристроился совсем уж рядом и тоже метал в реку кузнечиков, совершенно не клевало.
           - Мистика! – заметил Вадим.
           -Фарт! – поправил Евгений.
           Между ними шло соревнование – кто меньше упустит рыбы, потому что не всегда удавалось вовремя поспеть к месту, куда летели трепыхавшиеся слитки серебра.
           - Сергей, кузнечика! – кричала в азарте рыбачка.
           - Несу! – отвечал Локтев, бросаясь на свою добычу, которой становилось катастрофически мало – кузнечики уносили ноги подальше от алчного охотника. Вкладывая очередного саранчука в ладонь Алины, Локтев неожиданно для себя пожал ей руку. И не понял, обратила ли она на это внимание в пылу схватки с ельцами. Но, кажется, внимание на его рукопожатие обратил Вадим.  Настроение его, однако, не слишком испортилось: его согревала какая-то приятная тайная мысль.
           Клев прекратился так же неожиданно и бесповоротно, как и начался. Счастливая Алена еще некоторое время пыталась вернуть его, но напрасно.
          -Ох, ну наконец-то – с облегчением отложила она удочку. Я руки уже отмахала!         
           Ее место занял Сергей, но никакого успеха не добился. Вадим и Евгений сушили сапоги: хоть болото было и мелкое но, прыгая по нему, они набрали-таки воды, что Вадиму вообще-то было нельзя. Но все были довольны путиной, кроме Петьки, уязвленное самолюбие которого не давало ему сложить оружие. И он поймал-таки двух порядочных ельцов, отбившихся, как видно, от стаи. Чуть позже начался хоть и неважный, клев на закидушки: попадались небольшие окуньки и ерши. Увесистый окунь заклюнул на перемет и был сфотографирован вместе со всем уловом и всей рыболовецкой бригадой. Фотографировал Петька, но и сам он был запечатлен в компании взрослых рыболовов. Из пойманной рыбы решено было сварить уху. Вадим вдруг потерял к рыбалке интерес, раздумал купаться и предложил Алине возвращаться домой: предосенний день короток и к вечеру с болот поднимаются полчища комаров и всякой мошкары. Но героиня дня не захотела так сразу покинуть лагерь поклонников ее рыбачьего таланта и попросила Батунина ехать без нее, тем более, что провожатые имелись, включая и соседа Петьку. Досадуя на себя, что вылез со своим предложением не вовремя, Вадим пожал плечами и сел в машину. На бивуаке вновь разгорелся костер. Гостью хозяева усадили на валежину отдыхать, что она вполне заслужила, а сами споро принялись за приготовление ухи. Художник ногтем счищал с рыбы чешую, а фольклорист чистил потроха. Над костром быстро закипел котелок с пшенной крупой, рыбу опустили в кипевшую воду одновременно с картошкой. Не случилось в запасе провианта лука и лаврового листа, но все решили, что эти тяготы легко перенесут и затем на деле доказали свою стойкость. Мисок было всего две, как и ложек: одним комплектом вооружили Алину, другим – Петьку, а хозяева лагеря ели из одного котелка чайной ложкой и ложкой складного ножа. Впрочем, это нисколько не испортило прибрежного ужина, тем более, что все налегали на рыбу – речная была в десять раз вкусней обыкновенно употребляемой морской. А может, это действовал свежий и к вечеру, пожалуй, даже слишком свежий воздух. Из богатого улова не осталось ни одной рыбешки. От коньяка Алина отказалась: «А то дедушка больше не отпустит». Ее и Петьку, о котором начали уже беспокоиться, проводили до самого дома. Приятель Сергея, закурив, не спеша двинулся обратно, мурлыча под нос легкомысленную «Не плачь,  девчонка, пройдут дожди…», которая у Локтева почему-то  ассоциировалась со старорежимной строевой «Эх, бац в барабаны, собирались бабы в баню!». Впрочем, как признавался сам Евгений, слуха у него не было и пел он обычно что попало, было бы хорошее настроение.  Он  вспомнил кстати и рассказал про свой успех, подобный сегодняшнему алининому, который был у него лет десять назад. Причем же не где-то на диком плесе, а рядом с деревней. Тогда на его удочку тоже набросилась стая ельцов, и поймал он их около полусотни. Но удил не на кузнечика, а на белых бабочек, которые толпой сидели по краям луж. Их было полно. Он отрывал бабочкам до половины крылья и кидал прямо в гущу стаи, которую было видно в прозрачной тогда воде. Он бы поймал и сотню, но тут вблизи за кустами грохнул выстрел, вода в реке покрылась рябью – это ельцы сорвались с места и исчезли, как по волшебству.  Оказалось, что один из мужиков, оглядывая поутру окрестности, заметил на реке полдюжины диких уток. Он немедленно взял ружье и, подкравшись незамеченным, уложил одним выстрелом сразу двух. Но утки оказались домашними и принадлежали хорошим знакомым из их же села. За уток пришлось рассчитаться, а дружба между двумя домами дала трещину.
            Путь к дому оказался до обидного коротким. Сергей с Алиной простояли пять минут и вынуждены были разойтись, поскольку без  умолку тявкала собака во дворе по соседству, не желавшая признавать  молодого человека. Сама она была в возрасте и праздношатающаяся молодежь раздражала ее, вынуждая лаять.
            - Вадим говорил, ты агитируешь, бьешься за Лапшина. Мне за него проголосовать?
            - Не обязательно. Знаешь, у меня навязчивая идея – организовать в Клинске духовой оркестр. В Никольске я собрал такой, но ведь уехал. Он сейчас умер. Но я хочу сделать такой настоящий оркестр.  Порядочные люди основывают нефтяные компании, первосортные рестораны, а я, потеха – хочу духовой оркестр. Смешно?
            - Нет. Была бы мечта, я думаю. Чтобы потом было на что оглянуться. На ресторан? Тоже хорошо, если там не восстанавливают вчерашние  котлеты.
            - Ну вот так обстоят дела с дальней голубой перспективой. Я оторвался от земли, извини. Неизвестно, что из этого выйдет. Я пока на этом и не зацикливаюсь. А знаешь, на чем?
             - В среду я уезжаю – сказала Алина – обещала родителям. Побуду немного у них, потом – на учебу.
             - На учебу когда?
             - Через неделю поеду, чуть пораньше, чтобы там появиться. Устроиться, осмотреться.
             - У меня тоже командировка заканчивается. Если ты в среду уезжаешь, то и я в среду сделаю оревуар  Осиновке. Хорошее место, между прочим, народ подходящий – старики по крайней мере. С молодыми я дел как-то не имел. Завтра еще зайду к Ставрову, потом к Степановой, если она выздоровела, и дела мои можно считать законченными. Мой друг собирался завтра и дальше заняться пейзажем. Мы, наверное, вместе поедем, потому что багаж наш велик есть – он засмеялся. - Ты в среду рано едешь?
             - Должны заехать родители, проведать заодно деда. Наверное, приедут с утра, до работы. Потому что вечером неизвестно, когда отец освободится.
             - Я загляну тогда во вторник - можно?
             - Загляни. 
             Он нагнал приятеля уже за околицей.
             - Ну как? – поинтересовался тот.
             - Алина в среду уезжает. Сперва в Никольск, к родителям, потом в наш стольный град.
             - Стало быть, и мы тогда подорвемся, не так ли?
             - Надо будет. Мои дела заканчиваются. Ездить по другим деревням уже не стоит – на все мне понадобится месяца два. Конечно, такую командировку никто не разрешит.
             - И ладно. Мне трех дней вполне достаточно – лишь бы погода не испортилась.
             - Тогда, ничего не поделаешь, двинемся раньше.
             Ночь была еще впереди и они, взбодрив угасший было костер, открыли бутылку водки.
Незаменимое средство, чтобы скоротать в дружеской беседе время. И даже как будто полезное для здоровья.  Если не скрашивать  подобным образом каждую ночь - тогда прелесть таких посиделок выветривается и остается лишь неистребимый  ритуал.
                ***
             Сергей возвращался от бабушки Степановой уже в потемках. Пока заходил в магазины и покупал свиную тушенку, макароны, фонарь и еще кое-какую мелочь для лагеря, сумерки уже полностью объяли Осиновку. Проходя мимо дома Семена Ивановича и Агриппины Петровны, он услышал сдавленное блеяние овец, прошел было мимо, но вернулся: блеяние перешло в панический визг и тут же смолкло. Открыв калитку, он вошел во двор. Все три овцы Шатровых лежали без признаков жизни и над двумя из них нависли черные, выделяющиеся даже во мраке тени.  Свободная от них овца начала приподниматься, но одна из теней на мгновение прильнула к ней, и овца тут же повалилась на землю. Сергей вспомнил про фонарь и, включив его, направил на странное скопище. Тотчас тени метнулись в сторону, дуновение ветра сопроводило их исчезновение. Пока Локтев осматривался и осторожно приближался к лежавшим животным, упавшая было овца снова начала подниматься, сначала на задние ноги, а потом на передние. Но встать до конца не смогла: ноги подогнулись и она повалилась на бок. Но бока ее судорожно поднимались и опускались: она дышала. Переложив фонарь в левую руку, он приблизился к другой овце и наклонился над ней, пытаясь понять, что произошло. Из небольшой круглой ранки на шее медленно сочилась кровь, почти тут же перестала. У третьей была точно такая же рана и крови не было заметно, она лежала,  запрокинув голову и вытянув ноги. Под задними немного была разрыта земля, в зубах торча клок ее собственной шерсти. Стояла тишина и лишь неугомонная собака ланцовских соседей заходилась в тявканье и лай приближался – как видно, она выбежала из своей ограды. Вдруг лай ее сменился отчаянным коротким взвизгом;  в два прыжка выскочив за ворота, Локтев увидел, как черная тень, припавшая  на миг к шее собачонки острым рылом, различимом в свете фонаря, подхватила ее и скрылась за крышами домов. Дворняга не издавала ни звука.
               - Чупакабра! – осенило Сергея. Но она летает! Вот почему никогда не находили на земле следов хищника, нападавшего на скот. Вдруг одна из летучих теней накрыла собой раненую овцу, которая все пыталась встать, и исчезла вместе с ней. Его обдало ветром, Сергей инстинктивно пригнулся и тотчас шею царапнуло, а над головой мелькнуло темное покрывало, на секунду закрыв звезды. По телу неожиданно разлилась слабость, фонарь вдруг погас и выпал из разжавшихся пальцев. Он упал на колени; хотелось тут же лечь и спать, спать, спать. Глаза почти ничего не видели, но он оставался в сознании. Достал  нож и начал без разбору отчаянно размахивать им над головой и сейчас же клинок во что-то вонзился, раздался сдавленный писк а на запястье пролилась теплая жидкость. «Кровь – понял он. Значит, эти твари все-таки живые, не призраки». Слабость быстро прошла и он, пошарив вокруг, нащупал и вновь зажег фонарь. Никого, кроме двух овец, по-прежнему лежавших неподалеку, на земле не было: видимо, он только ранил нападавшего кровопийцу. Но в вышине явственно слышался шум крыльев и волны ветра то и дело накатывались на Сергея. Прошло, должно быть, лишь несколько минут, лишь несколько минут, но Сергей весь взмок, как будто пробежал первую стайерскую дистанцию, дрожали руки. Скрипнула дверь и на крыльце показался дед Семен.
