– Тоськи! Война! – громко крича, в комнату общежития мединститута влетел с вытаращенными глазами Мишка Логинов с хирургического отделения.
Сидящие за перегруженным тетрадями и учебниками столом две неразлучные подруги-блондинки с одинаковым именем Антонина с удивлением уставились на вбежавшего.
– Какая ещё война? Опять разыгрываешь? – девушка пополнее, она же Тоська Большая, негодующе махнула рукой: – Не мешай готовиться. Завтра экзамен, сам знаешь.
– Д-у-у-ры! – выдохнул Мишка во всю силу лёгких. – Война с немцами! Молотов выступал. Меня послали общагу оповестить. В два часа быть всем в актовом зале.
Мишка рукавом фланелевой рубахи махнул по вспотевшему веснушчатому лбу, стремительно выскочил за дверь и помчался по коридору, громко топая ботинками.
– Войн-а-а, – растерянно протянула вторая из Антонин, она же Тоська Маленькая. – А как же экзамен, институт, и вообще?
– А что институт? – Тоська Большая решительно придвинула к себе учебник «Анатомия и физиология органа зрения». – Продолжаем осваивать лечебное дело. Ты ведь видишь себя офтальмологом. А Гитлеру Красная Армия такого пинка под зад даст – до самого Берлина кувыркаться будет.
Оптимизм подруги маленькая Антонина не поддержала:
– А мне кажется, всё теперь будет по-другому.
– Креститься надо, если кажется. Даже комсомолкам. Скажи-ка вот лучше, что собой представляют отделы ювенального тракта органа зрения?
…У Театрального моста и Пушкинской площади порывы ветра сметают в речку Уводь последние жухлые листья с почти оголённых деревьев подступившего к воде городского парка. Отбившаяся от улетевшей в тёплые края стаи одинокая утка кружится по периметру тёмной полыньи. Вдруг посыпавшая из низко нависших туч густая снежная крупа укрывает белым пока ещё тонкий и хрупкий речной лёд.
По мосту через площадь в центр города спешат люди. Среди них и те, кому к девяти часам утра надлежит занять места в классах и аудиториях трёх десятков городских вузов и техникумов.
В вестибюле Ивановского медицинского института не протолкнуться. Преподаватели и студенты столпились у большого, чуть не в полстены, объявления и внимательно изучают написанные чёрной тушью косоватые строки.
«В связи с введением с 20-го октября в г. Иваново и Ивановской области осадного положения в институте формируется трудовой отряд, который будет направлен на строительство оборонительных сооружений. В состав отряда включаются студенты 3-го и 4-го курсов, а также часть профессорско-преподавательского состава. Изменения в учебной программе будут составлены и доведены в течение дня. Списки направляемых на работы будут вывешены к 14.00. Всем включённым в списки собраться в актовом зале в 15.00 для инструктажа».
…Взрывы поднимают в воздух облака земли, окрашивая чёрным слепящую белизну покрытого снегом поля. Взрывы уходят вдаль по прямой линии к едва заметной на горизонте тёмной полоске леса. В образовавшиеся воронки прыгают люди с лопатами и кирками – по одному, по двое. Они выбрасывают мёрзлые комья земли наверх, строго на ту сторону ям, которая смотрит на запад.
В одной из воронок копошатся подруги-Антонины. На строительстве «трассы» – противотанкового рва они уже шестой день и знают, что сначала следует на западную сторону – отвал – выбросить крупные мёрзлые куски и камни, а затем лопатами придать углублению требуемую форму: четыре метра шириной вверху и два – внизу.
– Мишка сказал, что фрицы Волоколамск взяли, – Маленькая Тося, переводя дух, принялась вытряхивать из валенок набившуюся землю.
– Взяли, не взяли!.. – Тося Большая сердито воткнула лопату в дно воронки. – Даже если Москву возьмут, на наш ров и на другие их танки везде натыкаться будут.
Сняв с руки перчатку, она с ожесточением принялась тереть себе нос.
– Отсюда до Коврова уже недалеко. Километров сто по прямой, не больше, – вздохнула Тося Маленькая.
– Да не допустим мы немчуру в твой родной город. Копай глубже – и они тут застрянут, увидишь ad oculus .
Завершив профилактику носа, Тося Большая схватила лопату и решительно вонзила отполированное лезвие в уже начавший подмерзать грунт боковой стены ямы.
– Молодцы, девчата! – сутулый прораб с бордовым, обожжённым морозом лицом, заглянул в яму. – К вечеру подводы с дровами подойдут. Землю отогревать будем, а заодно и сами греться по очереди.
Вздохнув, добавил негромко:
– Тут и для мужиков дело такое – не каждый сдюжит, а для вас, девчата, и вовсе каторга. Да ведь, как тут иначе…
– И совсем не каторга! – возмущённо перебила прораба Тося Маленькая. – Мы здесь Родину защищаем, землю свою!
– Да я что… оно, конечно… только вас, молоденьких таких, жалко, – махнув рукой, прораб заспешил к соседней воронке.
– Жалельщик, тоже мне, нашёлся, – буркнула Тося Большая, с резким придыханием посылая наверх очередную порцию грунта. – Мы с фрицами ещё не так повоюем.
– Скорей бы, – подхватила её подруга, ловко придавая восточной стенке ямы вертикальную форму. – Шестой курс уже три недели как на фронт убыл.
– До нас очередь не скоро дойдёт. Пятый курс госы в январе сдаёт, потом уж мы. Ну, что, подруга, пообедаем, что ли?
Согласно кивнув, Тося Маленькая вылезла из ямы, быстро скинула испачканные землёй варежки, протерла руки снегом, вытащила из кармана ватника бумажный свёрток и развернула его на коленях. «Обед» – два политых растительным маслом ломтя чёрного хлеба – изрядно подмёрз, но изголодавшиеся девушки проглотили его моментально.
– Лопаты к бою! – Тося Большая ловко прыгнула в яму и принялась выкидывать землю на отвал – западную сторону воронки.
– Кирку у соседей одолжи, – крикнула она собравшейся было прыгать вниз Тосе Маленькой.
К вечеру мороз стал ещё более крепчать. Шесть километров до ночлега в крайней избе приткнувшейся к речке маленькой деревеньки с названием Шатры девушки преодолевали без малого два часа – уж очень гудело уставшее за десятичасовой рабочий день тело.
Хозяйка избы, женщина лет шестидесяти, которую студенты звали Гавриловной, усадила Антонин за стол, налила из большого чугуна в маленький картофельного супу, пододвинула девушкам:
– Похлебайте-ка. Из печи, тёплый ещё.
Подруги, наперебой благодаря хозяйку, принялись с наслаждением поглощать нехитрую горячую пищу.
Поев, Антонины стали укладываться на полу в отведённом хозяйкой месте.
Отход ко сну нарушил заскочивший в избу Мишка, который успел получить за доведение разместившимся в деревне студентам нужной и ненужной информации прозвище «Мишка Информбюро».
– Генук арбайтен , Тоськи. Декан велел всех оповестить, что завтра утром на смену прибывает новая группа. А мы с утречка – нах Альма Матер в Иваново. Ну, что? Рады?
Не дождавшись ответа, Мишка выскочил из избы.
Зима и весна 1942 года пролетели для обеих Антонин молниеносно; впрочем, как и для всех студентов четвёртого курса, ставшего впервые в истории вуза выпускным. Профессора и преподаватели работали со студентами с утра до вечера, включая выходные дни. Студенты грызли науки не за страх, а на совесть, понимая, что истекающие кровью фронты ждут помощи тыла – их помощи.
Июньское солнце сквозь стёкла окон окатывает потоками света вчерашних студентов, толпящихся в длинном коридоре учебного корпуса возле массивных дверей. Время от времени двери открываются, и проректор по медицинской работе – высокий седоватый мужчина, глядя в лист бумаги, громким голосом приглашает зайти в помещение очередного новоиспечённого врача.
– Кантонистова Антонина! – мужчина окидывает взглядом собравшихся в коридоре.
– Здесь! – откуда-то сбоку кричит Маленькая Тося, с усилием протискиваясь в первые ряды стоящих у двери.
В кабинете за столами кроме руководства института сидят двое в офицерской форме
– Поздравляю вас с успешным окончанием учёбы, – глуховатым голосом произнёс военный с двумя шпалами в петлицах. – Ваши знания очень нужны сейчас на фронте. Готовы ли вы выступить на защиту… – майор прервал высказывание, испытующе глянул в глаза стоящей перед ним девушке.
– Так точно, товарищ майор, – Антонина ответила по-военному быстро и лаконично.
– Вот и хорошо. Вам следует 16 июля сего года прибыть в населённый пункт N в распоряжение штаба Северо-Западного фронта. Убываете немедленно. Прочтите предписание, – майор протянул Антонине небольшой листок бумаги.
– Всё ясно, товарищ майор, негромко сказала Тося Маленькая, пробежав глазами написанное.
– Приглашайте следующего, – майор повернулся к седоватому проректору.
В коридоре первой к Антонине подскочила Тося Большая. Выпалила с тревогой в голосе:
– Куда тебя?
– На Северо-Западный.
– Ага. Ну, я тоже туда проситься буду.
Просьбы, однако, не помогли. Майор со шпалами был непреклонен:
– Вы комсомолка? Сводки Совинформбюро слушаете? Знаете, что фашист к Волге рвётся? Друзья да подруги сегодня не главное. Родину спасать надо, а это значит, каждому надлежит быть там, где он сегодня нужней всего.
