К истокам припаду. 9. Страсть и боль...

Ирина Дыгас
                ГЛАВА 9.
                СТРАСТЬ И БОЛЬ…

      – …Смотри на воду. Пристально. Глаз не отрывай. Растворяй боль… как на сковороде масло… Топи, дай выгореть… Выдохни из себя, не держи…

      Валентин пытался помочь измученной юной душе.

      Она так рано познала ужас потерь и жестокость мира!

      Всё бы ничего, справилась бы со временем, если б не одно «но». Ей нельзя расслабляться и выпадать из рабочего процесса – контракт и жёсткие рамки срока пленэра. Продлили бы, конечно, только ещё одно упрямое «но» маячило на горизонте – здоровье. Его почти не было, таяло со скоростью уходящего лета. Наступил август, а маршрут был пройден лишь наполовину.

      Вэл это понимал, потому вызвался сам стать отдушиной, получил на это санкцию от начальства.

      «Санкция на любовь… Как звучит гадко! – скривил губы, но весело не было. – И нельзя иначе – девчонке без допинга не сдюжить. Один плюс – понравилась сразу. Очень…»

      Стараясь думать тихо, закрывая мысли за экраном, зорко следил за плачущей девушкой. Знал, что нужно делать, потому и выловил в саду.

      «Пора. Нужно отвлечь. И срочно».

      – Давай искупаемся? Здесь вода чище, видишь? Даже песок намыло немного.

      Прижал крепче, сел на берегу, посадил к себе на колени, пока не опомнилась, погрузил лицо в её волосы, вдохнул до отказа в лёгкие этот аромат, от которого давно кружилась голова.

      – Чем тебе помочь, Никит, милая?..

      Дёрнулась от домашнего имени, вскинула глазищи в пол-лица, окатила вскипевшей синью, задрожала ещё сильнее…

      Без слов быстро встал, сорвал с неё одёжку и… кинул девочку в речку, нырнув следом – не был уверен, что умеет плавать, не помнил из досье об этом. Или не дочитал? Поднырнув, обнял, приподнял над водой, чтобы отплевалась и откашлялась, легко и шаловливо рассмеялся:

      – Привет, лягушка!

      – Да я тебя…

      Договорить не дал: притянув, поцеловал, автоматически окинув искоса взглядом берег – пусто, немо, глухо; полдень, зной, нега, манящая в грех.

      Он и случился. Незаметно и оглушительно.

      Потом и сам не помнил, что за чем было. Яснее вспомнились ощущения: «мурашки» на тоненьком теле, крупная дрожь, внушительная грудь с жёсткими горошинами сосков, чувственные губы и синь глаз, растворившая цветом небо, воздух, воду, разум и всю прожитую жизнь…


      Относительно пришёл в себя и немного очнулся на берегу под сенью ракиты, что свешивала густые тонкие ветви до самой воды – природный шатёр.

      Ника на покрывале, хищные коготки на пальчиках нацелены в его глаза.

      Держал крепко женские руки над головой.

      А ещё – её невероятно нежная кожа в сотне крапинок рыжих веснушек…

      – Что на тебя нашло? Перегрелся? – тяжело дыша, заворчала хриплым голосом. – С какого?..

      – Это было выше меня. Даже не буду просить прощения, не дождёшься…

      Посадив на себя, вновь потерял голову, рыкнув беззвучно: «Пропал! Настоящая “медовая ловушка”…»


      – …Есть хочу! Или ты в угаре об этом не подумал? – привела в чувство вполне земным требованием. – Мой организм просит и вопит!

      Рассмеявшись, несколько раз поцеловал оленёнка длинноногого, поласкался о подсохшие волосы и встал: высокий, мощный, обнажённый, как греческий бог.

      – Лепота! Истинный рай…

      – Надень штаны, ангел-переросток. Не ровён час, кто на кладбище придёт, испугаешь ненароком… – повалилась со смехом на покрывало, покаталась, мелькая попой и грудью.

      – На себя посмотри, русалка сухопутная. Хвост-то потеряла – не уплыть уж. Чешую вода унесла!

      Натянув шорты, встал на колени, притянул Нику за ноги, целуя, медленно одел, подтянул ещё ближе, похулиганил грешными губами, лаская бёдра. Рывком вскочил, подняв и её.