                - Семен Иваныч, - отчаянно закричал его постоялец – берегись!  Чупакабры! – И он ринулся на помощь старику, но опоздал: крылатая тень ударила навстречу деду Семену и он, держась за шею, повалился лицом вниз на ступеньки крыльца. Нож на этот раз безуспешно полосовал воздух но, улучив момент, Сергей рывком подхватил лежащего и бросил его в сени, с грохотом закрыв дверь.  Встревоженная и, как понимал Сергей, перепуганная Агриппина Петровна выглянула в сени: Петрович, что с тобой?
                -Здесь чупакабры! – во всю силу голосовых связок рявкнул  Локтев. Не выходите из дому!
                Тут же вдребезги разлетелось оконное стекло  и из  дому донесся отчаянный короткий крик. «Хорошо, хоть ребятишки уехали» - успел подумать он, как почувствовал приближение очередного врага. Закрыв рукой с фонарем горло, он другой сделал выпад ножом вперед, но промахнулся. Однако, так или иначе, атака была отбита. Вспомнив, что возле стайки стояли вилы, он быстро нашел их и, держа железным четырехзубцем вверх, бросился через дорогу к дому Ланцова. Нож пришлось взять в зубы, они едва охватывали рукоятку, но зато оружие было наготове. Встревоженные шумом и криками Сергея обитатели дома уже не спали. Старый охотник выбежал с двустволкой в руках, Позади него, накинув в спешке на плечи зимний полушубок, испуганно всматривалась в темноту его внучка.
              И вновь раздался крик Локтева, который в ужасе махал вилами:
             - Назад, Алина, дедушка, в дом! Давайте в дом! Здесь  чупакабры! Пинком  растворив калитку, он ткнул вилами в темноту перед лицом старика. Пусто!
             -Они летают, и усыпляют,  стоит только им укусить. Они уносят потом  укушенных  куда-то к себе, высасывают кровь!  Закрывайте шею! – севшим голосом хрипел Локтев, взбегая на крыльцо. Заметив неясную тень, дед Игнат поднял было ружье, но та уже пропала. Он нерешительно и сурово посмотрел на Сергея:
            -Это что? Ты серьезно7
            Сергей заметил под ногами тряпку, которой, видно, Алина вытирала крыльцо  и в один миг обернул мокрой тканью свою шею, заткнув под удавку оба ее конца.
           - Закрывайте шею, бегите в дом! – еще раз бросил он свой призыв, оттесняя Ланцова обратно в сени. Но тут же раздался звон разбитых окон с обеих сторон дома и Сергей понял, что все-таки опоздал6 вскрикнула Алина два крылатых призрака вылетели через ближайшее, неся ее за полушубок. Они сразу взмыли вверх, Локтев уже не мог дотянуться даже и вилами, старик Ланцов целился в похитителей соей единственной внучки, но не стрелял, боясь попасть в Алину – ружье было заряжено картечью. Через две-три секунды цель была уже почти не видна: лишь светлый полушубок неясно виднелся в кромешной темноте. Сергей выбежал на дорогу и бросился следом. Бежать пришлось в сторону, противоположную рыбацкому лагерю. «Эх, жалко, не захвачу Жэку» - успел подумать он, прежде чем шорох крыльев над головой в очередной раз заставил его пригнуться и ткнуть вилами на звук, но скорости бега он не убавлял, освещая дорогу фонарем и не обращая внимания на лужи.
           -Игнат Петрович, все, кто слышит, звоните в Никольск, в администрацию, в полицию! -надсаживая легкие,  кричал бегущий по ночной улице человек, не надеясь, что кто-нибудь услышит его - над селом свистели, казалось, сотни крыльев. Едва ли кому удалось спастись. Тяжелая ноша не давала лететь чупакабрам  слишком быстро и один раз они даже опустились на пригорок, но передышка была минутная. Все же она дала возможность преследователю не потерять их из виду. Погоня, последних, по всему было видно, мало беспокоила и они не отвлекались на бегущего за ними без устали двуногого с каким-то  оружием в руке, которое на расстоянии было неопасным. Они полетели над рекой,  удаляясь к противоположному берегу и Локтев понял, что  путь этот лежит к пещерам, начинавшимся от реки и уходившим вглубь невысоких холмов, подступавших здесь к самой воде. Он в этих пещерах не был ни разу, и желающих туда забираться было не так уж много6 дно их было в воде и вкупе с холодом и сумраком внутри они отбивали всякое желание там побывать. Пещер было две, одна возле другой и Локтев стал опасаться, что не успеет перейти реку и заметить, в какую из них залетят  вампиры. С разбегу прыгнул в воду так далеко, как только мог и, помогая себе вилами, как веслом, буровил нагревшуюся за день воду.  Он напрягал все силы, но чувствовал, что опоздает. Неожиданно добыча похитителей рухнула вниз: одна из чупакабр резко взмыла вверх, держа в когтях оторвавшийся воротник полушубка, вторая от неожиданности выпустила Алину и она упала в воду у самого берега. Тотчас обе летучие крысы бросились за ней и хватались за полушубок, стараясь не замочить крыльев, что было непросто, к тому же они мешали друг другу. Наконец, им удалось крепко вцепиться в дубленую баранью шкуру и они тяжело поднялись над берегом: намокшая одежда Алины прибавила ей весу и теперь чупакабры едва несли свою ношу. Сергей, наконец, выбрался из воды и в несколько прыжков, у самого входа в пещеру настиг их. Он изо всех сил рванул свободной рукой полушубок и Алина упала в воду уже в самой пещере. Сергей достал и включил фонарь; навстречу ему из глубины черной дыры метнулась громадная, как ему показалось, тень и он с размаху, как дротик, швырнул ей навстречу вилы.  Раздалось громкое шипение и тень ударилась о стенку грота, закрыв собою почти весь проем узкого входа. В короткий миг он успел заметить в свете фонаря конуссообразные черные фигуры, висящие вниз головой под сводом громадной полости. И у них были лица, с длинными губами в виде клюва. Перевернутые лица трудно было разглядеть, но Сергею показалось, что он узнал Колоедова, …. И одного из олигархов областного масштаба, фамилию которого не помнил. Дальше виднелись еще более крупные и более мелкие фигуры. В одно мгновение они закрылись от света крыльями и лиц не стало видно. Фонарь угасал, бросая слабые блики на озеро воды, покрывающее дно пещеры. Несколько кошмарных созданий ринулось к нему; размахнувшись, Локтев бросил в них ненужный уже фонарь и подхватил Алину. У лаза возникла сутолока:  пораженный вилами нападавший силился взлететь, но только мешал тем, кто бросился за Сергеем, который увлекал  Алину к реке. Она начала приходить в себя, открыла глаза и приподняла голову.
              -Что случилось?
             - Не выходи из воды и закрывай шею – вместо ответа шепнул он. – Плыви по течению, будут близко кусты – прячься в них. Она что-то вспомнила и вздрогнула в ознобе – или из-за того, что случилось, или же от холодной воды, которая в пещере была ледяной.
             - Сбрось полушубок – бросил Сергей и изготовился к отражению очередного нападения – Светало и со стороны Осиновки одна за другой проносились крылатые призраки. Показались они и из пещеры, но и те и другие, покружившись около, уносились прочь, через реку и лес. Пока Сергей с ножом в руке готовился к обороне, течение уносило Алину, которая только слабо шевелила руками и иногда отталкивалась от дна ногами – там, где было неглубоко. Оглянувшись, он не увидел ее: сквозь рассветный туман, опустившийся на реку, разглядеть что-либо было невозможно, хотя с каждой минутой небо все больше светлело. Окликнуть ее он не решился и, поминутно оглядываясь, поплыл вниз по течению. Алины нигде не было видно. Не было больше видно и чупакабр, и тогда он начал звать ее, все громче и громче, насколько позволяло надорванное за эту ночь горло. Несмотря на холодную уже воду, страшно хотелось спать, слипались веки. Мимолетные укусы кровопийц давали себя знать. Он колол ножом руки и кусал губы, чтобы не уснуть. Он доплыл до Осиновки, так и не найдя Алины. Выбравшись на берег, бросился бежать по улице к ее дому, по-прежнему сжимая в руке длинный кухонный нож. В селе было тихо, лишь иногда заслышав топот его ног, взлаивала собака. Скоро он услышал топот других ног и оглянулся: кто-то торопился, как и он, но кто – разглядеть не смог, было далеко.
               - Брось нож, эй ты! – услышал он вдруг голос, показавшийся ему знакомым. – Почудилось, кричал Вадим, но он не остановился и нож не бросил. Сумасшедший бег продолжался не одну минуту, но стайер Батунин не мог догнать совершенно нетренированного культработника. Дом Ланцова был уже близко. Неожиданно кто-то схватил Локтева за плечо, так что он развернулся на бегу и чуть не упал. Перед ним неясно вырисовывалось лицо его друга Евгения.
              - Стой, Серега!- приблизив голову, кричал он в ухо Сергею. – Отдай нож, все нормально!
              Локтев мотнул головой, провел рукой по вспотевшему лбу.
             - Ты не видел Алину?
             - Очень даже видел. Здесь она. Отдай – и Евгений осторожно вытянул нож из разжавшихся пальцев. Сергей теперь  видел Алину; она шла от калитки к ним, одежда на ней и волосы были сухими. Но в глазах – тот же, ночной испуг.
            . Ты заболел, Сергей? – тихо спросила она, осторожно беря его за руку.
            - Да…  Не знаю. Может быть. Страшно хочется спать. Ты не ранена?
            - Нет. Что ты такое говоришь?
            -Извини, потом. Он тяжело опустился на скамейку у ворот.- Скажите, что было? Я видел чупакабр. Они были?
             Подошел запыхавшийся Вадим и молча встал поодаль.  Евгений откашлялся и, помолчав, начал:               
            - Ты пришел вечером с покупками, мы перекусили, попили чай, а потом ты сказал, что немного поспишь и улегся рядом с палаткой. Был трезвый и мы с тобой не пили. Я глядя, на тебя, тоже начал клевать носом и прилег возле костра. Где-то через полчаса-час ты встал, взял что-то, в том числе фонарь, это я понял, когда ты на секунду включил его, чтобы проверить. И отошел куда-то в сторону. Я сначала подумал, гм… в туалет, но тебя долго не было. Покричал – никакого ответа. Решил пройти в сторону села, потому что больше тебе пойти было некуда. 
            Евгений помолчал, восстанавливая в памяти события.