– Ты там не одна будешь, – успокаивала сквозь слёзы Тосю Большую Тося Маленькая, – вон, Мишку тоже в Сталинград направили, и ещё туда много наших… Письмами обмениваться начнём.
– Я тебе каждый день писать буду, – четыре года, как-никак, вместе, и промчались, словно один день, – Тося Большая, всхлипывая, крепко обняла закадычную подругу.
…В небольшой одномачтовой палатке всех предметов – по три: три лежака, три самодельных столика, три грубо сколоченных табурета. Три офицера повернулись к появившейся в палатке стройной блондинке, одетой в новенькую военную форму.
– Докладывайте, – негромко произнёс черноволосый худощавый офицер с двумя прямоугольниками в петлицах видавшей виды гимнастёрки.
– Товарищ военврач второго ранга! Военврач третьего ранга Кантонистова прибыла в ваше распоряжение! – Маленькая Антонина громко отрапортовала, чётко, по-уставному, отдала честь и вытащила из кармана гимнастёрки сложенное вчетверо предписание.
– Вовремя прибыли, товарищ Кантонистова, очень вовремя, – худощавый офицер, встав из-за стола, подошёл к Антонине. – Моя фамилия Свечников, я командир медсанбата. Завтра ожидается… В общем, с утра дел будет невпроворот.
Помолчав, удивительно громко хрустнул пальцами, ещё спросил:
– Кем быть мечтали, когда поступали в медвуз?
– Офтальмологом, – неожиданно испытывая некоторое смущение, призналась Антонина.
– Это здорово. Обязательно будете глаза людям лечить. После победы. А сегодня тут у нас, врачей, одна специальность – хирурги. Пойдёте в операционно-перевязочный взвод. Там командиром военврач Галина Николаенко. Не намного старше вас, но опыта уже набралась. У неё всему научитесь. Представьте документы начальнику штаба и побеседуйте с комиссаром, – жестами руки комбат поочерёдно указал на сидящих за столами офицеров.
Внезапно что-то вспомнив, командир медсанбата взглянул на часы, махнул рукой, вполголоса выругался и выбежал из палатки.
Отдав предписание и удостоверение личности начальнику штаба медсанбата – полноватому черноволосому капитану, Антонина повернулась к стоящему в углу палатки столу.
– Я комиссар батальона,– произнёс, приветливо глядя на Тоню, пожилой офицер с тронутыми сединой висками и переставил свою табуретку на противоположную сторону стола:
– Присаживайтесь.
– Нет, нет, что вы, я постою, – Антонина запротестовала было, однако офицер, улыбнувшись, настоял на своём:
– Я вас не прошу, а приказываю устроиться удобнее и внимательно слушать. Ясно?
– Так точно, товарищ батальонный комиссар, – по уставу ответила Антонина, высмотрев на каждой из петлиц гимнастёрки офицера по два прямоугольника – «шпалы».
– В званиях разбираетесь – это хорошо. А вот, чтобы вы правильно разбирались и в нашей обстановке, я вам кое-что доведу.
Комиссар пригладил волосы на крупной, с залысинами голове и, глядя в глаза Антонине, принялся неторопливо «доводить» то, что, по его мнению, должен был знать каждый офицер, прибывающий для прохождения службы в медсанбат.
– Полагаю, о Демянском котле вы кое-какую информацию из сводок Совинформбюро слышали. Так вот, территорию котла, а, точнее, «мешка», немцы удерживают изо всех сил. Из него они имеют возможность, подтянув дополнительные силы и средства, организовать новое наступление на Москву. Эту угрозу старается ликвидировать Красная Армия. Завтра наша дивизия в числе других частей и соединений пойдёт в наступление.
Батальонный комиссар глубоко вздохнул, сделал паузу, в раздумье произнёс:
– В третье за полтора месяца. Отчаянно дерутся фрицы – приказ Гитлера «держаться, во что бы то ни стало» выполняют. Там у них и эсэсовцы есть, отборные головорезы, – дивизия «Мёртвая голова».
Сделав паузу, комиссар взглянул на Антонину и мягко спросил:
– Не напугал я вас «головами»?
– Никак нет, товарищ батальонный комиссар. Хочется, чтобы все фрицевские головы мёртвыми стали, и как можно скорее.
– Да ты ещё и с юмором! Ну, молодец! Жму руку! – офицер через стол протянул Антонине пухловатую ладонь.
Зашуршал брезент – в палатку возвратился командир медсанбата. Глянув на Антонину, спросил у комиссара:
– Всё выяснили с Кантонистовой?
Получив утвердительный ответ, комбат обратился к начштаба:
– Вызовите сюда немедленно ведущего хирурга и начальника эвакуационного отделения.
Повернувшись к комиссару, выдохнул:
– Дрянь дело, Матвей Иванович. Корпусной ни одной санитарки дополнительно так и не выделил. Все грузовые подчистую, говорит, забрали для подвоза боеприпасов. А у нас, сам знаешь, две развалюхи в наличии. На своём горбу завтра раненых в госпиталь эвакуировать будем. Если, как в тот раз, по триста, четыреста в сутки – захлебнёмся, к чёртовой матери.
Комбат метнул фуражку на ближний лежак, сел за стол, обхватив голову руками.
– Вы вот что, – негромко сказал комиссар Антонине, – выходите от нас, и – направо. Первая большая палатка – терапевтическая. Найдёте, над входом фанерная дощечка висит.
– Там о вас уже в курсе дела, – так же негромко произнёс, не меняя позы, командир медсанбата.
Антонина вышла из душной палатки и глубоко вдохнула свежий лесной воздух. Десятки запахов, смешавшись друг с другом, насытили свежестью и ароматом ничем не напоминающий о войне июльский вечер. Едва различимые в небе тучи сгущались. Порывы ветра принесли первые крупные капли дождя.
Антонина нырнула в палатку, над входом которой висела белая дощечка с зелёной надписью «Терапевтическая».
В центре палатки возле покрытого простынями стола женщина в военной форме выговаривала сидящим за столом с ножницами в руках трём молодым парням в белых халатах:
– Непонятно, чем слушали меня, когда я вас инструктировала. Повторяю ещё раз: на сто раненых приходится примерно тридцать «тяжёлых», то есть получивших ранения в грудную клетку, в область живота, в голову, шею, а также ранения с повреждением артерий. Остальные – это раненные в конечности. Такие ранения, как правило, бывают средней тяжести и лёгкие. Поэтому красных и синих маркировочных табличек следует изготовить в соответствии с такой пропорцией. Желтых и белых больше не надо. Понятно всем?
Трое в халатах вскочили из-за стола, вразнобой, но громко ответили:
– Так точно, товарищ военврач третьего ранга!
Женщина махнула рукой, повернулась спиной к столу. Увидев Антонину, ни о чём не спрашивая, высказалась, словно давно знакомой коллеге:
– Молодёжь зелёная, на замену позавчера прибыли. Трёх наших опытных санитаров корпусной врач на днях в госпиталь перевёл. Дело понятное, там потери немалые – фашист, сволочуга, его бомбил. Ну а нам завтра с такими... Комбат ведь вас с обстановкой ознакомил?
– Да, да, так точно, ознакомил, – поспешила с ответом Антонина.
Ей сразу понравились и рассудительный, уверенный голос женщины, и её большие серо-голубые глаза на чуть полноватом овальном лице.
– Галина, Галина Николаенко, командир взвода, – женщина пожала руку Антонине. – Ну, а всё, что находится в этой палатке, – хозяйство операционно-перевязочного взвода. Медсёстры сейчас в стерилизационной. Скоро вернутся. Санитаров у нас пять. Двое сейчас в лесу козлы для носилок мастерят. Троих вы сами видите, и они сверлят вас глазами вместо того, чтобы делом заниматься, – чуть повысив голос, завершила краткий вводный инструктаж комвзвода. Пойдёмте в стерилизационную, – Николаенко направилась к выходу из палатки, увлекая за собой Антонину.
– Ого, дождик припускает… Бегать быстро умеешь? За мной! – легко перейдя на ты, воскликнула комвзвода и, не дожидаясь ответа, помчалась направо по узкой едва заметной дорожке к дальней двухмачтовой палатке.
По сути это были три соединённые между собой тамбурами палатки с отдельными входами. В первую из них и заскочили наполовину вымокшие женщины.
– Знакомьтесь, нашего полку прибыло, – провозгласила Галина, обратившись к трём облачённым в чистые белые халаты девушкам, которые орудовали у расставленных по периметру и в центре палатки столов. – Военврач третьего ранга Кантонистова, или просто Тоня, – Николаенко вопросительно глянула на Антонину. – Не возражаешь, если просто?
– Нет, конечно. В простоте, говорят, гениальность.
Комвзвода, от души рассмеявшись, обратилась к статной шатенке с карими чуть раскосыми глазами:
– Катюша, гениальная моя старшая медицинская сестра, покажи-ка, как подготовлено место для обработки рук по Спасокукоцкому. Но прежде дай нам халаты.
– Всё готово, Галина Петровна, – шатенка показала на скамейку со стоящими на ней двумя тазиками.
– Тазики я вижу, не слепая, – заметила, накидывая на плечи белоснежный халат, Николаенко. – Всё остальное предъяви.