      – Любовь любовью, а обед по расписанию. Пойдём, посмотрим, что старики впопыхах накидали в корзинку…


      Пока шли к машине, что оставили возле кладбища, окончательно высохли и протрезвели.

      – Валь…

      – Не порти минуты, – покачал тёмно-русой головой, склонившись, быстро поцеловал, отпустил, осмотрев местность. – Придёт время вопросов… Не сейчас, молю…

      Уступила. Почему-то и самой не хотелось разбираться с происшедшим, будто боялась спугнуть что-то нежное и донельзя трепетное. Не была глупой, прекрасно сознавала, что в такой короткий срок знакомства не мог влюбиться – меньше двух недель, речь могла идти лишь о плотской тяге, страсти, что пробудила своей юностью и природной манкостью. И всё же…


      В машине, что раскалилась на открытом солнце, пришлось быстро разобраться с корзинкой и отойти, чтобы остыл металл и салон.

      – Чёрт… Пекло. И окна не оставишь открытыми. Мало ли кто появится… – оглянулся, чертыхнулся и всё-таки закрыл. – Здесь укрыться негде. Пошли к реке, в наш зелёный шалаш.


      Когда неспешно съели всё, что хозяевам попалось под руки, просто рухнули на ложе – объелись. Долго лежали, изредка перебрасываясь шутливыми замечаниями.

      Вэл убрал корзинку и притянул Нику, посадил между сильных ног спинкой к себе, ласково целовал голову и ароматные пряди волос, что упрямо завились в крупные локоны.

      Уворачивалась, выгибалась, хихикала от щекотки, потом отомстила – уперлась мячиками попки в его сокровенное.

      Вскоре стало не до смеха – вскипел. Видимо, и у него воздержание безобразно затянулось…


      Только через пару часов выбрались из подозрительно уютной норки, решили побродить по берегу – остудить ноги и тела.

      Гуляли с час, заходя по колено в воду, рассматривая мальков на отмелях, любуясь райским уголком.

      – Всё. Тебе – отбой, мне – работа, – Ника резко отрезвила его.

      Обалдев от неожиданности, встал столбом, но, подумав, кивнул, поняв, что их побегу нужно будет весомое оправдание. Принёс её рабочую холщовую сумку из машины, помог установить этюдник, нежно прикоснулся к губам, шепнул слова искренней благодарности и ушёл под ракиту.

      Постояв, протяжно выдохнула, отругала себя некрасиво и весомо и принялась за работу – вид исключительный вокруг.

      Работала быстро, плывя на чувственных легковесных крыльях вспыхнувшей любви, что-то даже напевала под нос, улавливала ухом то крик пичужек, то шум проносящихся по трассе редких машин, то мычание коров – где-то паслось стадо и, очевидно, шло на водопой.

      Набросав эскиз первой картины, развернулась, сменила угол обзора и погрузилась в новый мир образов…


      Её что-то потревожило.

      Вздрогнув, медленно поднялась, выпрямила затёкшую спину, машинально стала вытирать рабочие кисти, обрабатывать руки, недоуменно оглядываясь.

      Вдруг звук повторился, ещё и ещё.

      «Люди! Где-то рядом. На кладбище? – удивилась до оторопи. – Поздно. Солнце на закат – плохая примета!»

      Не успела что-то предпринять, куда-то бежать, предупредить глупцов городских о неуместности визита…

      Все побуждения отошли на задний план, когда нечаянно посмотрела налево: из мягкого светло-персикового ореола солнечного света что-то надвигалось. Прищурилась, прикрыла ладонью глаза, попыталась рассмотреть.

      – Тссс… Не испугай её… – Вэл, прямо над ухом.

      Теперь было понятно, что приближалось – маленькая девочка лет трёх в красивом платьице. Вышла откуда-то из-за излучины, играя со своей увеличивающейся тенью. Платьице с оборкой в два яруса шевелилось на ветру, шуршала ткань, кудрявые короткие волосики щекотали озорницу, и ей приходилось встряхивать головой, смеясь звонко и без опаски. Солнце почти растворяло личико, плеск реки заглушал голос… Вдруг увидела людей, остановилась в нерешительности.