           - Нигде никого не было видно, так я дошел до первых домов, почти до усадьбы Семена Ивановича, во дворе которой слышался какой-то шум. Потом раздались крики твои, Сергей, типа «Назад, в дом» и «закрывайте шею!». Я побежал к воротам, но тут они открылись, ты вырвался оттуда, как ураган, и – к дому Ланцовых. Тут тоже кричал, чтобы прятали шею, что  чупакабры, что они усыпляют и высасывают кровь. Размахивал вилами и ножом. Потом схватил нож в зубы и, светя фонарем, побежал в дальний конец улицы. Я за тобой. Около своего дома ко мне присоединился Вадим, мы бежали со всех ног – да, Вадим? – но угнаться за тобой не могли. Тут еще эта темнота. Успели заметить, что ты свернул к реке, но потом фонарь погас и мы тебя потеряли. Слышали только, как где-то плескалась вода. На крики никто не откликался. Побегав по берегу и напрасно покричав какое-то время, решили возвращаться – вдруг ты по реке или по другому берегу двинулся обратно. Но бесполезно. Вадим остался у своего дома, а я пошел дальше и тут услышал его крик насчет ножа, потом увидел тебя. Вот так все было. Ты сражался с чупакаброй?
           -Да. Все было наяву. Похоже, я в самом деле заболел. Надо провериться, наверное. Уже утро? Хорошо тут…
           Привалившись к спинке скамейки,  Локтев задремал.
           -Н-да. Что будем делать? – осведомился  Вадим. –
           -Надо  везти его в город, в Клинск – без тени сомнения бросил Евгений.- Алина, можно наше барахло оставить у вас? Потом я заберу. Нам ехать надо налегке и нигде не терять времени.
           - Да, конечно, оставляйте - ответила она. Может быть, мне тоже поехать с вами?
           Вадим при этих словах болезненно поморщился, но тут же лицо его приняло обычное выражение. Евгений секунду размышлял, потом проронил:
           -Спасибо, Алина, но не надо. Неизвестно, как там и что. Ты будешь мотаться неопределенное время? Нет, если что, то тебе сообщим. Сейчас главное – быстро найти хорошего спеца. Есть соображения, но надо ждать, пока Сергей проснется. Тогда вы побудьте, я быстро до лагеря схожу, соберу все вещи.
          -Как ты все это потащишь? Давай я заведу машину – предложил Вадим.
          -Да, заведи, пожалуйста, съезди - поддержала его Алина. Я тут посижу, подежурю.
          - Может, позвать еще кого, на всякий случай?
          - Не надо, он спит. Да и дедушка, если что, рядом.
          Через полчаса все вещи были выгружены в чулан к деду Ланцову, Евгений решил не брать с собой даже мольберт. Вадим поехал домой.
          Уже взошло солнце. За ворота вышел Ланцов, посмотрел на спящего Сергея, вздохнул и ушел обратно в дом.
         - Пора будить.- в раздумье сказал Евгений. – Времени нельзя терять, - и он принялся тормошить Локтева.
         -А? Я что, уснул, что ли? – сразу открыл глаза Сергей.
         - Еще бы! Проспал почти два часа. Время ехать. Теперь так: тут нужно содействие серьезного областного деятеля. Мне на ум приходят только двое: твой Лихолетов и начальник лапшинского штаба. На кого можно больше рассчитывать? Или, может, у тебя есть на примете еще кто-нибудь их поля?
          -Нет, нету. Но Лихолетова лучше не просить. Да и вообще – удобно ли? Через директор магазин, через заднее кирильцо?  - Пытался шутить Локтев.
          - А бегать по ночам с вилами наперевес тебе удобно? – безжалостно парировал приятель. – Давай телефон!
          Сергей достал телефон, немного помедлил, потом буркнул:
          - Тогда уж разреши, я сам.
          - Валяй, если уже в форме.
          Сергей глубоко вздохнул и вызвал начальника штаба Лапшина:
          -Иван Никифрович – Локтев из Никольских пределов, здравствуйте!
          -Да,да, Сергей, здравствуй, я слушаю.
          - Возникла проблема по части нервов. Какая-то странная история. Как будто я обкурился наркотиками. Что-то похожее на белую горячку.
          -Ты думаешь, это… конкуренты? – помедлив, спросил собеседник.
          - Не знаю, не такая уж я величина. Надо бы провериться у знающего специалиста. Можете поспособствовать? Не стал бы беспокоить, но тут такое дело…
          - Не волнуйся, не перебеспокоил. Хорошо уже то, что ты сам звонишь, так что я надеюсь, это что-то поправимое. Профессор Никитин тебе подойдет? Хороший психиатр.
          - Конечно. Я других-то и не знаю, даже не знаю и его. Не приходилось…
          -Когда ты сможешь приехать? И сможешь ли сам?
          - Хочу ехать прямо сейчас.
          -Стало быть, после обеда – сразу к нему, я сообщу время и его адрес. Ну, держись!
          Сергей еще раз глубоко вздохнул и посмотрел на Евгения:
          -Ну что, едем?
          -Едем!
          - Алина… прощевай пока – Сергей поклонился, силясь изобразить улыбку,
   и не решился подать руку.
          - Да – сказала она – до свидания. Все будет хорошо – и она сама нашла и пожала его руку.
          Через три часа больной со своим провожатым уже подходили к клинике, где трудился профессор Никитин. Ждать пришлось около часа, что было вполне нормально, а учитывая обстоятельства, и вообще было фантастическим везением. Сергей старался не падать духом и искал объяснений всему случившемуся, мысленно перебирая все, что им предшествовало. Перед глазами стояло лицо Алины, тревожное и опечаленное, хотя на губах была улыбка. В это же время Вадим звонил внучке Ланцова:
           - Алина, сегодня приезжает Попов со своим ансамблем, знаешь же Попова? Сходим, послушаем мэтра?
           - Спасибо, Вадим, но что-то не хочется шума. У меня болит голова, - бесцветным голосом ответила трубка.
           - Да, уж с такими приятелями очень просто расстроить все нервы – обиженно уронил он.
           - Очень просто – подтвердила она.
                ***
           Лихолетов получил из Никольского района сообщение о том, что его подчиненный, работавший тихо и скромно в пользу Лапшина, кажется, свихнулся и, конечно, ему, Лихолетову, надо как-то обезопасить себя от различных происков в этой связи. Звонила начальник Никольского отдела культуры, молодец. А он ведь ее недооценивал и, чего греха таить, даже слегка пожурил в свое время Никольского мэра за столь неосмотрительное назначение. Собственно, причин для претензий не было, кроме того, что дама до того не работала в системе организации деятельности учреждений культуры, а главное – у нее не было высшего образования, вообще, не говоря уже о специальном. Но один из областных вузов организовал выездное обучение желающих по трем специальностям, не требующим лабраторных занятий и иного повода для присутствия в самом вузе. Преподаватели наезжали «в территорию» вахтовым методом, проводили необходимые занятия, неделю-две, давали задание до следующего своего приезда, дружно веселились на полянках, устроенных немолодыми уже студентами, и отбывали восвояси. Они приносили вузу дополнительные поступления, поскольку из этих отдаленных обучаемых вряд ли кто собрался бы ехать в город и мытариться там даже по заочной, не говоря уже об очной форме обучения.  Даже под страхом увольнения с их кормных мест. В итоге все были довольны: студенты успешно преодолевали курс за курсом, а казна университета пополнялась хоть и российской, но все же очень дорогой сердцу валютой. Начальница Никольского районного отдела культуры с замечательным успехом одолела уже три курса и в ближайшей перспективе должна была стать дипломированным экономистом – незаменимая специальность, особенно в сфере культуры.  То есть и формально придраться уже было не к чему, а по существу – ее нынче оставалось только благодарить. Что и сделал Лихолетов в телефонном разговоре. Теперь следовало подумать, как быть с Локтевым. Перво-наперво: насколько у него там все серьезно? Хорошо, что не пристегнули его к агитации за действующего губернатора, иначе бы ему, Лихолетову, несдобровать: «Куда смотрел? Что за рассадник психов?». Но в любом случае надо принять кое-какие меры. Он сей же час позвонил Локтеву:
                - Сергей, здравствуй! Что за дела? Я  слышу, ты там заболел на нервной почве. Не от фольклора же, надеюсь? Его все сотрудники, которых я знаю, довольно легко переносят. Может, из-за агитации твоей?   
                - Нет, агитация тут ни при чем, фольклор – тем более. Что случилось, я пока и сам не пойму. Как только что-то прояснится, обязательно сообщу. Материалов по заданию я, думается, собрал достаточно, останется просеять. Но у меня есть еще два дня, так ведь?
                - Так, так – проворчал Лихолетов. – Но ты сворачивайся все-таки. И – никакой больше агитации! Никакой! Тут работы и без того накопилось невпроворот.
                - А что, проверяющие уехали?
                - Проверка идет вовсю, но с музеями уже разобрались. Так что можешь возвращаться. Постарайся без сюрпризов.
                Определенное беспокойство  принес внезапный недуг Локтева и штабу Лапшина. Агитатор, у которого, оказывается, не все дома – что может быть лучше в контригре конкурентов? Каков приход…  Поэтому в этот вопрос в штабе решили поскорее поставить точку и приготовиться к защите, исходя из результатов врачебных экспертиз. Обычный гражданин, скорее всего, проходил бы эти процедуры недели или месяцы, но в штабе Лапшина такого не могли позволить и употребили все рычаги, чтобы максимально ускорить процесс. Локтев, облеченный недоверием, должен был быть обследован в самые наикратчайшие сроки.
              - Ну, ни пуха, ни пера! – бодро напутствовал  Евгений друга, когда тот был приглашен в кабинет профессора Никитина.
              - К черту!
              - Так, так – после небольшой возни с бумагами – молвил корифей психиатрии. Стало быть, что-то наподобие белой горячки? А вы что же, с ней уже хорошо знакомы? – извиняюсь за вопрос.
             - О ней наслышан весь народ, начиная, наверное, с детсадовского возраста. Но я не пил накануне – лишь стопку водки еще днем.
             - А критическая доза у вас какая?
             - С нормальной закуской и не торопясь могу выпить пол-литра, больше - уже перебор. Но никогда не впадал в беспамятство.
            - Так, так. Наркотики, увеселительные, курительные смеси, разумеется, тут никак не замешаны? Или что-то было?
            -Нет. Иначе бы я к вам не пришел.
            -Понятно. Мама, папа, гм… нервными болезнями не страдали? Ближайшие родственники? Прабабушка? Нет7
            - Нет. Только когда я жил в Беловке, маленький еще, у нас был такой сосед. Он просыпался утром, кричал вместе с петухом, говорил «стэнд ап!», а потом шел на работу. В обед он тоже кукарекал, и вечером. И все.
            - Понятно. Ну, это не в счет. Значит, экологически чистая, ядреная сельская конопля ни при чем? Я так и думал. Ну вот эти чупакабры – ведь это где-то на западе, у нас вроде им делать нечего?
           - О, нет! – и Локтев описал историю с рыбалкой Семена Ивановича и рассказом о пропавших овцах.