Шатенка, чуть пожав плечами – мол, не в первый раз, – ловким движением убрала марлевую накидку со стоящего рядом столика и скороговоркой принялась называть находящиеся на нём предметы:
– Щётка стерильная, мыло, нашатырный спирт 0,5-процентный, раствор йода 5%, риванол 1:1000, марганцовокислый калий 2%, хлорамин 1%, салфетки стерильные, спирт, часы песочные с трёхминутной экспозицией.
Стремительно повернувшись к столику, стоящему рядом, продолжила так же скороговоркой:
– Здесь бритва и ножницы для стрижки волос, ампулы с болеутоляющими, прокипячённые шприц и иглы для инъекций, ампулы с кровью, готовые для переливания.
Указывая на бак, подвешенный к врытому в земляной пол гладко оструганному столбу, закончила с выдохом:
– Вода с добавкой антисептика – двадцать литров.
– Хорошо, – коротко резюмировала комвзвода, – операционную я утром осмотрела, но её надо показать Антонине, нашему новому боевому товарищу.
Через тамбур женщины прошли в просторную палатку, стены и потолок которой были завешаны простынями. Статная медицинская сестра, уверенно шагнув куда-то в сторону, щёлкнула выключателем. Ткнув рукой в потолок, сказала:
– Свет от аккумуляторов. Танкисты подарили. Их у нас два. На пять ночей хватает. Потом шофёры наши их на зарядку везут. Но есть и рефлекторные лампы.
Смонтированные под потолком автомобильные электрические лампочки довольно ярко осветили четыре стоящие в центре палатки продолговатых стола, а также несколько других, покороче, установленные вдоль стен брезентового помещения.
– Здесь есть всё для работы двух бригад хирургов, – ровным, уверенным голосом Николаенко принялась знакомить Антонину с оборудованием операционной. – На каждую бригаду по два стола. Пока производится операция на одном столе, на том, который расположен рядом, очередной раненый к ней готовится. Конвейер, одним словом.
Лицо комвзвода стало очень серьёзным.
– Иначе нельзя, – секунду помедлив, продолжала комвзвода, – бои начинаются – раненые потоком идут. Сутками оперировать приходится. Тогда все к столам встают.
Заметив, как округлились глаза Антонины, поспешила успокоить спутницу:
– Сразу скальпель тебе в руки никто не даст. Наберёшься опыта на перевязках, потом ассистировать будешь. Я тоже через это прошла. А пока гляди и запоминай, что да где находится.
Николаенко, указывая рукой на столики и стоящие на скамейках ящики, бегло стала перечислять их назначение:
– Cтолы для растворов, переливания крови, для стерильных инструментов, для инъекций сывороток…
Зашуршал брезент, и из тамбура в палатку шагнул крупный мужчина в наброшенном на плечи халате. Отдав честь и коротко взглянув на Антонину, доложил Николаенко:
– Товарищ военврач, совещание у комбата в двадцать два ноль-ноль. Начштаба, товарищ капитан Ежов, приказали мне оповестить весь командный состав батальона, – голос у мужчины оказался густым, с басовыми интонациями.
– Принято, Скворцов, принято.
Мельком глянув на изящные наручные часики, комвзвода задала вопрос вошедшему:
– Дополнительный комплект носилок подготовлен?
– Так точно, двадцать пять единиц, как приказали, весь день возились.
– Возились… Вам же легче будет. Ну, хорошо, можете идти.
Когда Скворцов вышел, Николаенко произнесла с одобрением в голосе:
– Командир отделения, санитар от Бога. На вид медведь неуклюжий, а в деле всех за пояс заткнёт. Но это любит, – комвзвода щёлкнула себя по шее, – следить за ним приходится.
Ещё раз взглянув на часы, заторопилась:
– Так, Катя, показывай военврачу всё подробно. Потом устроишь Антонину на женской половине на ночлег да поужинать что-нибудь ей сооруди, а мне поспешать на совещание надо. Ёжик опоздания чересчур близко к сердцу принимает.
Махнув на прощание рукой, комвзвода Николаенко нырнула в тамбур.
– Кто такой Ёжик? – полюбопытствовала Антонина.
– Начштаба батальона. Ежов его фамилия, а в простонародье – Ёжик. Он, вообще-то, мужчина спокойный, но когда распекает кого-нибудь, таким колючим становится!
Чуть поразмыслив, медицинская сестра внесла предложение:
– Пойдёмте-ка в амбулаторию. Я вас покормлю. С дороги, небось, проголодались. А завтра с утра осмотрите нашу перевязочную палатку. Она, кстати, на эту операционную очень похожа.
Летний дождь, вымочивший за полчаса лес и прижавшиеся к нему палатки медсанбата, заканчивался. Мелкие, уже невидимые в нахлынувшей ночной темноте капли воды, как бы нехотя, всё реже и реже попадали в мелкие лужицы, образовавшиеся там и сям на подступающей к палаткам дорожке.
В амбулаторной палатке по обе стороны от узкого прохода, который начинался у двери и заканчивался противоположной стенкой, импровизированные перегородки из простыней делили помещение на две половины – мужскую и женскую.
На женской половине Тоня, присев на самодельный табурет, с наслаждением вытянула ноги, только теперь ощутив усталость, навалившуюся после длинного, насыщенного событиями дня. Проворные руки Катерины быстро приготовили ужин, и Антонина, опустошив котелок подогретой каши с тушёнкой, с удовольствием потягивала из большой алюминиевой кружки сладкий, сильно пахнущий хвоей чай.
Старшая медсестра оказалось настолько говорливой собеседницей, что уже через четверть часа Антонина была в курсе основных и второстепенных событий текущей жизни медсанбата.
– Комбат у нас – настоящий командир. Справедливый, и это главное. За дело – три шкуры спустит. А когда поток раненых идёт, он везде помогает: и на сортировке, и на перевязке, и к ведущему ассистировать становится, а то и сам оперировать принимается. Смелый. Однажды он тяжёлого оперировал – а тут на несчастье лётчик немецкий наше расположение увидел и по палаткам несколько очередей из пулемётов выпустил. Кругом крики: «Все в лес! Раненых выносить!». А комбат и ухом не ведёт. Знаками мне показывает, что надо проверить пульс у раненого и иглу с ниткой подготовить. Так и продолжал оперировать, пока не закончил. После в потолке палатки шесть пулевых отверстий насчитали.
– А ты? – не удержавшись, спросила Антонина.
– Рядом была, – просто ответила Катя, – ассистировала комбату.
Амбулаторная палатка, служившая ночлегом медперсоналу операционно-перевязочного взвода, потихоньку заполнялась. На женскую половину пришли медсёстры, которых Антонина видела в стерилизационной. Поев, они принялись теснее сдвигать установленные на козлах носилки, чтобы освободить место для сооружения дополнительной постели.
– Вы ведь тоже здесь ночевать будете? – обратилась к Антонине маленькая черноволосая девушка, доставая из стоящего в углу палатки ящика комплект простыней.
– Если вы не против, – согласно кивнула головой Тоня.
– А отчего ж мы будем против?– философски заметила черноволосая, разворачивая простыни и застилая ими носилки. – Одно дело делаем.
– Как тебя зовут? – поинтересовалась у девушки Тоня.
– Рита. А вас – Антонина, вы наш новый врач, нам Галина Петровна говорила.
– Где она сейчас? Всё ещё на совещании?
– Нет, совещание коротким было, – Рита подошла совсем близко к Антонине и, наклонившись к её уху, возбуждённо зашептала:
– В госпитальной палате она. Там самострел лежит, так она…
– Кто лежит? – удивлённо переспросила Антонина.
– Самострел. Ну, из тех, кто сам в себя стреляет, членовредительство, значит. Чтоб удрать с передовой.
– И много таких поступает?
– Немного. Куда больше тех, кто в тыловой госпиталь отказываются ехать. Здесь, говорят, подлечите нас малость, и мы пёхом обратно в родной полк.
– А как с трусами, то есть с самострелами поступают? – глядя на замолкшую Риту, Антонина напряжённо ожидала ответа.
За черноволосую медсестру ответила уже устроившаяся под одеялом Катерина:
– Таких после излечения в штаб дивизии отправляют с медицинской карточкой. А в карточке в определённом месте букву «с» ставят. Ну, а из штаба, под конвоем – к прокурору дивизии.
– Расстреливают!?
Катерина, пожав плечами, ответила нехотя:
– Не знаю. Второй раз они к нам не попадают.
В молчании медсёстры и Антонина стали готовиться ко сну. Рита, освободившись от гимнастёрки и бюстгальтера, влажным марлевым тампоном принялась осторожно обтирать плечи, шею и небольшие, с острыми сосками груди.
– Эй, чистюля, – поддела её Даша – невысокая, полная, очень похожая на кубышку медсестра, – столько материала изводишь! Да он тебя любую обнимет, ты только намекни…
Резким движением отогнув простынную занавеску, в палатку вошла Николаенко. По выражению её лица было видно, что комвзвода пребывает в мрачном настроении.
– Даша, – обратилась она к «кубышке», – плесни-ка мне малость.
Запив спирт водой, Галина отвела руку медсестры с куском хлеба.
Пять пар глаз, готовые немедленно прийти на помощь, встревоженно смотрели на своего командира.
Николаенко, глядя в упор, задала вопрос Антонине:
– Про мальчишку-самострела, что в госпитальной лежит, уже в курсе?