      – Привет, – Ника заговорила тихо. – Ты гуляешь? Здесь так здорово, правда? Мне тоже нравится. Решила картину нарисовать. Хочешь посмотреть?

      Девочка помедлила, сделал пару шагов, замешкалась.

      Ника сама подошла, протянула руку.

      – Я Ника. А тебя как зовут?

      – Даша, – прошептала, опасливо посмотрела за тётю. – Это кто?

      – Мой друг. Он не страшный, он мне помогает.

      Дождалась робкой детской ладошки, повела к этюднику, подняла на руки гостью.

      – Вот, такая будет картина. Ещё не закончена, но я обязательно ещё порисую…

      – Даша!.. Ты где? Ау!

      Несколько голосов раздались сверху холма, из-за поворота.

      Первой прибежала молодая рослая женщина.

      – Мама! – дитя рванулось и вмиг слетело с рук Ники. – Я тут, мама! Я картинки смотрела…

      Валентин подошёл, положил руку на плечи Вероники, принял расслабленную позу.

      Женщина с дочерью на руках подошла, насторожённо рассмотрела пару и успокоилась.

      – Сбежала от нас. Мы уж закончили прибираться на могилах, в сторонке ужинали, а она и исчезла в одно моргание…

      – Дитя играло с тенью, – Вэл тепло рассмеялся. – Река прекрасна. Мы тоже соблазнились видом. Даже извлекли из него пользу.

      – Мам, там картинки!

      Ребёнок в восхищении желал, чтобы и мать это оценила.

      Уступила, подошла, уважительно посмотрела, удивлённо вскинула светлые брови.

      – Так вы художники! Понятно. Пленэр? Из столицы?

      – Да, путешествуем неспешно, пока погода держится. Ещё до одури насидимся в бетонных клетках квартир, – Валентин говорил легко и убедительно. – Задержались здесь нынче. Встретим закат, пожалуй.

      – Да, закаты у нас прекрасные. Мы часто сюда приезжаем. За излукой есть приличный пляж, там и отдыхаем. Вы нашли свой…

      Договорить не дали – на холме появились трое людей.

      Махнув им, женщина попрощалась и ушла, о чём-то серьёзно разговаривая с крохой.

      – Пляж? Рядом? – Ника расхохоталась. – Чуть не опозорились! Даже не обследовали место…

      – Не до того было. Нашлось поинтереснее занятие.

      Сжал в объятиях, принялся целовать, раздевая, постанывая…

      – Тпруу… Придержи коней, гусар! Дай эскиз закончить, потом встретим закат и домой. Там нагоняй светит конкретный.

      – Плевать на всех… Надоели… Век бы не видеть их рож…


      Через полчаса всё-таки дописала набросок при свете смартфона, что закрепила сбоку рамки.

      Набросились комары!

      Хорошо, в бардачке машины нашёлся аэрозоль от них – спас на время.

      – Теперь, закат…

      Закутавшись в плед, устроились на тёплом песке, обнялись, затихли.

      – Фантастика… В такие моменты сознаю, кто я и чего стою, как художник – пшик. Такое под силу классикам, к коим ни одним боком не буду принадлежать.


      Прошли три недели. Август досчитывал вторую декаду. Маршрут на две трети пройден, многое сделано, ещё больше пережито.

      Связь Ники и Вэла уже никого не удивляла, но на людях соблюдали осторожность.

      Ребята из группы краснели, когда пару заставали в укромном месте, подкалывали коллегу, сильно исхудавшего за это время.

      – Если не притормозишь – домой ничего не привезёшь!

      – Имей совесть, жене хоть что-то оставь!

      – А ему ей нечего будет предложить, не светит и женитьба, – Семён не отставал от молодых зубоскалов. – Только вы не о том волнуетесь, парни. О ней кто-нибудь думает? Да этот жеребец уездил же! Кости остались, больше худеть уж нечему! Пора девчонку нашу спасать…

      – По ней не скажешь, что плоха – работает, как заведённая! Сутками! Откуда силы берёт?

      – Из него качает сверх лимита! Пора квоту устанавливать!