           - Однако же, весело у вас в деревне! – с ноткой зависти сказал профессор. – А вот эти чупакабры, которые напали на вас – это были абстрактные какие-то существа или что-то конкретное вы в них уловили?
           - Обстоятельства не очень позволяли, но уловил частично. Например, в пещере в свете фонаря я узнал некоторых наших Никольских деятелей, вы их, конечно, не знаете, и из областных кое-кого. Там был еще Колоедов.
           -Коло… Колоедов? – Никитин зашелся в беззвучном смехе. – Ну надо же! Это на него похоже. Так, так. И как все это кончилось? Как вы пришли в себя?
          - От пещеры плыл по реке до самого села, потом побежал к дому и здесь меня остановил мой друг, и еще двое знакомых. Чупакабр больше не было. Я сел на скамейку у ворот и проспал два часа. И все.
          - Сейчас мы проведем некоторые манипуляции, а потом надо сдать кровь на анализ и так далее. С утра вы, надеюсь, не ели?
          - Не ел. Даже и думать ни о чем другом не хотел.
          - Понятно. Но легкий голод чувствуется?
          -Сейчас да.
          Следующий визит к психиатру был еще короче.
         - Так вот – сразу перешел к делу Никитин. – В крови обнаружены следы сильного галлюциногена природного происхождения. Постарайтесь вспомнить, что вы пили и ели накануне той ночи; с памятью-то у вас ведь все в порядке?
          Локтев наморщил лоб, стараясь припомнить абсолютно все, хотя, кажется, прошелся по всем предыдущим дням до этого и ничего не упустил.
         - Грибы? – оживился профессор, услышав среди всего перечисленного грибы с картошкой, которыми его потчевал травник Ставров.- Вы знаете, какие это были грибы?
          - Нет, я не спрашивал; они были нарезаны и вперемешку с картошкой.
          - А те, что угощали вас – с ними ничего не произошло?
          - Не знаю. Кажется, нет. Хозяин дома вообще-то лекарь, знахарь – по-моему, его никакая зараза не берет
          - Ага, даже лекарь? Вы чем-то могли ему досадить?
         - В тот день я видел его в первый раз.
         - И все-таки вещество, приведшее вас в такое состояние, было в тех грибах, никак не иначе. Так что мой совет: осторожнее обращайтесь с незнакомым угощением. Думаю, особого повода для беспокойства нет. А вот определить, почему вдруг травник и знахарь, который не мог ошибиться, накормил вас галлюциногеном – это, как вы понимаете, уже не моя компетенция.
          - Николай Иванович, тут еще одна вещь – нерешительно начал Локтев.
          - Ну, ну – поощрил его Никитин. – Говорите.
          И Сергей рассказал историю каторжника Ланцова.
          -Самое удивительное – закончил он – что в Осиновке нашелся потомок того Ланцова, а его внучка – точная копия той, что я видел во сне и портрет которой с моих слов нарисовал художник.
Кто не знает, ни на секунду не усомнится, что на портрете – именно ланцовская  внучка. И вот я думаю…  Ломаю голову, мои знакомые, которые в курсе всех этих историй, боюсь, уж сделали бесповоротные выводы.
          - Да, занятно – отозвался профессор, вертя в руках очки. – Но знаете, молодой человек – может быть, слышали – как- то один западный репортер описал большую природную катастрофу, запамятовал – не то землетрясение, не то извержение вулкана. Он все это написал очень подробно, живо и ярко и спешно сдал материал. Газета с ним вышла назавтра, а этот катаклизм случился уже после ее выхода, когда многие уже прочитали ее. И, заметьте, не было в репортаже ни одной неточности! Вот так-то. Если такие сны вам нечасто досаждают, не о чем беспокоиться. Ну а если что – обращайтесь. А что касается внучки – будем надеяться, что она никаких выводов делать не станет – проницательно заметил Никитин  и надел очки.
                ***
               Алина по-прежнему ускользала из рук. Вадим перебирал в памяти все последние дни, в течение которых встречался с ней, и даже не по одному разу, и не находил среди этих встреч, которая давала бы хоть какой-то повод  думать, что  дева к нему неравнодушна. Что еще можно было сделать, чтобы увлечь ее собою? Он и так действовал уже на грани фола. Вспомнил, как претворял в жизнь идею о сумасшествии Локтева.  Он пришел к Ставрову, который был сведущ в делах сглаза и порчи, как утверждали все, кто имел с ним дело, в том числе и мать Вадима. Знахарь ремонтировал самогонный аппарат, который было спрятал, но увидев, что пришел всего-навсего молодой Батунин, вновь взял алюминиевый чан т принялся деревянной киянкой выправлять вмятины. Одним глазом он искоса смотрел на гостя, ожидая, когда тот заговорит, другим, как показалось Вадиму, внимательно смотрел, куда еще следует ударить киянкой.
             - Серьезное дело, дядя Егор – проронил Вадим.
             -У меня других не бывает - заметил Ставров. – Что за дело?
             - Надо выставить одного прыткого деятеля психопатом – почему-то ободрился клиент. Он отбивает мою девушку. Я знаю ее уж сотню лет, а он приехал – только вторая неделя, и уже клинья бьет. Увести хочет. Городской пижон!
             - А она? – Ставров отложил киянку и посмотрел на Вадима обоими глазами, остро и холодно.
             - Она? Не отказывается от внимания пижона. Но он уже немного-то свихнутый – и Вадим коротко рассказал  о песне про Ланцова, который задумал убеждать, и о сне Локтева.
             - Из него мог бы выйти толк, – обронил знахарь.
             -Толк? Из него?
             -Ну да, толк. Из него
             -Да чтоб он…
             – Чего же ты хочешь конкретно?
              Вадим придвинулся ближе и присел на корточки:
             - Дядя Егор, надо сделать так, чтобы он побегал голый, чего-нибудь поорал. Ну, как дураки орут. Но главное – чтобы побегал. По улице. Или забежал к кому-нибудь в дом. Говорят, ты все можешь. Я заплачу.
             - Ты сам-то в уме ли? Это ведь дело такое – вдруг он что-нибудь натворит? Кто отвечать будет?
             - Да кто чего докажет? А я буду на стреме, в случае чего – утихомирю.
             - Когда начинают беситься – не удержишь. – Ставров задумался, время от времени ворча, раздвигая и снова собирая в кулак пальцы.
              -Если что – обо мне ни слова. И ты у меня не был. Выйдешь через огород. Но теперь – как его сюда залучить? Не стану же я за ним бегать!
              -Он сам придет, собирался прийти. Собирает старые байки, сказки, песни там, обряды. Думает и у тебя чего-нибудь такое стырить.
              - Так. Теперь расчет. Двадцать тысяч. Твоя невеста и не того стоит. Половину положишь, как стемнеет, под рябину, которая на задах, она у самого забора. Половину – после того, как… 
              - Договорились.
              - Ох, смотри, Вадька, доиграешься! – знахарь покачал головой.
              Вадим только махнул рукой и ушел через огород, лавируя между грядками.
                - Чего он? – спросила подошедшая жена Ставрова.
                - Да пустяки – отвечал он. – Но немного подзаработаю.
                Подзаработать было очень кстати – деньги были Егору Петровичу нужны. Иначе в такое сомнительное дело он нипочем бы не ввязался. Десять тысяч в тот же вечер он нашел в условленном месте. А на следующий день пожаловал и собиратель старины. У Ставрова он рассчитывал найти что-нибудь из обрядов и заговоров, заклинаний, которыми, по его мысли, должен был оперировать в своей знахарской деятельности Егор Петрович. Искомое Локтев получил: подготовившись заранее, Ставров наговорил ему несколько заговоров, которыми пользовались и старые люди, помнившие их и которые можно было запомнить наизусть и читать их, если не лениться. Но нынешние болящие спешат скорее в поликлинику, где высиживают часами в ожидании приема. Который неизвестно еще, даст ли какую-то пользу. Локтев был доволен, к тому же хозяин быстро организовал нехитрый стол, достав бутылку  своего первостатейного самогона, грибы с жареной картошкой, которую только разогрел, и вяленого налима. Выпили понемногу, но когда Локтев ушел, Егор Петрович, снедаемый тревогой, понемногу опорожнил бутылку. Вроде он все рассчитал правильно, но кто его знает…  Доев картошку и грибы, он принес еще одну бутылку и до ночи опустошил и ее один – его супруга выпила за компанию лишь пару стопочек. Ставров мог бы выпить и еще, но решил, что пока хватит – он чувствовал, что немного захмелел, а ночь могла преподнести любые неожиданности. Надо быть начеку. Локтев, должно быть, уже заснул. Ох, ненадолго!
             Ночью, однако, никакого шума или чего-то иного необычного не случилось  и Ставров засомневался, получилось ли что-нибудь с Локтевым вообще. Около  пяти  утра позвонил   Вадиму Батунину и спросил, что дали его наблюдения.
             - Он бегал вообще-то по улице, но одетый. Гонялся за чупакабрами, искупался в речке. Но одетый.
             - Стало быть, у него была какая-то своя старая заморчка. Я-то ему мимоходом подбрасывал идею насчет голой беготни. Ну и что? Невеста твоя видела?
             -Видела.
             -И как?
             - Да что-то не пойму.
             - Но наш договор в силе, имей в виду.
             - Положу туда же сегодня вечером.
             -Соседи там сильно переполошились? Он никого там не того?
             -Да нет. Под утро уснул. Еще и сейчас, наверное, спит. Больше он чудить не должен7
             -Нет. На этом все. Но никакого виду не подавай, что тут кто-то приложил руку. Просто он сам псих, как ты и говорил. А раз псих – кто виноват? Никто.
             Слух о бешенстве приезжего фольклориста разошелся по Осиновке довольно быстро, а усилиями Вадима Батунина узнали о нем и в районном штабе губернаторских сторонников – Вадим рассчитывал, что конкурента там уж раззвонят как следует. Но никакой особой сенсации не получилось – в штабе были уверены в победе своего кандидата и заниматься выведением на чистую воду мелкого лапшинского активиста не собирались, хотя на всякий случай доложили в областной штаб. В Осиновке судачили по этому поводу не слишком много, поскольку и сам псих скрылся из поля зрения, и собственных ребят, на которых время от времени набрасывалась белая горячка, было достаточно. Эка невидаль!
                ***
             Алина привычно занималась домашней работой, которая в данный момент заключалась в приготовлении супа. Игнат Петрович сидел тут же в кухне на табуретке и читал районную газету.
            - Ну ты подумай, - с иронией в голосе сказал он – наш Петренко пишет: «Уважаемая редакция! Почему-то газ из Сибири ведут в Китай, потом, наверное – в Индию, в Австралию. Австралопитеки все время голосуют против России. А мы – за. Когда же проведут к нам в Осиновку?». – Игнат Петрович щелкнул ногтем по газете и закончил: - Петренко за электричество-то не платит, постоянно за ним охотятся электрики, все хотят счетчик проверить, сколько там? Никак не могут дома застать – все время на двери замок. А замок он для чистой видимости привесил: повернет внутри пробой, и спокойно выходит, дверь закрылась, замок на месте. Заходит так же: зашел – опять на двери замок. Ему еще газ провести если – проверяющие без конца тут пастись будут. Кхе, кхе…  Хотя газ бы не помешал – раздумчиво протянул он – правда, Алина?