Тоня молча кивнула.
– Девки мои языкастые, что и говорить. Когда-нибудь за это пострадают, не дай Бог, конечно.
Помолчав, Галина продолжила:
– Парнишке этому, Сизову, первого июня восемнадцать исполнилось. Призвали, десять дней в учебке – и сюда. Первый бой, артобстрел – не выдержал. Снаряд в окоп попал. Всех – намертво, а ему, говорит, повезло – только засыпало да контузило малость. Очнулся, видит кругом мертвяки, один в живых остался. А снаряды рвутся, грохот, дым, огонь кругом. Ну, он себе в плечо и жахнул.
– Психика не выдержала, – вздохнула Антонина, – но всё равно, он должен был…
– Должен, должен, – грубовато прервала её Николаенко. – Конечно, должен был, – продолжила уже мягче. – У него подушка вся от слёз мокрая. За руку схватил, не отпускает. Отправьте утром обратно в полк, просит. Я не трус, говорит, я докажу, кровью искуплю. А какой ему утром полк? Ключицу себе раздробил. Ещё дней пять у нас лечиться, не меньше.
– А как он это сделал, Галина Петровна? – полушёпотом поинтересовалась Рита.
– Я тоже ему этот вопрос задавала, – развела руками комвзвода, – до курка ведь не дотянуться, если ствол в плечо упереть. А рядом никого в живых. Ну, он и признался, что сапог снял да пальцем ноги спусковой крючок нажал.
– Изобретательный, – покрутила головой Даша.
– Да ладно, ты, – цыкнула на подругу Рита, – всякое в жизни бывает. Психологический срыв – слышала о таком?
– Ну всё, закончили, – Николаенко поднялась, протиснулась к лежаку. Снимая гимнастёрку, скомандовала: – Даша, гаси плошку. Завтра нас «бог войны» – артиллерия – ни свет ни заря поднимет.
Канонада разбудила медсанбат, когда раннее июльское солнце, окрасив в розовый цвет высоко плывущие в приостывшем за ночь небе неторопливые перистые облака, только-только собиралось выкатиться из-за горизонта.
Орудийный огонь был настолько плотным, что громыхающие вдали выстрелы вскоре слились в сплошной гул, грозно наполнявший всё вокруг. Казалось, что именно этот гул, а не свежий утренний ветер раскачивает шумящие в лесу деревья, бьётся в туго натянутый крепёжными верёвками брезент медсанбатовских палаток, пузырит сохнущую на верёвках у лесной опушки подменку – мужское и женское бельё.
Врачи и медсёстры, фельдшеры и санитары, повара и шофёры – весь личный состав медсанбата, покинув палатки, принялся за туалетные процедуры, наскоро приводя себя в порядок. Ускоренный темп зычным голосом поддерживал начальник штаба капитан Ежов, который прохаживался у командирской палатки в начищенных сапогах и аккуратно заправленной под ремень гимнастёрке.
– Через двадцать минут общее построение на «линейке». Без опозданий!
Возле длинных рукомойников мужчины, оголив торс, а то и оставшись в одних трусах, плескали водой на спину друг другу, после чего яростно растирались жёсткими полотенцами. Женщины, раздевшись до бюстгальтеров, тщательно намыливали руки и плечи, с возгласами протирали намоченными водой полотенцами животы и шеи.
– Скидывай ты свою гимнастёрку, – Николаенко потащила Антонину к умывальнику, – несколько дней придётся только лицо да руки марлевым тампоном протирать. Такая вот помывка будет. Гляди, место освободилось. Вперёд!
Решившись последовать совету комвзвода и стараясь ни на кого не смотреть, Антонина одним движением освободилась от верхней части форменной одежды и встала к умывальнику.
– Баталь-о-он! – начштаба, глянув на часы, принялся протяжно, громким вибрирующим на верхних звуках голосом подавать команды для построения подразделений на «линейке» – узкой дорожке, протоптанной вдоль выстроившихся в ровный ряд медсанбатских палаток. – Повзводно. Правый фланг – приёмо-сортировочный взвод. Пять шагов дистанции. Становись!
Дождавшись, пока последние из умывающихся, застёгивая на ходу пуговицы гимнастёрок, заняли места в своих взводах, начштаба продолжил нараспев:
– Равн-я-яйсь! Смирно! Равнение на-лево!
Неожиданно в воздухе стало настолько тихо, что стоящие в строю услышали звук струйки воды, падающей в жестяной умывальник из неплотно закрытого крана бачка.
К выстроившемуся вдоль тропинки батальону подходили уже знакомые Антонине командир медсанбата Свечников и пожилой комиссар, на ходу вытиравший лоб платком.
– Вольно, вольно, – комбат махнул рукой Ежову, который собирался отдать, как положено, рапорт.
Глядя на стоящих в строю сослуживцев, коротко поставил задачу:
– Артиллерия, все слышим, отработала. Через час, максимум полтора, начнут поступать раненые. Действуем по суворовскому принципу: каждый обязан знать свой манёвр. В тех, кому принимать поток раненых не впервой, я не сомневаюсь. Тем, кто в таком деле ещё не участвовал, учиться придётся на ходу у набравшихся опыта и беспрекословно выполнять их указания. А теперь послушайте нашего комиссара.
Батальонный комиссар обвёл глазами строй и убедительно заговорил:
– Артподготовка закончилась, и в эти минуты командиры и бойцы нашей дивизии идут в атаку на фашистские позиции. Уверен, что на этот раз враг будет сломлен. Мы не подведём тех, кто сейчас штурмует немецкие укрепления. Будем здесь сражаться за жизни бойцов Красной Армии, не жалея себя, чётко, слаженно, подставляя, когда потребуется, плечо товарищу. Как говорили древние, «ubi concordia – ibi Victoria». Где согласие – там победа.
Комиссар закончил краткую речь, взглянул на комбата.
– По своим местам разойдись! – Свечников быстрым шагом направился в свою палатку, жестом увлекая за собой начштаба Ежова.
– А что, комиссар тоже медик? – полюбопытствовала Антонина, следуя за Николаенко.
– Ещё какой! В московской больнице – зав. хирургическим отделением. Ну и парторгом был. Двое сыновей его – офицеры, в одном дивизионе служили. Оба погибли год назад под Вязьмой. Тогда Матвей Иванович на фронт и пошёл. Добровольно. Ему пятьдесят четыре года уже.
– А как его фамилия?
– Самая что ни на есть медицинская – Пирогов.
В палатке с табличкой «Перевязочная» собрался без малого весь операционно-перевязочный взвод.
– Скворцова не вижу, – Николаенко воззрилась на старшую медсестру. – Где наш богатырь?
– На опушке он. Поленья вчера нарубил по-богатырски. Ни одно в дверцу печки не влезает. Теперь на более мелкие раскалывает.
– Ясно. Даша, бегом в сортировку. Узнай, «санитарки» на полковые медпункты направили или всё ещё чешутся. А что это новенькие наши санитары скучают? Та-ак, а ну-ка все втроём на опушку к Скворцову и то, что он уже нарубил сюда пулей. Да плащ-палатки возьмите. В чём дрова понесёте?
В палатку ворвалась с испуганным лицом и в сбившейся набок белой медицинской косынке Рита. Споткнувшись, упала на вовремя подставленные руки Антонины и Кати.
– Тебе что? Одно место горчицей намазали? – накинулась на неё Николаенко. – Расколотишь тут всё.
– Галина Петровна, – переводя дух, выпалила Рита, – Сизов из терапевтической исчез.
– Что значит – исчез? – комвзвода ахнула, непроизвольно сжав кулаки. – Ты его искала?
– По всем палаткам искала. И в лесу возле кухни его нет.
– А в сортирах мужских?
– И там тоже нет. Они все были открыты, кроме одного. Я кричала: «Сизов! Сизов!». Так другой голос ответил…
– Может быть, он в свой полк ушёл? – спросила Антонина, выразительно взглянув на Николаенко.
– Может, в полк, такое случается, а, может, и дезертировал, в тылы подался.
Комвзвода вздохнула:
– Придётся начальству докладывать. Вот ведь балбес! Мы ж его только три дня как из шока вывели. Что он на передовой с одной рукой делать будет?
Помолчав минуту, решительно направилась к выходу, бросив на ходу:
– За меня – военврач Кантонистова. Кипяток готовьте, дополнительно простерилизуйте хирургический инструмент.
– Во дела! – Рита огорчённо покрутила головой. – Теперь Галине Петровне попадёт от комбата, ой, попадёт!
– Не ной! – прервала её Катерина. – Свечников – он справедливый, разберётся. Может, самострел наш где-то в расположении крутится – ещё объявится.
В палатку, неся за спиной по охапке поленьев, зашли молодые санитары.
– Ну, вот это другое дело! Кладите в угол, – старшая медсестра с довольным видом выложила на стол хирургические инструменты и обернулась к Рите: – Готовь теперь быстренько кипяток, да дров не жалей.
Зародившееся где-то вдали нарастающее урчание моторов вывело из палаток едва ли не весь личный состав медсанбата. Двести пар глаз с напряжением следили за начинающейся у палаток и пропадающей за крутым поворотом лесной дорогой, откуда всё явственнее слышался шум автомобильных моторов.
– Здесь что? Представление цирковое? Мать вашу так и этак!
Антонина и не предполагала, что Свечников обладает громоподобным голосом.