      На ёрничанье и сальности виновник только нахально ухмылялся:

      – Завидуйте молча, заразы! Вам такую не встретить – не заслужили…

      …Как только улучал момент, опять сжимал в объятиях любимую то за музеем, то в какой-нибудь постройке, куда никто из туристов не заходил, то в машине, а то и в очередной мансарде в домике, «беря» девочку прямо возле мольберта, пачкаясь краской, пьянея от слепой страсти и скипидара.

      Ругалась, отбивалась, царапалась, кусалась и ещё больше сводила с ума потерявшего разум любовника.


      …Задержала почему-то группу в Тутаеве, памятуя, как оно было важно для отца и матери.

      Всё писала картины, меняя район за районом, предпочитала старые улочки городка, особенно Левобережную слободу. Здесь уже примелькалась, с ней стали здороваться жители, уважительно наблюдали издалека за работой, отвечали на вопросы…

      Как-то остановилась возле девушки пожилая женщина и обратилась со странным вопросом:

      – Ай кого ищешь, девонька? Глаза стреляют, грустная, оглядываешься, – шагнула ближе. – Наш, что ль?

      Отложила кисти, вытерла руки, посушила на воздухе. Вздохнула тяжко:

      – Ищу, бабушка. Только сама не знаю кого.

      – От как. Загвоздка… – переложила сумку в другую руку. – Ты вот что: сворачивай мастерскую и пошли-тко со мной. Тут недалече. Там уж мои товарки, небось, задами вывесились, вместе подумаем, чем твоему горюшку помочь.

      Подошёл Вэл, быстро собрал мольберт, сложил в сумку, вопросительно заглянул Нике в глаза.

      – Проводи и пока свободен. Позвоню.

      Кивнув, проводил женщин на соседнюю улицу, запомнил двор и дом и ушёл, поклонившись бабушкам на скамейке.

      – Садись-ка, голуба моя… – женщина показала рукой на место с краю. – Я снесу сумку домой, знакомься пока, а я уж не задержусь.

      – Спасибо Вам большое.

      – Ты, Сергевна, не боись – посторожим птаху залётную красивую. Эт иде ж ты её поймала?.. – тепло улыбнувшись, ближняя старушка обернулась, воззрилась острыми любопытными глазками. – Икона, ей-бож! Таку уведуть и не спросють…

      – Не заводись, Вера Ильинишна, – одёрнула её вторая соседка, милая, седая и интеллигентная. – Ослепла? У девушки беда стряслась какая-то. Залопотала, затараторила… – встала, подошла к Нике. – Сейчас Валентина Сергеевна придёт, а ты помолчи пока, отдохни. Я за стулом сгоняю…

      Через пять минут консилиум был в сборе. Даже прогнали пару алкашей из сквера, чтобы матом не поганили разговор с гостьей.

      – Так вот, подруги мои закадычные, – Валентина принесла с собой венский стул, села хозяйкой, окинула серым взором лавку. – Эта девушка кое-кого ищет. Ни имени, ни фамилии. Такие дела. Мы тоже не можем чем помочь, только годами и опытом прожитого. Так что, впрягайте остатки мозгов и слушайте во все слуховые аппараты. И не перебивайте!

      – Спасибо большое, – Ника помолчала, теребя краешек сарафана. – Попытаюсь объяснить сначала, – улыбнулась виновато. – Мои родители были здесь с экскурсией двадцать два года назад. Тогда у вас в слободе гостила большая группа иностранцев…

      – Погоди, милая, – Валентина положила руку на колено девушки. – Меня здесь не было в то время, ещё по гарнизонам за мужем ездила. А вот вы-то были. Вспоминайте. Это получается 91-й год. Месяц какой?.. – обратилась к Нике.

      – Не мучь девочку. Я вспомнила. Это была поздняя осень. Тогда снег рано лёг, уж в ноябре был, если не забыла, – интеллигентка оживилась. – Меня зовут Анна Алексеевна, можно баба Анна. Я бывший педагог, память не отшибло. Вот и говорю: осень, ноябрь месяц. Да, была тут группа иностранцев. Все богатые, при званиях и титулах – элита Европы. Много было, с полсотни.

      – Поболе, – проворчала Ильинишна. – Три экскурсовода, три водилы и этот, гэбэшник. Вот и считай. По домам всех раскидали: где двое, а где и все пятеро.

      – Точно. Немцев-водителей Мария Степановна взяла. Её уж нет. Ты не о немцах хотела узнать?