            - Да, газ – это хорошо – бездумно подтвердила внучка, заканчивая чистить картошку.- Включил и пожалуйста, вари, жарь. Туши. Но если аккуратно обращаться, никакого возгорания не будет – потеряв нить рассуждений, заключила она. Игнат Петрович почесал переносицу.
            - А вот еще пишут – это уже не из Осиновки, какой-то Сидоренко: «На прошлой неделе ходил в поликлинику к окулисту. В регистратуре сказали, что надо записываться на прием за две недели. Я говорю: «Но почему нельзя записать меня сейчас, а там пусть проходит две недели, я в срок подойду. А то ведь ездить мне в райцентр взад-вперед очень далеко и накладно». «Нет- говорят , у нас диспансеризация. Ищем болезни».  «Так вот у меня болезнь, ее даже и искать не надо. Надо лечить».  «Это – отвечают – ваша некомпетентность говорит. И неуживчивый характер». Никогда раньше не слышал, что  у меня неуживчивый характер; у меня пятеро детей и семь внуков. Все дружат со мной. Пошел к кабинету окулиста, а там очередь – два человека. «А остальные, что – подойдут?» - спрашиваю.  «А никого больше и нет» - отвечают, « Но вы все равно не успеете – окулист предупредил, что кроме нас никого уже больше принимать не будет. Потому что много работы». А где эта работа – они не знают. Так что пришел я зря. А как же быть?»
             - Крепкий человек – заметил Игнат Петрович, - видимо, совсем никогда не болеет и в поликлинике не бывает.  Кто часто бывает, не удивляется: надо ждать сегодняшнего послеобеденного приема завтра с утра = ждут,  надо сдать анализы с 17.00 до 17.05 – сдают, если компьютер завис – рабочий день у всего отделения закончился. Ну  этот-то человек, с глазами, нормально проживет, а? – и Ланцов поднял взор от газеты.
             - Да, у него, пожалуй, крепкое зрение, раз он с глазами – подтвердила Алена, силясь вспомнить, положила ли она уже в кастрюлю лапшу или нет? Игнат Петрович снова почесал переносицу и внимательно посмотрел на нее.
            Мысли Алины были далеко от куриного супа и китайского нефтепровода – они неотвязно крутились вокруг Сергея Локтева и его внезапной и такой пугающей болезни. Припоминая день за днем последней недели, она не находила в них ничего, что могло бы так разбить человека. Сергей был жизнерадостен и ровен, Евгений говорил, что и вечером того дня он выглядел вполне нормально, только раньше лег спать. И алкоголь они не употребляли. Что же случилось и что теперь? Жаль, не взяла она номер телефона хотя бы Евгения, можно было бы позвонить и узнать, что у Сергея. Или лучше не звонить? Тогда остается надежда. Но в неведении можно сойти с ума. Чупакабра… Алина отложила свою поездку в Никольск, сообщив родителям, что немного еще задержится у дедушки. Она считала дни. Прошло начало недели, прошла и контрольная среда. Она ждала – хотя бы Евгений все равно должен был приехать за своим мольбертом и другими вещами. А может быть…
              Игнат Петрович отложил газету:   
            -Что, от ребят что-нибудь слышно?
            - Нет, ничего.
            - Ну, вещи-то забирать все равно будут – словно угадав мысли внучки, сказал дед.
            - Да, вещи должны забрать. Все-таки Евгений художник, хоть и свободный, свободного-то времени, он говорит, у него и нет. Вот только на рыбалку день потратил.- Она замолчала, вспомнив эту рыбалку, и слабая улыбка появилась на губах. Дед одобрительно крякнул и снова углубился в газету.
        - Смотри- пишут, что духовой оркестр Никольского центрального Дома культуры с отъездом его организатора Сергея Локтева сошел на нет и, тут сказано: «Оркестр буквально вылетел в трубу, поскольку материальной поддержки не было и даже спирт для промывки клапанов при игре на открытом воздухе в морозы оркестранты покупали вскладчину. Оплата работы дирижера не выдерживает никакой критики. Известно, что Сергей Локтев несколько дней назад приехал в наш район с целью почерпнуть что-нибудь из кладовой народного фольклора. Возможно, он вновь озаботится судьбой духового оркестра, который в свое время внес свою яркую ноту в культурную жизнь района. Хотелось бы надеяться. А недостатка в желающих стать членом этого коллектива среди юных наших земляков предостаточно, талантами наш город и район не обижены. Это даже и не требует доказательств. Локтев, наверное, не единственный такой специалист, но все дело в том, что больше-то никто не желает брать на себя такое дело, как возрождение этого оркестра». Ну как? Ишь, вспомнили нашего Сергея! Чего доброго, он опять возьмется за трубы, а это можно разве только в отпуске. Верно?
              - Да, деда. Но в отпуске нынче он уже был, так  что вряд ли. А наездами по выходным тут не обойдешься.
              - И то правда. Быстро сказка сказывается… - Игнат Петрович старательно избегал темы странного недуга Локтева, но это плохо получалось, потому что при каждом упоминании имени фольклориста мысли его возвращались к этому делу. У Алины же, казалось ей, никаких других и вовсе не было.   
              -У нас в полку тоже духовой оркестр был – сказал Игнат Петрович. И по праздникам играл на городских парадах, демонстрациях. На 7 ноября погода всегда была уже морозная и им выдавали спирт для промывки труб. Они, пока заминка какая на марше, потихоньку выпивали этот спирт: нальют в мундштук от баса, там граммов пятьдесят войдет и раз! А как трубы отогревали – не знаю.  Секрет был какой-то и ни разу у них с игрой накладки не случилось.
           - А как же начальство?
          -А что начальство? Ему лишь бы задание выполнить. А оркестр всегда за свое участие благодарности получал от городских властей, то есть командир части. А что спиртом от ребят попахивало – так надышались от своих труб. Потеха! Один трубач там был, все итальянские мелодии играл почему-то.  «Неаполитанскую песенку» там, еще что-то. Хорошо  играл! Беда с этими итальянцами. Как-то на Байкал – я тогда, лет 20-30 назад работал в Иркутске – приехали туристы из Италии, двое безработных. Посмотрели город, съездили на Байкал, там катались на яхте. Дня два, наверное. И так им понравилось ходить под парусом по Байкалу, что они заявили, что и следующим летом приедут опять. Но им сказали, что яхта вряд ли дотянет до той поры – она ДОСААФовская, что ли, была и как-то стала совсем бесхозной. Тогда они наняли сторожа, чтобы он хранил судно до их приезда и платили ему, вполне исправно высылая деньги. Но к весне деньги приходить перестали.  А сторож в расчете на этот приработок и свою зарплату – тоже сторожа в местной школе – затеял строить новый дом. Еще подумывал, что, когда они устроятся на работу, попросить повысить ему жалованье. И вдруг итальянцы вовсе прекратили финансирование. Что за оказия? Не сказать, что они были просто безответственные болтуны – в скором времени они сообщили, что планы у них поменялись и летом они поедут в Патагонию, и, таким образом, на Байкал уже не прибудут и яхта им не понадобится. И ни в какую больше денег не шлют!  Сторож погоревал-погоревал, да делать нечего – и заморозил свою стройку на неопределенное время. Так вот и вышло – загубила хорошее дело непомерная жадность итальянцев.  Да.
           Алина улыбнулась, чтобы не казаться букой. Но Игната Петровича не так-то просто было развести: он видел, что на душе у нее скребут кошки.  «Надо отправлять ее домой. С Сережкой неизвестно, что будет, прождет здесь и совсем иссохнет.  А там родители, город, потом – учеба.  Здесь ей никак нельзя. Это маленькая была, как хорошо: заплакала – дал конфету и все. Забыла печали. Сейчас-то я ничем ее развеселить не смогу, – сокрушенно думал он. Но ведь как ее выпроваживать? Обидится, не ровен час.  С другой стороны – уехать, не выяснив все до конца, тоже вроде бы не годится. И надо же было появиться здесь этому Сергею! Хотя и Батунин-то никакой не подарок. Но сразу два ухажера – это уж слишком. Родители ее, пожалуй, скажут: «А ты куда же смотрел, дедушка? Почему ничего не сообщал?». Беда, да и только! Такие горестные мысли одолевали потомка беглого каторжанина Ланцова, и словно в ответ на них зазвонил телефон внучки.
           -Да, - поспешно достав его, откликнулась она, но тут же сникла. Да, здравствуй. Все по-старому.
          -Что, от нервного нашего приятеля известий нет?- уловил Игнат Петрович голос Вадима Батунина и вышел в другую комнату.
          - Нет – прозвучало в ответ.
         Дальнейшего разговора он не слышал, но разговор был недолгим, потому что Алина через минуту загремела посудой, а потом вышла во двор.
         «Надо же, какой едкий парень! – сердито подумал Игнат Петрович. – И цепкий, как  клещ.  Звонит каждый день, будто тут ждут, не дождутся. Вчера еще приезжал, но разговора у них с Алиной не получилось. Простояв немного на крыльце, разошлись – как видно, Алина просто спровадила его. А вот неймется. Или уж любовь такая, неодолимая?».
            - Деда, пойдем обедать, - позвала внучка и он пошел на кухню, где уже дымились на столе две тарелки с супом, стоял овощной салат и соленые грибы - их она успела собрать и посолить за время, пока гостила в Осиновке.
             - Вкуснейший суп – оценил он блюдо, - прямо скажем, вкуснейший. И как это я буду варить его без тебя? – с грустной ноткой в голосе спросил он и тут же ответил: - Ну ты как следует тут откормила меня, даже, можно сказать, обкормила. Месяца на два хватит.  А то, пожалуй, и до самого Нового года – калорий-то я расходую самую малость, укрепляющим бегом не занимаюсь, дрова не колю.
             У Алины никакого аппетита не было, но чтобы не лишать его еще и деда, она настойчиво и непреклонно зачерпывала ложкой варево и даже откусывала большими кусками хлеб, которого обычно употребляла совсем мало, опасаясь за фигуру.  Игнат Петрович отдал должное ее стараниям и ел, как полагается мужчине, размышляя, что, может быть, не так уж все и плохо.
               Лишь только они перешли к чаю, за воротами раздался скрип тормозов и желтое такси остановилось напротив дома. Алина вскочила из-за стола и приникла к окну, Егор Петрович тоже заволновался и привстал с табуретки. Из машины высунулась голова художника Евгения, вслед за ней и он сам, а с другой стороны показался Сергей Локтев. Алину повлекло было к двери, но она тотчас же остановилась в ожидании. Машина за окном сорвалась с места, в дверь постучали. Первым вошел Локтев, лицо которого расплывалось в неудержимой улыбке, а глаза будто прикипели к ланцовской внучке, За ним следовал его друг, тоже с широчайшей улыбкой.