Персонал медсанбата, резво отступая с занятых позиций, стал рассасываться по своим палаткам.
– Сортировочное отделение – готовность номер один! – продолжал греметь на всё расположение батальона голос комбата. – Остальные по своим местам марш! Быть готовыми к приёму раненых.
Показавшиеся из-за поворота грузовики, покачиваясь в неровной колее, медленно приближались к медсанбату.
– Две наших, одна из ПМП, и раз, два… Ого, целых пять машин! – начштаба Ежов, посматривая на часы, отмечал в блокноте время прибытия автомобилей. – Это ж с ходу человек семьдесят, а то и более…
– Попотеть придётся, – отрезал Свечников.
Он еще минуту назад понял, что его подчинённым придётся выдержать небывалый ранее наплыв раненых и желал сейчас только одного – чтобы его медсанбат в эти нелёгкие часы работал так, как работает хорошо отлаженный, проверенный опытным мастером механизм.
Пять грузовиков, поочерёдно вползая на поляну, разворачивались задними бортами к палаткам.
Из первой «санитарки» выпрыгнул приземистый лейтенант и подбежал к Свечникову. Козырнув, собрался отдать рапорт. Комбат опередил его вопросом:
– Сколько всего? Какие?
– Шестьдесят три. Одиннадцать тяжёлых. Есть со жгутами.
– Как там? Продвигаются наши?
– Лейтенант отрицательно покрутил головой. Понизив голос, нехотя признался:
– Держится немец. Контратакует.
На выгрузку раненых командир медсанбата привлёк санитаров обеих рот, фельдшеров, водителей автотранспорта – словом, всех, имеющих крепкие мужские руки. Он и сам вместе с начштаба и комиссаром принялся помогать санитарам, так как прекрасно понимал: сейчас здесь командует не он, а его подчинённый – ведущий хирург, военврач второго ранга Арон Гирсон, который уже приступил к осмотру раненых. Ведущий, высокий брюнет в круглых очках, задерживался возле каждого прибывшего не более чем на минуту и определял их дальнейшую судьбу короткими командами:
– Шок. К Николаенко.
– В операционную. Cito!
– Перевязка, вторая очередь.
– На эвакуацию.
Носилки с прибывшими санитары клали рядами на траву, стараясь положить раненых в тень и укрыть их таким образом от начинавшего припекать июльского солнца.
Неотступно следующая за ведущим хирургом медсестра с привычной быстротой записывала его назначения и, прикрепляя разноцветные жетоны к гимнастёркам раненых, указывала санитарам, куда следует нести того или иного пациента.
После завершения выгрузки командир приёмно-сортировочного взвода Летунов, сухощавый блондин в гимнастёрке с тремя «кубиками» в петлице, расписался в приёме раненых у лейтенанта – начальника санитарной колонны.
– Из прибывших девять человек в полевой госпиталь эвакуировать надо – глазные ранения, черепные, один с раздробленной челюстью. Все в тяжёлом состоянии, – озабоченно произнёс он. Кивнув на два разворачивающихся грузовика, поинтересовался у лейтенанта: – Не знаешь, куда они следуют?
– А кто их знает. Снаряды на полковом складе разгрузили, а обратно, как положено, любой порожняк раненых принять обязан. Думаю, что на армейские склады…
Летунов, не дослушав лейтенанта, вскочил на подножку уже набиравшего ход грузовика. Рядом с шофёром сидел широколицый офицер со шпалой в чёрных петлицах. Машина затормозила.
– Слушай, циркач, – добродушно произнёс широколицый, – в следующий раз тормозить не буду. Так и поедешь на подножке аж до хозяйства Козина.
– Так это же рядом с нашим полевым госпиталем! – обрадовался Летунов. – Доставьте туда тяжелораненых, девять человек, очень вас прошу.
Широколицый офицер, казалось, что-то прикидывал в уме.
– Мы и так вам помогли, хотя у нас имеется на этот счёт особая инструкция – ни в коем случае не отклоняться от маршрута. Мы ведь статья особая. Песню слыхал? «Расцветали яблони и груши…»
«Ракетчики, – сообразил Летунов, глядя на хитроватый прищур глаз офицера. – Снарядами для реактивных миномётов затариваться едут».
– А привет Катюше передать не сможете? – командир приёмно-сортировочного взвода сделал характерный жест рукой.
– Передам привет, конечно, – оживился широколицый. – Но лучше два. Открывай задний борт, Михеев!
Приняв из рук Летунова завёрнутые в марлю банки со спиртом, снабженец ракетных войск успокаивающе махнул рукой: доставлю, мол, всех в лучшем виде, можете не беспокоиться.
Подошёл Свечников. Глядя вслед удаляющимся грузовикам, сказал с чувством:
– Согласился-таки капитан эвакуируемых забрать. Молодец!
– Так точно, товарищ майор, согласился, – быстро ответил Летунов и сплюнул себе под ноги.
– Сколько тяжёлых осталось? – спросил комбат.
– Четверо – пневмоторакс, пять с переломами, ещё… брюшная полость, гортань, мочевой… плюс одиннадцать в шоке… Всего тридцать три, – с ходу прикинул в уме Летунов.
– Ну точно, как в сказке Пушкина, – усмехнулся Свешников. – Айда, однако, богатырей из них будем лепить. Если что, я у Гирсона – ассистентом… Кормёжку проконтролируй. Облака в небе темнеют. Палатку резервную на случай дождя установить надо. Легкораненых на улицу гони, чтоб не бродили по палатам, не мешали работать.
Отдав распоряжение Летунову, командир медсанбата зашагал в операционную.
Раненых, находящихся в состоянии шока, разместили в отдельной палате на тюфяках, покрытых простынями.
– Все занимаются шоковыми, – привычно командовала Николаенко, заняв место у крайнего стола перевязочной. – Санитары, заносить начинайте. Скворцов – старший. Первого ко мне. Второй стол – Антонина, третий – Катя. Даша ассистирует. Раненых до осмотра не раздевать. Остающихся в шоковой, укрывать – по два одеяла на каждого.
– Где ты практику проходила? – с одобрением глядя на то, как переливает кровь Антонина, – спросила Галина.
– В Иваново раненые с фронта ещё в ноябре прошлого года поступать стали. Так мы до обеда на лекциях, а после всем курсом – по госпиталям. Медсёстрами работали, санитарками. Потом ассистировать стали на простых операциях.
– Ой, Галина Петровна! Мой не дышит! – Катя лихорадочно старалась нащупать пульс лежащего на её столе молодого бойца.
– Даша, переливай моему! – Николаенко резко повернулась к переставшему подавать признаки жизни раненому солдату, быстрым движением подняла веко парня, глянув в зрачок, крикнула:
– Скворцов! Ко мне! Cito!
Санитар появился в перевязочной с неожиданным для его комплекции проворством. Уловив короткий жест командира взвода, привычно положил громадную руку на грудь раненого.
Николаенко, схватив поданный медсестрой кусок марли, накинула было его на лицо раненому, однако тут же его отбросила. Открыла рот солдата, буркнула под нос: «Язык на шине, слава тебе Господи!» – и, глубоко вдохнув, отправила первую порцию воздуха в лёгкие бездыханного пациента.
Ритмичные усилия комзвода вкупе с могучим прессом санитара сделали своё дело. Уже через минуту бледное лицо раненого стало розоветь.
– Хватит тебя нянчить, паренёк, – нащупав пульс солдата, Николаенко выпрямилась, – другие на очереди. Катя, продолжай. Скворцов, давай следующего, – приказала санитару комвзвода, увидев, что Антонина завершила переливание.
– У моего ранения в обе конечности, может, осмотреть его? – Тоня коротко взглянула на Галину.
– Осмотреть-то можно, да другие шоковые ждут, и на улице десятка три… Ладно, снимай с него штаны.
Обе наложенные выше колен раненого повязки оказались пропитаны кровью; та, что на правой ноге – насквозь. Сняв её, Антонина ахнула. Николаенко обернулась.
– Инструмент оставили, забыли! – Тоня указала на изогнутый кровеостанавливающий пинцет в ране лежащего перед ней бойца.
– Не забыли, – бросив взгляд на открытую рану, успокоила её комвзвода, – повреждённый сосуд крупноватый, вот его на ПМП и перехватили зубчатым пинцетом – он, хоть и больше травмирует ткань, а кровь останавливает эффективнее.
– Что с раненым делать? – воззрилась Антонина на Николаенко.
– Что, что! То же, что и с другими – от смерти спасать! – сердито отрезала комвзвода. – Только с ним возни – часа на полтора, не меньше. За это время мы всех шоковых сможем обработать.
Из тамбура в перевязочную вошёл батальонный комиссар. Завязывая сзади на ощупь тесёмки халата, произнёс, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Лысых принимаете?
– Матвей Иванович! Миленький! – Николаенко от радости всплеснула руками. – Как же вы вовремя! А то мы тут…
– Ну, ну, успокойтесь, Галина Ивановна, целоваться будем в минуты передышек.
Комиссар, окинув взглядом столы, оценил обстановку, быстро подошёл к Антонине:
– Идите к шоковым. Я тут один справлюсь.
Обернувшись к Даше, распорядился:
– Спирт и тампоны мне.
Принимая от медсестры намоченный в спирте тампон, заметил:
– Руки я в стерилизационной подготовил, но, во-первых, проходил через тамбур, а, во-вторых, халат развязался, так что для верности ещё разок протереть не помешает.