      Ника отрицательно покачала головой.

      – Идём дальше. Гиды: один парень в гостинице, одного Громовы приютили. А девушка-то с комитетчиком жила… Ну, не наше то дело. О ком из них?..

      На последнем вопросе Ника покраснела.

      Мудрая женщина грустно окинула худое личико взглядом.

      – Второй гид, значит… Эх, и тут нашкодил… Но каков был умница и красавец…

      – Мы сделали всё, что могли. А гости-то даже писульку на Лубянку в его защиту, стало быть, писали. Значит, не уберегли, – Ильинишна пригорюнилась, сгорбившись. – Видать, до Москвы не стали ждать, вороны, заклевали соколика ясного.

      – Да. Я потом пыталась узнать, есть ли такой на маршрутах – тишина, как растворился. Сгинул… – баба Анна радости не добавила.

      – Погоди, Алексевна, – Валентина продолжала руководить. – Как его звали?

      – Иностранцы звали коротко: Стас. Стасик, значит. Если его ищешь, милая…

      – Не совсем. Даже не могу объяснить… – помучившись, гостья сказала, как сумела. – Вспомните, пожалуйста, время после гостей. Любую мелочь, событие, несчастье, слух…

      – Про туристов ничего не знаем – уехали, не звонили, пару раз присылали открытки к Рождеству… – засомневалась Анна. – А если по городку брать… – помычала, раздумывая, грозно зыркнула на раскрывшую было рот Ильинишну: – Цыц! Мысль потеряю!

      Зарычав, престарелая подруга стала в нетерпении грызть свою тросточку, чем рассмешила всех без исключения.

      – Вот-вот… Доломай последние протезы… – отсмеявшись, педагог вспомнила. – Так ведь тогда Вероника Громова пропала! Вероятно, в Стасика влюбилась, когда он у них на постое был!

      – Точно! Пропала с концами. Сгинула гдей-то. Ежели не с ним прячется за бугром, то руки наложила на себя, когда не нашла, – Ильинишна вскочила в возбуждении.

      – Или нашла, – испуганно добавила Анна. – Если так – с ним и арестовали. Бедные дети…

      – А Верке-то, матери её, каково было? Одна с тремя пацанами осталась… Не сдюжила. Сгорела за год. А детки так и оказались в детдому…

      – Да, вспомнила: тогда Галина, подружка детства её, пыталась опеку взять, не позволили. Мол, чужая, не родня даже, зачем тебе такая ноша. Старшой только год побыл, потом в армию пошёл, там и остался, а братья так и выросли в казённом доме. Не удивительно, что толку с них не вышло, – Анна Алексеевна тяжело вздохнула. – Пошли по кривой дорожке. Она всем рада…

      – А Юрка-то, как по ней убивалси!.. Всё ездил, искал, хлопотал, институт едва не забросил…

      – Расскажите о нём, пожалуйста, – Ника побледнела, напряглась.

      – Юрий Веселов, сосед её через три дома. Он так и живёт в нём, не может оторваться от памяти, хоть и женат давно, дочь есть… – Анна едва сдержала изумление. – У меня есть его телефон – 25-ю годовщину выпуска их класса недавно согласовывали. Дать?..

      – Позвоните, пожалуйста. Нужно встретиться.

      – Хорошо, – покачав головой, окрикнула вскинувшихся подруг: «Цыц, вы!», достала сотовый, набрала номер. – Алло! Юрочка? Анна Алексеевна беспокоит. … Нет, с этим порядок. Есть разговор. … Да, это срочно. … Где? … Сиди на месте. К тебе сейчас подойдёт девушка красивая, иностранка, узнаешь сразу: в сарафанчике. … Сюрприз! … Нет, не шутка. Дождись её, пожалуйста. Пока, – закончила разговор, убрала телефон. – Идём, милая, я тебя провожу…

      Грозно зыркнула на соседок: «Ша! Ни писка!», а те едва челюсти не потеряли. Жестом поманила гостью.

      – Нас ждут.


      Когда вышли на большую площадь, Анна быстро нашла нужное место.