.              – Алина, Игнат Петрович, не опасайтесь – он не опасен – громко объявил Евгений, но тут же стушевался: -что-то я раскричался, но и повод хороший. Извините! Его – кивнул он на Сергея –всего лишь отравили. Сейчас уже никаких следов, он опять как новенький, в здравом уме и твердой памяти.
               Я очень рада – сказала Алина и пожала друзьям руки, то же сделал и Ланцов, молвив:
              -Ну, славно!  Сейчас выпьем чаю, хотя мы только что отобедали. Нет, нет, и слышать не хочу про кафе! Вы можете себе представить, чтобы я, старый пенсионер, сидел бы в кафе и дул пиво? Чай, не датчанин. Расскажете по ходу дела, как и что, и почему.
              - Я сейчас что-нибудь приготовлю, -  с воодушевлением сказала Алина и включила неостывшую еще печку. Она достала несколько яиц и поставила на конфорку сковороду, одновременно включив и другую.
              - О, я помогу! – с живостью вызвался Евгений и, взяв яйцо, как заправский повар ударил его о край сковородки. Вообще-то он в таких случаях орудовал ножом, но тут решил действовать по высшему разряду. Яйцо немедленно разбилось и вытекло на плиту, потому что удар был слишком силен а точность его невысока. На помощь пришла Алина, собрав салфеткой яичницу возле сковороды.
              - Эх, ну я привычным способом - сказал Евгений и вооружился ножом. Здесь у него все получилось вполне удовлетворительно. Алина ждала, когда закипит вода для пельменей, а тем временем быстро соорудила салат из свежей зелени и положила на тарелку соленые грузди. Она налила  всем чаю. Сергей достал из пакета бутылку коньяка и трехэтажную коробку конфет.
              - Ну, за встречу! – поднял рюмку Ланцов, - и за возвращение в строй.
             Минуту спустя хозяин признался, что ему, да, наверное, и Алине не терпится узнать, что произошло и при чем здесь отрава.
             Рассказывал в основном  Евгений, живописуя, как он искал Сергея, и как гнался за ним вместе с Вадимм и не мог догнать, и как они потом снова искали Сергея и как Вадим снова гнался за ним и опять не мог догнать. Локтев рассказывал о своем участии в событиях беспокойной ночи неохотно, кое-что и совсем опустил, больше рассказывал, как обследовал его профессор Никитин и что в конце концов признал.
             - Ну ты подумай только – значит, грибы? – поразился Ланцов и подозрительно посмотрел на грузди. – Ну нет, мы постоянно их потребляем, и хоть бы что.
             - Там какие-то особенные грибы – отозвался Локтев, они у нас, может, даже и не растут. Приобретены где-то в другом месте, как думает профессор. – И Сергей смело нанизал на вилку порядочный груздь и отправил его в рот. Алина засмеялась и тоже подцепила маленькую бахромчатую шляпку. Как бы выражая свое презрение к проискам врагов, их примеру последовали и остальные.
             - Этот Ставров себе на уме – проворчал Игнат Петрович, но странно, зачем ему надо было дурачить тебя? Ты ведь с ним никогда не встречался?
             -Нет.
             - Вот то-то. А больше некому.
             -Может, он перепутал что-то? Хотел положить другую приправу.
             -Навряд ли. Ну да леший с ним. Давай еще раз выпьем за выздоровление.
            - Мы сегодня уж не поедем – сказал Сергей. – Завтра с утра. А заночуем в палатке. Поставим во дворе – ничего?
            - Конечно. Алина, как я понимаю, завтра тоже оставит деда, да, Алина?
            - Ну я же еще приеду, деда!      
                ***
             В штабе губернатора царило уныние. Еще все оставались на своих местах, но приговор был известен. Все стоящие посты будут заняты людьми из команды нового губернатора. Как сказали бы пошляки, «недолго музыка играла». Лихолетова донимали нехорошие предчувствия; хоть он и не состоял в оппозиционном, лапшинском блоке, но и не проявлял активности в его поддержке. А Лапшин победил на выборах – то ли не хватило административного губернаторского ресурса, чтобы опрокинуть Лапшина, то ли его со сторонниками недооценили, но перевес был на его стороне. И разница-то в голосах была между ними небольшая , видно, народ колебался, кому же все-таки отдать предпочтение. И выигрыш Лапшина выглядел в глазах многих случайным. Недаром же в преддверии выборов появился плакат, на котором были изображены хрен и редька с лицами обоих кандидатов. Правда, положительного героя, за которого следовало бы голосовать, на плакате не было, но оппозиция и тому и другому существовала, жаль, у нее, видимо, достало денег только на этот плакат, а их требуется в таком деле много. Но что ему до оппозиционеров1
             Теперь, можно не сомневаться, ему придется оставить ставшее уже таким привычным и родным кресло. Лихолетов с грустью подумал, что равноценного ему  уже скорее всего, не видать – возраст не тот, чтобы ввязываться в следующие выборы, да там можно и вообще погореть. Тут могут, конечно, подвинуть, но какую-то должностишку позволят занять, а если бодаться да проиграть – о-о! Вспомнилось, как в пору депутатства в областном парламенте он, наряду с другими слугами народа, покидал представительный орган. Учитывая неисчислимые заслуги, нанесенные депутатами области, Сибири, а также России, да, без сомнения, и всему мировому сообществу, они приняли документ о выплате уходящим 600 минимальных зарплат каждому. Что дадут ему на этот раз, Лихолетов представлял не очень точно: тут некстати опять объявили поход за экономию финансовых средств, да и эта московская проверка много чего накопала. Хорошо хоть, не взыскали наоборот, с него. Он с раздражением подумал о тех, кто может занять его место. Прежде всего, это, конечно, кто-то из сторонников Лапшина. Уж не Локтев ли? Подлец! Ну кто бы мог подумать? Так вот что он затевал, когда подрядился поспособствовать популяризации второго кандидата. Жаль, что он совсем не свихнулся. Да нет, пожалуй, его сюда не определят: молод больно. Хотя… Зазвонил мобильный.
            -Да, - отозвался Лихолетов, нарочито неторопливо поднося телефон к уху.
            - Я приветствую тебя! Узнал? – донесся вкрадчивый голос из трубки
            - Узнал, Александрыч. Давненько не перезванивались.  Как жизнь в вашем управлении, что нового со знаком плюс? Ты человек осведомленный, не в пример нам.
            -Ты, как всегда, глядишь прямо в корень, потому что плюсов я что-то не наблюдаю. В основном минусы. Настроение чемоданное, но Рио, да и Жанейро тут ни при чем. – В трубке помолчали.
           - Тогда что? – осторожно спросил Лихолетов.
          - Ты не слышал? Ведь на мое место прочат Седельникова этого, знаешь же?
          -Седельникова?  И кто додумался!  Да, неизвестно, до чего докатимся.               
          - Такие вот дела. И вот еще что. Не хотел говорить, но все-таки думаю, тебе лучше заранее знать. На твое место сватают никольскую завотделом культуры. Раньше, говорят, завклубом работала.
         - Никольскую?- У Лихолетова перехватило дыхание, - Нинель Капитоновну?
         -Да вроде так, чудное какое-то имя. Ты принимай меры, какие возможно. Ну, пока!
               Лихолетову стало плохо. Он выбрался в «предбанник», рухнул на диван и попросил кого-то из снующих мимо вызвать «Скорую».
              Тем временем в Никольском районе все было достаточно мирно и спокойно. На последней планерке  у мэра обсуждались те же вопросы, что и раньше, и с тем же переменным успехом. Неизвестно почему, вдруг был упомянут неприглядный эпизод с аналитиком областного минкульта, которого постигло на территории района временное помешательство. Собственно, доложил об этом мэру начальник губернаторского штаба, поскольку радел о репутации и благополучии района. Но вперед, он, разумеется, сообщил об этом деле в Никольск.
              Мэра несколько задело, что он узнал об инциденте спустя время, причем даже и не от начальника отдела полиции, который вообще-то уже лет пять не бывал на этих планерках, отправляя на них когда своего зама, а когда – и участкового. Вертикаль у него была совершенно другая и независимая.
             - А что, кстати, с ним? – обратился он к главврачу Центральной больницы.
             - Ничего угрожающего жизни, - ответил врач – ранение поверхностное, нож полоснул справа между нижним и следующим ребром. Но он пока на больничном.
             -Вот как работать надо, - сказал мэр, - все бы так работали!
             Оказалось, что в тот вечер начальник полиции вернулся домой очень поздно, было уже темно. Он вышел из машины и направился к подъезду, и тут из темноты выскочил здоровый парень в балаклаве и со словами «Это тебе за правильных пацанов!» ударил его ножом. Но начальник – отличный самбист и отбился от нападавшего, хотя задержать его не удалось. Тем не менее в отделе не сомневаются, что рано или поздно бандит будет пойман. Поговаривали также, что теперь главный полицейский района пойдет на повышение, так как сохранил жизнь сотруднику внутренних дел, старшему офицеру, хотя и был ранен. Что конечно, имело под собой основания. Кто-то говорил, что неглубокая и очень узкая рана была нанесена кухонным ножом, поскольку-де на ране были обнаружены следы свиной тушенки, но уж это весьма сомнительно.  С почтением  и изрядной долей зависти, белой, конечно, смотрели некоторые на начальника отдела культуры. Нинель Капитоновна агитировала за Лапшина, хотя мэр, укоряемый Колоедовым, порицал ее за это, но не слишком: кто знает, как все обернется? А нюх у Нинели Капитоновны отменный. Куда Джульбарсу! И сейчас было вполне вероятным, что она пойдет на повышение, скорее всего – в «область». Выборы принесли еще немало сюрпризов и среди них – исчезновение заместителя губернатора, который, ознакомившись с результатами голосования или даже раньше  куда-то пропал вместе с тремя десятками миллионов казенных денег. И будто бы объявлен в Российский или даже международный розыск. Кто-то кстати вспомнил, что еще при одном из первых губернаторов, когда только формировался класс миллионеров, целых три заместителя были уличены в присвоении  госсредств и взяточничестве. В связи с чем один из ушлых областных депутатов начал кампанию по отзыву губернатора с его поста. Однако этот чудовищный замысел по смещению главы действующей региональной власти реализовать не удалось:  вдруг выяснилось, что восемь лет назад депутат раздавил на своем личном автомобиле детский трехколесный велосипед, на котором лишь чудом не оказалось ребенка. Велосипед лежал на помойке, возле которой неосмотрительно развернулся депутат. В связи с новыми открывшимися обстоятельствами дело было поднято и направлено на доследование. Удалось установить, что велосипед принадлежал пятилетнему сыну журналистки Копыловой, которая в одной из своих статей в областной газете критиковала депутата, в ту пору директора профессионального училища за задержки с выплатой зарплаты преподавателям и техническому персоналу. Явственно просматривалась связь с этим критическим выступлением и злонамеренным наездом депутата на велосипед, на котором только по счастливому стечению обстоятельств не оказалось ребенка. Пока шли разбирательства, срок губернаторских полномочий истек, на смену тому пришел другой губернатор и дело по депутатскому наезду было заброшено на самую дальнюю полку. Кто-то из присутствующих на мэрской планерке брякнул, что с замами надо быть осторожным и мэр, встрепенувшись, с подозрением посмотрел на своих замов, которые вообще-то  к той истории не имели никакого отношения. Без всякой связи с пропавшим вице-губернатором- казнокрадом на планерке был упомянут случай,  когда один из жителей Осиновки, собирая рыжики в ее окрестностях, наткнулся на какую-то неведомую тварь с огромными крыльями. В боку у нее торчали вилы; при появлении грибника она тяжело взлетела и, волоча вилы по верхушкам кустов, исчезла в глубине леса. Грибник будто бы опрометью бросился домой и больше за рыжиками не ходил. Но мало ли что порасскажут жители Осиновки, которая отродясь не считалась самой трезвой деревней. Обсудив  таким образом все насущные вопросы, планерку закончили, поскольку мэр высказался в т ом смысле, что некоторых тянет на сказки и небылицы, а следует работать. Не покладая рук и все разошлись по своим рабочим местам, продолжая обсуждать итоги губернаторских выборов, появление в лесах под Осиновкой неопознанного ящера, вопросы цены на нефть и международное положение. В прессе промелькнуло сообщение, что на аргентинском побережье, вблизи города Вьедма был замечен косяк летучих созданий черного цвета; ученые не успели прибыть на место и опознать летунов; последние тут же устремились вглубь материка. Следов их найти пока не удалось, но отмечено, что от неизвестных  хищников стали гибнуть овцы. Фермеры вывели свои тракторы на улицы Буэнос-Айреса в знак протеста против бездействия правительства. Что до Никольска, то  тут распространились странные слухи, будто бы начальник районного ОВД  то и дело взмывал  над столом и его относило к окну, но усилием воли он возвращал себя в свое кресло. Объясняли это ударом бандитского ножа, последствия которого, конечно, были непредсказуемы.