Пирогов поймал себя на мысли, что его пояснения сестре излишни, поскольку в медсанбате она не из новеньких и, конечно же, прекрасно понимает, почему подготовленные для операции руки следовало дополнительно обработать.
С поднятыми на уровне головы руками он шагнул к столу, где лежал раненный в обе ноги солдат. Впрочем, комиссара Пирогова в перевязочной уже не было – был облачённый в белый халат хирург, готовый вести бой за спасение жизни лежащего перед ним раненого солдата.
– Осколочное, стрептоцидом обработали полковые, как положено, – мгновенно определив характер ранения, с удовлетворением отметил про себя Пирогов и уже вслух обратился к медсестре:
– Посмотрите в карточке, инъекции на ПМП ему делали?
Даша уже держала в руках карточку раненого и поэтому ответила незамедлительно:
– Делали, Матвей Иванович, и противостолбнячную сыворотку вводили, и противогангренозную, и ещё морфин.
– Обработайте спиртом операционное поле и – начинаем, lege artis .
Лежащий на столе раненый неожиданно приоткрыл глаза и громко застонал.
– Не вовремя ты, парень, в сознание приходишь, – с неудовольствием отметил про себя Скоков. – Нащупав пульс раненого, осведомился у медсестры:
– Что из анестезирующих есть?
– Хлороформ, эфир, хлорэтил…
– Только не хлороформ. У бойца и так давление не ахти, эфирную готовь.
Пирогов по-прежнему держал руки на изготовке, взглядом торопил Дашу. В палатку просунул голову Летунов. Не заходя внутрь, выпалил:
– Товарищ комиссар, из армейского госпиталя звонили. За легкоранеными их машины уже направлены. Две единицы. Наши в полках погрузку завершают, звонили с дальнего. Через полчаса должны быть здесь.
Переведя дух, добавил озабоченно:
– Вот-вот дождь начнётся.
– Все вопросы в данной обстановке решайте с начальником штаба, – выслушав командира приёмно-сортировочного взвода, распорядился Пирогов. – Комбата по всякому поводу не дёргайте. Он с Гирсоном тяжёлых оперирует, ну, и мы тут тоже… занимаемся. Успеть надо: через полчаса вторая партия раненых подойдёт. Всех лежачих заносите в госпитальную и терапевтическую. Остальных – в запасную. Больше меня не отвлекать.
Голова Летунова исчезла. По крыше палатки крупной дробью забарабанили капли дождя.
– Последний, Галина Петровна, – густой бас командира санитарного отделения наполнил перевязочную.
С помощью напарника Скворцов осторожно переложил раненого из носилок на свободный стол.
– Хорошо, – Николаенко кивнула головой. – Проследите, чтобы всех шоковых горячим из термосов накормили, сладкий чай обеспечьте, и санитару по уходу постоянно быть с ними.
Глядя на Антонину, распорядилась:
– Займёшься легкоранеными. Каждого осмотреть, заменить повязки при необходимости. При перевязке морфий применяешь в крайнем случае, мало его у нас. Лучше граммов пятьдесят спирта развести водой и дать внутрь.
– А спирта у нас, Галина Николаевна, тоже мало осталось, – заметила Катя, протирая стол марлевой салфеткой. Летунов две банки забрал.
– Как забрал? Когда? По какому праву? – голос комвзвода срывался от негодования.
– Час назад. Сказал – для дела надо.
– Какого дела? Я комиссару доложу! – вне себя от возмущения перешла на крик Николаенко, забыв, что батальонный комиссар оперирует раненого в двух шагах от неё.
Крик Галины отвлёк Пирогова от операции. Он резко повернулся, вплотную подошёл к Николаенко, держа в руке лопатку Ревердена, и через маску глухо произнёс несколько слов.
Комвзвода осеклась и, вяло махнув рукой, проронила Антонине:
– Закончится спирт, бензин используйте.
В палатку вошёл санитар; за ним, держа на перевязи правую руку, рыжеусый боец с тремя треугольниками в петлицах, который с порога громко известил:
– Меня ребята вне очереди пропустили. Я старшина роты. В батальоне перевязку сделали, а я отчего-то наземь брякнулся, то есть сознание потерял. Очнулся, когда к вам везли в санитарке. Мне в роту обратно побыстрей надо, а то там за меня временно Гусаков, а он…
– Товарищ старший сержант, – решительно прервала его Николаенко, – мы сами примем решение, после того как осмотрим вас. И говорите тише – здесь оперируют раненых.
– Понял, понял, – старший сержант сбавил голос до полушёпота, – но в роту надо позарез. Накормить всех, напоить, боеприпасы доставить… А Гусаков, он неповоротливый…
«Тут всё не так просто,– подумала Антонина, разматывая пропитанные кровью бинты».
Предчувствие её не обмануло. В руку ротного старшины попали сразу две пули.
Подошедшей Даше сказала:
– В трицепс и плечелучевую, хорошо – навылет. Сухожилие, похоже, не задето. Быстро тампоны с антисептиком и систему переливания крови.
– Вы много крови потеряли, – мягко сказала старшему сержанту Антонина, – поэтому и в обморок падали. Пару дней у нас придётся побыть, а дальше видно будет.
К перевязке легкораненых вскоре подключились Николаенко и медсёстры Катя и Рита.
Даша, ассистировавшая Пирогову, поманила пальцем Антонину.
– Тоня, – умоляюще шепнула медсестра, – в лес на пять минут надо, а то не выдержу, подменишь?
Кивнув головой, Антонина встала на её место.
Снаружи послышался шум моторов.
– Скорее всего, госпитальные прибыли, – предположила Николаенко. В тамбур крикнула: – Сколько раненых не осмотрено, Скворцов?
– Четверо, товарищ военврач, – прогремел раскатистый бас санитара.
На этот раз эвакуацией руководил начальник штаба.
– Товарищи легкораненые бойцы, быстро на посадку в машины! Организованно садимся. Сопровождающий – военврач Крыленко.
Пересчитав собравшихся на отправку раненых, Ежов заторопил медсестру из госпитальной роты:
– Проверьте ещё раз документы на отправляемых.
Остановил пробегавшего мимо санитара:
– Где термосы для эвакуируемых? Бегом сюда доставить.
Высокому худому Крыленко, терапевту госпитальной роты напомнил:
– Комплекты одеял чтоб не забыли вернуть. И возвращайтесь как можно быстрей на любой попутке. Вот-вот с передовой очередную партию подбросят. А вот и они, – начштаба выразительно развёл руками, – легки на помине.
На лесной дороге показались медсанбатовские санитарки.
– Перекурить не получается, – с огорчением констатировал Ежов, обращаясь к врачам и медсёстрам, высыпавшим было из душных палаток на глоток лесного воздуха, пахнущего озоном после дождя. – По местам, товарищи.
– Сколько на этот раз? – поинтересовался он у встретившего очередную колонну Летунова.
– По документам – тридцать четыре, а всех ли живыми довезли – посмотрим, – лаконично ответил старший лейтенант.
Ведущий хирург, выйдя из операционной, с наслаждением расправил плечи, потянулся, крутанул шеей и вновь стал главным действующим лицом медсанбата, приступив к процессу сортировки – действу, которое в данной обстановке предопределяло судьбу каждого из прибывших раненых, их шансы в решении рождённой войной проблемы – жить или не жить.
Начштаба решился на секунду отвлечь ведущего:
– Арон Моисеевич, как там комбат?
– Нормально, оперирует, – коротко ответил хирург и быстро направился к лежащим на носилках раненым.
Пребывающее в зените солнце нагрело воздух в медсанбатовских палатках до тропических температур. Четыре небольших завешенных марлей оконца перевязочной мало чем помогали.
– В «раздевалку», по очереди. Катя начинает, – скомандовала Николаенко.
Старшая медсестра, кивнув, скрылась в тамбуре.
На удивлённый взгляд Антонины комвзвода пояснила:
– Бельё на нас – хоть выжимай. Всё с себя сбросить, работаем в одних халатах. Иначе, как в прошлый раз, в обморок падать начнём.
Раненых, находящихся в шоке, на этот раз оказалось только четверо. Значительно больше прибыло с тяжёлыми ранениями. Получив данные от медсестры, записывавшей результаты проведенной ведущим хирургом сортировки раненых, Летунов подбежал к начштаба, который сердито распекал трёх стоящих навытяжку санитаров:
– Вы многое должны уметь. Все медсёстры сейчас на перевязках и операциях. Поильники – в руки и напоить немедленно всех лежачих, за исключением «брюшных», конечно. Бегом марш!
Начштаба повернулся к подбежавшему Летунову, спросил:
– Что у тебя, точнее, у нас? Тяжёлых много?
– Двадцать шесть. Четыре в шоке. Три на ампутацию. Два черепно-мозговые. Пятеро пневмоторакс…
– Ясно, – не дослушал комвзвода Ежов. – Всю госпитальную привлечь к операциям. Я сам распоряжусь, а ты готовь тех, кто на эвакуацию.
– Мать честная! Опять ! – Летунов ткнул рукой в сторону приближающегося по лесной дороге пыльного облака.
– Две, попутные, – определил он, присмотревшись к приближающимся машинам.
Раненых с передовых районов стали доставлять всё чаще. Их поступление приобрело характер непрерывного потока израненных человеческих тел к месту, где им всеми силами старались оказать помощь люди, давшие клятву Гиппократа.