       – Иди прямо. По левой стороне начнутся скамейки новые. На последней сидит он, Юра. В голубой курточке из хлопка и синих джинсах, – подняла руки. – Не моё дело, не спрашиваю. Даже не допускаю, что ты дочь Вероники…

      Смолкла, когда гостья замотала головой: «Нет! Маму зовут Лэйн!» Очнулась, продолжив, упорно гнула свою линию:

      – Вы похожи, но не очень. Тип один, очевидно. Прощайте, госпожа. Удачных Вам розысков!

      Обняв опешившую девушку, быстро ушла прочь, не оглядываясь.

      Постояв минуту, Ника опомнилась и решительно зашагала в указанном направлении, на ходу набрав на смартфоне Вэла.

      – Площадь, фонтан возле сквера. … Да. Найди меня. Я на лавочке с мужчиной.

      Не переживала, знала, что найдёт по навигатору и маячку, коим был оборудован её смартфон.

      Подходя к нужному месту, сбавила ход, увидела сразу молодого мужчину лет сорока пяти в бледно-голубой куртке.

      Он словно почувствовал её взгляд, повернул голову, резко выпрямился, привстал, присмотрелся, напрягся, но по мере приближения Ники оседал, гаснул, пока не сник.

      Вздохнула сочувственно: «Так вот, кто там лежит… Вероника Громова… Типаж один. Обознались? А Юра до сих пор ждёт, несчастный».

      Когда приблизилась, нашёл в себе силы встать и поклониться.

      – Здравствуйте, госпожа. Я Юрий Веселов. Нам назначена здесь встреча.

      – Здравствуйте, Юрий. Спасибо, что не отказали в просьбе. Рада познакомиться. Я…

      – Пап!

      Внезапно откуда-то прилетела на роликовых коньках юная девочка.

      – Лови!..

      – Вероника!

      Испуганно её подхватил, бросил на скамью, быстро расшнуровал коньки и… забросил в фонтан!

      – Всё. Без обсуждений. Ничего такого, что может сломать, убить, искалечить! – взвился до крика. – Бальные танцы! Русские народные! Точка! Марш домой!

      – Здравствуйте, дядь Юр…

      Красный от натуги, запыхавшийся взмокший парнишка подкатил на велосипеде следом.

      – Говорил ей… Укатила… С горки, блин… Как шею не свернула… – отдышавшись, строго глянул на пунцовую подружку. – Садись сзади. Сидеть тихо. И молчать. Ну?..

      Зло всхлипнув, босая Вероника Веселова молчком села на заднее сиденье велосипеда и, буркнув «пока, пап», растаяла в переулке улицы.

      Ника стояла, как громом поражённая: «Хорошо, не представилась… Назвал дочь её именем! И так боится потерять… Несчастный, потерянный, раздавленный…»

      Юрий тем временем опомнился.

      – Простите великодушно за семейную сцену. Дочь. Подросток. Гормоны и глупость. Необъяснимая тяга к риску и адреналину. Вот и опекаем все. Извините, нас прервали…

      – Понимаю. Всем приходится это проходить, – улыбнулась, усилила акцент. – Меня зовут Ник. Я журналистка. Мне нужно задать Вам несколько вопросов…

      Краем глаза заметила у обочины площади свою машину – нашли.

      – Разговор серьёзный. Нужно место. Кафе? – предложила.

      – Пожалуй. Дома покоя не будет – жена излишне любопытна.

      – Отлично.

      Обернулась, помахала рукой Вале.

      Подошёл.

      – Мой сопровождающий и гид Вэл, – представила.

      Дождалась, когда мужчины пожмут руки.

      – Идёмте в кафе…

      Когда ехали в приличное место, Ника тихо на английском предупредила Валентина, чтобы называл её Ник.

      Не удивился – расскажет, если захочет.


      Нашли хорошее заведение, зашли, заказали обед.

      Пока ждали, пили белое вино и беседовали.

      – …Так случайно узнала историю этой необычной группы, – старалась быть убедительной. – Только один вопрос оставался в тени – Вы и Вероника. Расскажите всё. Что помните и знаете, что показалось и догадались… Всё. Мне это очень нужно, поверьте.

      – Зачем? Зачем ворошить чужое и Вам незнакомое? – не понимал Юрий. – Даже личное!