             Интереснее всего было, без сомнения, появление летающего ящера или большой крылатой крысы – очевидец затруднился точно  определить  принадлежность твари к какому-либо классу животных. Доходившие смутные слухи о гнездилище подобных созданий в Осиновских пещерах подтолкнули районного эколога посетить эти не пользующиеся никакой популярностью пещеры и он, не откладывая, предпринял поездку в это село, прихватив с собой отпускника –землеустроителя.  Застарелые антиэкологические свалки как-то не привлекали специалистов: бороться с ними бесполезно и уж тем более, славы на этом поприще не стяжаешь. Другое дело – неопознанный ящер. Из специального снаряжения были взяты два фонаря и газовый пистолет – это уж совершенно излишний, конечно, инструмент. Но ко всему надо подходить ответственно и серьезно, что культивировалось в районной администрации поколениями ее работников, а их сменилось уже более полудюжины – по числу мэров. Экипировку дополняли болотные сапоги, поскольку пещеры были постоянно залиты по низу водой. Переправить через реку их согласился знакомый владелец лодки. Узнав о конечной цели экспедиции, сплюнул; «И зачем вам это поганое место? Там даже в гражданскую никто не скрывался». Но это замечание не поколебало решения исследовать внутренность скандальных пещер. В первой из них, как и следовало ожидать, не обнаружилось ничего живого, или даже признаков живого, если не считать  запах, отдаленно напоминавший атмосферу курятника. Ноги увязали в какой-то липкой массе – вероятно, это был ил, скрытый под водой. Дно было неровное и землеустроитель, оступившись, выронил фонарь. Он тут же нашарил его на дне, вымазавшись  вонючим  илом, но фонарь теперь уже отказывался работать. Пришлось пользоваться одним, что осложнило задачу по исследованию пустот. Эколог заметил в одной из стен углубление и пошел проверить, не коридор ли это. Так и оказалось: это было узкое природное ответвление пещеры. Землеустроитель, как не имеющий света, остался ждать спутника на месте и некоторое время дисциплинированно  топтался на месте, откликаясь на звучащее время от времени «Эгей!». Потом он соскучился и двинулся вслед за товарищем, ориентируясь на эти возгласы. В какой-то момент за поворотом, слабо освещенным фонарем, он налетел на специалиста по экологии, который, не теряя ни мгновения, повернулся и выстрелил в сторону напавшего создания. Ввиду тесноты коридора весь газ пришелся на органы дыхания обоих. Спелеологи закашляли, зачихали, размазывая слезы и сопли и,  почти теряя сознание, выбрались в основную пещеру.  Тут они бросились к выходу и свежему воздуху и неосмотрительно ухнули в яму. Но до солнечного света оставалось совсем немного – всего один рывок.
              -Все нормально? – сочувственно осведомился перевозчик, в ожидании их ловивший с лодки рыбу.
             - Нормально. Только вот немного намокли – отозвался эколог, стряхивая с мокрых волос и плеч воду и еще неизвестно что.
             - Ну и ладно – заключил лодочник, отворачиваясь  от пассажиров, насколько позволяла шея и старясь пореже дышать.- Я же говорил: поганое место.
             - Там, видите ли, из подстилающей породы просачивается, видимо, сероводород.
             - Да, вот я и говорю – шибко  поганое место – ответил лодочник, с трудом сдерживая тошнотные позывы. Однако, получив расчет, он много повеселел и, пряча деньги в карман штанов, жизнерадостно крикнул им вдогонку:
             - Приезжайте еще! Я завсегда с полной моей готовностью!..- но вздрогнул и, отвернувшись, чтобы не видели, с отвращением сплюнул несколько раз.
             Гости не ответили.
             Больше в Осиновские пещеры никто не ходил.  Хотя мысль посетить их возникла не только у никольского эколога: то же предложил сделать Сергею и его друг, когда они устанавливали палатку во дворе дома Ланцова.
             -Так не ночью же мы туда двинемся? – резонно возразил Локтев.- Там, судя по описанию, и днем-то в какую-нибудь колдобину завалиться можно. Пещеры же в воде.
             -Тебе откуда это известно? Ты же там был только во сне, или как это… в беспамятстве?
             -Семен Иванович как-то рассказывал, он же рыбак, исследовал и пещеры насчет рыбалки. Но ничего  не нашел, а может быть, рыба там особенная, пещерная, ни на что вообще не клюет.
             -Все-таки интересно было бы. Может, если не сейчас, так завтра с утра? Как я понял, вы с Алиной решили утром еще не разъезжаться, так?
             - Так. Но поэтому я и не могу бежать куда-то в пещеры. Понимаешь?
             -Понимаю. Связался я с вами…  Ну да ладно, что теперь! Так, значит, роман подходит к логическому завершению, то есть я хотел сказать – к помолвке?
             - Я тебе не могу сказать, подходит или не подходит – слегка покривил душой Локтев. – Ты же видишь – около нее увивается Вадим, друг еще детства. И она вполне нормально к нему относится. Влюбленные – да и только.
             - Ха. Друзья детства не так-то уж часто женятся. И вообще… Ларошфуко сказал: «Из двоих влюбленных один любит, а другой позволяет себя любить». Я недолго вижу этот ваш треугольник, но сдается, что это Алина позволяет, или просто не запрещает Вадиму любить. Да и как запретишь? Как это можно сделать – я даже и не представляю.
              - Ты думаешь, она…
              - А по-твоему, я не способен думать? Да ты и сам так думаешь, а?
              - Голова кругом. То есть сдуреть можно.
              - Погоди, не торопись. Ты один раз уже сдурел, пока хватит. Стало быть, завтра ты устраиваешь свои личные дела, то есть личную жизнь? Я тогда с утра отправляюсь на рыбалку, на то же место, или подальше пробегусь. Появится желание - милости просим  на плесы. Но тогда прихвати с собой бутылку водки. Надо привести в порядок нервы, одной реки тут, пожалуй, будет недостаточно. Смотри-ка, как день укоротился. Только что было вроде светло – и уже ночь. Вообще-то правильно, что мы не пошли в пещеры. В такое время еще нарвемся на что-нибудь. На кого-нибудь. Хватит с нас.
              - Ребята, не хотите на ночь чаю попить? – донесся голос Алины.
              -А что, Жэка, попьем? Мы попьем! – с готовностью отозвался Сергей. Спать легли за полночь, когда старый  Ланцов уже дремал, вполуха слушая ночные телевизионные новости, в которые вплеталось тихое бормотание на кухне. 
                ***
             Вадиму позвонил Кузовлев.
            - Здорово, Вадь!
            -Здравствуй. Ты с работы?
            -Ну да. Ты чем  занимаешься?
            -Тоже вроде того. Подбиваю «бабки»: приход-расход. Вся эта мелочевка – ее считать, не пересчитать.
           - Учет и контроль. Без этого – никак. Тут опять этот Фольклорист приехал, не ко мне, конечно. Болтает народ тут в кафе, будто к Алине подкатывается. И будто бы с ума он не сходил, а съел чего-то. Как в том анекдоте: «Голова болит? – это вы съели чего-то». Вы-то с ней что- разбежались?
          У Вадима болезненно сдавило горло:
          - Вроде как вчера, к вечеру.  Может, поучить его? Я помогу.
          -Я сам.
          -Ну, смотри. Если что - давай знать.
          Вчера вечером, значит…  Вадим звонил - когда же он звонил? – тоже ближе к вечеру. Ну и что? Она могла и не сказать, что приехал Локтев. Очень просто.  Где он остановился, где искать?
          Вадим бросил в стол учетные амбарные книги,  открыл бутылку рома и одну за другой выпил, не закусывая, две стопки. Алина ускользала окончательно. Мелькнула некстати мысль, что если бы не этот Локтев, о ней Вадим думал бы нечасто и вполне себе даже равнодушно, но сейчас он был одержим ею. Выпив еще пару стопок,  достал телефон.
              - Да, здравствуй, Вадим – сразу ответила Алина.
              - Что, прибыл твой псих? – он старался четко выговаривать слова, хотя язык не совсем слушался: ром наложился на стресс.
              Пока что не совсем мой. И он не псих – сухо ответила она.- Вполне нормальный человек.
              -Так я его убью, - помолчав, сказал Вадим Батунин и рубанул рукой воздух; от дуновения ветра взметнулся лист бумаги,  стоявшая на нем стопка слетела на пол.
             - Думай, что говоришь! – донеслось из трубки. – И это никому не помогало.