К операциям и перевязкам в полном составе подключились врачи и медсёстры госпитальной роты.
– Salve! – в перевязочной появился Иван Фадеев, голубоглазый блондин, военврач третьего ранга, терапевт госпитальной роты. Подмигнув Николаенко, шутливо произнёс:
– Направлен начальником штаба на усиление. То есть, я всецело в вашем распоряжении.
– Комиссару докладывайте, товарищ Фадеев, – не приняв шутки, устало сказала Галина, – он за первым столом оперирует.
Пирогов, оторвавшись на минуту от дела, кивнул головой терапевту и затем сказал ему что-то на ухо.
– Комиссар говорит, что ты мне место определишь, – вновь обратился Фадеев к Галине.
– Ну что ж… Подожди тогда минутку.
По команде Николаенко санитары, сдвинув плотнее столики с медикаментами, установили на освободившееся место козлы.
– Операционный стол мне достался весьма комфортабельный, – бодро оценил обстановку неунывающий Фадеев. – Иду готовить руки. Только сначала…
– Баночку пустую дай, – обратился он к работавшей в паре с Николаенко Рите.
С банкой в руке терапевт подошёл к комиссару. Пирогов, подняв вверх руки в окровавленных перчатках, шагнул в угол палатки, за ним последовал Фадеев.
– Что это они? – удивилась про себя Антонина, уголком зрения усмотрев непонятные ей действия мужчин. Но тут же вновь склонилась над раненым.
Двое санитаров занесли носилки с перебинтованным в области живота бойцом, поставили на козлы.
– Баночку забери, – остановил одного из санитаров Фадеев.
Антонина непроизвольно взглянула на терапевта и едва не ахнула, увидев баночку с жёлтой жидкостью. «Моча! – мелькнула точная мысль. – Пирогов попросил его… Чтобы снова не тратить время на стерилизацию рук. Вот это да!»
Тоня глянула на коллег. Все они продолжали работать, не обращая внимания на привычный для них эпизод.
На ходу снимая халат, терапевт госпитальной роты направился в стерилизационную.
– Рита, работаешь с Фадеевым, готовь раненого к операции. Тоня, заканчивай перевязку – и ко мне, будешь ассистировать, – отдавала короткие приказания Николаенко.
– Пить! Пить дайте! – громко закричал раненый на носилках.
– Влажную салфетку ему! – вновь распорядилась комвзвода.
Мгновенно смочив в воде кусок марли, Рита сложила её несколько раз, поднесла ко рту раненого.
– Зажми зубами и посасывай. Пить тебе сейчас никак нельзя, помрёшь. Так что терпи, – старалась успокоить бойца медсестра.
Из тамбура в хирургическом одеянии, пятясь, чтобы не задеть о брезент подготовленными к проведению операции руками, появился Фадеев. Ободряюще подмигнул медсестре. Рита ответила быстрым кивком, радостно улыбнулась – широкоплечий весельчак очень нравился девушке, и она этого не скрывала.
Терапевт, шагнув к носилкам, осмотрел раненого.
– Многоосколочное. Рита, готовь систему для переливания крови. У него предшоковое. Думаю, не меньше литра потерял. Первая группа есть? И время ранения в карточке посмотри.
– Шестой час на исходе, товарищ военврач, – быстро ответила медсестра, – я только что посмотрела.
– Тогда подключай систему, подготовку я сам проведу.
К вечеру Антонина не ощущала своих ног. Точнее, они настолько налились свинцовой тяжестью, что приходилось, крепко сжав зубы, заставлять себя выдерживать нарастающий темп работы. В какой-то момент она, вероятно, на секунду потеряла сознание, потому что услышала резкий и недовольный голос Николаенко:
– Рихтера! Ножницы Рихтера, говорю!
Передав Галине изогнутые ножницы, Антонина поняла, что силы на исходе. И всё же огромным усилием воли она заставляла себя держаться.
«Комиссар, Матвей Иванович, вдвое старше, а не отходит от стола», – мысленно упрекнула она себя, глядя на Пирогова, который, готовясь к ампутации конечности, держал в руках дуговую пилу и внимательно её осматривал.
Словно из тумана выплыла рука Николаенко с двумя оттопыренными пальцами.
– Тоня! У тебя кровь из носу пошла! – Галина протянула Антонине тампон. – Два часа отдыхаешь. Это приказ. Бельё надень. Ночи здесь прохладные.
С трудом переставляя подкашивающиеся ноги, Тоня выбралась из палатки. Заходящее солнце уже коснулось верхушек сосен, и отступившая духота сменилась свежестью, принесённой откуда-то лёгким ветерком. Вокруг палатки в ожидании очереди на операцию вповалку лежали раненые. Между носилками ходила медсестра с поильником в руках.
Войдя в лес, Тоня, едва не упав, ухватилась за ствол берёзы.
«Тоже мне, военврач называется, – недовольно сказала самой себе. – От душного воздуха раскисла. Держаться надо, кровь из носу, – невесело усмехнулась: – Кровь-то уже налицо, а вот силы подводят».
– Товарищ военврач, пойдёмте в амбулаторию! – рядом стояла невесть откуда появившаяся старшая медсестра. – Там чай в термосах, гречка.
– Катя, зови меня по имени, – устало сказала ей Антонина, оторвавшись от дерева.
Нарастающий откуда-то с юга мощный, своеобразный гул заставил девушек остановиться. Стремительные огненные стрелы распороли багровеющее небо.
– Катюши! – захлопала в ладоши медсестра. – Фрицам привет передавайте! И от моего имени тоже, между прочим.
В амбулаторной, проглотив две ложки сдобренной маргарином гречневой каши, Антонина упала на тюки с перевязочным материалом и мгновенно заснула.
Её показалась, что она спала всего одну минуту, – Николаенко трясла её за плечо.
– Встанешь к моему столу, Катя уже там.
В перевязочной её окликнула Рита. Терапевт госпитальной роты Фадеев стоял у своего «операционного стола» – установленных на козлах носилок, пытаясь разобрать, что говорит лежащий на них раненый.
– Вы по-ихнему шпрехаете? – задала вопрос медсестра. – Это немец, пленный, ранен в брюшную полость.
Антонина кивнула головой.
Фадеев, сделав два шага в сторону, повернулся к Рите спиной. Когда маска была снята, обратился к Антонине:
– Начштаба эту немчуру лично сопровождал. Головой, говорил, отвечаете. Пленный, якобы, из-под самого Рамушева. Ценные сведения может иметь. Немец всё время что-то пытается мне втолковать – битте, битте… А ему, между прочим, говорить вредно.
Покрутив головой, зло добавил:
– Наших ребят вон сколько лежит, ждут не дождутся. А тут с фрицем возиться часа два придётся.
Немецкий язык Антонине и в школе, и в институте давался легко. Она с ходу запоминала слова, правила чтения, порядок построения предложений, употребление времён.
Немец произносил слова, с хрипом выталкивая их из гортани.
– Noch einmal, bitte , – попросила повторить пленного Антонина. Внимательно выслушав, перевела:
– Он просит русского врача спасти ему жизнь. Говорит, что у них с ранениями в живот не оперируют. У него трое детей, и он не хотел воевать.
– Скажи этому пацифисту, чтобы заткнулся, иначе осколок в животе так и будет торчать, – отрезал Фадеев.
Антонина вернулась к столу, где Катя готовила к операции раненного в голень младшего лейтенанта.
– Николаенко ведь только-только отдыхать легла, – попыталась прояснить ситуацию Антонина. Кто же будет его…
– Мы, – просто пояснила медсестра. – Вы не волнуйтесь. Я, вообще-то, два курса медицинского окончила, в Минске училась. А здесь за полгода набралась хирургической практики, врачам ассистировала. Недавно стали допускать к самостоятельным операциям, несложным, конечно.
Катя набрала в шприц жидкость, чуть брызнула в сторону, выдавливая пузырьки воздуха, быстро и ловко сделала раненому подкожную инъекцию.
– Новокаин, – сказала она Антонине, – осколок неглубоко сидит, под местной анестезией оперировать будем.
За стеной палатки послышалось рычание мотора приближающейся грузовой машины.
– Ну, вот и «пополнение» прибыло на санитарной, – безошибочно определила Катерина, – обычно на ней человек пятнадцать привозят.
Внезапно снаружи послышалась громкая мужская ругань, угрозы, крики.
Коротко приказав ассистенту «дошивайте!», комиссар, сбрасывая на ходу маску и окровавленные перчатки, выскочил из перевязочной.
Возле только что прибывшей санитарной машины высокий худой капитан с перевязанной бинтами шеей и орденом Красной Звезды на гимнастёрке кричал, возбуждённо размахивал руками перед лицом Летунова:
– Разворачиваться? Мать твою так! Я тебе сейчас так развернусь – своих не узнаешь!
– Прекратить немедленно! – комиссар в испачканном кровью халате подбежал к спорящим офицерам. – С вами майор говорит! Доложите по форме, в чём дело! – тоном, не терпящим возражений, приказал Пирогов расходившемуся капитану.
Взглянув на халат комиссара, раненный в шею офицер сбавил тон и хмуро произнёс:
– Двадцать два раненых, трое тяжёлых, из Н-ской бригады, пробились из окружения, в болоте, без пищи…
– Носилки видишь? – комиссар перебил капитана, указав рукой на белеющие повязки лежащих у палаток раненых. – В них такие же солдаты лежат, почти полсотни, и ждут, когда их начнут оперировать.