      – Объяснить не могу – не моя тайна. Есть люди, которым тоже есть кого помнить, которым Ваш рассказ облегчит эту память. Как и Вам.

      Валентин держал лицо участливым, хоть ничегошеньки не соображал. Налил потерянному мужчине водки, бросил в его бокал лёд и лимон, придвинул ближе, глазами приказал: «Выпей!»

      Он медленно выпил, почти сразу захмелел, тяжело опустил голову на подставленную руку.

      – А нечего рассказывать, – начал сдавленным голосом. – Эта чертова группа буржуев сломала нам всем жизнь…

      Вэл плеснул новый дринк.

      Юра выпил.

      – Нику я полюбил с детства. Ждал, когда вырастет. Дождался и потерял тут же – Стаса чёрт принёс!

      Ещё дринк.

      Опрокинул остатки водки, съел нервно лимон, захрустел льдом.

      – Чтоб ему пусто было!

      – О покойниках… – прошептала побледневшая «журналистка».

      – Знаю. Всё знаю. Их команду всю загребли, до единого. Теперь в курсе. Нашёл позже их начальника – его сразу по окончании маршрута сняли, досрочно на пенсию отправили. Он мне кое-что и рассказал – уже некого было беречь, вот и открылся. Вскоре умер – удар.

      Очнулся, протрезвел, выпрямился, отодвинулся, дал возможность официантам накрыть стол с горячим.

      …После рагу ему стало лучше, лицо покраснело, голова прояснилась.

      – Первыми пропали пара младших гидов. Видимо, гэбэшник любовнице отомстил, а парень за девушку заступился – любил её сильно.

      Доел салат из огурцов, запил сладким чаем, решился рассказать дальше.

      – Потом всех забрали, в одну ночь. Пропала та иностранка с другом, но наши думают, что просто сбежала с любовником – у них на маршруте роман случился. И Стас – зачинщик и смутьян. Допрыгался, так шептались в бюро. Всех своих погубил… Подвёл под монастырь…  Лучших гидов… Элиту…

      – А Вероника?

      – Не уследили мы. Сбежала. За ним. Разум окончательно потеряла, даже угроза расправы над родными не сдержала!

      Крупными руками схватился за голову, поник, постонал тихо и страстно, очнулся, взял себя в руки, выпрямился.

      – Больше ничего не знаю. Нигде по маршруту о ней ни слуху, ни духу. Испарилась. Догадываюсь только: нашла его и… с ним арестовали. Только так. Если б опоздала или не нашла – вернулась бы или дала матери знать, хоть через десять лет. Прошло почти двадцать два… Глухо… Ни строчки… Ни открытки… Ни звонка… Даже из-за бугра весточки долетают… Нет и оттуда… Значит, и её нет…

      – КАк Вы?..

      – А что я? Нет меня. Я так и стою на пороге её комнаты, а она горько рыдает по нём… По Стасу…

      – Дочь…

      – Да. Наверное, выжил лишь для того, чтобы родить и помнить. Родить дочь по имени Вероника и помнить любимую по имени Вероника… Куда уж ужаснее, правда? Устроить себе персональный ад уже на земле… Должно быть, мозги пострадали в те страшные дни.

      – Жена…

      – Люто возненавидела через год, когда поняла, что от неё нужна была лишь дочь. Так и есть. Только моя Вероника… Если и теперь не уберегу – грош мне цена… Незачем будет жить… Уйду…

      – Грех…

      – Нет. Грешу сейчас, любя в живой покойницу.

      Телефонный зуммер тихо сработал в его кармане. Вынул аппарат, посмотрел на дисплей, вскинул голубые погасшие глаза: «Пора». Поднялся.

      Девушка тоже встала.

      Вэл с тихим «я в бар» деликатно удалился.

      Юрий тут же притянул Нику, взял руками за голову, рассмотрел в упор, заглянул в распахнутые жалеющие и милосердные глаза и… крепко обнял, буквально смял в руках, любовно прижавшись щекой к щеке. Через мгновенье отпустил, отступил пару шагов назад.

      – Если б ни синие глаза и конопушки – ты могла бы быть её дочерью. Даже кожа такая же.

      Спустя миг, его уже не было в зале.

                Октябрь 2017 г.                Продолжение следует.

                http://www.proza.ru/2017/10/23/1893