Иду своей дорогой. Никому вроде не мешаю. Ну, разве только машинам с нервными водителями, когда перехожу дорогу на нерегулируемых «зебрах».
Золотая осень, а я её красоты сегодня не ощущаю. Потому что к мокрому асфальту прилепились листья. Красивые кленовые листья, золотистые и с багряными подпалинами. Они везде, у нас растёт много клёнов.
Большие красивые листья размазываются по мокрому асфальту, становятся слякотными. Удручающая картина. И я сворачиваю в переулок с частными домиками. Там вдоль заборов яблони, листья с которых ещё не опадают.
Заборы в мой рост и выше, из профнастила или крашеных досок. А один заборчик – просто сетка. Видно небольшой дворик и маленький старый дом, обитый иссохшейся уже вагонкой. Зелёная краска выцвела и потрескалась. Старички, вероятно, здесь доживают свой век. Я уже сколько раз мимо проходил и каждый раз меня что-то трогало. Вид этого дома вроде бы удручающий, а как-то... тепло. Что-то напоминает, ощущение чего-то знакомого...
Уже заборчик закончился, и тут я, задумавшись, чуть не наскочил на старика. Вдруг увидел прямо перед собой доброе лицо с едва заметной улыбкой. Больше всего улыбались его глаза. Но улыбались не радостно, а тепло и печально. Он всё про меня знал! Он всё понимал. Я почувствовал это и опешил.
Старик остановился, я посторонился. Сейчас что-то спросит? Или что-то скажет? Что, и зачем я ему? Кто он такой? Я почему-то забеспокоился. Я же привык – не доверять. Даже своим ощущениям.
И тогда он повернулся, а я – пошёл. Свернул на улицу, там уже машины и люди. И у меня появилось чувство, что старик этот через меня, сквозь меня прошёл. Нет, не то. Как будто в нём был я, и я испугался себя, и теперь ухожу – от себя.
Я повернулся – за поворотом никого уже не видно. Вернулся к переулку – пусто. Может, он в тот самый старый дом шёл? Но я туда не пойду. Чувствую - не надо мне туда идти, я ещё не готов.
Пустота внутри. Пустота – это хорошо. Её можно заполнить. Было бы только чем.
Хочется его снова встретить. Но я даже не разглядел, во что он был одет. Кажется, на нём был ещё советский офицерский бушлат цвета выгоревшего хаки. С серым пожелтевшим воротником.
И хочется его о чём-то спросить. О чём – не знаю. Тогда не спросил. Не был готов спрашивать. Не захотел – узнать. А теперь чувствую, что спрашивать и не надо, надо просто захотеть спросить, очень захотеть. А он сам знает, что меня тревожит.
Это я вижу только то, что возникает прямо передо мной и не готов даже к тому, что иногда случается возможность узнать, а правильно ли я вижу. Не готов спрашивать, не готов отвечать. Что спрашивать, если не знаешь что. Что отвечать, если собственного ответа нет.
А он видит всё. Он мог мне ответить, он был готов, а я не спросил. Насторожился, испугался по привычке всего опасаться. Я оказался не готов к встрече с ангелом. Он по потребности своей готов был помочь и послужить, но я его не узнал. И не призвал.
Я ждал когда-то учителя. Чтобы он меня направил. У учителя должна быть потребность направлять. И понял, что уже не дождусь. Кто учителя? Они сами – ученики. Кто не считает себя учеником – тот уже во тьме.
Когда-то я носил красный галстук и был готов, но не знал к чему. Говорили, что к борьбе. К какой и за что – узнаешь потом.
Сейчас знаю, но уже не готов. Как себя исправить, чтобы быть готовым? Тоже, кажется, догадываюсь. Но – не могу!
А что я могу? Ничего не могу, кроме как издавать звуки и обозначать их значение общепринятыми стереотипными символами. Исповедоваться не могу. Перед кем исповедоваться? Перед Богом? А Он и так про меня всё знает. Перед людьми? А они не лучше – проверено. А перед самим собой – не готов.
Вот покаяться – пожалуйста. А в чём? Не знаю. Вернее, знаю, но не знаю в чём нужно, а в чём не следует каяться. Одни говорят одно, другие – другое. А сами не знают, только так же издают звуки и обозначают их значение. А когда на своей шкуре узнают – начинать говорить по-другому. Или хотя бы думать по-другому и молчать, когда говорить об этом опасно.
Я могу только просить. Теперь знаю, что просить так, чтобы призвать. Как просить - не знаю.