Понизив голос, произнёс:
– И не все дождутся.
Капитан понимающе вздохнул, молча отдал честь, открыл дверцу кабины.
– Подождите, – окликнул его Пирогов. – Тяжёлых мы заберём, но вы обязаны привезти раненых в медсанбат вашей бригады. Старший лейтенант Летунов вам покажет дорогу до второй развилки. А там по указателям найдёте.
Санитары выгрузили тяжелораненых, Летунов устроился на подножке полуторки, и машина тронулась в путь, выхватывая из темноты светом фар палатки, лежащих возле них на носилках людей и стволы деревьев, стиснувших узкую лесную дорогу.
Света запитанных от аккумуляторов четырёх лампочек не хватало, и санитары установили в углах перевязочной керосиновые лампы с отражателями.
Ночью машины с ранеными больше не приходили, и к утру медикам удалось оказать помощь всем, кто поступил в медсанбат за прошедшие сутки.
Комбат Свечников в майке и шароварах сидел на траве возле операционной палатки, длинными тонкими пальцами растирая кисти рук, слушал присевшего рядом c тетрадкой в руках начштаба Ежова:
– Из поступивших в течение суток ста восьмидесяти девяти раненых оказана медицинская помощь ста тридцати семи…
– Двое умерло? При каких обстоятельствах? – комбат гневно сверлил взглядом начальника штаба.
– Так точно, двое, – вытирая платком лоб, сокрушённо вздохнул Ежов. – У обоих ранения в брюшную полость, очень большая кровопотеря, переливание не помогло. А тут ещё фрица особист подбросил – Фадеев с ним часа два возился. Если бы их сразу к нему…
– Где сейчас пленный? – прервал Ежова Свечников.
– Так за ним только что особист приезжал, в «эмку» его погрузили и в штаб дивизии, должно быть, повезли.
– Значит, действительно нужен был позарез. Ладно, дальше давай.
– Эвакуировано в ПЛГ легкораненых – сто двадцать шесть, в армейский с челюстными и черепно-мозговыми – двенадцать человек, шестьдесят один – у нас, они размещены в терапевтической, шоковой и дополнительной.
– Уход и контроль обеспечьте. И чтоб больше – ни одного трупа.
Начальник штаба удалился в направлении терапевтической палатки, а Свечников, откинувшись на траву, мгновенно погрузился в глубокий, поистине мертвецкий, сон.
Проходивший мимо с термосом в руке Скворцов глянул на спящего комбата, неодобрительно покрутил головой и, ускорив шаги, нырнул в амбулаторную палатку.
Через минуту он вернулся к Свечникову и, приподняв его громадной ладонью, аккуратно подложил под голову и спину одеяло с подушкой. Поразмыслив, скинул с себя халат и укрыл им комбата.
Грохот артиллерийской канонады разбудил медсанбат и его пациентов, когда лучи солнца уже стёрли с травы и листвы лесных кустов утреннюю росу.
– Сегодня наши позже начали – видно, вчера очень нелегко пришлось, – резюмировала Николаенко, глядя, как после утреннего туалета весь операционно-перевязочный взвод уминает на свежем воздухе перловую кашу с тушёнкой.
Опустошив свой котелок, похлопала Антонину по плечу:
– С боевым крещением тебя! Выдержала, не отставала.
Тоня, смущённо взглянув на Галину, махнула рукой:
– Чего уж там, чуть сознание не потеряла в самый разгар…
– Во-первых, «чуть» – не считается, – возразила Галина, – а, во-вторых, я и сама его в первый раз теряла, и многие – тоже. Так что тему потери пульса закрываем.
Повернувшись к сидящим на траве подчинённым, громко скомандовала:
– Заканчиваем приём белков и углеводов и переходим к стадии их активного усвоения! В две шеренги становись!
– Товарищ военврач, – обиженно забасил старший санитар, – покурить бы.
– Противникам озона разрешаю перекурить. Курцов ждём пять минут, – согласилась Николаенко.
Сделав несколько приседаний, она обернулась к Антонине:
– Сегодня начнёшь самостоятельно оперировать. Ты быстрая и, вижу, схватываешь всё на лету. Если что, помогать будем – я или Катя.
– У тебя, Галина, руки золотые. Ты где училась? – с искренним восхищением спросила Антонина.
– В Москве, Первый медицинский окончила в тридцать девятом. По распределению в Гомель направили. Два года в клинике, терапевтом. Война началась – на фронт попросилась. Сначала Брянский, потом Калининский. С января – здесь.
Николаенко, подняв два оставленных курильщиками котелка, постучала друг о друга донышками.
Построенному в две шеренги взводу поставила задачу:
– Проверить состояние мест проведения операций. Старшей медицинской сестре со склада восполнить недостающее, израсходованный материал. Старшему санитару организовать стирку и дезинфекцию халатов, наволочек, простыней и бывшего в употреблении перевязочного материала. К выполнению приступить.
– Часа два с половиной у нас есть. Думаю, успеем подготовиться, – поделилась комвзвода с Антониной. – Айда в перевязочную.
Раненые стали прибывать намного раньше. Уже через час после окончания артподготовки медсанбатовская полуторка привезла первую партию – двенадцать перевязанных бинтами бойцов.
Сопровождающий, старший фельдшер с ближнего ПМП, передавая Летунову сопроводительные документы, докладывал:
– Только тяжёлые, лежачие все, с осколочными ранениями. Наши в атаку пошли, а немец минами закидал и сам контратакует. Чуть в окопы не ворвался. Вот этот паренёк подсобил, – фельдшер указал на первые носилки, уложенные санитарами на траву, – пулемётчика убитого заменил, отогнал фрицев. А потом мина прямо в окоп. Нога его левая на лоскутах держится.
– Хирурги разберутся, – буркнул Летунов, расписываясь в приёме раненых. – Сейчас обратно едешь или как?
– Так точно, легкораненых привезу. Их уже десятка три набралось.
Фельдшер быстро запрыгнул в кабину полуторки, и машина, пыля и покачиваясь, покатила в направлении передовой.
– Оперируем пока двумя бригадами, – окинув взглядом находящихся в перевязочной, распорядилась Николаенко. – Я и Тоня Кантонистова – бригада номер один, Иван Фадеев и Рита Пранович – вторая бригада. Комиссар пока у комбата, в штабной палатке. Задачи, поставленные на построении, продолжают выполнять все остальные.
В перевязочную санитары занесли носилки с раненым.
– Сюда его давай! – скомандовала комвзвода, показывая на стоящий перед ней стол. – Что с ним?
– Вот, товарищ военврач, – санитар протянул Николаенко медицинскую карточку.
– Можете идти, – отпустила его комвзвода.
Внимательно прочитав описание ранения, Галина передала карточку старшей медсестре:
– Положи в папку прибывших и готовьте с Дашей бойца к операции, – взглянув не Антонину, сказала: – Выше колена ампутировать ногу придётся. Кость перебита и…
– Галина Петровна! – взволнованный голос Катерины не дал Николаенко окончить мысль.
Старшая медсестра протягивала Галине медицинскую карточку, что-то молча указывая в ней пальцем.
Прочитав, Николаенко побледнела, шагнула ближе к столу, пристально вгляделась в лицо раненого.
– Помоги-ка, Катя, с него гимнастёрку снять, – в голосе Николаенко звучала крайнее удивление.
Антонина, ничего не понимая, следила за действиями комвзвода и медсестры.
– Да, это он. Вот ранение в плечо. Повязка почти без пятен. Так он, получается, на передовую от нас удрал, – покачала головой Галина.
Антонине стало понятно, что на операционном столе лежит рядовой Сизов, тот самый исчезнувший вчера из расположения медсанбата «cамострел».
– К бою, девчата, – Галина быстро разрезала левую брючину раненого, осмотрела состояние раны.
– Срочная ампутация. Готовьте к операции. Я в стерилизационной. Хотя… В общем, готовьте его.
Николаенко быстрыми шагами вышла из перевязочной и помчалась в штабную палатку медсанбата.
– Ампутация? Рядовой Сизов? – с удивлением взглянул на Николаенко комиссар батальона. – А по его душу из штаба дивизии только что звонили.
– И что? – упавшим голосом воскликнула Галина.
– К награде его представили – медаль «За отвагу». Уточняли, в каком состоянии раненый.
Махнув рукой, добавил:
– Сидят там, в штабе, звонят по делу и без. Срочно им надо доложить, видите ли. Где он, этот Сизов сейчас?
– Готовят к операции.
– Кто оперирует?
– Я, Матвей Иванович, только… – Галина на мгновение запнулась, продолжила смущённо: – Я, вы знаете, гильотинным способом ампутирую, а парню всего восемнадцать, ему бы протез после операции, а не костыли.
– Ясно. Идём, – комиссар, за ним Николаенко двинулись к выходу.
В перевязочной, дождавшись, когда Пирогов после осмотра раненого удалился в стерилизационную палатку, Галина шепнула Антонине:
– У тебя руки подготовлены – ты и будешь Матвею Ивановичу ассистировать. Смотри в оба, запоминай. Он конечности ампутирует по методу своего великого однофамильца.
Антонина понимающе кивнула головой.
…Снаружи вновь послышался шум автомобильного мотора.