             Телефон отрапортовал короткими гудками. Вадим выпил еще, прикидывая, где могут быть сейчас Алена с фольклористом. Но уж, конечно, не в доме – там дед. В дом не хотелось бы ломиться, старика, чего доброго,  кондрашка хватит.  Скорее всего, любезничают во дворе, или на скамеечке. Вадим скрипнул зубами. Налил еще стопку рому, но решил, что надо бы закусить, и поискал что-0нибудь подходящее. Нашлись шпроты. А может быть, они обретаются на реке? Еще лучше. В бутылке оставалась самая малость, но Вадим решил, что хватит и направился в дом. Стараясь пройти незамеченным  матерью, он нашел ключ от железного ящика, в котором хранилось отцовской ружье и достал  двустволку-вертикалку.  Так же осторожно и выбирался из дому, но по пути дважды ударился о косяк, едва сдержавшись, чтобы не выругаться во всеуслышание. Когда выехал из гаража, на звук работающего мотора выглянула в окно мать и что-то спросила, но Вадим не слышал. Поправив ружье, устроенное между сиденьями, он прибавил газу и выехал на центральную улицу.  Чем-то встревоженная мать поспешила во двор – но «Форд» был уже далеко. На звонки Вадим не отвечал.  В подсобке магазина резко пахнуло спиртным. Она вернулась в дом, не находя себе места, прошла по комнатам; в глаза бросилась приоткрытая дверца металлического ящика рядом с сейфом. Заглянула внутрь – ружья не было. Через минуту, едва надев сапоги и набросив кофточку, она торопливо шла, временами бежала к дому Ланцова. Туда, и только туда мог броситься Вадим.  «Довела,  змеюка!» - промелькнуло в голове.
              Игнат Петрович читал газету и кипятил чай.  Внучка вообще-то постоянно держала один чайник в полной готовности, но дед решил вскипятить еще один – как-никак народу у них прибавилось, вдруг на молодежь нападет жажда. Он подошел к растворенному окну, прикрытому от мух противомоскитной сеткой, посмотрел во двор: Алина с Сергеем играли в бадминтон на маленькой площадке, оставшейся свободной от грядок и цветов, посаженных дочкой. Игнат Петрович сразу сказал, что поливать цветы не станет, а она ответила, что их поливать и не надо. Другое дело – капусту, да и то, если долго не будет дождей. Чаще надо поливать только огурцы да помидоры, но они постоянно будут приезжать и заниматься огородом. Игнат Петрович и сам прекрасно знал, когда и что надо поливать и с уважением относился к капусте, равно, как и к помидорам с огурцами и за эти овощи просил не переживать. Волан иногда улетал на грядки, и тогда упустивший его высматривал снаряд среди листьев, находил и баталия продолжалась. Иной раз поиски производились объединенными силами, сопровождаясь совершенно непонятным смехом. Игнат Петрович покачал головой, усмехнулся и собрался было продолжить чтение газеты, как вдруг внимание его привлек скрип тормозов, вслед за чем он увидел за оградой знакомый батунинский автомобиль.
             - Алина! – голосом более громким, чем требовала скромная по всем параметрам ланцовская усадьба, закричал, открыв дверцу, Вадим,- Алина! С дороги через верх ограды он увидел во дворе Алину и Сергея, Неверным движением распахнул дверцу и потащил что-то из машины.
            «Да он, не иначе, пьяный!». Игнат Петрович отложил газету и хотел уже выйти, но тут в руках Вадима появилось ружье. Пошатываясь, он захлопнул дверцу «Форда» и двинулся к калитке. «Черт возьми! Он одурел!» - Ланцов бросился в спальню и выхватил из шкафа свою старую ижевскую двустволку. Вадим был уже во дворе, стволы его ружья поднимались, направленные на Алину и Сергея.
- Беги! – крикнула Алина, толкнув Локтева к забору, за которым – картофельный огород. Он сделал  было движение в ту сторону и тотчас в памяти мелькнуло воспоминание: так было! Так было!  Но так не будет. Он обхватил Алину руками и повернулся к Вадиму  спиной. Времени бежать во двор уже не оставалось, Ланцов вскинул свое ружье. Батунинское поднялось на уровень груди. Грянул выстрел; двустволка Вадима вырвалась из его рук и с глухим стуком упала рядом. Но дымилось в открытом окне ружье Игната Петровича, несколько картечин из которого выбили оружие из рук молодого Батунина. Алина увидела это первой, Локтев непонимающе смотрел на нее, не выпуская из объятий; никакой боли он не чувствовал. «Вадим промахнулся?» - он оглянулся. Ружье Вадима валялось на земле, сам он, покачиваясь, стоял около и ошарашенно моргал глазами.
             - Вадим! – донесся с улицы истеричный крик матери. – Вадим! – Вслед за криком в калитку вбежала и она сама.
             -Вадим, что ты делаешь? Опомнись! – Она увидела валяющуюся на траве мужнину двустволку, но больше никто на земле не лежал.  По ступенькам крыльца с ружьем в руках спускался Ланцов.
             - Ты что, совсем свихнулся? – рявкнул  он, подойдя вплотную. Приблизились Алена с Сергеем.
             - Я просто хотел посмотреть, как он побежит, – Вадим кивнул на Локтева – как заяц! Ружье не заряжено.
             Игнат Петрович с натугой нагнулся, поднял вертикалку, переломил: патронов в стволах не было.
             -Вадим, Вадим – что ты делаешь? – причитала Батунина. – пойдем уже домой. Ты не в себе, тебе надо отдохнуть. – И она повлекла сына прочь со двора.
            -Ружье-то заберите – сказал Игнат Петрович, - хотя оно теперь, наверное, только на выброс Он присел на крыльцо и потер ладонью грудь. – Нет, куда лучше метеоритчики. Что-то давно их не видно
           Все втроем они сели на крыльцо и молчали, перебирая в мыслях происшедшее.  Игнат Петрович вдруг вспомнил про чайник:
          - Давно уж вскипел, наверное, - он поднялся, - Ну что, пойдемте чай пить, играть вы уж, поди, не станете?
          - Мы идем – отвечала внучка. – Голосуем за чай, да? – обратилась она за подтверждением к Сергею.
            - Надо попить, что-то горло пересохло.       
             - У меня тоже – призналась она.
             - Ну, еще бы! -  обронил Ланцов, - Вот и хорошую вещь испортили.- Он кивнул на окно, где в противомоскитной сетке зияла дыра размером в ладонь. На кухне все еще пахло порохом.
             В дверь постучали и вошел сосед, Семен Иванович. Поздоровавшись, сел на предложенную табуретку к столу, куда его тотчас усадил хозяин.
            -Давненько не заглядывал, Иваныч, - сказал он и открыл почетную дверцу шкафа, за которой стояли в ряд бутылки со слабыми и крепкими спиртными напитками.
            -Да и ты к нам давно не наведывался – степенно отвечал Семен Иванович. Да вот слышу, вроде стрельба, Вадька Батунин с ружьем и мамашей из ограды твоей выскочил; думаю, надо пойти посмотреть.
           - Ну и хорошо, что зашел. А стрелял не Вадька, стрелял-то я. Ну, давайте и вы, ребята – давайте выпьем, чтобы напасти обходили стороной.- Крякнув от удовольствия и закусив, он посуровел и без красок рассказал о причине стрельбы.
          - Н-да, - протянул гость, одобрительно поглядывая на молодых. Молодцы! Ну и ты, конечно, Петрович. Стреляешь все еще хорошо.
          - Целил в конец стволов, но все равно после пот прошиб. Кто ж знал, что он валяет  дурака!
          -Ну и ладно, что все обошлось. На учебу скоро, Алина?
          -Завтра родители должны заехать, побуду у них неделю – и в институт.
          - Сергей, как я понимаю, тоже уезжает?
          -Да.
          Игнат Петрович усмехнулся неизвестно чему, и снова наполнил стопки, но Алина, а вслед за ней и Сергей отказались.
         -Нам-то с Иванычем, пожалуй, многовато будет, а, Иваныч?  Ну да ладно, не бросать же дело на полдороге. – Игнат Петрович поднял свою чарку, приглашая к тому же и соседа. Алина приготовила яичницу  с колбасой и нарезала копченую селедку, салат из зелени дополнил стол. Оставив стариков сидеть за разговором, Алина с Локтевым вышли на крыльцо, устроившись на скупом уже, но еще пригревающем солнце. Залаяла неподалеку собачонка и над забором проплыла голова Солодкова, а вслед за тем появился в проеме калитки и он сам.
           Серега, Алина, смотрите, что у меня! – с восторгом закричал он и вытряхнул на крыльцо из полиэтиленового  пакета увесистую щуку с красными перьями. Шлепнувшись на доски, щука встрепенулась и выгнулась колесом. Алина шарахнулась сторону, с опаской глядя на ихтиозавра. Солодков засмеялся и, пошарив в пакете, достал еще окуня и пару ельцов.
            -Ну как?
            - Здорово! – в один голос оценили зрители.
            - А я ее на перемет – с воодушевлением принялся описывать рыбацкую удачу Солодков. Попался маленький елец на удочку, я его прицепил на самый большой крючок, резинкой от денег. Денег-то, правда, нет, но резинка имеется. И час два перемет не трогал, потом смотрю – вроде подергивается. Я – тянуть и выволок,  родимую. И сразу домой, потому что лучше улова уже не будет. – Евгений снова рассмеялся, довольный собой. Внимательно посмотрев на обоих, спросил:
             -А вы чего… такие? Будто ежа проглотили? Семейные неурядицы? Да бросьте!
            Они переглянулись и засмеялись. Но Солодков, выслушав историю, произошедшую в его отсутствие, плюнул с досады:
             -Эх, жалко – надо было ему накостылять, уроду!
             На звук голосов вышли старики.
             -О-о, вот это щука! – восхитился Семен Иванович. – Килограммов шесть будет. Я время от времени балуюсь этим делом, но такую  давненько не ловил. На что поймал?
            Солодков вновь рассказал о  том, как было дело.
            - Ну, значит, мне надо чистить рыбу – заключил Локтев. – Алина, ты умеешь варить уху7
            - Умею. Хотя специалист по ухе я не самый лучший. Тройную, например, вряд ли правильно сварю.
            -А мы обойдемся обыкновенной.
            - Деда, ты моим пока ничего не говори – заговорщически шепнула Игнату Петровичу внучка, улучив момент, когда их никто не слышал. – Потом как-нибудь, когда я познакомлю их с Сергеем.
            -Ладно. Лишь бы они не узнали со стороны. Будет нам!
            Поздно вечером Алина с Сергеем сидели на крыльце и тихонько разговаривали. Евгений пошел спать, Игнат Петрович, утомленный событиями дня и дружеским застольем, отошел ко сну уже давно, пора было идти спать и им: назавтра планировался ранний подъем. Чтобы не путаться под ногами при встрече родственников, постояльцы решили ехать на первой маршрутке – в шесть утра.
           -Приедешь в Клинск, позвони, я сразу объявлюсь – говорил Локтев.
           -Ладно.
           В лунном свете над головами их промелькнула тень. Локтев вздрогнул.
           -Летучая мышь, – сказала Алина, - их здесь раньше было много.
           Сергей засмеялся, потом они смеялись оба, стараясь, чтобы никто не услышал. Луна снисходительно глядела сверху. Близилось утро.